Лекция №5. Сексуальные и гендерные формы объективизации тела. Болезненные формы объективизации (нарушения).

Социализация телесности как окультуривание определенных телесных функций через строгий контроль со стороны среды порождают конфигурацию культурного тела не совпадающую с телом природным. Культурная функция не только не равна натуральной, но способна в значительной степени ее изменять. Если ввести Я- натуральное или эмпирическое, то я социальное или духовное будет его всегда подменять. Свобода ограничивается рамками выбранной социальной идентификации.

В то же время, совершенно справедливо замечает О. Шпарага, что моя телесность препятствует исчезновению меня как субъекта и не позволяет поглотить меня никакой социальной роли и никакой социальной установке (Шпарага, 2002). Я могу похудеть, меняя свое тело под напором социального давления, но я не могу перестать есть. И социальную роль я буду исполнять так, как это буду делать только я. В противном случае я исчезаю, умираю не только как субъект, но и как индивид.

В зазоре, который создается между натуральным и культурным телом развиваются патологии или специфические расстройства, которые сочетают в себе отсутствие органической патологии с особым символическим смыслом данного нарушения.

Одно из подобных расстройств – это конверсионные расстройства (астазии, абазии, мутизм, одышка, поносы, запоры и т.д.) Тхостов пишет, что конверсионный симптом связан с отказом от управления функцией или наоборот со скрытым управлением. Т.е. напрямую симптом связан с границами культурного тела. Культурность функции предполагает возможность овладеть ее по определенным правилам, не совпадающими с правилами природы.

Нормы и правила общества создают новые границы телесности новые понятие «чистоты» и «грязи». Но особенно это выражено, когда речь идет о сексуальных запретах, создающих «эротическое тело».

Само существование эротики как части культуры межполовых взаимоотношений связано, по Тхостову, с закреплением запрета и его преодолением.

Проблема социального окультуривания тела и телесности и ее исследование уходит в глубины истории.

Дошедшие до нас письменные свидетельства, в которых Сократ, Платон, Аристотель и др. философы Древнего мира размышляют о том, что такое человеческая любовь как выражение определенной потребности или нужды, уже разделяют любовь как стремление к прекрасному, и высшую добродетель, так и любовь «ради удовлетворения похоти».

Необходимость любви в человеческой жизни и как телесное воплощение ее – сексуальной функции признается фундаментальным основанием человеческой жизни. В «Пире» Платона человеческая любовь определяется как благо, без которого ни один человек не способен на великие и добрые дела.

Полярность в отношении к любви как идеи прекрасного и любви животной имеет в Древнем мире и своих сторонников и противников.

Павсаний в «Пире» восхваляет любовь как нравственное чувство, как верность любящих друг у друга высокие нравственные достоинства. Сократ же устами некоей Диотимы говорит о том, что любовь – это стремление к бессмертию, свойственное не только человеку.

Такая полярность в отношении любви как оформлении сексуальной функции человека представлена в культурах мира, где в разных сообществах доминируют как просексуальные, так и антисексуальные установки, т.е. утверждающие пользу половых отношений и их вред.

Тит Лукреций Кар в поэме «О пользе вещей» рекомендует замужним женщинам не поддаваться сладострастью, вести себя сдержанно в любовной игре, чтобы не остаться бесплодной.

Плутарх призывает в «Наставлении супругам» к стыдливости в супружеских отношениях: «Нельзя в одной и той же иметь и супругу и гетеру». Так же и мужу предписывается быть чистым от прикосновений других женщин.

При этом известны так называемые античные карнавалы – оргии, где сексуальность человеческого «коллективного тела» не только отпускалась, но и являлась стержне образующим смыслом всего действия.

Тхостов пишет, что причины развития репрессивной сексуальности (подавление сексуальности) в матрице иудейско-греческой культуры (термин И. Ревича,), которая является основой европейской, до конца не ясны.

В античных философских и религиозных воззрениях не известны телесные практики, в то время как в эпоху средневековья они широко распространились (пост, церковная служба и т.д.), тело было объявлено «сосудом похоти» и его нужно было очищать разными приемами, для того, чтобы спасти и очистить душу. Тело и соответственно сексуальная функция не декларировались, оставались как бы вне дискурса, создавая представления о бестелесном характере христианства.

Осмелюсь высказать мысль о том, что апогеем этих идей стала идея «чистого разума» Канта, не привязанного ни к чему и не воплощенного или опосредованного через какой-либо объект.

«Чистый разум», который сам в себе несет «должное», т.е. собственные ограничения или «нравственный закон», вызвал критику со стороны Ницше и далее Маркса и Фрейда.

По их представлениям, до «чистого разума» добраться практически невозможно, так как сознание (ложное сознание) используется человеком в борьбе за выживание или искажено бессознательными аффектами.

В Новое время, справедливо замечает М.Фуко тема «асексуальной сексуализации» только усиливается: «…не одно столетие протекло уже с тех пор, как бесчисленные теоретики и практики плоти сделали из человека – без сомнения весьма малонаучным способом, детище секса, секса властного и интеллегибельного. Секс – причина всего» (Фуко, 1996).

С одной стороны о сексе не говорили, но все молчание было организовано таким образом, чтобы подчеркнуть его важность и значимость в жизни человека, обозначить его греховную и болезненную сущность. Формирование сексуальности становится педагогической проблемой. Тхостов описывает это явление на примере детского онанизма.

Сексуальности предписывается стать такой же управляемой функцией, как и прочим высшим психическим функциям через систему знаково-символического опосредствования. «Человек становится не просто рабом своих инстинктивных влечений, но обладает целым набором психологических инструментов управления телесными влечениями» (Тхостов, 2002, стр. 98).

Наиболее яркий современный миф, хотя и идущий из глубины веков, управления мужчиной собственной сексуальной энергией, соединяет ее с эректорной функцией. Европейский мужчина оказался в центре хрупкой конструкции, когда вся его сексуальность сосредоточилась исключительно на «технической детали полового акта».

Самым распространенным расстройством среди мужчин европейской цивилизации является психогенная функциональная импотенция, влекущая за собой целый спектр сопутствующих невротических симптомов и конверсионных расстройств.

В сложном уязвимом положении оказался не только мужчина, но и современная женщина. О том, как подавляется или искажается сексуальность женщины, описывает в своей книге «Эмоциональная женская травма» Л. Леонард (Леонард, 2011).

Сексуальность не проявляется как некая свободная энергия; и у мужчин и у женщин она проявляется через то «гендерное тело», которое оформляется в процессе развития. Слишком трудно разделить культурное влияние и индивидуальные особенности личности, способствующие тому, как сексуальная энергия оформляется в тот или иной облик. Леонард описывает два типа женщин: «вечная девушка (puella aeterna)» или «амазонка в панцире».

Используя юнгинианский подход в исследовании культурных матриц поведения, Леонард опирается на трагедию «Ифигения в Авлиде», в основе которой лежит сюжет известного мифа о похищении Прекрасной Елены Парисом, результатом чего стала троянская война.

В трагедии представлено два типа феминности: Прекрасная Елена - воплощение красоты, и Клитемнестра – послушная жена и мать, воплощение долга. Оба типа феминности обесцениваются до уровня исполнения прихотей мужчины, удовлетворяя его потребности либо в красоте, либо во власти и контроле.

Господствующие представления о дающей силе мужчины и принимающей функции женщины, практически приравнивали мужчину к положению бога, которому женщина должна была приносить жертву, отказ от собственной полоролевой идентичности.

В наши дни подобный тип феминности с точки зрения Леонард трансформируется в следующие образы:

«вечная девушка

- «куколка-милашка», приспосабливает свою феминность к тем фантазиям, которые присутствуют в сознании ее возлюбленного. Ее идентичность слаба. Внешне она может быть весьма успешной, но внутри зависимой и подчиненной.

«Сколько женщин прожили таким образом большую часть своей замужней жизни, будучи очаровательными спутницами своих мужей и прекрасными хозяйками в доме, чтобы к середине жизни остаться ни с чем, - разведенными, с минимумом душевных сил, на самой низкой стадии индивидуального развития» (Леонард, 2011, стр. 60).

- «девушка из стекла» - слабая, стыдливая, отрешенная от жизни, очень хрупкая, отчужденная от жизни, так как боится показать себя слабой. Чаще всего она проживает жизнь или с «духовным возлюбленным» или с мистической мечтой о нем.

- «парящая в вышине или Донна Хуана», феминный прототип Дона Жуана (Хуана, в разных переводах). Борясь с обыденностью и ограничениями, связанными с обязательствами, она как будто бы свободна и спонтанна, следуя сиюминутным прихотям и сложившейся ситуации. Но, отказ от соственных границ порождает неумение строить серьезные партнерские отношения, основанные на привязанности. Избегая чувства вины и тревоги, она погружается в новые отношения, но обрывает их, боясь обязательств, тогда чувство вины и тревоги вновь захватывает ее. В психологии этот стиль поведения называют «контрзависимым».

- «никчемная» - признавая себя слабой, тем не менее, женщины с подобным типом феминности отказываются принимать реальную помощь, но ищут покровителя, наделяя его всеми свойствами «могущества» и возлагают на него полную ответственность собственного существования. Часто растрачивают себя в алкогольной (как форма полного и постоянного принятия) и других видах зависимости, занимаются проституцией, в любовных зависимых отношениях у них ярко выраженная мазохистская позиция. Часто развивается депрессия как следствие собственной нереализованности.

«Парадокс, лежащий в основе этого паттерна пуэллы, заключается в том, что не смотря на реально существующее унижение, стыд и отрицание своей индивидуальной истории, которые приводят к идентификации с жертвой и ничтожеством, путь к возрождению состоит в борьбе с этой идентификацией, а не в навязчивом проживании чувства стыда и повторяющегося паттерна отвержения другими. Он требует принятия того, что человек является одновременно невинным и виноватым, и что внутри у него присутствует и разрушительная и созидательная энергии. Задача заключается в том, чтобы от установки цинизма, отчаяния и отверженности перейти к вере, надежде и осознанному самотверждению на жизненном пути» (Леонард, 2011, стр. 75).

Признавая за собой слабость и вытесняя силу в Тень, часто пуэлла встает на путь манипулятивного управления мужской (и не только) силы. «Куколка-милашка» манипулирует с помощью своего женского обаяния, «никчемная» - угрожая саморазрушением, «девушка из стекла» заставляет других чувствовать себя бесчувственными болванами, «слонами в посудной лавке», «парящая» подавляет мужчин отсутствием всяких обязательств.

В целом, пуэлла, следуя культурному канону принимает мужчину как сверхценность и вынуждены приносить ему жертву, отказываясь от своей собственной силы и способности тоже давать нечто этому миру.

Второй тип «феминности» - «амазонка в панцире», обесценивает мужчин, не разрешая им занимать властные позиции.

Для того, чтобы удерживаться в позиции силы, «амазонка» отказывается вступать в отношения с людьми.

Коллективная маскулинность, в течение веков, обесценивающая феминность, лишила ее возможности действовать как родственной и дополняющей силы. Это породило противостояние и борьбу женщин за возможность собственного феминного существования. Но часто женщины предпочитают идентифицироваться с маскулинностью, так как априори считается, что она обладает большей силой. Это приводит к стиранию различий между мужчинами и женщинами. В конечном же счете истинной задачей становится умение ценить уникальность подлинной феминности.

Образы «Амазонки в панцире»:

- «суперзвезда» - очень часто женщина, стремясь к успеху и карьере, отказывается от своей эмоциональности, подражая мужчинам. Часто они осознают, что мужчины их бояться так, как они стремятся не дать им никакого шанса быть рядом, во всем полагаясь на свою самостоятельность.

- «покорная, преисполненная долга дочь» - старается все держать под контролем (вариант рациональной адаптации), не только себя и свое поведение, но и окружающих, особенно близких людей. Образ праведницы, преисполненной добродетели, в наибольшей степени выражается образом монахини. Монахиня вынуждена скрывать свое тело как носитель непредсказуемого спонтанного феминного начала. Ряса – тоже панцирь амазонки.

- «мученица» - часто по отношению к мужчине занимает позицию матери. Избирая дорогу самоотречения и самопожертвования, она тем самым возвышается над мужчиной, принуждая его к сыновней позиции, в глубине души презирая, относясь к мужчине враждебно, либо заботиться о нем, «пеленая» его заботой и в какой-то степени делая его беспомощным, либо воспитывает своих детей в строгих установках подчинения и послушания.

«Многие женщины-«мученицы» приходят на анализ и мне кажется, что источник их внутреннего мученичества кроется в подчинении нашей культуре. Хотя такое подчинение характерно в какой-то степени для пассивного паттерна пуэллы, но в данном случае я могу провести резкую, жесткую грань между ними, за которой происходит кастрация и самой женщины и значимых для нее мужчин» (Леонард, 2011, стр. 101).

Разница в этих образах в том, что «мученица» отказывается от своей сексуальности, в то время как пуэлла бессознательно использует ее в манипуляции для достижения своих целей во взаимоотношениях с мужчиной.

- «королева-воительница» - обесценивают собственную феминность, выбирают принцип силы из образа маскулинности. Часто их принцип «сделать или умереть», превращает жизнь в череду сражений, где нужно победить. Возможно, такой паттерн формируется у женщины в конкурентной борьбе с мужчиной, где не остается места чувствительности и уступчивости.

Женщина – амазонка вступает с мужчинами в борьбу за власть, все что поддается контролю становится безопасным и защищенным, причем она не может возложить на мужчину задачу обеспечения безопасности, а решает ее самостоятельно. Таким образом, принимается патологический паттерн управления собственной сексуальностью как темным, иррациональным, спонтанным началом вплоть до полного отказа от нее (символической кастрации, фригидности).

 

Гендерные установки в сознании интериоризируются в семье, во взаимоотношениях родителей, в пространстве индивидуально выбранных культурных ценностей семьи. Гендерная установка определяет взаимоотношения с собственной сексуальностью и у мужчины и у женщины и соответствующим образом проявляется в телесности, создавая взаимопроникающие «культурное и сексуальное тело» индивидуальности человека и его патологии, опять же с т.з. современной культуры того сообщества, в котором данный человек живет.

 

Вопросы для самоанализа

 

- Обозначьте основные культурные установки, определяющие требования в полоролевому и сексуальному поведению мужчин и женщин.

- Определите есть ли разница в европейской культурной традиции взаимоотношения мужчин и женщин и азиатской.

- На основе предложенной Леонард типологии образов феминности, попробуйте составить опросник анкету для выявления ведущей установки.

- По аналогии с данной типологией могли бы вы предложить типологию образов современной маскулинности.