Глава пять-один. Миротворец.

 

 

Пять дней спустя.

- Что это? – я завороженно смотрел на небольшую деревянную шкатулку покрытую лаком без каких-либо опознавательных знаков. Солнечный свет, бьющий из открытого окна, отражался от ее безупречно гладкой янтарной поверхности, пуская по комнате солнечных зайчиков. Маленький замочек был приоткрыт.

- Это мой подарок. – Старый фотограф выглядел даже более взволнованным, чем я. – Как я и обещал. Я все подготовил.

- Да что вы… не стоило… - Я поднял руки, выставив их между собой и шкатулкой, но меня все равно словно магнитом тянуло к ней. Да что же там такое лежит? Оно зовет меня, шепчет мне что-то на ухо. Оно знает, что создано для того, чтобы я обладал им, так же как и я знаю, что был рожден для обладания этой вещью. Мы части одного целого. И мы наконец-то нашли друг друга.

- Стоит, - кивнул старичок. – Еще как стоит.

Он опустил шкатулку на свои колени и откинулся в кресле.

- Но сперва, я хочу, чтобы ты услышал короткую историю и понял, что означает эта вещь, что она несет в себе.

- Я люблю истории. – Мои губы растянулись в улыбке, а взгляд снова скользнул к шкатулке.

- Эту вещь мне подарил один американец, - произнес старик.

- Американец? – удивленно перебил я его.

- Не перебивай, Андрей, это не вежливо. – Старик лукаво посмотрел на меня из-под очков, и я смутился под его взглядом.

- Простите, - пробормотал я. – Больше не буду.

- Так вот, американец… - Глаза фотографа заволокла легкая пелена, и я понял, что мысли его улетели далеко в прошлое. – Случилось это весной сорок пятого, под Берлином… хотя, чего уж там, в самом Берлине. Союзные войска тогда заняли город. Повсюду шастали военные. Немки разбирали завалы, и показывали нам языки. Американские парни уже снимали какое-то видео на свои камеры… уж не знаю, что с пленкой-то той стало. Видать не дошла она до наших времен. Они показывали нам свою технику, а мы их учили материться по-русски. – Старик усмехнулся. – Кажется, все начало налаживаться.

- Я тогда бродил по окрестностям города, рассматривал руины… некогда величественные… ах, - Старый фотограф махнул рукой. – Столько всего было уничтожено… столько душ загублено… а все ради чего?

- Я не… - Я покачал головой.

- Можешь не отвечать, это был риторический вопрос. Так вот, я обходил окрестности, когда услышал шум. Я его сразу узнал. Это был выстрел. И оружие я сразу узнал. Я кинулся туда и вижу: двое фашуг солдата приперли к стене, плечо ему прострелили, верещат что-то на своем фашугском. А мне что делать? Оружия-то у меня нет, оставил все по глупости. Я ведь думал все – капитуляция подписана, война окончена… а оно вон оно что.

- И что вы сделали? – спросил я распираемый любопытством.

- Да что… - Старик махнул рукой, словно это было и не важно. – Кинулся с голыми руками на них. Напал на того, что с MP-40 был, пока тот не видит. Вдвоем с солдатиком уложили фашуг, правда еще по пуле словили. Где фашуги полегли, там и мы свалились, думали, умрем. Так я узнал, что он американец. Говорил на своем что-то, но я не понимал. Понял только, что зовут его Стивен, и что он мне до конца своей жизни должен будет, которая, скорее всего, вот тут прям и кончится.

- Вас спасли?

- Ну как видишь. – Старик рассмеялся. – Я же сижу перед тобой. Да и выстрелы не особо-то скроешь от остальных.

- А солдата того? Стивена? – Я даже вытянулся вперед, забыв о шкатулке.

- Его тоже спасли, только нас развели по своим лагерям, и мы больше не виделись.

- Он выжил?

- Да, как я узнал потом. – Старик сменил положение в кресле, и шкатулка снова напомнила о себе, отправив солнечного зайчика прямиком мне в глаз. – Но узнал только лет сорок спустя.

Старик перевел дыхание и продолжил с легкой улыбкой:

- Я встретил его, открыв свою входную дверь этой вот самой квартиры. Это было начало девяностых или конец восьмидесятых, когда он постучал ко мне в дверь. Он уже был седым стариком, но я узнал его, как и он узнал меня. Я видел как слезы застыли на его глазах и как затряслись губы. Он уже не мог нормально передвигаться сам – сказалась травма ноги от фашисткой пули, его поддерживал молодой человек. Как я узнал впоследствии – его сын. Я впустил его в дом, мы долго обнимались и расспрашивали как друг у друга дела. Представляешь, он выучил русский, говорил довольно бегло.

Я кивнул головой и улыбнулся, слыша с каким трепетом и каким теплом старый фотограф, рассказывает об этой встрече.

- Оказалось, что он искал меня практически все эти полвека. Он хотел найти меня и наконец-то сказать спасибо, отблагодарить меня за то, что он увидел своего сына, что ему удалось понянчить внуков. Он потратил всю свою жизнь, чтобы найти простого русского солдата. И он смог это сделать. - Из глаз старика покатились слезы. – Чокнутый американский сукин сын смог это сделать. Уже на костылях, уже еле двигающийся, он все же нашел меня, чтобы вручить мне это.

Старик подвинул шкатулку ближе ко мне.

- Он сказал, что у него нет ничего ценного, что могло бы сравниться с радостью жизни, его великолепной жизни, но эта вещь. – Старик покачал головой и вытер слезы. – Эта вещь особая. Она принадлежала его отцу, как и отцу его отца до этого. Открой.

Я осторожно принял шкатулку и трясущейся рукой приподнял крышку, слыша радостное гудение еще одного голоса в моей голове. Мощный импульс сравнимый по силе с оргазмом пронзил мое тело.

- Он не предназначен, чтобы даровать жизнь, но стал символом жизни для нас, - торжественно произнес старик. – Он спас жизнь его деду, спас отцу. Я спас его жизнь, и Стиви подарил его мне, как символ надежды. И вот теперь я дарю его тебе, за то, что ты спас мою жизнь. Ты понимаешь меня?

Я сглотнул ком в горле и кивнул. Но старику этого было недостаточно, он схватил меня за подбородок и понял голову, чтобы взглянуть мне в глаза.

- Он не символ смерти отныне, но символ жизни. Не забирать, а даровать, он призван. Ты меня понял?

- Да. – Я уверенно кивнул головой и опустил взгляд. Голос в моей голове сменился с триумфального крика на нежный шепот. В шкатулке на красном бархате лежал черный с коричневыми «щечками» рукояти Colt Single Action Army больше известный во всем мире как «Peacemaker» или «Миротворец».

 

 

Я аккуратно достал его из шкатулки и взял в правую руку, положив большой палец на курок.

- Это… - начал, было, старик, но я его прервал.

- Кольт «Миротворец» сорок пятого калибра, пять с половиной дюймов. – Я покрутил пистолет и взглянул на номер. – Первого поколения?

- Да, - кивнул старик с улыбкой. – Его все время поддерживали в форме. Можешь поверить, он не даст осечки.

- О, я вам верю. – Я поставил курок на полувзвод, затем на боевое положение и вернул его на место, отведя до конца и нажав на спусковой крючок. Затем я вновь поставил его на полувзвод и открыл крышку барабана. Он был пустым. Естественно, вряд ли бы фотограф стал заряжать его, пока не убедился бы, что я не стану стрелять из него по людям. Я крутанул барабан, и он быстро завертелся с умопомрачительным звуком вызывающим слуховой оргазм.

- Я вижу, ты уже знаком с этим кольтом? – поинтересовался старичок.

- Только из книг, фильмов и передач. В руках я его держу впервые. – Я снова крутанул барабан, а затем взвел и спустил курок. – Господи, ну до чего же приятный звук.

Старик пожевал губы и, прищурившись, протянул мне коробочку патронов. Это была не магазинная коробка, обычная, самодельная. Я понял, что она с патронами, только потому, что она была приоткрыта. Я достал один и присмотрелся.

- Вы что их сами отливали? – удивился я.

- Не я, - покачал головой фотограф. – Мой хороший друг, с которым мы немало патронов спустили по банкам.

- Вы их отлили специально для меня?

- Видите ли, молодой человек, - старик покачал головой. – Я знаю, что вы будете и дальше заниматься этим делом. Вы полезете в самое пекло, чтобы спасти не свои, но чужие жизни. Вас об этом не просили, вам этого не поручали. Вы это делаете… я не знаю, почему вы это делаете. Я вам уже не в силах помочь, но дать хоть какую-то защиту могу.

Старичок постучал по пистолету и добавил:

- Я вижу по твоим глазам, что ты не воспользуешься им иначе как для защиты своих близких и себя самого. Но не против людей, а против того, что мы видели. – Он указал трясущимся пальцем на стену, где остался отпечаток черной человеческой фигуры. – Потому я с легким сердцем и чистой совестью отдаю тебе это оружие, напоминая, что его задача сохранять жизнь, а не отнимать ее.

- Я знаю, Владимир Викторович. – Я кивнул глядя ему в глаза. – Вы можете мне верить.

- Ну, вот и славно. – С этими словами старик мне вручил коробку патронов. – Только советую заряжать…

- Пять патронов, - закончил я за него. – Камору напротив ствола лучше оставлять пустой. Он может выстрелить. Предохранительного взвода в этой модели нет.

Старик улыбнулся еще шире и протянул мне какое-то нагромождение кожаных ремней.

- Что это? – спросил я, перебирая петли.

- Наплечная кобура, - пояснил он. – Иными словами – оперативная. Сшита на заказ под кольт. Я знаю, что тебе хотелось бы носить его на бедре на манер ковбоев Дикого запада, но… - он только развел руками. – Тебя бы остановил первый же милиционер. Так что носи его скрытно.

- Спасибо, Владимир Викторович. – Я нацепил кобуру на плечи и вложил в нее пистолет. Получилось легко и непринужденно. Я поднял взгляд на старика. – Вы сделал для меня столько всего… а я…

- А ты просто-напросто спас жизнь старого маразматика и брюзги, который вышвырнул тебя из своего дома, - саркастически закончил мою мысль старик. – Я сделал слишком мало, сынок, поверь мне.

- О, и еще одна вещь, прежде чем ты уйдешь. – Старик кинулся перебирать бумаги, оставив меня доставать и убирать револьвер в кобуру перед зеркалом.

- Вот, - воскликнул он, вернувшись и протягивая мне карту. – Тут отмечено место, где мы стреляли из кольта. Там есть полянка в лесу – место глухое и тихое. Людей там не бывает. Правда далековато… вам, наверное, не на чем будет туда добраться…

- О, ну что вы. – Я с улыбкой склонился над картой и всмотрелся в красный кружок в центре леса. – Мы как-нибудь выкрутимся.

 

 

Саня обернулся и хмуро посмотрел на беснующую троицу. Вряд ли его отвлекал гул и возня на заднем сидении, скорее его обуревала зависть к Сереге и Стасу, что расположились по обе стороны от Наташки и весело перестукивались через нее. Наташка радостно верещала и хватала их за руки, пытаясь успокоить, хоть выходило это и не важно. Саня бросил в их сторону едкий комментарий, который тут же исчез в общем возгласе и дичайшем смехе. Он вздохнул, нахмурился еще сильнее и вернулся к изучению карты.

Я следил за представлением в зеркало заднего вида, лишь изредка усмехаясь себе под нос. Я прекрасно понимал, чем вызвано такое веселие, думаю и мой брат тоже. Видите ли, посылая друг другу тумаки через сидящую между вами девушку просто-таки невозможно «случайно» не задеть ее объемную грудь или не схватить за ляжку. В этом и заключался смысл их игры. Об этом знали в машине абсолютно все, за исключением Наташки. Ах, эта женская наивность. Ну, сколько ей еще осталось лет, прежде чем она поймет, что не может быть дружбы между мужчиной и женщиной. Не для дружбы мы рождены. И странно то, что это понимают только мужчины, причем в любом возрасте. Женщины же до конца своей жизни могут думать, что такая дружба возможна. А потом они еще и удивляются одним хмурым утром, проснувшись с сильной головной болью и своим другом в обнимку - как такое могло произойти? Мы можем дружить лишь с женщинами, к которым не испытываем никакого сексуального влечения, да и то целесообразность такой дружбы каждый день ставится под сомнение.

Я уверен, что Наташка даже и не рассматривала никого из нас как предмет сексуальных желаний. Возможно, что она и оценила всех нас и давно решила, кто мог бы составить для нее отличную пару, но дальше этого ее мысли не заходили. Она и правда просто дружила с нами. Ну а мы? А что мы… Каждый из нас наверняка уже представлял ее во всех возможных позах и нарядах. Ну, таковы мужчины, не стоит нас винить за это. Мы ведь даже будучи в отношениях продолжаем рассматривать окружающих девушек как возможных партнеров. И только то, насколько далеко каждый из нас способен зайти в этих играх воображения отличает хорошего мужчину от плохого, верного мужа от изменника.

Серега, пихая Стаса, умудрился провести рукой по талии нашей Полторашки и схватить краешек груди – джек пот! Наташка смутилась, но не предала этому значения и продолжила их игру. Интересно как долго мы сможем еще вот так вот общаться все вместе, впятером? Когда настанет тот момент, что ребятам перестанет хватать этой унылой игры, и они захотят большего? Когда Наташка поймет, что эти ребята уже не мальчики, но мужчины. Когда она увидит что-то в их взглядах и наконец-то осознает, что детство кончилось? Что будет тогда? Она сможет выбрать кого-то одного, она захочет это сделать? Примут ли этот выбор остальные и смогут ли смириться с этим и продолжить дружить? Или может это будет именно тот момент, что развалит нашу компанию и навсегда раскидает друзей по разным городам? Думаю скоро. Совсем скоро. Ну а пока, я просто буду наслаждаться их обществом, ведь это то, немногое, что у меня есть. И это то, чем я по праву могу гордиться.

- Ну ладно, ребята, хватит, - успокоил их я. – Вы так машину перевернете.

- Не думаю, что нам хватит сил, - усмехнулась раскрасневшаяся и растрепанная Наташка.

Я взглянул на нее в зеркало, как раз вовремя, чтобы заметить, как она пыталась скрепить ворот рубашки, от которого отлетела пуговица, не выдержав излишнего давления содержимого. Чем больше я смотрел, тем шире становилась моя улыбка. Вы не подумайте, что я издевался над ней, вовсе нет. Ну, просто это действительно забавное зрелище, наблюдать как она усердно и закусив язык, пытается свести рубашку вместе и сцепить края булавкой. В результате у нее это худо-бедно вышло, и она откинулась на спинку сдув с лица волосы и явив миру глубочайшее декольте, в разрезе которого ярко блестели белизной два краешка кружевных чашечек.

- Что? – Наташка удивленно взглянула на парней возле себя, затем на хмурого Саню, что повернулся к ней всем корпусом и наконец, поймала мой взгляд в зеркале. – Ну что?

- Ничего, Полторашка, - покачал я головой. – Ты просто сегодня ослепительно выглядишь. Новая прическа?

- О, так ты заметил? – оживилась она и принялась рассказывать, как она сходила в салон красоты и сделала новую прическу, и кто ей ее делал и всю прочую женскую муть, от которой они прямо на стену лезут от счастья. Пацаны же давились от смеха, уловив иронию в моем голосе, не забывая при этом косить глаза на Наташкину грудь.

- Ну что там, Саня? Далеко нам еще? – спросил я, барабаня пальцами по рулю. Не то чтобы я хотел поскорее добраться до места, просто как-то страшновато было ехать, опасаясь засады гаишников на каждом углу. И это несмотря на то, что я получал огромное ни с чем несравнимое удовольствие от управления нашим автомобилем. Дорога была пустая, небо хмурое, а по краям трассы возвышались величественные и наверняка многовековые сосны – ну что может быть лучше?

Саня вновь сверился с картой и кивнул мне:

- Давай помедленнее, это где-то тут.

Ему выпала роль штурмана, только по той причине, что ни Серега, ни Стас, не отличались своим гением ориентирования на местности. Лучшим вариантом была Наташка – отец ее военный, как я уже упоминал, и потому он научил ее читать карты и ориентироваться по ним. Однако когда я предложил ей ехать со мной спереди, пацаны меня наградили такими взглядами, что я даже почувствовал, как ад под нами стал замерзать. Пришлось отказаться от этой затеи, пока они не отвели меня в кусты и не надавали по почкам.

К слову Морриган не все приняли с самого начала. Серега-то, конечно, прыгал вокруг как умалишенный и радостно вскидывал руки в воздух, что-то крича о том, куда мы сможем поехать и зачем. Саня отнесся к ней спокойно. Он просто скрестил на груди руки и кивнул с легкой улыбкой, словно уже давно ее ждал, и рад наконец-то познакомиться. Видимо, он чувствовал то же самое, что и я: Морриган нам не опасна.

И только с Наташкой возникли некоторые трудности: она никак не хотела, чтобы тойота оставалась с нами. Она все время твердила, что машина нам не принадлежит и принесет одни только беды. Еще она что-то говорила про мой возраст и что нас всех посадят, когда все это всплывет наружу. Ну что тут скажешь – глас разума в нашем мрачном царстве невежества. Однако никто из нас ее и слушать не хотел. А как только я разок ее прокатил по городу, она сразу же сдалась и воспылала страстной любовью к Морриган. Я даже нарисовал пару картинок на эту тему… в стиле анимэ… с привкусом этти.

- А что мы ищем? – спросил я, снизив скорость до тридцати километров в час и до боли в глазах, всматриваясь в стену деревьев, справа от нас.

- Я-то откуда знаю, - рявкнул брат. – Какую-то прокатанную дорожку.

Я на него не обижался, прекрасно понимал, что ему тоже хотелось сидеть сзади и тискать Наташку, но такова уж реальность: кто-то всегда не удел.

- А что мне искать?

Брат зыркнул на меня, но все же ответил:

- Какой-то старый указатель, сворот сразу за ним.

Мы проехали еще с полкилометра, когда я увидел старый и ржавый дорожный указатель. Раньше он наверняка был белого цвета с черными буквами. Теперь же это была простая каша ржавого-коричневого цвета с редкими вкраплениями белого. Даже при всем желании я бы не смог прочитать надпись на нем. Сразу же за знаком начиналась небольшая дорога, ведущая между сосен вглубь леса. Да и как дорога – просто участок чуть более примятой травы. Если не знать что ищешь, то и вовсе проедешь мимо, не заметив ее.

Я свернул с трассы и направил Морриган между сосен. Дорога все время петляла и прыгала то вверх, то вниз, так что мне пришлось еще снизить скорость и чаще всего мы вообще еле тащились, а стрелка спидометра не пересекала отметку в двадцать километров. Я старался держать колеса автомобиля на уже прокатанных бороздах и скажу, что это куда труднее, чем кажется на первый взгляд. Стоило мне только немного выехать за их приделы, и машина начинала опасно крениться набок. Приходилось выкручивать руль и возвращать ее на место. Наверняка я потерял пару килограмм за весь наш путь сюда.

Через полчаса блужданий, лесная дорога вывела нас к небольшой полянке в сердце соснового бора. Я остановил машину и заглушил двигатель, прислушиваясь к удивительной тишине лишенной городского шума. Если бы не эта полянка со следами пребывания тут человека, я бы решил, что это девственно чистые леса, которые люди еще не успели засрать.

- Ну что же, кажется, мы на месте, - восхищенно произнес я, дергая ручник. – Идем.

Я вышел первым и полной грудью вдохнул прохладный лесной воздух. Губы сами собой расплылись в улыбке. Не хватало только крупных капель дождя, что падали бы сверху с веток деревьев и довершали бы эту идиллию. Остальные гурьбой вывалились следом за мной, и блаженная тишина мигом была нарушена. Я поморщился и двинулся к полянке.

Положив руку на ствол одной из сосен, я тихо прошептал:

- Извини меня, мы немного пошумим и… э-э-э… помусорим.

Сказав это, я достал из сумки белую коробку и зачерпнул из нее несколько патронов. Полянка и правда была приспособлена под стрельбище, хотя безопаснее пожалуй стрелять в степи, где ты хорошо видишь все поле перед собой, но мне грех было жаловаться. Старичок со своим другом установили деревянную широкую доску между стволами двух толстых сосен, так что получился настоящий тир. Прямо напротив, на другом конце поляны стояли самодельные козлы с пустыми банками из-под краски и даже пара потрепанных рваных кресел. Все было прошито дырками от пуль.

Я выставил на доску перед собой шесть патронов пулями вверх и положил рядом револьвер. Он лег на доску с глухим мрачным стуком.

- А ты нам-то дашь пострелять? – спросил Серега.

- Вот у тебя была бы девушка, ты бы дал мне ей попользоваться? – вопросом на вопрос ответил я.

Серега впал в ступор, а Наташка ехидно заметила:

- Так значит ты из этих?

- Из кого «из этих»? – не понял я.

- Ну, которые не только женские имена любимым игрушкам дают, но и отождествляют их со своими любовницами?

Черт она выстрелила в меня и угодила в самое сердце. Чертова девка видела меня насквозь.

- Да я же пошутил, - наигранно рассмеялся я. – Дам, конечно, пострелять. Только сперва я.

- Угумс, - промурлыкала Наташка, толкнув меня бедром, и виляя задом, направилась к машине.

Чертова девка!

Я поставил курок «Миротворца» на полувзвод и открыл дверку барабана. Камора взглянула на меня своей черной пустой глазницей. Я невольно сглотнул. Вставляя патрон за патроном, и поворачивая барабан, я все больше внутренне холодел, содрогаясь от тяжести оружия и мысли о том, что оно когда-то уже убивало. Я даже не представлял, что патроны сорок пятого калибра такие огромные – каждый размером с две фаланги моего пальца. Зарядив пистолет шестью патронами, я закрыл дверцу барабана и положил револьвер перед собой.

- Ну а что нам предлагаешь делать, пока ты устраиваешь любовные игры со своим револьвером? – крикнула Наташка, заставив меня вздрогнуть и попятится.

- У меня там… - пробормотал я.

- Что-что?

- У меня… у меня… - Я глубоко вдохнул воздух и собрался с мыслями. – У меня там лимонный пирог в багажнике. Мама сегодня испекла.

Еще до того как я успел договорить, все кинулись к машине извлекать из ее недр лимонный пирог моей мамы о котором в определенных кругах ходили легенды. Ну что же, мне только проще будет.

Я взял револьвер правой рукой и осторожно взвел курок. Теперь это щелчок не казался мне таким приятным, это скорее было похоже на рык, с которым хищник оскаливает свою пасть. Я поднял его на уровень глаз и прицелился по банке. Я понимал, что ждать бессмысленно – чем больше я жду, тем менее решительным становлюсь.

Выстрел прозвучал как взрыв на этой притихшей полянке, и эхо с готовностью его подхватило и унесло за деревья. Все вздрогнули и повернулись ко мне. Я стоял, обливаясь потом с трудом удерживая оружие в заледеневшей руке.

- Ого, как громко, - воскликнула Наташка. – У меня аж уши заложило.

У нее уши заложило, думал я, с трудом опуская руку, я вообще чуть в штаны не насрал от страха. Отдача была такая, что револьвер дернуло назад и вверх с такой силой, что я с трудом смог его удержать. Да и то это вышло только из-за огромного выброса адреналина.

Итак, я перехватил пистолет двумя руками и снова взвел курок. Оружие чувствует страх своего владельца, чувствует его неуверенность. В таких руках оно никогда не будет работать как должно. Мне следует подавить свои чувства и эмоции, иначе я его попросту буду не достоин. Человеку, который боится свое оружие никогда не стоит брать его в руки. Я уверен – ничего хорошего из этого не выйдет.

Удерживая пистолет двумя руками, я прицелился и быстро выстрелил. Одна из банок взлетела в воздух. Я попал в самый край, но это уже намного лучше. Пока стоит стрелять только так. Когда же я привыкну к весу пистолета и его отдаче, то можно начинать практиковаться в стрельбе из одной руки.

Я сделал еще один выстрел и на этот раз прошил банку прямо по центру. Она никуда не улетела, видимо была накрепко прибита к доске. Хотя ударом ее практически выкорчевало оттуда. Я опустил револьвер к бедру и улыбнулся.

- Что делаешь? – чавкая, спросила Наташка, протягивая мне кружку с кофе.

- Хочу попробовать то, о чем всегда мечтал. – Я принял кружку и поставил ее на доску, даже не притронувшись.

- Да? И что же это?

Я ничего не ответил. Я просто выстрелил три раза от бедра, быстро взводя курок левой рукой на пример ковбоев. Что из этого вышло? Ну, начнем с того, что я выбрал своей мишенью кресло – далеко не самая маленькая мишень, согласитесь? Две пули ушли в никуда, а третья, лишь слегка царапнула спинку кресла, оставив там глубокую бахрамящуюся борозду. К тому же вышло это далеко не так быстро и эффектно как в фильмах, я уж не говорю об эффективности. И в довершении всего я сильно отбил левую руку. Почему никто не говорил, что взводить курок так больно? Ну, больно если не знаешь что делаешь.

- Что-то не впечатлило. – Наташка усмехнулась и шумно втянула в себя кофе. Чертова девка!

Я опустил револьвер и оскалился. Я себя сейчас видел тем самым урук-хаем, что никак не мог убить Боромира и накладывал одну стрелу за одной, разочарованно скалясь. Мало того что выглядел полным идиотом, так это еще и на глазах у девочки. И вот тут уже, неважно рассматриваешь ли ты ее как объект сексуального влечения или нет – опозориться перед ней ты себе позволить не можешь. Это ранит пресловутое мужское достоинство.

- Ладно, попрошайки, кто там пострелять хотел? – рявкнул я, отворачиваясь от Наташки.

Желающих было много, даже слишком много. Постреляли все, и даже Наташка. И тут уже пришла моя очередь помять ее прелести, когда я учил ее держать револьвер в руках. И конечно я не упустил возможности пару раз схватиться не за то и провести рукой не там где положено. Я уж не говорю о том, что крепко обнимал ее сзади, пока она стреляла, и скалился пацанам. Они мои издевки не оценили и стоя в сторонке, показывали мне «факи» и скрежетали зубами.

К концу дня я уже мог уверенно стрелять, используя лишь правую руку и при этом мгновенно извлекать револьвер из кобуры и взводить курок. Даже пару раз попал от бедра. Был во всем этом лишь один минус: патронов осталось немногим больше дюжины. Наверное, придется обратиться к Владимиру Викторовичу, чтобы он сделал еще одну коробку. Он же понимал, что мы просадим большую часть, практикуясь… или нет?

Ну как бы там ни было, я убрал остатки патронов в отдел под багажником Морриган – не хватало еще, чтобы нас остановили на трассе, и нашли на сидении коробку патронов. Добрых час-полтора мы ползали жопами кверху и собирали стреляные гильзы. Зачем? Не хотелось оставлять тут мусор. А как же пули? Ну, их-то мы вряд ли сможем собрать, даже если найдем. Попробуйте выковырять пулю сорок пятого калибра из дерева голыми руками.

Когда мы закончили, то уставшие уселись в машину и медленно покатили обратно. Часть пути мне вообще пришлось ехать задом: развернуться было негде. Тот себе еще отрезочек. Где-то в самом центре пути я смог проехать между деревьев и развернуть автомобиль. Дальше дорога была попроще.

В город мы вернулись в районе девяти часов. Я отвез пацанов домой, а затем повез Наташку. Когда она выходила из машины в своем дворе, и надменно покачивая бедрами, подошла ко мне, сидящие на скамейке перед домом подруги дружно потеряли челюсти. Я опустил стекло.

- Так что там с твоей работой? – взволнованно спросила она. От той надменности, с которой она шла, не осталось и следа.

- Я пока не знаю, малышка, - ответил я. – Пытался дозвониться Папаше, но там никто не берет трубку.

Наташка переступила с ноги на ногу.

- И что ты будешь делать?

- Что я буду делать? – Я погладил кожу руля, включил и выключил фары. Что я буду делать? Я понятия не имею, что я буду делать.

- Ты же не хочешь использовать его? – Наташка нервно кивнула на то место, где под моей рубашкой, между грудью и рукой бугрился подозрительный выступ.

Я проследил за ее взглядом и рассмеялся:

- Ну что ты такое говоришь? У меня все схвачено. Деньги уже есть, я готов их вернуть.

- Есть? – удивилась она. – Откуда?

Дело в том, что мы со Стасом никому не стали пока рассказывать о сумке с деньгами, что мы припрятали у себя. Не то чтобы мы не доверяли друзьям, просто пока решили это опустить, чтобы не вызывать смуту. Чуть позже, расскажем чуть позже. Тогда же и решим что делать. И забегая вперед скажу, что мы рассказали все пацанам и даме спустя неделю. Мы долго обсуждали, что будем с ними делать и пришли к выводу, что пока их трогать не стоит. Вдруг Папаша поднимет мне проценты? С чего я тогда отдам долг?

- Не волнуйся, малыш, все будет хорошо. – Я притянул ее голову и поцеловал в лоб. – Мне приятно, что ты переживаешь, но у меня и правда, все схвачено.

И улыбнувшись ей, я закрыл окно и укатил ставить машину в наш самодельный гараж. Затем меня ожидал долгий путь домой пешком и крайне тяжелая ночь полная ужасных кошмаров. Кажется, покойник-из-под-кровати наконец-таки вспомнил обо мне.

 

 

Есть еще одно событие, которое стоить упомянуть, прежде чем переходить к заключительной главе моей небольшой истории. Я не знаю, имеет ли оно какую-либо важность для вас, ну в смысле посчитаете ли вы этот случай важным и поможет ли он вам понять то, что произойдет дальше или вам покажется это пустой тратой времени. Я если честно сам не имею никакого понятия. Этот случай важен для меня. На самом деле в тот день и в ту минуту возникла именно та временная линия, которая привела к неизбежной развязки всей этой истории в том виде, в каком я ее запомнил. Сейчас я часто думаю, мог ли я что-то изменить, если бы просто не был столь беспечным в тот день? Или если бы просто не был самим собой? Даже не знаю. Чем больше об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что я во всем виноват. Но теперь уже ничего не изменить.

Это был весьма мрачный денек. Небо с самого утра затянули бесконечные тучи, и то и дело капал мелкий дождик. Однако температура воздуха при этом не опускалась ниже двадцати пяти градусов. Кто-то посчитал бы день плохим, не самым лучшим началом лета, но только не я. Я любил дождь, любил тучи и темные дни. Как вы к ним относитесь? Негативно? Ну и зря. В такие дни я просто обожал читать интересные книги, играть в игры с друзьями, или просто вот так вот сидеть в нашем штабе и смотреть, как льет дождь за окном сквозь пелену табачного дыма. В дожде есть своя незабываемая и ни с чем несравнимая романтика. Романтика одиночек.

Я ждал пацанов. Они должны были явиться примерно через час. Стас и Серега. Они уже давно освободились от школьных обязательств и проводили деньки, шатаясь без дела. Я же только сегодня, пятнадцатого июня, сдал последний свой экзамен по физике и надо сказать, сдал весьма удачно. Девятого я феерично сдал географию, так что с этого момента я официально закончил девять классов и был свободен до осени. Ну или навсегда, в зависимости от того захочу ли я покинуть школу после девятого или нет. Я, конечно же, не хотел.

Саня тоже закончил свои школьные дела, но у него было что-то вроде добровольно-принудительных две недели работы на школу. Ну, знаете, такие, где ученики опускаются до статуса рабов и начинают выполнять всю черную работу. Нет, ну честно. Я помню, как меня заставляли вместе с другом таскать камни в носилках. Камни! В носилках! Мать вашу, я не припомню работенки тяжелее в те годы моей юности. Особенно учитывая, что каменная пыль попала мне в глаза, и один сколок воткнулся в радужку. Знаете, какого это? Нет? Так я вам расскажу: это похоже на то, что у вас в глазу торчит, чертов кусок камня, вот на что это похоже! Но фокус в том, что его там уже нет – врачи вытащили. Это вы ощущаете, как вас тревожит оставленная ранка. Но вам не кажется это простой ранкой, вы реально ощущаете этот осколок, как он трет вам веко, как шевелится в глазу. Чертова фантомная боль. Да я знаю, что это не так, но и хрен с ним.

Так о чем это я? Ах да, Саня… он торчал в школе и выполнял все эти зверские поручения. Освободиться он должен был после трех. Наташка тоже пока была в школе и, как ни странно, по той же причине. Вот потому-то я и пребывал в штабе в гордом одиночестве, пуская дым в окно и разглядывая собирающиеся под домом лужи. И не смотря на одиночество, я чувствовал себя прекрасно. Только что сдал все экзамены и теперь мог валять дурака все лето. А теперь еще дождь усиливался, грозя перерасти в настоящий ливень – ну что может быть лучше? Разве что если вдали начнут раздаваться громкие раскаты грома, а небеса расчертят яркие языки молний.

За спиной простучали легкие шаги. Я решил, что это уже пацаны пришли и повернулся, чтобы приветствовать их.

- Вы чего так рано? – спросил я и с удивлением заметил, как в комнату вошла Гретель, прикрыв дверь-решетку за собой.

- Привет, капитан, - как ни в чем не бывало, произнесла она, прямым ходом направляясь к моему любимому креслу.

- Ты откуда тут? – Я удивленно наблюдал как она села в кресло, скидывая свои кроссовки и бросая их в сторону двери.

- И я рада тебя видеть, - промурлыкала Гретель, устраиваясь в кресле с ногами.

- Могу я повторить свой вопрос?

- Валяй, – кивнула девчонка.

- Ты тут откуда?

- Ножками пришла.

Я вздохнул и закатил глаза. Эти девчонки, точно меня доконают.

- Я не о том. Как ты узнала об этом месте?

- Дак я просто следила за тобой. – Гретель зевнула и потерла глаза.

- Следила… какого черта? – Я даже не знал удивляться мне или уже начинать злиться. Хотя зная Гретель удивляться смысла не было. Она и не на такое способна.

- Слушай, я тут не за этим. – Гретель подняла руку в воздух, запрещая мне говорить дальше, и покачала ей. – Нет-нет-нет, непослушный капитан Тич, молчи-молчи.

Молчать-молчать? С какой это стати я должен молчать-молчать? Это все же мой дом и я тут диктую свои условия.

- А-а, нет, - покачала пальчиком Гретель, когда я уже собирался открыть рот и начать возражать. – Будь хорошим капитаном Тичем, и я расскажу тебе кое-что о Папаше.

Как открылся, так же быстро мой рот и закрылся. Вот уж что я действительно хотел услышать. Папаша меня игнорировал уже третью неделю, и это начинало меня пугать. Что за план у него был? Что за жестокое наказание он для меня придумал? Сколько денег он потребует? Все это не давало мне покоя последние дни.

Я сел на диван:

- Что ты знаешь?

Гретель кивнула и, улыбнувшись, склонила голову. Ее глаза налились ярким изумрудным цветом, прямо как листва деревьев после дождя. Я поймал себя на мысли, что совсем не разговаривать я с ней хочу.

- Хороший капитан, - снова промурлыкала Гретель. – Так вот, я выяснила, что один полоумный маньяк вместе со своим дружком решил напасть на Папашину нычку, около месяца назад. Они избили парней, что там тусовались, угнали набитую драгоценностями машину, и в довершения всего перевернули бочку, в которой горел огонь и сожгли к чертям собачьим его гараж, где он, кстати, хранил свои запасы.

Гретель замолчала и иронично посмотрела на меня.

- Погоди, мы ничего не сжигали… - Я замолчал, и мои глаза полезли на лоб. – Погоди-погоди! – Я вскочил с места и стал бегать по комнате. – Ты хочешь сказать, что это мы тогда у Папаши машину угнали?

Гретель кивнула.

- Значит, он устраивал все эти кражи в городе? Это его рук дело?

Девочка снова кивнула.

- Но если это так… - Я сделал еще одни круг и замер напротив кресла. – Выходит… что он отец чуркахача? Ведь это был гараж чурок… чуркораж… или хачераж, не помню как правильно…

- Да, все это так, - снова закивала Гретель.

За окном что-то упало и покатилось со склона перед домом. Я выглянул в окно скорее для того, чтобы проветрить голову, чем в поисках источника звука. Конечно, я ничего не увидел – это просто усиливающийся дождь скинул вниз несколько камней. Я вернулся на диван и окинул Гретель удивленным взглядом. Именно в этот момент я чуть не задохнулся от удивления второй раз: пока девочка шла сюда под дождем, то успела полностью промокнуть. Она сидела с мокрыми волосами, и тоненькие струйки воды скатывались по ее лицу. А еще я заметил, что белое платьице неплохо просвечивает, когда промокает. Еще я заметил, что девочка не носит лифчик, хотя оно и понятно – незачем. Ну и в довершении всего я заметил, что она этого не заметила, и я мог вдоволь таращиться на маленькие темные кружочки сосков под мокрой материей.

Я встал и сделал еще круг по комнате, чтобы отвлечься от созерцания маленькой женской груди.

- Но если все это так… - Я снова остановился и повернулся к Гретель, стараясь на этот раз смотреть ей в глаза. – То выходит, что чурка не знал, кого грабит, когда напал на меня.

- Нет, - покачала головой Гретель и несколько крупных капель упали на пол. – Он ничего не знал о бегунах Папаши, как ничего не знал о его бизнесе. А вот, по словам одного моего хорошего знакомого, он все знал об этих ограблениях и даже сам принимал в этом участие. Помнишь того карлика в маске на первом фото?

Я кивнул.