Глава 6. Развитие предпринимательства в период нэпа (20-е гг. XX В. )

Предпринимательство еще развивалось по инерции после ре­волюции, пройдя короткий опыт НЭПа, но в принципе оно было обречено на данном историческом этапе. Видимое раскрепощение экономических отношений сопровождалось уменьшением политических свобод, унификацией идеологии, культуры, частной жизни и постепенно всех сторон развития общества. Был уничтожен или эмигрировал средний слой российского общества, являвшийся носителем идей и практики экономической свободы, и отличных от установившихся политических и прочих взглядов. "Низы" опять объединялись с "вождями", чтобы устроить со­вершенное общество по своим понятиям.

Еще К. Леонтьев надеялся, что гремящий поезд революции пронесется на Запад и взорвется там, а мы, из-за благоразумия и традиционности, это время пересидим. Но социальная почва в России оказалась рыхлее, века покорности и уничтожения активных не подавили способности к бунту. Запад построил санитарный кордон из националистических государств вокруг "красной" России, отправил социалдемократов в плом­бированном вагоне возглавлять революцию, чтобы не разнесли в Европе "заразу" - ведь в накаленной обстановке войны и трудностей пропаганда действует зажигающе.

Лидерам большевиков нужна была не только власть, но и переустройство общества на каких-то новых, хорошо уклады­вающихся в теории, но трудно выполнимых на практике осно­ваниях, принципах. Даже в России, где историческое прошлое народов было очень похоже на будущее и в которой не сумели уйти далеко от этого недифференцированного прошлого, эти принципы, по мере попыток их последовательного воплощения, вызывают протест. Причем наибольший протест шел теперь уже не только со стороны "контрреволюции", "белогвардейцев", но из самих низов, которые, не вдаваясь в тонкости политического противостояния, видели: крестьяне задавлены продразверсткой, терроризированы продотрядами, доведены до голода и впереди не видно никакого просвета. Этот протест проявился в Кронштадском выступлении матросов (февраль - март 1921 г.), среди требований которых были: дать полное право крестьянам над всею землею так, как им желательно, а также разрешить "иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами"; разрешить свободное кустарное производство собственным тру­дом. Матросы, выходцы из крестьян, тесно связанные с дерев­ней, меньше боялись появления эксплуататоров и кулаков, чем государство диктатуры пролетариата. Темным людям пока (потом разъяснили) было непонятно, почему естественное желание выжить, иметь элементарные средства к существованию называли "мелкобуржуазными инстинктами", стремление про­дать или обменять продукты даже своего труда - "мешочни­чеством" и "спекуляцией".

После Кронштадского мятежа и других выступлений, стало ясно, что переустройство общества на новых основаниях придется временно отложить, разрешить людям самим спасти себя от голода и вымирания, а для этого предоставить им некоторую свободу экономической деятельности. На кратковременность этого периода, на то, что он не "всерьез и надолго", указывает укрепление политической власти; принятие на том же X съезде РКП(б), на котором были провозглашены принципы НЭПа, резолюции "О единстве", "Об анархо-синдикалистском укло­не". В данном случае экономический и политический процессы запускались в противоположных направлениях: некоторая экономическая свобода сочеталась с жестким закреплением поли­тической власти, предполагающей только единство и никаких вариантов. Школа экономистов - сторонников товарно-денежных отношений была политически не защищена, а значит, обречена. Представители этой школы - Л. Н. Юровский, Н. Д. Кондратьев, В. А. Базаров, В. Г. Гроссман, В. В. Новожилов и другие -считали целесообразным установление рыночных связей, эконо­мического равновесия, устойчивости рубля и осторожной бан­ковской эмиссии, того, что в целом может обеспечить успешное функционирование хозяйства. Последовательная реализация этих принципов делала многие элементы общественной системы эко­номически независимыми и самостоятельными.

Теоретические представления о грядущем бестоварном со­циализме тесно смыкались с мощью укрепляющейся государ­ственной машины, с ростом административных тенденций в хозяйственной практике. Утверждалась в качестве перспективной концепция, суть которой состояла в необходимости "преодолевать" товарно-денежные отношения, сужать сферу хозрасчета, так как регулятором экономики должен стать план, устраняющий всякую свободу экономической деятель­ности, делающий совершенно лишним элементом системы предприимчивость людей, ориентирующийся на дисциплину и ее укрепление.

НЭП характеризовался острыми противоречиями из-за от­сутствия целостных подходов к решению большинства проблем. Период был именно переходным, но не от капитализма к со­циализму, а к огосударствлению экономики и административ­ным методам ее регулирования. Рыночные элементы НЭПа оказывали деструктивное влияние на монолит национализиро­ванного, то есть сосредоточенного в руках государства хозяйст­ва, что заставляло новую власть активно вмешиваться, где это возможно, в экономические связи и восстанавливать ут­раченные позиции в борьбе с более потенциально сильным экономически противником - рыночными отношениями.

Началом НЭПа можно считать утверждение Советом Труда и Обороны (СТО) "Основных положений к восстановлению крупной промышленности, поднятию и развитию производст­ва" от 12 августа 1921 г., где провозглашался перевод промыш­ленных трестов на хозяйственный и коммерческий расчет. Концом - принятие ЦИК и СНК СССР 29 июня 1927 г. "Положения о государственных трестах", юридически оформившего происшедшую на практике трансформацию ком­мерческого хозрасчета в хозрасчет административный.

Применяться к условиям рынка должна была национализи­рованная промышленность на условиях сохранения незыблемо­сти права государственной собственности, ограждения ее от возможных посягательств и недопустимости денационализации. Устанавливались пропорции между тем, что пролетарское госу­дарство в каждый момент в состоянии подчинить своему пря­мому воздействию, и тем, что этому воздействию поддается слабо или не поддается совсем и относится к неустранимым и не контролируемым частным экономическим отношениям. НЭП породил иллюзии возможности решения экономических вопросов с помощью организационных перемен, не затраги­вающих существа административно-централизованного управ­ления. Был создан государственно-монополистический сектор системы, постепенно приспосабливающий денежно-кредитные инструменты к нуждам административного управления. Национализация промышленности передала частные пред­приятия в руки государства. Ни в одной стране мира не существует и ни в одну из пережитых эпох не существовало такого большого, сложного и своеобразного государственного хозяйст­ва, как в Советской России. В руках государства были сосредо­точены вся земля и часть сельскохозяйственного производства, значительная часть торговли, большая часть кредитных уч­реждений, почти вся крупная промышленность, весь меха­нический транспорт и т. п. Установилась система эконо­мических отношений на прямой организации государством процесса воспроизводства на предприятиях, в отраслях, на тер­риториях. Но даже среди сторонников огосударствления собст­венности не все придерживались такого примитивного взгляда на организацию производственного, и в целом экономического процесса. Например, Г. Я. Сокольников рассматривал процесс централизации не с позиций передачи функций управления предприятиями непосредственно в руки государства, а с точки зрения управления мобильными государственными капиталами, представляющими контрольный пакет акций, полученный им в результате национализации банков и широкого развития ак­ционерной формы собственности. Это означало, что централи­зованное регулирование хозяйства со стороны государства воз­можно было с помощью таких инструментов, как банковская система, товарная, фондовая и валютная биржи. Но этот путь был сложен и непонятен для тех людей, которые пришли к вла­сти, так как специалистов осталось совсем мало и предлагали они нечто не сочетающееся с представлениями о социализме. Гораздо понятнее были идеи о все более совершенном регули­ровании государственного механизма и о все более укрепляю­щейся дисциплине трудящихся.

Национализированная промышленность рождала тресты, для удобства управления отождествленные с государственным хозяйственным аппаратом. Только в начальный период НЭПа были попытки отойти от тотального администрирования, но это уже получалась другая система.

С самого начала НЭПа в управлении промышленностью стали устанавливаться принципы, несовместимые не только с предпринимательством, но даже с реальными экономическими отношениями. Предприятия стали делиться на прибыльные и неприбыльные. К последним относились предприятия военной промышленности, железнодорожного транспорта, речного фло­та, совхозы, а позднее - вся тяжелая промышленность. Бездо­ходность предприятия не означала, конечно, его ненужности. Это были хозрасчетные предприятия, функционирующие на принципах самоокупаемости, но управляющиеся на основе по­ложений, отличных от тех, что лежат в основании ком­мерческого хозрасчета.

Цены на продукцию этих предприятий устанавливались го­сударством, а не формировались на свободном рынке в зависи­мости от спроса и предложения. Средства на повышенную без оснований цену забирались у эффективно работающих пред­приятий, убивая всякое стремление этих предприятий работать прибыльнее. Критерием работы неприбыльных предприятий и целых отраслей при искусственно увеличенной цене являлось снижение издержек производства и обращения, в чем, в прин­ципе, никто не был заинтересован.

Вместе с тем в распоряжении государства появился новый действенный инструмент регулирования хозяйства, в первую очередь его государственного сектора - Государственный банк. И для банка, и для государственных трестов это был период, отвечающий сущности их взаимоотношений, в основе которых лежит экономическое регулирование и коммерческий расчет. Банк, в определенной мере, взял на себя восстановление и разви­тие государственной промышленности и делал ее значительно эффективнее административных органов управления.

Вследствие постоянной и значительной дефицитности бюд­жета государство отчуждало продукцию трестов не только ниже себестоимости, но и бесплатно, а потом распределяло по сво­ему усмотрению. При любых условиях работы работникам оп­лачивался только прожиточный минимум. По требованию ВЦСПС в зарплату было включено все, что раньше выдавалось в виде пайка. Решено было установить прожиточный минимум, независимый от колебания рыночных цен. Он не повышался, но и не понижался.

Определить практически заработанную плату при таких ис­кусственных условиях оказывалось практически невозможным: стала неразрешимой проблемой оценка капитальной стоимости, калькуляции себестоимости, словом, всех экономических пока­зателей. Промышленность переходила на искусственную систе­му регулирования, которая не могла существовать без админи­стрирования и чиновников.

Вмешательство в экономику происходило по трем направле­ниям: производственная программа (план), цены и сбыт. Сложным был порядок составления планов, неясен принцип: разверстываются они сверху или составляются снизу. В первом случае они не могли охватить всех сложностей производства в отраслях и на местах, во втором - безнадежно опаздывали в процессе прохождения по иерархическим ступеням. При этом экономика превращалась в политику, показатели иногда приук­рашивали, иногда ухудшали - в зависимости от ситуации. С 1925 г. сверху устанавливались контрольные цифры по объе­мам производства и темпам роста.

Работа предприятий на государственные заказы была тесно связана с состоянием государственного бюджета: финансовые затруднения государства ложились на поставщиков продукции. В 1921 - 22 г. промышленность сдала государству продукции по госзаказам на 150 млн. рублей золотом безвозмездно. Суммы убытков предприятий покрывались государственными дотация­ми. Коммерческие начала во взаимоотношениях казны с хоз­расчетными предприятиями сводились к нулю. Государственная опека, администрирование сверху, слабость хозрасчетных сти­мулов на уровне входивших в тресты предприятий обо­рачивалась бесхозяйственностью и низкой эффективностью функционирования промышленности.

В 1924 г. выросли цены по отношению к 1913 г. Причинами были: монополия производителя, низкая эффективность хозяй­ствования и слабая производственная база. Практика принуди­тельного регулирования, "снижения цен" привела к товарному голоду. Вместо рыбы на рынке была Главрыба, вместо мяса - Главмясо, вместо текстиля - соответствующий распределитель­ный центр.

Бюрократическое управление является самым дорогим и неэффективным. Об этом свидетельствуют, в том числе, послед­ние письма и записки Ф. Э. Дзержинского, работавшего с фев­раля 1924 г. до своей кончины Председателем ВСНХ СССР. В письме от 20 июля 1926 г. он писал: "...9/10 сил и энергии ухо­дит не на создание новых ценностей, не на само производство, не на изучение его, подбор работников и организацию дела, а на согласование, отчетность, оправдывание, испрашивание. Бюрократизм и волокита заели нас, хозяйственников. На рабо­ту нет времени. Мы устали жить и бороться".

Наш восстановительный процесс после войны шел быстрее, чем в странах Европы. Но в качественном отношении наблюдалось значительное отставание - у нас была наиболее высокая себестоимость производства продукции, что в соединении с нехваткой промышленных товаров привела к наивысшему в Европе росту не только розничных, но и оптовых цен. В ноябре 1926 г. средние индексы цен по отношению к 1913 г. составили: в США - 156 %, в Англии - 160 %, во Франции - 125 %, в Герма­нии - 121 %, в России - 179 %. Средний индекс стоимости жизни составлял: в Англии - 174 %, в США - 133 %, в СССР - 187 %.

Падение эффективности порождало стремление поправить дело, что приводило к новому циклу административного вме­шательства. На "вольном рынке" нарастала система огра­ничений, охватывавших всю важнейшую продукцию массового спроса на всей территории страны. Выбор контрагентов был ограничен системой генеральных договоров с кооперацией, за­готовка сырья проводилась через немногие торговозаготовительные организации с лишением других хозяйственных субъектов прав самостоятельного выступления на рынке.

Слабостью государственного хозяйства всегда была склон­ность к бюрократизму и чрезмерной централизации. Хозяйст­венная жизнь с трудом поддается централизации и тем более иерархическому подчинению. Хозяйственная деятельность и покоится на максимальном развитии личного творчества, ини­циативы, приспособления к окружающим обстоятельствам. Ос­новной принцип хозяйственной деятельности - экономия тру­да - мог быть проведен с наибольшим успехом в жизнь там, где составлен достаточный простор для личной заинтересованно­сти. Где нет этого простора, там воцаряется казенная рутина, мертвый застой и непроизводительная трата труда.

Количество предприятий, сосредоточенных в ведении госу­дарства, значительно превышает оборотные средства, которые государство имеет возможность вложить в промышленность. Наиболее слабым местом государственной промышленности является огромное количество бездействующих или не полно­стью загруженных предприятий. С возникновением НЭПа частный капитал стал проникать в эти не охваченные государ­ственным участием области промышленности. Эти области составляли примерно половину торгового аппарата, значительную часть кредитной системы, почти всю мелкую промышленность. Частный капитал угрожал государственной промышленности эффективностью работы.

Главные внешние признаки государственной промышленно­сти - недостаток товаров, очереди, большая роль "связей", ста­бильная зарплата. При частнохозяйственном строе не хватает только денег, сбыт товаров является одной из труднейших за­дач. Кажется, будто размеры производства ограничиваются не размерами производительных сил, а возможностью сбыта. При частнокапиталистическом строе рынок заполнен товарами, иногда даже переполнен; не покупатель гонится за продавцом, а продавец за покупателем.

При государственно-монополистической торговле, как уже отмечалось, покупатели ищут товар, в результате чего образу­ются очереди. Из-за недостатка товаров цены в частной торгов­ле по законам рынка поднимаются на 100 - 200 %. Вводятся ограничения продажи государственной продукции: из государственных магазинов и кооперативов ходкие дешевые товары отпускаются не всем желающим, а лишь избранным категориям покупателей, например, пайщикам кооперативов, членам про­фессиональных союзов. Если в городах существует недостаток товаров, то в деревне он еще больше.

Недостаток товаров проявляется только тогда, когда цены перестают выполнять функцию уравнителя спроса и предложе­ния, когда они приобретают инертность, нечуткость к конъюн­ктуре рынка. Недостаток товаров есть признак того, что цены слишком низки; если недостаток товаров охватывает все важ­нейшие товарные группы, значит, уровень цен не соответствует денежной стороне народного хозяйства.

Разница цен в вольной и регулируемой торговле достигает по некоторым товарам весьма значительных размеров. В ре­зультате покупательная сила денег становится весьма различной не только в различных местностях, но и в различных магазинах и даже в различных руках. Эта пестрота покупательной силы денег извращает направления хозяйственной деятельности. Не­производительные с народохозяйственной точки зрения задачи приобретают очень большое частнохозяйственное значение. Недостаточно заработать деньги: не менее важно суметь купить на них товар по дешевой цене. Отсюда огромная непроизводи­тельная трата времени на поиски товара, стояние в очередях перед государственными магазинами. При недостатке товаров выигрывает тот, кто стоит ближе к источникам товарного исто­ка. Например, город ближе, чем деревня, продавец ближе, чем учитель, металлург и т. д., и никаким контролем это положение не изменить; как только контроль слабеет, положение восста­навливается.

При неизменном избыточном спросе свободные цены тем выше, чем большая доля товарного производства переходит по дешевым ценам в руки окончательных потребителей, так как на руках у потребителей остается больше неотоваренных денег - они все устремляются на свободный рынок и повышают на нем цену. Возникает парадокс - чем больше товаров переходит в руки потребителей по дешевым ценам, тем выше цены свобод­ного рынка. Поэтому если даже удалось бы искоренить всякую продажу государственных товаров в руки частных продавцов, то недостаток товаров не исчез бы. Прекратилось бы неоснова­тельное обогащение частных торговцев, но размеры неудовле­творенного спроса еще бы возросли, так как денег будет всегда больше, чем товаров.

Продавая товары по свободным (даже вздутым по указан­ным причинам) ценам, частная торговля смягчает недостаток товаров для тех потребителей, которые лишены возможностей купить товар по дешевой цене. Если бы все торговцы продава­ли товары по установленным (государственным) ценам, то сле­довало бы ввести известные ограничения при отпуске товара для того, чтобы ловкие покупатели не могли совершенно ли­шить товара менее ловких покупателей. При полном отсутствии свободных цен и недостатке товаров абсолютно необходима карточная система. Там, где деньги перестают служить точным мерилом распределения продуктов, там лишь карточная систе­ма может установить некоторый порядок и устранить общую свалку вокруг источника ненормально дешевого продукта.

Чем больше растет недостаток товаров, тем больше растут отрицательные черты частной торговли - она вырождается в спекуляцию. Перепродажа товаров, купленных по неком­мерческой цене, становится источником неосновательного обогащения множества лиц. На этой почве возникает множест­во злоупотреблений служащих государственных и кооператив­ных предприятий. Было бы наивно думать, будто развитие спе­куляции и связанных с ней злоупотреблений происходит только оттого, что моральная природа людей внезапно испортилась. Некоммерческие низкие цены - это почва, на которой с необ­ходимостью закона природы вырастает спекуляция.

Если все товары попадают в руки частных продавцов, то свободные цены понижаются, и недостаток товаров для потре­бителей исчезает. Товар продавался бы дороже, чем его продают в госторговле, но очередей не было бы. Но недостаток това­ров государственных предприятий для торговцев остался бы, а это значит, что торговцы не могли бы всю выручку от прода­жи снова помешать в дело, больше покупать товаров. И на почве этой невозможности продуктивно поместить в торговлю весь свой денежный капитал вырастают основные черты спеку­лянта. Проданный товар нелегко заменить другим, поэтому возникает искушение не торопиться с реализацией товара, по­дождать особенно выгодную цену. Значительная часть прибыли остается свободной, невложенной, тем самым личное потребле­ние как бы принуждается к расширению. Растет спрос на предметы роскоши и редкости.

Если частная торговля выполняет полезную функцию, то почему тогда вытекающее из этой функции обогащение считать неосновательным? Гораздо целесообразнее не запрещать сво­бодную торговлю, а разрешить свободное производство товаров.

Некоммерческая политика цен, вторгаясь в мир, в котором каждый поступает "коммерчески", то есть заботится прежде всего о своих интересах, переворачивает все экономические отношения, сообщая им парадоксальный характер. Спекуляция, недостаток товаров - это только поверхностные последствия некоммерческой политики цен. Когда обнаружился недостаток товаров, хозяйственная практика методом борьбы с этим злом избрала всемерное расширение производства. Промышленное производство расширилось на много процентов, а недостаток товаров стал еще острее. И это не случайно.

Устранить недостаток товаров можно, лишь устранив избы­ток денежных доходов над реальным доходом, считая реальный доход (то есть сумму произведенных потребительских благ) по ценам государства. Если бы расширение производства не со­провождалось ростом всей суммы денежных доходов населения, то оно могло бы восстановить равенство между денежным до­ходом населения и предложения товаров. Но так не бывает: каждый охотно получает даровой продукт, но никто не хочет даром трудиться. При росте производства, по общему правилу, растут суммы заработанных плат, растут суммы, уплаченные за сырье, то есть растут денежные доходы населения, растет спрос на товары. Прибавив к обеим сторонам неравенства по равной величине, нельзя неравенство превратить в равенство.

При отказе от коммерческой прибыли или искусственном ее понижении путем политики цен расширение производства возможно только ценой непрерывной инфляции. Некоммерческая политика цен - это первый шаг от денежного хо­зяйства к натуральному.

Ради чего стоит отказываться от коммерческой политики цен? Ради удешевления промышленных товаров для деревни? Результат получается обратным: деревня плохо и дорого снаб­жается промышленными товарами. Ради расширения потребле­ния вообще? Но для этого не нужно держать цены на уровне, при котором весь спрос не может быть удовлетворен. Для этого достаточно держать цены на уровне равновесия текущего про­изводства и потребления: все равно страна не может потребить товаров больше, чем их имеет. Быть может, цены фиксируются ради укрепления денежной единицы? Но денежная единица так не укрепляется, а расшатывается, ибо в обороте накапливаются лишние деньги.

Единственный возможный смысл некоммерческой политики цен состоит в ослаблении связи между распределением денеж­ных доходов и распределением реальных доходов. Неком­мерческая политика цен усиливает неравномерность распреде­ления денежных средств, так как является источником неосновательной и крупной наживы, в присваивании которой участвуют близко стоящие к распределению товаров, а также к власти.

Повышение цен до уровня спроса и предложения не умень­шит потребления. Изменится лишь распределение тех товаров, которых не хватает для удовлетворения спроса. Кто раньше по­купал товары по свободным, дорогим ценам, тот будет потреб­лять больше; тот, кто пользовался возможностью покупать по низким, государственным ценам, потребит меньше. Город не­много проиграет от повышения цен, деревня выиграет. Реаль­ная зарплата может временно слегка понизиться. Повышение государственных цен (при неизменных доходах населения) бу­дет уравновешиваться понижением свободных цен. Понижение государственных цен уменьшит прибыли частной торговли, спекулянтов. Это унифицирует покупательную силу денег. По­сле изъятия лишних денег цены на товары понизятся, так как люди не смогут их покупать по слишком дорогой цене. Переход на реальные цены - это очень тяжелый период, и в России он переживается с большим трудом, так как люди не имеют частной собственности, обладание которой смягчает трудности.

Принцип свободной торговой и промышленной деятель­ности, владения частной собственностью к началу XX века рас­пространился, правда, в разной степени, во всех европейских странах, показал свои преимущества. В зависимости от укорененности этих принципов, народы более или менее активно противились попыткам огосударствления их жизни, воплощению социалистических идей в крайних формах. Видимо, именно в этом, а не только в слабости Красной Армии и национализме пограничных народов причина неуспеха похода - "на Варшаву!", "на Берлин!" в 20-е гг. после Октябрьской революции.

Российская революция больше пользы принесла всему ми­ру, а не России, заставив правительства капиталистических стран задуматься о более целесообразных и справедливых принципах организации. В 20-е гг. в условиях частной собст­венности, свободной торговли и промышленности, то есть при капитализме, появились новые черты, названные в Рос­сии "Ллойд джоржизмом" - по имени премьер-министра Великобритании Д. ЛлойдДжорджа, проводившего политику введения социального обеспечения, социального мира, рас­ширения политических прав и т. д. Для лидеров Запада это была попытка ввести свой НЭП, чтобы усовершенствовать систему, которая имела пороки и многих не устраивала. Наи­более четко эти тенденции проявились в 30-е гг. в "новом курсе" Ф. Д. Рузвельта в США и политике Народного Фронта во Франции, но законченные формы эта политика приняла уже после Второй мировой войны.

В России лидеры 20-х, а тем более 30-х гг. считали НЭП временным явлением. Многим убежденным коммунистам, жертвовавшим своими жизнями во имя "царства справедливо­сти" и благородных в принципе идей освобождения чело­вечества, ради общества, где не будет денег, источника всех зол и отчужденности людей друг от друга, трудно было мириться с ленинским лозунгом "Учитесь торговать!" или бухаринским "Обогащайтесь!" - тогда за что боролись? Оставались распро­страненными среди народа, практически никогда не имевшего возможности действовать более свободно, идеи неправедности обогащения через торговлю, ненависти к эксплуататорам - ви­димым своим врагам. И Ленин, и Троцкий, и другие лидеры рассматривали НЭП как временную политику; "строй цивили­зованных кооператоров" допускался "при общественной собст­венности на средства производства, при классовой победе про­летариата над буржуазией". Ленин со временем мог изменить этот взгляд: слишком впечатляющими результаты НЭПа. Воз­можно, были бы внесены соответствующие корректировки и в теорию. Но в этом случае, скорее всего, и Ленин любым спосо­бом был бы отстранен от власти. Россия была еще недостаточно подготовлена к "дефлорации" - переходу от жесткой, а иногда и жестокой опеки своего государства к стихии свободного рын­ка и более свободным, тяготеющим к анархии отношениям.

В период НЭПа интересы государства, как никогда ранее, были четко сформулированы: держать предпринимателей для своих целей, "...лишь в меру допустить развитие этих (капиталистических - авт.) отношений, которые полезны и не­обходимы в обстановке мелкого производства, и чтобы контро­лировать эти отношения".

В 1922 г. Троцкий однозначно заявлял: НЭП ведет к капи­тализму, если мы с НЭПом затянем. Государственный капи­тализм предполагал использование предпринимательства в ин­тересах государства. Практически это выражалось в том, что капиталистам сдавались в аренду государственные предприятия (частная аренда, государственные концессии) или создавались смешанные предприятия и общества. Рамки этого предпринима­тельства очерчивались строго: "Карать внушительно всякий ка­питализм, выходящий за рамки государственного капитализма".

Цели подчинения государству служила финансовая и торговая политика, трудовое законодательство, а часто и просто насилие и произвол. Впрочем, насилие и произвол царили в России не только при большевиках, но и раньше, по отношению к пред­принимателям, и к народу, и к попыткам их освобождения.

Поведение государства в 20-е гг., в данный момент возглав­лявшегося большевиками, было лишь более последовательным продолжением всей предыдущей истории развития российского общества - попыток власти, опираясь на прикормленный слой, вмешиваться во все сферы жизни общества (в том числе эко­номику), ограничивать свободу людей (в том числе предприни­мательскую). Хотя чисто внешне послереволюционный этап выглядел как отрицание всей русской истории, по сути он был ее логичным и последовательным продолжением. И в этом смысле большевики со своим учетом и контролем, и, в ко­нечном итоге, уничтожением всего того, что им не поддается, лишь исполнили свою (или чью-то) историческую миссию.

Как известно, к периоду НЭПа Россия подошла в очень труд­ных экономических условиях. В 1920 г. объем промышленного производства снизился на 13-15% по отношению к уровню 1913г., сбор зерна составил 50% урожая 1913г., жизненный уровень рабочих и крестьян снизился до 1/3 революционного. В 1920 г. во время голода в Поволжье умерло 2-3 млн. человек.

В 1920 г. население городов сократилось почти на 8 млн. чел., или 30 %. Если в 1913 г. оно составляло 28,4 млн. чел., то к 1920 г. сократилось до 20,1 млн. человек. В 1920 г. в России было 5 городов с населением свыше 200 тыс. чел., 13 - с насе­лением свыше 100 тыс. Из-за Гражданской войны и ухода го­рожан в деревню Москва и Петроград потеряли 60 % жителей. В Москве осталось 1 млн. чел., в Петрограде - 706 тыс. чел., а в 1914 г. было 2 млн. жителей. В Европейской России чис­ленность мужчин сократилась на 1/3.

Такие условия даже более развитые страны переживали с большим трудом. После такой разрухи и экономических экспе­риментов России приходилось организовывать хозяйственную жизнь, начиная с самых примитивных форм обмена и произ­водства.

Восстановление свободной торговли возможно лишь при ус­ловии наличия значительных избытков товарной продукции. Но экономическая обстановка в Советской России создала крайне ограниченные возможности для расширения и укрупне­ния частной торговли. Важнейшим препятствием на пути раз­вития частной торговли был недостаток товаров, разруха в про­мышленности.

Перестали быть предметами купли-продажи земля, национализированные промышленные предприятия, железнодорож­ный и крупный транспорт, национализированные строения. Но, несмотря на это, свободная торговля сразу дала положи­тельный результат. Мешочничество, достигшее наивысшего подъема в 1920 - 21 гг., пошло на убыль, так как открылось большое количество частных лавок и магазинов, городских и сельских рынков, что сделало нерациональной самозаготовку для большинства бывших мешочников - рабочих, служащих, крестьян. Например, из Владимира сообщали: "С введением свободной торговли мешочничество численно сократилось, приобретая характер частной торговли". Сведения о величине частной торговли за 1921 - 22 гг. значительно разнятся из-за ее нестабильности и разновременности учета. К нэпманской буржуазии относили "хозяев с наемным трудом", "хозяев, рабо­тающих только с членами семьи" - владельцев трактиров, чайных, крупных лавок. Некоторые сочетали основную работу с торговой деятельностью. В сентябре 1921 г. при жаловании 12-16 тыс. руб. прожиточный минимум (чтобы не умереть с голоду) на одного составлял не менее 100 - 150 тыс. руб. Люди были вынуждены продавать и перепродавать, чтобы выжить.

"Спекуляция" охватила все слои населения, в значительной степени и рабочих. У рабочих государственных предприятий был велик удельный вес натуральной части платы труда (до 90 %). Промтовары, входившие в состав зарплаты и превышав­шие потребности семьи, реализовывались на рынке или меня­лись на продукты. В 1920 г. рабочие целого ряда профессий -булочники, парфюмеры, текстильщики и др. - получали часть заработка натурой по казенной цене с целью товарообмена на рынке. По мере падения зарплаты в доходах рабочих семей росла доля нелегальных источников. Превышение расходов над доходами составляло от 50 % до 191 % (в Харькове). Наибольшие поступления были у пищевиков, металлистов, текстильщи­ков, железнодорожников.

Но и "профессиональные" торговцы обладали, судя по ста­тистике, небольшим капиталом. В 20-х гг. буржуазия вложила в торговлю 300 - 350 млн. руб. в ценах 1913 г., число торговых заведений превышало 0,5 млн.; судя по этому, частники обла­дали сравнительно скромными собственными средствами. В руках предпринимателей капиталистического типа находился приблизительно 1 % национального дохода. Хорошие результа­ты торговли достигались не суммой капитала, а быстротой обо­рачиваемости: торговцы оборачивали капитал 13-14 раз в год.

После национализации торговли крупная и средняя буржуа­зия в основном прекратила свою легальную деятельность. Предприниматели либо эмигрировали за границу, увозя свои капиталы; либо устроились на службу в советские учреждения, не производя, а потребляя общественный продукт; либо проедали накопления, дожидаясь лучших времен.

Наиболее многочисленными представителями частной тор­говли на периферии в первый год НЭПа оказались неграмот­ные или полуграмотные торговцы. Это были люди в основном старшего поколения, преимущественно женщины. Таково было лицо "эксплуататоров", по отношению к которым могучее государство решало вопрос "кто кого". Образ жизни мелких предпринимателей, которые составляли большинство среди торговцев, не очень отличался от "трудовых" категорий населе­ния. Если уровень дохода в рабочих семьях принять за 100 %, то в семьях кустарей и ремесленников он составлял 134 %, у владельцев торгово-промышленных предприятий - 251 %. Не­значительными были различия в обеспечении жильем.

При помощи налогообложения у предпринимателя могло изыматься до 90 % прибыли. По решению хозяйственных орга­нов могла приостанавливаться продажа частным предприятиям изделий государственной промышленности, определенных ви­дов сырья, запрещаться перевозка по железным дорогам грузов, принадлежащих промышленникам и торговцам. Стремясь мак­симально использовать имевшиеся возможности транспорта, государство сдерживало расширение частных перевозок. Не имея возможности для широких межобластных перевозок това­ров, частник вынужден был на первых порах замкнуться в пре­делах местного рынка. А значит, снижались возможности у ме­стной торговли выполнить свою регулирующую роль.