Расово-антропологическая школа

Следующая школа, с которой я хотел бы вас познакомить, это школа расово-антропологическая. Подход здесь совершенно тот же самый, только другая основа. Общий принцип гласит: социальная жизнь и культура есть продукт расы, а неравенство культур и цивилизаций в основе своей предполагает неравенство рас. Следующее общее положение данной школы – детерминирование социального порядка и социальных изменений биологической наследственностью. Еще один основной принцип этой школы – зависимость социального порядка от чистоты расы, то есть утверждение о негативном влиянии на общество всякого рода расовых смешений.

Отцом расово-антропологической школы является французский дипломат, историк и социолог маркиз Артюр де Гобино. Именно он в своей книге «Опыт о неравенстве человеческих рас», вышедшей еще при жизни Конта в 1855 году, поменял местами первичные и вторичные факторы эволюции общества Конта. Он заявил, что на самом деле социальные институты и сами общества детерминированы жизнедеятельностью рас. Отсюда, чтобы понять эволюцию человеческого общества, социолог должен изучать жизнедеятельность рас. По сути своей человеческие цивилизации есть образ жизни рас.

В соответствии с антропологическими знаниями середины XIX века у Гобино существуют три биологических отличных друг от друга расы, и их неравенство совершенно очевидно: раса белая самая высшая, она самая сильная, творческая, интеллектуальная; раса желтая – вторая, она имеет преимущество в утилитарном смысле, в поиске своей выгоды; раса черная – третья по уровню, она характеризуется чувственностью. Отсюда всякий талант в искусстве предполагает наличие негритянской крови. Так что Пушкин, получается, не случайно частично эфиоп.

Согласно Гобино, в истории существовало десять основных цивилизаций, и начало каждой цивилизации определялось главенством белой расы, более того, ее высшей части – арийской расы. До тех пор пока цивилизация сохраняет чистоту расы, она процветает, поскольку чистота расы определяет единство стиля жизни цивилизации, чистота преобладающей расы. Однако с течением времени происходит неизбежное смешение рас, и эти смешения становятся распространенными, отсюда неизбежный закат любой цивилизации. Европейская цивилизация также движется к своему неизбежному концу, ибо в ней расовые смеси становятся преобладающими.

Как вы думаете, почему маркиз Гобино предполагал, что арийская раса является самой красивой, самой умной, самой талантливой, самой сильной и пр.? Действительно, будучи маркизом, он полагал, что принадлежит к франкам, которые были германским, то есть арийским народом, и завоевали они галлов, кельтские племена. Был бы он негром, вполне возможно, у него негроидная раса была бы высшей. Впрочем, теперь это уже случилось: у негров появились свои теоретики высшего предназначения черной расы на Земле. Глупость – она от цвета кожи не зависит и от разреза глаз тоже. Когда человек не уверен, что у него достаточно в голове, он задумывается о форме черепа или цвете кожи.

В русле этой школы возникла антропосоциология, которая воспринимала себя как чисто эмпирическую науку. Ее отцы-создатели – француз Ваше де Ляпуж и немец Отто Амон, тоже, наверное, полагали себя арийцами. Они независимо друг от друга создали эту науку.

Антропосоциология имеет своим предметом, по утверждению Ляпужа, «исследование взаимных воздействий расы и социальной среды». Главный метод антропосоциологии – это статистический анализ головного показателя. Головной показатель – вовсе не изобретение социологов, это антропологическая характеристика, она введена шведским анатомом Ретциусом в 40-х гг. XIX века. Головной показатель вычисляется как процентное отношение между максимальной шириной черепа и максимальной его длиной. Отсюда люди разбиваются на классы брахицефалов и долихоцефалов, то есть головы у них либо круглые, либо длинные. Разделение чисто анатомическое и эмпирически легко и достоверно устанавливаемое.

Дальше начинается социология как научная мифология. Ляпуж полагал, что взаимоотношение между социальной средой и расой приводит к тому, что раса в конце концов неизбежно деградирует: приспособление к среде происходит посредством социального отбора, и все его формы приводят со временем к расовой деградации. Ляпуж указывает на шесть его основных форм: военный, политический, религиозный, моральный, правовой и экономический социальный отбор. Для человечества эта деградация выглядит как постепенное исчезновение белокурого долихоцефала. Он сформулировал единый для всех исторических эпох закон: «С доисторических времен цефалический указатель имеет тенденцию к постоянному и повсеместному росту».

Если перевести на обычный язык, то имеет место вытеснение с земли длинноголовых круглоголовыми. Для обоснования этого закона Ляпуж проводит массовые анатомические исследования как останков людей давно ушедших поколений, так и живых современников. Но исчезновение длинноголовых является деградацией потому, что все великие люди в истории были долихоцефалами, и из них в основном формировались правящие классы. Отсюда следовали чрезвычайно пессимистические выводы о судьбе человечества, у которого с исчезновением белокурого долихоцефала исчезает и всякая способность к творческим свершениям, и впереди, следовательно, его ожидает неизбежный застой и деградация.

Антропосоциология в своем классическом облике, пожалуй, один из чистейших образцов научной мифологии. Как мифология, она не отличает должного от фактического, и потому никакими сколь угодно достоверными фактами не опровергается, в отличие от науки. Например, очевидно круглоголовых великих людей Ляпуж записал в «ложные брахицефалы» и тем самым снял всякие возражения, то есть Сократ со своей курносой физиономией, близкой по форме к тарелке или солнышку, по истине, по сути длиннолицый высокий блондин.

Своеобразной практикой в русле антропосоциологии была практика германского нацизма по выращиванию расы господ. Чтобы белокурые долихоцефалы не исчезли, напротив, навечно стали господами всего человечества, по всей территории германского рейха отбирали маленьких детишек с подходящими антропологическими показателями в специальные дома, где их должны были подготовить к роли господ, предназначенной им самой природой. Нацистский рейх рухнул, и они вернулись в мир как обычные люди. Если по Ляпужу, то деградация мира продолжилась.

Теперь обратимся еще к одной, боковой ветви расово-антропологической школы, к евгенике. Создателем ее был известный ученый Гальтон, двоюродный брат Чарлза Дарвина, который в 1869 году издал книгу «Наследственный гений». Вот как он формулировал основной принцип своей концепции: «Я заключаю, что каждое поколение имеет громадное влияние на природные дарования последующих поколений, и утверждаю, что мы обязаны перед человечеством исследовать пределы этого влияния и пользоваться им так, чтобы, соблюдая благоразумие в отношении к самим себе, направлять его к большей пользе будущих обитателей земли»[22].

Это значит, что талант или гениальность передаются по наследству, то есть наследуется тип личности. Исходя из этого должна быть создана евгеника как эмпирическая наука. Способ отслеживания гениальности в поколениях будет способствовать улучшению интеллектуальных способностей человечества в будущем. Само название науки говорит о цели ее – улучшении человеческой породы. Если можно улучшать породы коров, кур, то почему нельзя человека?

Эти идеи Гальтона обрели потрясающую популярность. Расово-антропологические концепции были совсем не в фокусе внимания социологии и просвещенного общества. Но евгенические идеи поразили воображение людей, полагающих себя образованными и прогрессивными. В 1904 году при Лондонском университете Гальтон создает Национальную евгеническую лабораторию, а еще через три года возникает Общество евгенического воспитания, которое должно было способствовать распространению евгенических идей. Активными членами этого общества были Бернард Шоу и Герберт Уэллс. Такие имена, известные не только на Западе, и создали моду на евгенику.

В Советском Союзе в 20-х – начале 30-х гг. евгенические общества росли очень бурно. Мы же собирались коммунистического человека выращивать, и предположили некоторые ученые и идеологи, что с помощью евгеники, как мичуринские яблоки, сотворим нового человека. Трудно сказать, как он должен был выглядеть. Едва ли похож на белокурого долихоцефала Ляпужа и Аммона, но интеллектуально и особенно морально обязан был представлять собой нечто потрясающее. Потом нового человека предписано было воспитывать из любого человеческого материала, и евгенику у нас закрыли насмерть. На смерть ее последователей.

В нацистской Германии евгенические идеи использовались для оправдания людоедской практики уничтожения неполноценных народов и рас, и практика эта похоронила евгенику надолго, но не навсегда. В наше время совершения «всемирной генетической революции» идеи совершенствования человеческой породы вновь в самом фокусе моды.

Еще одним популярным ответвлением расово-антропологической школы была криминалистическая теория Чезаре Ломброзо. Основана она на следующем положении: человеческое поведение определяется наследственностью, которая выражена антропологически. В криминологии своей Ломброзо определил, что такое криминальный тип личности в его внешних антропологических характеристиках. В своей книге он дает систематический анализ этих характеристик и сопровождает анализ примерами портретов преступников.

Эта книга и теперь еще бестселлер, пожалуй, единственная из книг, посвященных криминологии. В ней чрезвычайно наглядно и понятно объясняется, как узнать потенциального преступника – это такой страшный человек с тяжелым взглядом, от одного вида которого оторопь берет. Как всякий научный миф, она получила немедленные опровержения в теории и практике криминологии. В частности, было представлено множество портретов ангельски выглядящих преступных чудовищ. Они совершили кошмарные преступления, но антропологически выглядели так, хоть на божью полицу их сади, такие они красивые, безупречные. Как всякая научная мифология, концепция Ломброзо опровержений не боится, и теперь прекрасно существует, конечно, не как научная теория, а как факт массового сознания.

Социал-дарвинизм

Теперь еще одна школа, которая называется социал-дарвинизм. Это такое социологическое направление, которое далеко вышло за рамки социологии и превратилось в общественное мировоззрение. Вернее было бы даже сказать, что социал-дарвинизм есть в первую очередь общественное мировоззрение, находящее свое обоснование в рамках социологии и социальной философии.

В качестве социологического подхода социал-дарвинизм исследует социальную эволюцию общества и определяет, что она подобна биологической и опирается на понятия борьбы за существование, выживания сильнейших и естественного отбора. Субъект развития, эволюции – это человечество как вид, иногда общество как часть человечества. А индивид – это орудие эволюции, просто он об этом не знает.

Основа эволюции достаточно проста: повсеместное распространение внутривидовой борьбы между людьми, иначе говоря, социальная жизнь есть всегда арена борьбы между индивидами, группами, институтами, народами, цивилизациями. Во-первых, в этой борьбе всегда побеждает сильнейший, который является, во-вторых, наиболее приспособленным, и потому, в-третьих, обеспечивает приспособление к среде своей социальной группе и человечеству в целом, и, наконец, в-четвертых, он олицетворяет собой социальный и исторический прогресс.

Итак, еще раз. Жизнь есть постоянная борьба между индивидами, группами, нациями и прочими. В этой борьбе всегда выживает сильнейший. Этот сильнейший выживает, потому что он наиболее приспособлен к среде. И потому он собственным примером, действием заставляет приспособиться к себе общество, группу свою, и именно в нем и проявляется социальный прогресс. Если таких людей не будет выявляться, то и прогресс остановится.

Про неизбежность борьбы между людьми первый «слоган» дошел к нам из Древнего Рима, он прозвучал в комедии «Ослы» Плавта: «Homo hominy lupus est». И более двух тысяч лет люди повторяют на своем родном языке, что человек человеку волк, то есть вражда – нормальное состояние человека, который является соперником, врагом всякому другому по своей природе.

Затем вспомним уже знакомого нам Макиавелли с его идеей непрерывной борьбы людей за свое счастье. Потом Гоббс с его естественной «войной всех против всех». И, наконец, классический облик социал-дарвинизму придают идеи Спенсера и Дарвина.

Однако сами они опирались на идеи Томаса Мальтуса, который в 1798 году выпустил книгу «Опыт о законе народонаселения». Именно в ней впервые прозвучали понятия «борьба за существование» и «выживание сильнейших». Хотя он употреблял их не в социал-дарвинистском, а скорее в демографическом смысле. Его рассуждение опирается на следующее положение: на протяжении истории мы имеем дело с относительно убывающим плодородием почвы. Отсюда он сформулировал общий закон народонаселения, который называется законом Мальтуса и который гласит, что население растет в геометрической прогрессии, а средства существования только в арифметической, и разрыв, очевидно, имеет тенденцию к увеличению. Исходя из этого, в обществе с неизбежностью идет борьба за уменьшающиеся блага, в которой выживают сильнейшие. У него нет здесь указания на прогресс общества, на эволюцию, просто в жизни господствует неизбежное стремление к выживанию за счет других, в борьбе с ними. Острота, непримиримость этой борьбы нарастает, грандиозные катаклизмы, войны, эпидемии снижают ее на время, но только на время.

Сформулированные Мальтусом понятия были заимствованы Спенсером и Дарвином и стали ключевыми в их концепциях эволюции. Затем в ореоле научной и философской обоснованности стали основными в социал-дарвинистской модели объяснения эволюции общества.

Общий принцип этой концепции, который был уже сформулирован, исповедовали все его представители, несмотря на разнообразие построений. Некоторые из них непосредственно исходили из идей Дарвина, другие имели к нему косвенное отношение, третьи формулировали свои концепции независимо от его теории.

Спенсера нельзя назвать чистым социал-дарвинистом. В его концепции, как уже говорилось, используются две модели объяснения: социал-органицистская и социал-дарвинистская, каждая из которых может стать, и становится потом, единственной моделью объяснения. Когда ему нужно подчеркнуть неизбежность эволюции общества вообще, он использует организмическую модель, представляет общество как постоянно растущий и усложняющийся организм; когда же ему требуется объяснить неравномерность прогресса общества, возможность его застоя и регресса, он прибегает к другой модели объяснения, модели борьбы за существование: чем свободнее борьба между индивидами, группами, тем быстрее прогресс, чем больше она ограничена, тем медленнее прогресс, вплоть до возможного регресса. Поэтому Спенсер, безусловно, родоначальник социал-дарвинизма, но он также родоначальник и социал-органицизма с еще большим основанием.

Классическим социал-дарвинистом был его современник, английский экономист и социолог Уолтер Беджгот. Классический в том смысле, что непосредственно распространял теорию Дарвина на общество. Он утверждал, что по крайней мере ранняя история человечества вся представляет из себя непрерывную борьбу, Характер этой борьбы таков, что «сильнейшие убивали слабейших, как только могли», отсюда главные социальные законы – это стремление одних людей к господству над другими и одних социальных групп над остальными внутри наций, то есть борьба внутривидовая происходит как между индивидами, так и между группами. Межгрупповая борьба способствует развитию внутригрупповой сплоченности, основанной на природной склонности к подражанию, однако индивиду присуще также и стремление отличаться от своих современников и предшественников. Прогресс общества тем быстрее, чем лучше эти две тенденции дополняют одна другую.

Еще один, теперь уже континентальный представитель социал-дарвинизма Людвиг Гумплович. Как пишут в учебниках, «польско-австрийский социолог». Еврей, который родился в Кракове и преподавал в Граце, получается даже «еврейско-польско-австрийский». Впрочем, подобная многонациональность и многокультурность вовсе не редкость и среди социологов.

Гумплович – чистый социолог, создал свою социал-дарвинистскую концепцию независимо от дарвиновской. Главные социологические работы – это «Расовая борьба» и «Основы социологии». Он сформулировал предмет социологии как изучение социальных групп и взаимоотношений между ними. Гумплович противопоставляет свою концепцию контовской в том смысле, что для него человечество не является реальностью, но единственной реальностью является социальная группа, а индивид – только представитель группы, ее элемент. Основной социологический закон есть закон взаимоотношения между группами, и он говорит о «стремлении каждой социальной группы подчинить себе каждую другую социальную группу, встречающуюся на пути, стремлении к порабощению, господству».

Мы можем назвать точку зрения Гумпловича на общество тоже социальным реализмом, но реализмом особого рода. Для него не являются непосредственной реальностью ни человечество, ни индивиды, общественной реальностью является только социальная группа, человек всегда несет в себе черты своей социальной группы, и именно эти черты и определяют его поведение, а поведение его подчинено одной сути: он вместе со своей группой в борьбе против всех остальных групп.

В начале человеческой истории это была борьба между первобытными ордами, или «расами», как он их еще называл, указывая на антропологические различия первобытных орд. Борьба сначала приводит к уничтожению слабейших орд, а затем к порабощению их сильнейшими, и таким образом возникает государство. В результате возникновения государства расовая борьба приобретает плодотворный характер: теперь это борьба между разнообразными группами, классами, сословиями, корпорациями и т.д. Государство – первая и главная организация социального порядка, семья, собственность, правовые институты и прочее возникают уже потом внутри государства.

В государстве так же, как и в догосударственном состоянии, господствует этноцентризм – это понятие в социологию ввел Гумплович. Оно означает, что «в обществе всегда преобладают мотивы, исходя из которых каждый народ верит, что занимает самое высокое место не только среди современных народов и наций, но и в сравнении со всеми народами исторического прошлого». Попросту говоря, каждый народ верит, что он самый лучший народ на земле вообще.

Понятие этноцентризма после Гумпловича распространяется на любую социальную группу. Оно обозначает, что человек, принадлежащий к определенной группе, считает свою группу лучшей, и всегда ставит ее выше всех остальных групп. Моя банда, к которой я принадлежу, лучше всех остальных банд, самая справедливая, самая достойная, самая-самая… Такой групповой этноцентризм характерен для людей вообще.

Порядок в обществе всегда определяется силой и неравенством. Государство тогда есть силовой инструмент ограничения борьбы между группами, поэтому говорить о справедливости и несправедливости государства в принципе бессмысленно, главное, чтобы оно выполняло свою основную функцию. Альтернатива государственному порядку – это анархия, она приводит к всеобщей борьбе групп друг против друга, и всякая нормальная жизнь людей прекращается.

Для Гумпловича общий прогресс человечества – это бессмыслица, абсурд. Возможен прогресс отдельных народов, наций, но на определенных этапах, поскольку развитие народов, культур имеет циклический характер. Вслед за прогрессом неизбежно следует период упадка, и эти государства обычно становятся жертвами других менее развитых государств. Стадия упадка в первую очередь характеризуется снижением прироста населения, тогда как менее развитые соседи переживают демографический взрыв и с неизбежностью стремятся к захвату новых территорий.

Итак, перед нами социал-дарвинистская концепция, где общий прогресс человечества в контовском смысле совершенно неприемлем. Контовский торжествующий альтруизм, социальная гармония – здесь просто абсурд, благие пожелания, не имеющие никакого отношения к социальной реальности.

Современник Гумпловича Раценхофер в противоположность ему индивидуалист, а не социальный реалист. У него социальная группа представляет собой объединение индивидов для борьбы за существование. То есть индивид и его интересы первичны, а группа вторична. Она есть способ реализации интересов индивида. Главный социальный процесс – это борьба между группами, индивидами, главная объясняющая категория – это интерес, интерес природный, биологический, который осознается человеком. Человеку от природы присущи пять типов интересов, и эти интересы определяют, обусловливают борьбу за существование.

Биологические импульсы, потребности, которые осознаются как интересы – это, во-первых, продолжение рода – прокреативный интерес; во-вторых, физиологический, то есть стремление к пище; третий, индивидуальный – интерес к самоутверждению среди других; четвертый, социальный, то есть стремление людей к объединению в группы; и, наконец, пятый тип – трансцендентный интерес, то есть интерес к представлению высших сил, управляющих миром. Это те интересы, которые с неизбежностью подталкивают человека к борьбе, и они всегда противоположны у разных людей, поэтому могут быть удовлетворены за счет других людей. Если за счет других, значит, в борьбе с этими другими, а раз в борьбе, значит, если другой сильнее меня, то я подговорю других, которые всемером одного не боятся. И так всегда, и всегда только так.

Этих трех натуралистических школ достаточно для того, чтобы иметь представление о школах одного фактора. Необходимо отметить, что социал-дарвинизм из всех натуралистических концепций оказался концепцией самой популярной и самой влиятельной. Настолько влиятельной, что к концу XIX века превратился в мировоззрение просвещенного западного человека и оставался таковым вплоть до первой мировой войны. В Соединенных Штатах Америки социал-дарвинизм стал господствующим мировоззрением, которое отличало человека современного, преуспевшего или заряженного на успех от человека прошлого, традиционного, изжитого. В частности, родоначальниками, первыми классиками американской социологии были именно социал-дарвинисты, в той или иной степени, разумеется. Но об этом в свое время, когда разговор пойдет об американской социологии.

Теперь перейдем к следующему чрезвычайно влиятельному направлению в социологии – психологическому направлению.

Психологизм в социологии

Время формирования этого направления в социологии – 80-е годы XIX века. Период расцвета – это самый конец XIX – начало ХХ века. Именно в эти годы психологизм стал наиболее влиятельным направлением в социологии. Впрочем, не только в социологии, но и во многих других науках.

Одной из причин пробуждения и роста интереса к психологизму стало охлаждение социологов к натурализму. Основанием для такого охлаждения послужило то, что рассматривалось ранее как главное его достоинство, – его впечатляющая простота объяснения. Именно простота объяснения стала причиной недовольства натурализмом: она стала квалифицироваться как грубый схематизм, не учитывающий специфики предмета и задач социологии. Происходило это одновременно c выдвижением в фокус внимания социологии нового предмета – поведения людей, и новой задачи – объяснения мотивов этого поведения.

Натуралистический подход в данном случае оказался грубым, схематичным, неуместным и беспомощным. Итак, выдвижение на первый план нового предмета – поведения индивидов, групп, масс, народов – потребовало и нового подхода, новой объясняющей схемы.

Второй причиной явилось возникновение экспериментальной психологии, которое датируется 1879 годом. Именно тогда Вильгельм Вундт создает в Германии первую экспериментальную психологическую лабораторию, вследствие чего психология превращается из науки интроспективной, основанной на самонаблюдении, в науку эмпирическую, основанную на внешнем наблюдении психических процессов, то есть психика человека становится внешним объектом наблюдения, по сути таким же объектом, как и в других эмпирических науках. Становление психологии как экспериментальной науки приводит к психологизации знания, психологизации наук вообще, и психологизация социологии есть частный случай этой общей психологизации знания.

Психологический подход характеризуется следующими общими чертами. Во-первых, общественная жизнь есть результат психологических процессов, исходя из этого, объяснение любых социальных явлений в конечном итоге нужно искать в психологии индивидов, или групп, или в психологии масс, коллективной психологии. Следовательно, психология становится главенствующей наукой, а социология – ее следствием, приложением для объяснения общественных явлений. В центре, в фокусе внимания психологического направления оказывается человеческий поступок, и именно в психологизме социология впервые конституируется как поведенческая наука. То есть у отцов социологии, у Конта и Спенсера, поведенческой наукой она еще не была, их интересовал порядок общества и его эволюция, а никак не поведение людей. Здесь же впервые в фокусе оказалось поведение, действия людей, результатом чего и является этот самый порядок и эволюция, именно из поведения людей следует порядок и беспорядок, эволюция и революция, и т.п.

Число психологических школ, пожалуй, превосходит число школ натуралистических. Мы коснемся только некоторых, оказавших очевидное влияние на развитие социологии, причем так, чтобы зафиксировать все три способа объяснения человеческого поведения: во-первых, тот, что опирается на индивидуальную психологию, во-вторых, на межиндивидуальную, групповую психологию и, в-третьих, на коллективную психологию, психологию масс, народов.

Двинемся по указанному порядку и начнем с инстинктивистского направления.

Инстинктивизм в социологии

В своем классическом облике инстинктивизм был сформулирован в начале ХХ века шотландским психологом и социологом Макдугаллом. Он утверждал, что человеческое поведение определяется инстинктами, присущими от рождения каждому человеку. Этим инстинктам у индивидов соответствуют определенные простые эмоции, которые сопровождают инстинкты как проявления вовне, а поскольку в основе поведения индивидов лежат инстинкты, то и в основе наук об обществе также должна лежать «психология инстинктов». В соответствии с ней всякому социальному поведению можно соотнести определенный инстинкт или комбинацию инстинктов, которые определяют и объясняют это поведение, тогда поведение становится социальной формой выражения определенных инстинктов. Например, войны, драки, спортивные состязания вызываются присущим человеку от природы «инстинктом драчливости». Из человека «драка лезет» по природе, а общество дает формы, в которых она проявляется. Накопление частного и общественного богатства объясняется «инстинктом стяжательства», также данным человеку от природы. Проявления коллективной жизни наиболее важные для общества, такие, как создание городов, совместная деятельность, празднества и т.д. вызываются и объясняются «инстинктом стадности», который есть главнейший социальный инстинкт.

Число основных инстинктов менялось у самого Макдугалла: одиннадцать, четырнадцать, восемнадцать… Он не вполне был уверен, сколько их в точности. У его последователей эти инстинкты начали плодиться как тараканы. Буквально. Поскольку росло разнообразие объясняемых явлений, росло и количество объясняющих инстинктов, в двадцатых годах ХХ века было зафиксировано, что в трудах последователей этой школы упоминалось около шестнадцати тысяч инстинктов. Под этой грудой инстинктов объясняющая парадигма инстинктивизма и рухнула, потому что из очень простой и удобной схемы объяснения человеческого поведения она превратилась в эдакую игру, состоящую в подставлении под исследуемое явление, поведение уже известного или изобретенного для данного случая инстинкта. Единственный великий российский социолог Питирим Сорокин, правда, в американский период своей жизни весьма точно назвал инстинктивизм «рафинированным анимизмом». Он говорил, что вместо того, чтобы отыскивать научное объяснение социального поведения, инстинктивисты придумывают инстинкты, как первобытные люди придумывали души деревьев, камней, озер и т.д.

Таким образом, под грузом непрерывно размножающихся инстинктов это направление умерло в тридцатых годах ХХ века. Однако инстинктивисты поставили проблемы, которые требовали внимания: они одними из первых пытались объяснить нерациональное поведение людей.

Например, чемпионат мира по футболу. На него съезжаются сотни тысяч людей со всего мира, платят безумные деньги, чтобы прийти на футбол и весь матч орать и махать флагами, полотнищами. При этом они не видят происходящего на поле из-за этих флагов, более того, многие из них орут и машут, стоя спиной к футбольному полю. Как с рациональной точки зрения объяснить, зачем они туда приехали? Футбол там увидеть труднее, чем у себя дома, если ты не VIP-персона. Что еще остается? Потолкаться вокруг стадиона, ощутить причастность к значительному событию, поддержать свою команду и прочие подобные развлечения? И это за огромные, часто почти неподъемные для многих деньги? По крайней мере, рациональное объяснение такого поведения затруднительно. Но для инстинктивистов это очевидное проявление инстинкта стадности. Людям по природе своей надо временами собираться в кучу и дружно орать. Когда мы все вместе орем и скачем, то нам становится хорошо, и спасибо футболу за такую возможность.

Макдугалловский инстинктивизм как объясняющая модель ушел в прошлое, но проблема объяснения внешне нерациональных поступков отдельных людей, групп, масс этих людей теперь уже никуда из социологии не денется, останется ее вечным вопросом.

Еще один инстинктивистский подход в социологии, куда более влиятельный, стал следствием фрейдовского психоанализа. На рубеже XIX – ХХ веков Зигмунд Фрейд в рамках своего революционно нового подхода к анализу человеческой психики сформулировал новую концепцию структуры психики индивида, и это новое понимание позволило ему объяснить по-новому социальное поведение людей и происхождение и изменение общественного порядка.

Сформулируем основные положения коротко, насколько это возможно.

Поведение индивида определяется структурой его психики, которая состоит из трех уровней: id – ego – super ego, то есть Оно – Я – СверхЯ. «Оно» является глубинной основой психики индивида, откуда исходит энергия всех его действий, желаний, стремлений, намерений. Деятельность этой части психики непроницаема для сознания индивида, закрыта, но именно она заставляет человека все снова и снова желать и дает энергию для реализации желаний. Другой полюс человеческой психики – это «СверхЯ», моральная инстанция индивида, которая призвана запрещать, «держать и не пущать» его желания наружу, более того, винить и совестить его не только за поступки, но и за намерения, которые морально неприличны, нехороши. А между этими полюсами и находится человеческое «Я», ego со своей главной функцией совмещения желаний и запретов, преобразования их противоречий в реальное поведение, в поступки, преобразования «хочу» и «нельзя» в «можно», чтобы затем это «можно» сделать действительностью. Следовательно, главное для «Я» – это чувство реальности, способность в столкновении «хочу» и «нельзя» найти такое действие, желание, стремление, которое «можно», в которое можно будет направить, канализировать энергию, рвущуюся из бессознательного и грозящую ввергнуть человека в невротическое или еще более тяжелое болезненное состояние.

Такая структура психики свойственна уже цивилизованному человеку, она есть продукт истории, следствие совершенных в далеком прошлом, в раннем детстве человечества поступков. Это историческое прошлое повторяется в процессе формирования психики каждого отдельного индивида. То есть процесс онтогенеза психики индивида повторяет основные этапы филогенеза психики человека, что позволило Фрейду «вычитать» в психике индивида события темного прошлого, начала человеческой истории, найти ответы на вопросы: зачем человеку общество, культура, цивилизация и почему он не может и никогда не сможет успокоиться ни в каком существующем общественном порядке?

Цель человеческого существования есть достижение счастья как максимального удовольствия и избегание страданий. Природное начало человечества – семейная группа, где безраздельно царит самый сильный самец, и любой другой изгоняется, если становится препятствием на пути его к удовольствию. Человеческая история начинается заговором детей против обожаемого и ненавистного отца. Он обожаемый, потому что единственный образец для подражания, а ненавистный, потому что перекрывает им путь к удовольствиям. Союз, или отряд братьев – первое человеческое сообщество. Оно демонстрирует свою силу как против отца, так и против любого отдельного человека. Ради его сохранения братья навязывают друг другу табу, запреты на возможное поведение, превращают убитого ими отца в объект общего поклонения, в тотем.

Табу и тотемы – первые образцы культурного super ego, которое, возводя преграды бессознательному, инстинктивному стремлению человека к удовольствию или разрушению, к уничтожению, канализирует человеческое поведение, загоняет его в рамки и тем самым делает возможным совместное проживание множества людей. Это и есть начало человеческой цивилизации, где вместо принципа удовольствия воцаряется принцип реальности. Удовольствия теперь не могут реализоваться мгновенно, но вынуждены откладываться, задерживаться, отыскивать, изобретать формы, не разрушающие совместную жизнь людей, следовать установленным в обществе принципам и нормам.

Однако чем дальше в прошлое отступает начало человеческой цивилизации, тем очевиднее становится, что возможности для человеческого счастья крайне редки, а несчастье испытать гораздо легче. Что помимо природных источников человеческих страданий, которые суть могущество стихийных природных сил, а также слабости нашего организма, его склонность к болезням, его обреченность на старение и распад, несчастье нам несут отношения с другими людьми, вернее, правила, которые регулируют эти отношения в семье, государстве, обществе. Те самые правила, которые создали сами люди и которые поэтому «должны быть защитой и удобством для каждого из нас». Но именно они демонстрируют несовместимость с нашим стремлением к счастью.

Фрейд отметает радикальные решения мировых религий, которые требуют отказа от счастья, смирения перед неизбежными страданиями ради некоего блаженства по ту сторону жизни. Он отметает их как иллюзии еще не покинувшего свое детство человека, потому верующего во всемогущество отца и возвеличивающего это всемогущество до бесконечности. Отбрасывает он и претензии социалистов искоренением частной собственности устранить главный источник человеческих несчастий на земле, этого, по его мнению, слишком мало для сколь-нибудь существенного уменьшения несчастий.

В фокусе внимания Фрейда противоречие между запросами индивида и группы. «Возможно ли достижение компромисса путем каких-то особых форм цивилизации, или этот конфликт неразрешим», – вот что важно. Противоречие коренится в самой природе индивида, и именно там надлежит искать возможность компромисса.

Индивид и группа, общество неизбежно противостоят друг другу, поскольку цели их противоположны: индивид желает, прежде всего своего лич<