Паруса чувств и моторы сознания.

«Семьдесят процентов теперешних семей созданы не по любви, а раз так, нечего и говорить о любви, надо говорить лишь о том, как сохранить семью. О любви у нас и так говорят слишком много. Ее, сердешную, до того разобрали и раскрутили по винтикам, что тем самым и убили!

Все, что можно сознательно построить, сберечь, сохранить — все это, конечно, хорошо, но к любви не имеет ни малейшего отношения. Потому что чувство это лишено всякого расчета и умничанья». (Э. Малахова, Волгоград, февраль, 1979.)

Оставим пока в стороне проценты семей, созданных по любви — они неизвестны. Правда, по данным социологов, как раз 70 процентов семей возникает именно по любви, но мы-то с вами уже выяснили, что социологи причисляют к любви и влюбленность, и просто сильное влечение. Психологическая докультура очень портит нынешние исследования брака. Сколько свадеб играется именно по любви — этого никто не знает; вполне возможно, что их меньшинство — 20, 30 или 40 процентов, и автор письма права, но это еще неясно.

Психолог В. Петровский предположил, что способность любить как-то связана психологически с тягой к бескорыстному риску (именно бескорыстному), и что к такому риску тяготеет как раз 3/10 людей. Но значит ли это, что только эти люди могут любить, а другие нет, неизвестно, и только будущие исследования смогут ответить на этот вопрос...

В то, что сознательность чужда любви, верят, наверно, почти все. И правда, любовь — чувство насквозь непосредственное, оно слагается больше всего из бессознательных или полуосознанных тяготений, и главная обитель любви — это наше подсознание, а не сознание.

Но у любви, как мы помним, есть две ипостаси: любовь-чувство, жизнь наших эмоций и ощущений, и любовь-отношение — поведение любящих, то, как они относятся друг к другу. Обе эти ипостаси прямо влияют друг на друга, усиливают или разрушают друг друга.

От любви-чувства зависит, какие будут отношения у людей, но еще больше судьба их любви зависит от их будничных отношений, ежедневного поведения. И то, что здесь можно «сознательно построить, сберечь, сохранить», имеет самое глубокое и самое прямое отношение к чувству. Любовь-отношение может быть сторожем, а может быть и убийцей любви-чувства — здесь лежит один из главных секретов быстротечности или долговечности любви.

Любовь — и как раз потому, что она безотчетное чувство — ждет от нас постоянного охранения и обережения. Именно ее чуждость расчету и умничанью делает ее особенно уязвимой и незащищенной, особенно нуждающейся в рассчитанной и умной защите.

Наши чувства глубоко двойственны по всей своей природе: они стойки и переменчивы, выносливы и хрупки, и их жизнь прямо зависит от их союза с сознанием. Это больше всего касается любовных влечений: в их водоворотах просто невозможно плыть на одних парусах чувств, им нужны в помощь моторы душевной близости, которые создаются сознательно. В семейной жизни очень много плавания против ветра и против течения, и, чтобы супружеский корабль не сел на мель, ему нужны сильные двигатели и умный руль.

Делаясь семейной, любовь попадает в тиски тяжелого психологического кризиса: она должна пройти мучительное второе рождение, в корне перемениться внутренне — или она умрет. Сохранить любовь — значит изменить ее: свить с другими нитями близости, душевными и духовными, укрепить эмоциональные нити таким сплетением — вплавить влечения чувств в широкую совместимость двух душ, сделать их звеном этой многозвенной совместимости.

Сегодняшнему человеку, человеку с приглушенными чувствами или с усложненной психологией, гораздо труднее сохранить любовь, чем полюбить. Сохранить любовь — значит вдобавок к ней приобрести совместимость; безотчетные чувства могут сегодня выжить — или отдалить свое угасание — только как часть этого многослойного сплава...

Но личная жизнь — это путь по узкому мостику, и оступиться с него можно в обе стороны — и в понесшую, закусив удила, эмоциональность, и в холодную, все взнуздавшую рациональность...

«Предположим, мы научимся управлять своими чувствами. Но не будет ли это палка о двух концах, которая опять нас ударит? Не выхолостим ли мы себя? Ведь многие желают «спокойных чувств», чтобы не рваться, не путаться, не бороться, не испытывать нравственных страданий. Лев Толстой сказал, что это будет душевная подлость.

Надо учить людей быть человеками. Надо поставить людей в такие условия, чтобы у них дух преобладал, а не «матерьялизм»... А то они могут стать еще более жестокими». (Леонид Абрамович, Амурск, январь, 1979).

И это, видимо, правда. Любое разбухание в нас какой-то одной стороны души, любой перевес — чувств над разумом, разума над чувствами — может повредить нашей человечности. Эта человечность всегда — сплав, равновесие: или умное сердце, или сердечный ум, или —но это бывает редко — то и другое вместе. И распад равновесия, попадание чувств в рабство к разуму, грозит не меньшими бедами, чем порабощение разума чувствами...

Три невежества.

«Область семейных отношений — это, пожалуй, единственная область человеческого знания, где каждый считает себя специалистом. Повседневная жизнь требует пусть ложного, но знания. А знание имеет свойства яда: в иных дозах — лекарство, в иных — смерть...

Культура — отнюдь не сумма знаний, а духовное состояние человека. Душа может оставаться слепой и глухой, даже если мозг освоил многоэтажное здание человеческих знаний». (Михаил Анохин, кочегар домоуправления, Новоалтайск, март, 1979.)

По-моему, это веско, чеканно сказано: культура — прежде всего духовное состояние человека, состояние души. И для нее исключительно важен союз чувств и разума, человечности и знаний. Отрыв знаний от сердца, души, нравственности ведет к уродливому рационализму, превращает человека в двуногий мозг, холодного робота.

Но без знаний, особенно в наше время, нет и культуры, и знание сегодня — но доброе, человечное знание — такое же крыло культуры, как и душа, чувство.

Доброе знание — помощник душевной интуиции, оно и восполняет ее нехватку, и развивает ее. Когда нет знаний (и нет душевной интуиции), люди то и дело попадают в азбучные тупики, наталкиваются на простейшие преграды, блуждают в трех соснах любовного мира. Вот наудачу типичные вопросы старшеклассников, которые то и дело повторялись в семидесятых-восьмидесятых годах.

«Я люблю девушку, она меня нет, что мне делать?»

«Как показать человеку, что он нравится, если он этого не подозревает?»

«Если он и она любят друг друга и поссорились, что делать? Уйти или сделать шаг к примирению? И кто должен его делать, девушка или юноша?»

«Зазорно ли девушке первой признаться в любви?»

Вопросы, как видим, из психологической азбуки — даже не таблицы умножения, — и большинство школьников, к сожалению, не знает на них ответа. У студентов наивных вопросов меньше, сложных больше, но вот — тоже наугад — несколько записок, полученных на встрече в МГУ — одном из самых умных вузов страны.

«Можно ли утверждать, что любовь между женщиной и мужчиной есть следствие сексуальной жизни?»

«Что делать, если я полюбила преподавателя?»

«Об эмансипации. Что отвечать парню, если его просишь понести «дипломат», а он говорит, что сейчас все равноправны?»

«Скажите, этично ли со стороны юноши добиваться близости с девушкой через 2 — 3 встречи, после 10 дней знакомства? Можно ли к нему после этого хорошо относиться и как реагировать?»

Увы, с таким вот набором незнаний и с такой молчаливой интуицией вступают сегодня в возраст любви многие люди.

В жизни человека есть три главные области: семья, работа, общественная жизнь, и три главные роли — семьянин, работник, гражданин. Казалось бы, самая главная — и простейшая, необходимейшая обязанность воспитания — готовить человека к каждой такой роли. Но школа слабо готовит людей к роли гражданина, плохо — к роли работника и почти никак — к роли семьянина: жены и мужа, отца и матери, домохозяина и домохозяйки; никак не готовит она и к другим бытовым ролям — друга, соседа, читателя, зрителя, покупателя, пассажира[128]...

Такое узкое, однобокое воспитание и выращивает узкого, одностороннего человека. В большинстве главных ролей своей жизни мы самоучки и, значит, чаще всего — неучи... В нынешней системе образования царит нелепый, губительный парадокс. Школа загромождает ученика множеством лишних, ненужных знаний, которые никак не формируют его душу и оказываются потом бесполезными в работе и в жизни. Но самых главных знаний, самых нужных умений — человековедческих, психологических, школа не дает.

А ведь культура человеческих отношений, наука и искусство создавать домашнее счастье, растить детскую душу — это, пожалуй, самая трудная из всех наук, самое сложное из всех искусств. Никакая высшая математика не может даже сравниться по трудности с запутанными сплетениями, из которых состоит сегодня личная жизнь.

Творчество хороших отношений в семье, воспитание как творчество человека в человеке — максимально сложная и максимально важная область жизни. И к этой-то максимально важной и сложной области мы готовим людей минимально...

Если бы в больницах лечили людей на высоте знахарства и самодеятельности, если бы заводами, колхозами, институтами руководили без специальной подготовки, на уровне невежества и полузнаний, хаос и разруха быстро воцарились бы во всей жизни. А ведь семейная жизнь идет у нас как раз на таком уровне, и можно только удивляться, что при нынешней сложности личной жизни и примитивности подготовки к ней у нас не разваливается большинство семей.

Подготовка к семейной жизни — одна из самых острых сейчас социальных проблем. Семья — самое главное для человека месторождение счастья или горя, а современный человек почти не готов к просвещенному и человечному ведению своей семейной жизни.

Бытом многих семей правят сейчас три докультуры, три невежества: психологическая неграмотность — незнание женской и мужской психологии, основ эмоционального общения в семье; половое невежество — незнание законов человеческой сексуальности, разладов мужской и женской природы и способов их смягчения; воспитательная неграмотность — незнание детской психологии и физиологии, ее коренных отличий от взрослой, неумение воспитывать детей в ключе их психологии и в согласии с плюсами и минусами современной жизни.

Европейские науки до последнего времени обращали главное свое внимание не на человека, а на природу, не на отношения людей и их внутренний мир, а на внешний мир. Плоды такого неравновесия пропитывают нашу жизнь и сегодня. Науки о человеке и человеческих отношениях развиты до крайности мало; учение о человеческой личности, об этических и биопсихологических потребностях людей, о культуре их отношений, законах общения — все это только начинает делать свои первые, черновые шаги.

Престиж человеческих, «человекосозидающих» профессий поразительно невысок. Мало кто считает, что воспитатель, учитель, врач — это вершина земных профессий, а супружество, материнство, отцовство — один из главнейших духовных занятий человека. Мало кто думает, что профессия руководителя — это прежде всего человековедческая профессия, и ее сердцевина — не просто работа людей, а углубление их отношений и их духовного мира, улучшение всей их трудовой среды и всей жизни.

Сложнейшая система человеческих знаний очень медленно поворачивается к своему главному магнитному центру — человеку, к его каждодневной жизни, его внутреннему миру. Особенно касается это наших человековедческих и общественных наук — психологии, физиологии человека, антропологии, социологии, педагогики, этики, демографии. Они явно отстают от мирового уровня — и в своем размахе, и во многих конкретных исследованиях, и в разработке своих самых сложных, самых коренных проблем. На них больно подействовало то пренебрежение к человеческой личности, которое долго переполняло наши будни.

Уже говорилось, что следующей волной великих научных переворотов будет, видимо, научно-гуманитарная, человекоцентрическая революция — глубокий поворот всех наук в сторону человека, перемещение человековедческих знаний в зенит всей духовной культуры.

Земная культура станет, наверно, все больше поворачиваться к ядру человеческого смысла жизни — к улучшению самих себя и своих ежедневных отношении, углублению своей человечности и интересности друг для друга. И стремление насытить этой человечностью и интересностью каждый микроконтакт с другими людьми начнет, возможно, все больше делаться главной будничной нормой.