Глава третья. Баллада о пяти пулях.

Декабрь 2000.

На этот раз я читал у себя в комнате сидя на диване. Мама смотрела в зале «Поле чудес» и это меня отвлекало. Я не любил когда мне хоть что-то мешает во время чтения, даже малейший фон: он вытягивает из выдуманного искусной рукой мира. Это мешает эффекту полного погружения. Как вам такое? Это не какой-то гребанный современный 3D и iMAX, это действительно полное погружение. Глаза мои быстро бегали по странице, прыгая со сточки на строчку - так всегда происходит, когда я добираюсь до особо интересного момента, просто ничего не могу с собой поделать. Иногда глаза пытаются опередить события и убежать вперед, пропустив большие куски, казалось бы, лишнего текста, но я всегда возвращаю их на место, заставляя читать эти длинные описания в ожидании развития событий. Кто бы, что не говорил, а этот автор умел «не торопить» события. Мне все не терпелось узнать, что же там услышала маленькая девочка в раковине своей ванной комнаты, когда в дверь позвонили.

Я вздрогнул. Даже приглушенный закрытой в комнату дверью, звонок показался оглушительным в мире моих видений. Я резко вынырнул из них и с недовольным видом закрыл книгу. Я уже знал, что будет дальше, даже не пришлось смотреть на часы. В такое позднее время прийти могли только ко мне. И я даже знал кто.

Щелчок замка, тихие голоса, стук шагов, скрип двери.

- Андрюш, там к тебе пришли, – произнесла мама, заглянув в комнату и пояснила: – Леша.

- Кто бы сомневался. – Я театрально вскинул ладонь к голове. – А чего он не проходит?

- Не знаю. Сам спроси. Хватит сидеть, не вежливо заставлять гостей ждать.

Мама наигранно нахмурила брови и кивнула головой, а затем вернулась в зал досматривать шоу. Я лениво потянулся и, почесывая задницу, направился в коридор, который уже стал у нас местом постоянных встреч.

- Ну чего не про-о-о-оходишь… бррр, – спросил я, громко зевая.

- Здоров, – Протянул руку Леха.

- Здоров. – Я шлепнул по его руке.

Несколько секунд мы молчали пристально глядя друг на друга, а потом Леха оглянулся, посмотрел себе под ноги и подозрительно прищурившись, произнес:

- У тебя нет такого странного чувства… ну… - он принялся задумчиво щелкать пальцами. – Словно это уже было.

- Deja vu?

- Во-во, точно, оно самое.

- Может быть. – Я прислонился плечом к стене и скрестил руки на груди. – Так чего приперся так поздно?

- Да я мимо проходил.

Леха стал указывать руками себе за спину, и выглядело это весьма комично в его черной длинной кожаной куртке с шерстяным подкладом. Он казался бочонком свежесваренного пива. Почему свежесваренного? Да просто вместе с собой он принес в квартиру и освежающий уличный мороз. Мне даже стало зябко. Ощущения от нашего рукопожатия были сродни открытию морозильной камеры в холодный день. Меня чуть не сбило накатившей от него волной.

И в этом нет ничего удивительного: как осень радовала нас теплыми деньками, так и зима решили порадовать, только вот уже лютыми морозами. На этих выходных обещали до минус пятидесяти четырех градусов. Снега выпало немерено. Постоянно дул лютый ветер достигающий временами по десяти метров в секунду. И добавьте к этому невероятно низкие температуры – вот вам идеальная сибирская зима. Шутка конечно, к такому мы не были привычны. Подобные морозы не так часто нас «радовали».

- Проходил мимо? – я изогнул правую бровь. – Сколько сейчас на улице? Минус сорок?

- Наверное, около того.

Щеки Лехи все еще были красные словно новогоднее украшение. Его утепленная шапка явно не справлялась с погодой, и потому он сейчас все время попеременно грел уши. Поднятый воротник куртки вплотную прижимался к красно-сине-черному шарфу, небрежно завязанному вокруг шеи.

- Так чего надо-то? – снова спросил я.

- Ты когда заглянешь во двор? – начал он явно издалека.

- Да откуда я знаю? Ты видел, что на улице твориться? – конечно, это был риторический вопрос, он не только это прекрасно видел, но и уже успел на себе ощутить.

- На этих выходных не придешь?

- Сдурел? Передали до минус пятидесяти! Я не хочу оставить где-то по пути свои яйца.

- Ну да, верно.

Леха мялся на пороге. Я такого за ним раньше не замечал.

- А на следующих придешь? – продолжил он. – У тебя же день рождения?

- Верно. Может и приду. Все от погоды зависит, я же говорю.

- Ты приходи, там парни тебе подарок приготовили.

- Да? – мои глаза сверкнули. – И какой?

- А вот приходи и сам узнаешь.

- Я постараюсь. Если честно так и так собирался прийти и немного проставиться. Да и приржавел я тут уже. Утеплюсь, как следует, и вперед.

- Вот это правильно, молодец.

Он замолчал и снова опустил взгляд.

- Ну чего ты мнешься? Давай уже говори.

Он подозрительно на меня зыркунл, но все же решился:

- Что там у вас с Танькой?

И я снова понял, что он ходит по краю, но к реальной теме не подходит.

- Ничего, – ответил я и пожал плечами.

Это так и было. Я бросил ее в самом конце осени, когда листья с деревьев уже полностью опали, и они стояли голые и одинокие в свете подернутого осенней дымкой солнца. Я просто не мог больше выдерживать ее капризов, каких-то диких запросов и постоянной смены настроения.

- Ну а ты это… ну не хочешь к ней вернуться?

- Нет, – скривился я. – С чего бы вдруг?

Леха прислушался и понял, что мама моя слишком увлечена просмотром шоу.

- Она сказала, что теперь раздвинет ноги и будет давать тебе.

- Чего?

- Ну, что значит чего? – он стал вводить и выводить указательный палец правой руки в кольцо из большого и указательного левой.

Я закатил глаза. Слишком уж часто в последнее время меня доставали недвусмысленными выражениями. Я вспомнил Гретель.

- Не поздновато ли она опомнилась?

- Ну не будь таким суровым, для нее это первый раз.

- Зато вести себя как сука для нее явно не впервой.

Мы переглянулись и чуть слышно рассмеялись.

- Ну, так ты трахни ее и потом уже пошли, – предложил Леха.

- Так я уже ее послал и не собираюсь ворошить прошлое.

- Наверное, это правильно… в каком-то смысле.

И мы снова замолчали.

Я, наконец, не выдержал:

- Да мать твою, Леха, говори, что тебе надо?

Мне уже не терпелось вернуться к событиям ванной комнаты и тихому шепоту, идущему из глубин водосточной трубы. Легкая дрожь пробежала по моему телу.

- Я на счет Анжелы, – неуверенно начал он.

- Энджи? А что с ней? – удивленно вынырнул я из своих мыслей.

- С ней все нормально. Я тут просто… ну знаешь…

- Нет, блин, не знаю. И не узнаю, если ты будешь мямлить.

- Да я просто не знаю, как и сказать.

И тут до меня дошло. Я не сразу понял, потому как такой парень как Леха, который переимел уже девушек больше чем у меня было в знакомых, не мог быть таким неуверенным и робким. Так я думал. Так мне казалось. Видимо я ошибался и все эти девушки не добавляют тебе уверенности, когда дело доходит до чувств другого уровня.

- Влюбился? – иронично спросил я, вскинув на этот раз обе брови.

- Да чет вообще капец, – выдавил он и облегченно вздохнул.

- И что, прям сильно?

- Да запал просто жесть, даже ночами снится.

Я улыбнулся. И действительно тут было на что «западать». Пусть и невысокая (как на мой вкус так даже высоковата), но с очень правильными чертами лица и красивой, немного лукавой улыбкой и, конечно же, невероятно развитым для ее возраста телом. Прямо-таки магнит для всех озабоченных школьников, как назвал их «стенд апер» современности: «Буква «Е» - нос, кадык и эрекция». И грудь у нее была, казалось, необхватная. Тогда я бы не взялся утверждать, но сейчас могу заверить вас господа, что это чудо, которое отказывалось полностью влезать в ладошку, хоть двумя руками бери, нисколько не провисало. Да, именно так, подтянутая упругая четверка, словно сделанная рукой умелого хирурга. Думаю, не стоит объяснять, почему тело пятнадцатилетней девочки жившей в сибирской глубинке в начале тысячелетия не могло подвергаться хирургическим вмешательствам. Вот такая она была, наша Энджи, объект вожделения всех без исключения парней.

 

- Серьезно? – Оля иронично изогнула бровь. – Двумя руками? Прямо вот так? В пятнадцать лет?

- Может и так, – буркнул я. – Мне тогда было тоже, знаешь, не двадцать девять… - меня передернуло от того как прозвучали эти цифры – как приговор. – Я все воспринимал слишком гипертрофированно. Возможно, ее грудь и была на размер меньше, но в остальном я не преувеличил. Она была излишне сексуальной.

Оля откинулась на спинку стула и скрестила руки чуть ниже груди, чем приподняла ее и слегка подала вперед, словно говоря: «Вот, вам же именно это нравится, так смотрите, смотрите, мне не жалко». Я видел, как глаза Сани на секунду сместились вниз и влево и оценивающе осмотрели Олин бюст, а затем, так же незаметно вернулись на место. Он взглянул на меня, а я на него и мы улыбнулись.

- Сексуальной? Вам только это ведь и надо, да? Чем больше у женщины грудь, тем она привлекательнее для вас? Вас только размер сисек интересует!

Оля не возмущалась и не ругалась, нет, она просто констатировала факт, иногда повышая интонацию, но в целом говорила довольно спокойно.

- Эй, рыжик, don’t pushing me! – Я поднял руки в примирительном жесте. – Я вовсе не это имел ввиду. И сделай пожалуйста скидку, я был еще школьником. В этом возрасте нас действительно интересует только размер груди.

- А что же сейчас? – Она склонила голову на бок, и ее рыжие волосы упали ей на плечо.

- А что сейчас?

- Больше это не считается у вас сексуальным?

- Не могу говорить за всех, но у меня точно нет.

Она хитро прищурилась и выгнула спину. На этот раз она говорила: «Ну да, ага, конечно, рассказывай мне байки. Глазки-то твои нет-нет, да и остановятся на мне, чуть пониже ключицы». Я старался не вестись на ее провокацию и смотрел на нее спокойно, отхлебывая виски из стакана.

- Ну а что же тогда ты считаешь сейчас… ну…

- Сексуальным? – подхватил я и Оля кивнула.

Я пожал плечами и ответил:

- Например, голос Ольги Куриленко. Вы его слышали? – кто-то пожал плечами, кто-то кивнул, Настя ответила «да». – Черт, вы его точно слышали. Он просто отключает мой мозг. Ничего не могу с собой поделать. Например, это: «М-м-м, Макс, я тоскую», - черт, в тот момент такой мощный разряд прошелся по моему телу. Или вот это, в Кванте милосердия: «Садись! Садись, сказала». Вот это, черт его побери, действительно чертовски сексуально.

- Все? – усмехнулась Оля.

- Нет, далеко нет. Например, чертовски сексуальными выглядят движения Хейли на сцене в клипе Ignorance. Ух, многое бы отдал за то, чтобы увидеть это в живую. – Я взглянул на Васю, так как только он мог оценить мои слова. – Эта чертовка Хейли просто взрывоопасная штучка.

Вася улыбнулся уголком губы, как обычно, и кивнул.

- Ну, все, все. Я поняла тебя, – махнула рукой Оля. – Чего я вообще с тобой об этом заговорила? Я ведь знала, что ты извращенец какой-то.

- Кажется этот раунд за мной, – шепнул я на ухо Насте, склонивший над девушкой.

- Хи-хи, это точно, – прошептала она в ответ, и мы одновременно посмотрели на Олю. Девушка слегка приосанилась под нашими взглядами и подозрительно нахмурила брови.

- Вот что я тебе скажу, рыжик, - произнес я глядя на Олю, - мужчины, любители больших объемов, делятся на три типа: первый – это извращенцы, любители потискать большие сиськи и таких полно. К ним же относятся и бабники, для которых ты игрушка на ночь, не больше. Второй – это простые школьники и малолетние и не только, девственники, которые о женской груди знают только из порно и картинок в интернете. У них одно мнение на всех – чем больше грудь, тем она лучше. К сожалению, вторые составляют три четверти от общего числа мужчин. – Я слегка пожал плечами. – Ну, это по моему скромному мнению. Ну и третий – это настоящие ценители, которых я не встречал, но верю, что таковые существуют.

- Как-то подозрительно это все звучит. – Оля облокотилась на стол и вытянулась вперед. – И не слишком правдоподобно.

- Зрелые мужчины знают одну простую истину, рыжик, – усмехнулся я.

- Да? И какую же?

- Большая грудь красива, лишь пока прикрыта самым большим обманом нашего тысячелетия – бюстгальтером с эффектом push-up. В девяти из десяти случаев, под толстой и обманчивой полоской материи нас ожидает «висячий сюрприз».

- Фу, как пошло, – скривилась Оля. – Хотя, что еще можно от тебя ожидать.

Может это и звучало пошло, но я почувствовал, как в мое колено уперся кулак Сани под столом и я ударил по нему своим. Он ухмыльнулся и кивнул.

- Это правда, жизни, рыжик.

- Да-да, - Оля помахала рукой перед носом, словно все это плохо пахнет, - конечно. Заканчивай философствовать и продолжай свой рассказ.

- Сама меня сбила, – пожаловался я, но, тем не менее, продолжил. – И значит, я спросил у Лехи:

- И в чем же проблема? Уж у кого, а у тебя трудностей возникать не должно.

- Да что-то не выходит, Андрюха. – Он поднял в воздух сразу обе руки. – Я и так к ней и так и не получается ничего. И в гости к ней заходил и даже с мамой познакомился… и она вроде хорошо ко мне относится, но что-то не идет дело совсем.

- Да, - кивнул я, - это действительно странно.

- Может у нее есть кто? – Он пристально на меня посмотрел.

- Да нет, вроде.

- Уверен? – глаза превратились в тоненькие линии.

- Не то что бы уверен, прям на сто процентов, ведь есть много факторов…

- Я же видел, как она на тебя смотрит, – выпалил он. Подозрения в его взгляде прибавилось.

- А, Лех, да брось, – махнул я на него рукой. – Мы друзья, насколько это возможно между мужчиной и женщиной, но не больше.

- Ты же сам говорил, что такая дружба невозможна, ведь всегда кто-то кого-то…

- … будет хотеть. Верно, – снова кивнул я. – Я и сейчас так считаю, потому и выразился настолько туманно.

- Ну а сам-то ты что?

- Что?

- Тебе она нравиться?

- Я был бы последним лжецом, если бы сказал что нет, – я даже руки в стороны развел от удивления. – Кому она может не нравиться?

- Ну и ты?.. – Леха даже вытянулся вперед.

- Да брось, – махнул я на него рукой. – Что ты все заладил как неуверенный в себе школьник?

- Я и есть школьник, – насупился Леха.

- Верно-верно, – я потер подбородок, и мне в голову пришла мысль, которую я и поспешил озвучить. – Слушай, у меня с Энджи очень доверительные отношения. – Услышав это Леха весь напрягся. – Поэтому я могу поговорить с ней на счет тебя и все выяснить.

Я почувствовал, как он расслабляется.

- Ты можешь это сделать?

- Конечно! – радостно воскликнул я, что заставило маму покоситься на нас. – Я легко располагаю к себе женщин.

- Ну не знаю, - покачал головой Леха, - я тебя без трусов не видел.

Я даже поперхнулся и раскашлялся. А когда пришел в себя глупо на него посмотрел.

- А при чем тут это? Ты и в трусах-то меня не видел.

- Как это не видел? Уже забыл, что мы в лагере под Новосибом жили в одной комнате? – Леха усмехнулся. – Да к тому же еще и пляж, и озеро.

- Ну да, ну да. – Я энергично закивал. – Было дело, точно. Короче я с ней поговорю, не смотря на твои шуточки ниже пояса. Идет?

- Идет, – кивнул Леха. – Когда?

- Вот как только доберусь до «двора», так сразу этим и займусь.

- Ты только сильно не тяни, а то мне чего-то плохо.

- Заметано, братан.

Мы снова ударились ладошками, и он открыл входную дверь. Оглянувшись, он улыбнулся.

- Спасибо.

- Всегда, рад.

Он вышел, и я закрыл за ним дверь. Как это ни удивительно, но как только я добрался до «двора» даже и не подумал поспешить с этим разговором. Я временами вспоминал о данном обещании, но все как-то дело не доходило до разговора, хотя и Энджи всегда была рядом. Вспомнил я об этом немногим позже, в одну отличную январскую ночь глядя на звезды и сжимая в правой руке упругую попу Энджи. Но, а пока я вернулся в свою комнату и вновь углубился в чтение. Тогда я еще и не подозревал о том, что случиться дальше. Ох, это сладкое неведение.

В эту ночь мне вновь приснился кошмар. Первый с осени жуткий кошмар, который продолжается и после пробуждения. В темноте моей квартиры на меня смотрело серое лицо.

 

 

Как и обещали на выходных температура опустилась до минус пятидесяти двух градусов и подул сильный северный ветер. Это было просто смертельное сочетание: ветер и мороз. В такую погоду как говорят: «Хороший хозяин и собаку на улицу не выпустит», потому я все два дня провел дома, пытаясь рассмотреть хоть что-то в окно. Получалось, честно скажу, не очень в силу разницы температур по обе стороны стекла: окно не просто покрылось инеем и изморозью, на него буквально налип толстый слой льда, который утолщался ближе к подоконнику. Рассмотреть что-либо сквозь него получалось только при свете дня, да и то увиденные мною картины скорее напоминали работы Ван Гога. Ночью же можно было наблюдать лишь смазанные огни фонарей и центральной городской новогодней елки, что была установлена практически напротив моего окна. Я уже говорил, что мой дом был расположен прямо напротив Дворца Культуры, где как раз и проходили все новогодние празднования.

Всю неделю температура отказывалась подниматься выше тридцати пяти, что было довольно неприятно, однако этого не хватало для того, чтобы закрыли школы. Мало того, что жуткий мороз не способствовал хорошему настроению, так еще и писать замерзшей шариковой ручкой, на которую приходилось дышать каждую минуту, жутко раздражало и еще больше настраивало против ни в чем не повинных учителей, что нам казались истинными садистами. На занятиях мы сидели одетые, разве что не в шапках, иногда пряча руки в рукавах, чтобы немного согреть одеревеневшие пальцы. Если в те дни мы что-то и умудрялись расслышать или запомнить, то скорее чисто по воле случая, а не ценой нашего усердия. Знаете, громкий стук зубов не помощник в учебе. Так-то.

В пятницу вечером я собрался дойти до «двора», как и обещал, чтобы отметить мой день рождения. Днем было не так холодно, потому я был полон надежд. Однако к вечеру, когда я, наконец, смог выбраться из-за стола, заметно похолодало. Термометр, висящий за окном на балконе, показывал минус тридцать пять градусов. Ожидаемо и не так страшно как я думал. Хотя днем было градусов на пять теплее, потому я включил телевизор на «БТв», чтобы посмотреть прогноз. Мне казалось, термометр врал. Когда я взглянул на экран, то понял, что так и было. Только врал он в обратном направлении. На экране белым светилась надпись «-42».

- Твою же мать… - процедил я сквозь зубы.

- Что, сына? – крикнула мама с кухни, где она перемывала грязные тарелки, которых обычно остаются целые горы после дней рождения.

В те дни вы еще любите этот праздник, в те дни он еще нравиться вам, что-то значит для вас. Нет, я не говорю, что я из тех зануд, что не любят свой день рождения, вовсе нет. Просто в те дни все было намного проще, куда как проще. Все делали за вас ваши родители, бабушки, дедушки, тети и дяди, от вас требовалось лишь участие в самом пиршестве. Ну и, пожалуй, помочь в самом конце убрать со стола. Ни мытья посуды, ни очищения пола от липких напитков, ни стирки дорогих салфеток и скатертей… ничего. Вы просто относили посуду и шли смотреть телевизор, разбирая большую гору подарков. Ну, разве не чудо? А что же сейчас? Если вы живете один, то полагаться вам приходиться только на себя. Необходимо заранее все продумать: если у вас много друзей, то вероятно вам придется накрывать «поляну» отдельно на работе и отдельно у себя дома, иногда и несколько раз. Возможно, вы просто не сможете вместить всех желающих. Есть ведь и другой выход верно? Снять кафе или бар, или даже клуб. Но тут стоить себя спросить: «А по карману ли мне такая роскошь, приятель?». И ответ не всегда и не у всех положительный, верно? Вы тратите много денег, очень много денег. Вы хотите накрыть хороший стол и купить дорогой алкоголь и не только для того, чтобы вас не посчитали жадиной, но и потому, что вы сами хотите сделать все по высшему разряду. Если умеете готовить, то сами делаете салаты, горячее, закуски, возможно, печете торт. Затем все это быстро сметается со стола, алкоголь смывается бесцветными струями по сточным трубам и все, что вам остается, это та самая гора посуды и жуткая усталость за день. Вы чувствуете праздник? Радуетесь тому, что стали на год старше? Нет, вы чувствуете опустошенность и возможно разочарование. Все, чего вам хочется, это упасть на кровать, на мягкие и родные подушки, и поскорее уснуть, потому, как завтра будет еще один долгий день; день, не отличающийся своей серостью от остальных; день, который уже не будет только вашим; день, когда о вас возможно и не вспомнят. Но вы не можете себе этого позволить, ведь на кухне вас ждет гора посуды. Вы встаете и, прикрывая глаза, идете на кухню, с каждым шагом ощущая, что действительно стали на год старше.

- Ничего, мам, – крикнул я в ответ, не задумываясь еще о тяжелых буднях взрослый людей.

На кухне снова потекла вода. Мама моя трудилась как пчелка не покладая рук и не оставляя грязную посуду на завтрашний день, ведь она еще сильнее засохнет и отмыть ее будет труднее. Эта ее черта передалась и мне.

- Пойду я, – вновь крикнул я.

- Все же решился?

- Ага.

Пауза.

- Ну, хорошо, только одевайся теплее.

- Конечно, мам.

И поверьте, я так и сделал. Точнее сделал, как мог. Штаны и теплые подштанники, двое толстых носков, футболка и две кофты, пуховик, шапка и перчатки. Завершили все это утепленные зимние ботинки. На голову я надел капюшон. Сделал я для утепления не все, что мог, но этого мне показалось достаточно.

- Мам, я ушел, – крикнул я и выскочил за дверь, пока она меня не отговорила. Просто я знал, что это возможно.

Оказавшись на улице, я понял, как сильно недооценил температуру за окном, однако поворачивать назад было уже поздно. Затянув потуже капюшон и зафиксировав его на липучках в районе губ, я быстро шагнул в мороз, который стал практически осязаемым, и все ускоряясь, стал повторять знакомый мне маршрут.

Сначала мороз казался терпимым и я думал, легко перенесу эту прогулку, особенно когда с неба стали падать мелкие, но частые снежинки, однако через пять минут ходьбы я понял, как сильно ошибался. Первое время согревал ходьба, но потом это перестало помогать и выделяемые капельки пота казалось, замерзали прямо на мне. Пальцы мерзли даже в толстых перчатках, и руки приходилось прятать в карманы. Они труда просовывались с трудом, и вытащить обратно было практически невозможно. Ветер дул в лицо и чтобы хоть как-то защититься, я затянул капюшон настолько сильно, что даже глаза не полностью остались открытыми. Наверное, в тот момент я был похож на Кенни.

Мне оставалось меньше половины пути до «двора», когда снег пошел еще сильнее, перекрывая видимость и замедляя мой шаг, все время, попадая в глаза. В тот момент я подумал, что стоило мне остаться дома, а не бродить по темным холодным улицам. Я бы мог сейчас пить горячий чай и поедать свою любимую «Черепаху», а вместо этого я морожу свою задницу почем зря. Прибавив шагу и стараясь не обращать внимания на бьющие в глаза снежинки, я с крейсерской скоростью двинулся вдоль общежития, кляня все вокруг, на чем свет стоит.

Но не мне одному было тяжко в этот момент.

 

 

Это было первое событие положившее начало череде странных событий. Нет, не то чтобы все подобные события до этого не были странными, просто этот случай выглядел странным даже на фоне всех остальных странностей. И дело было не в самом событии, а в том, что произошло оно за полмесяца до положенного срока. Такого резкого нарушения цикла раньше никогда не было. До этого дня.

В то время когда я щурился от летевшего мне в глаза мелкого снега в районе Универмага, из участка милиции вышел сержант Максим Широков, высокий парень двадцати девяти лет и направился в сторону стадиона мимо пожарного участка. Этот путь он выбрал, чтобы держаться боком к беснующемуся ветру то и дело швыряющему в лицо острые как бритва снежинки. Сержант прошел вдоль частных домов по другую сторону дороги от стадиона и остановился на перекресте Комсомольской и Советской, задумчиво поглядывая то направо, то налево. Он не изучал дорогу на предмет наличия движущихся транспортных средств, которые в такую погоду представляют особую опасность для пешеходов, если вы подумали об этом. Нет, вовсе нет. Он лишь размышлял: стоит ли ему прямо сейчас свернуть на Советскую и двинуться в направлении центра города против ветра или пройти еще один квартал и свернуть уже на Леина. Разницы особо никакой, зато еще на какое-то время можно было укрыться от ледяного ветра.

Макс, или как его называли в участке Широкий (сержант Широкий или еще в шутку – Широкий Сержант), поднял толстый меховой воротник своей серой форменной куртки, сильнее надвинул на голову ушанку с завязанными на затылке ушами и с кокардой по центру и уверенно шагнул на проезжую часть. Он все же решил пройти еще квартал до Ленина. Сворачивать и сейчас двигать против ветра ему совсем не хотелось. Ведь пока он бредет прикрытый домами с правой стороны ветер может и подутихнуть, верно? Маловероятно, конечно, но что еще остается человеку, одиноко бредущему сквозь зимнюю бурю во тьме ночного города? Конечно, до ночи было еще четыре часа, но какое это имело значение, если тьма опускалась уже в начале шестого и начинала отступать лишь в девять утра, а то и еще позже. Зимой все время принадлежало госпоже Ночи.

Именно так думал Максим, но в данный момент, сейчас его мысли были заняты совсем другим. Переходя проезжую часть, он думал лишь о том, что вместо того, чтобы вернуться после смены домой к своей жене и двум деткам, он вынужден тащиться в универмаг, чтобы заступить на вахту ночного сторожа, а затем, ранним утром снова вернуться в участок. А дома дети растут, постепенно забывая, как выглядит их отец, забывают, что значит это слово. Они видят его лишь иногда в промежутках между вечерними мультиками и теплой уютной кроваткой, в которой засыпают с грезами о летнем солнышке и, возможно, белом сказочном пони. Они видят его лицо, чувствуют прикосновение колючей щетины, терпкий запах табака и тепло его губ. А затем они засыпают, и все происходящее кажется сном. Младший сынишка, скорее всего, еще не понимает кто это такой, лишь чувствует волны исходящего от него тепла и любви, а вот дочурка сквозь сон иногда бормочет ему: «Я люблю тебя, папуля», и засыпает. В такие моменты слезы наворачиваются на его глазах, и он вытирает их жестким рукавом своей формы. Он мечтает проводить с детьми больше времени, но не может себе этого позволить. Все, что он делает, делает на благо своих детей, чтобы они могли жить полной и счастливой жизнью, чтобы никогда не знали недостатков и бед, но это все больше отдаляет его от них, отдаляет от его жены. Мир не лишен иронии, не так ли?

Вот и сегодня он шел на вторую работу, которую нашел ради дополнительного заработка. Кто бы что ни говорил, но денег что ему платили за работу в участке, не хватало даже чтобы прокормить троих, чего уж говорить о малыше, что порадовал их своим появлением, пять месяцев и шесть дней назад. Его жена Люба снова отправилась в декрет, чтобы ухаживать за ребеночком и, конечно же, тех денег, что выплатили ей, не хватало даже на пропитание, чего уже говорить о коммунальных услугах и одежде. Одежда, ох, господи, эта одежда. Маленькие детки так быстро растут, и им необходимо столько всего начиная от подгузников и медленно приближаясь к колготкам и юбкам для Настеньки и штанишкам и брюкам для Андрюшки. Сколько на это уходило денег…

Помощи ждать было не откуда. Думаете, государство заботилось о них? Нет, милые мои, ни в коем случае. Они даже и не подозревали о существовании голубоглазой Настеньки, что сейчас большую часть дня проводила в детском садике, куда ее удалось устроить с таким трудом, буквально пройдя огонь воду и медные трубы. И они все чаще слышали, что Настя растет совсем несносной девчонкой, совсем не управляемой. То она все игрушки отберет у детей ради забавы, то построит всех в две линии и горшки им на головы оденет, а затем начнет ходить по проходу между рядами и стучать по ним алюминиевой ложкой, что-то напивая себе под нос. Воспитатели будут долго высказывать все ее маме, Ларисе Викторовне Широковой, которая слушая их, будет бороться с возрастающей с каждым днем силой Андрюшки пытаясь удержать его на руках. Они будут ругать девочку, и ставить ее в угол и даже оставлять без обеда. Однако никто из них не скажет, что все это Настя делает лишь от скуки. Она давно перешла ту грань между малышом и учеником первого класса и воспитатели уже ничего не могли ей дать, да если честно не очень-то они этого и хотели. Девочка росла умная, понимающая, не такая, как редкие гении, вовсе нет, но уже неплохо разбирающаяся в окружающем ее мире. Такие может, и не будут разбираться в точных науках и не сделают значимых открытий, скорее получат образование для галочки, но в жизни им будет чуть проще, чем остальным. Они быстро научаться понимать законы окружающего их общества и жить, пользуясь ими себе во благо. Но это не интересует наших властьимущих.

А что касаемо малыша Андрюшки, так тут все еще проще: никто сейчас не знает, что его ждет в дальнейшем и какая судьба предначертана, но можно сказать смело, что государство точно вспомнит о нем, вспомнит и даже обратится к нему… когда мальчику исполниться восемнадцать лет. Оно попросит его отдать свой долг родине, не упомянув, однако, что до этого родине было плевать на судьбу мальчика, плевать на его трудности. Родина ему ничего не должна, это лишь он ей должен по праву рождения. Принудительный односторонний контракт, явно не выгодный второй стороне.

С этими мыслями Максим все же свернул на Ленина и сильнее запахнул высокий воротник, скрывая за ним как можно большую часть лица. Нос все равно щипало и довольно сильно, скоро он начнет гореть, Макс знал это и потому прикрывал его теплой рукавицей. Он всматривался вперед сколько мог, чтобы не влететь в идущего на встречу человека, ведь в такой метели не видно дальше пары метров, но все чаще шел, опустив голову вниз. Только так он мог защитить глаза. Он напрасно беспокоился, казалось в такой холодный вечер, на улице нет никого кроме него самого и еще одного отчаянного мальчугана, который спешил к своим друзьям. Только встретиться им, было суждено лишь некоторое время спустя, да и то Максим впервые взглянул парню в глаза с черно-белой фотографии в местной газете.

Дальше сержанту нужно было идти все время вперед, никуда не сворачивая, и в любой другой день он был бы только рад этому, но сегодня ветер бил прямо в лицо, не желая пускать Максима дальше. Наверное, он что-то знал. Этот ветер что-то знал.

Максим совсем недавно получил сержанта и сейчас вспомнил об этом, вспомнил и усмехнулся. А смешно ему стало потому, что это было печально. Он проработал пять долгих лет в милиции и уже год назад должен был стать сержантом, но знаете… разные там заминки, проволочки, «да, документы опять потерялись, Максим». Ага, ну как же, потерялись. Он снова усмехнулся и даже немного согрелся от какой-то отчаянной радости, что охватила его. Знает он, как работает наша бюрократическая машина и, наверное, ему стоило быть благодарным за то, что он вообще получил это звание в этом году, а не в следующем как пророчил его начальник.

Но звание не приносит ощутимой прибавки к зарплате и единственный выход это брать дополнительные смены или подрабатывать на стороне, чем он собственно и занимался. Вооруженную охрану стали нанимать в Универмаг после того дикого случая кражи со взломом, что был этой осенью. Грабителей так и не нашли и следователи если честно были в тупике. Он-то об этом знал, кто, если не он, верно? Вот он и ухватился за такой случай. Оружие у него было - табельный пистолет Макарова. Обращаться он с ним умел. А пять лет в милиции оказались отличным резюме. А так как работа была ночная, то его тут же приняли и крепко пожали руку.

За такую работу, опасную как они говорили, платили в два раза больше. Конечно, этого все равно хватало только чтобы сводить концы с концами, но лишние денежки на туфельки для жены или мороженное дочке и ползунки сынишке, нет-нет, да и проскакивали. И он в такие моменты, моменты, когда радость вспыхивала на этих родных и таких любимых лицах, понимал – все не зря.

Все это зря.

Нет, вовсе нет. Все это, все усилия и жертвы на которые он шел ради семьи - не зря. Вовсе нет. Все это ради вот таких моментов, ради их счастливых улыбок он трудился. Ведь все, что делало счастливыми его жену и маленьких деток - дело его счастливее вдвойне. А что еще нужно для настоящего мужчины, для настоящей опоры своей семье?

Не помешало бы что-нибудь еще.

Максим тряхнул головой и ударил себя по щеке теплой рукавицей. Было совсем не больно. Мороз действовал как анестетик. Но боль придет, придет чуть позже. Щеку начнут колоть невидимые иголки, и она вспыхнет ледяным пламенем. Не сразу, мгновением позже.

Максим остановился и повернулся спиной к ветру отчасти, чтобы дать лицу небольшую передышку, но на самом деле, чтобы достать сигарету и закурить. Пожалуй, не лучшее решение в такую погоду, но он понимал, что не сможет этого сделать в Универмаге, курить там запрещали. Он подумал: сейчас или никогда. Зажигалка вспыхнула с первого раза, как это не удивительно и Максим склонился над ней. Когда кончик сигареты почти соприкоснулся с бьющимся, словно в припадке пламенем он внезапно замер.

Ведь все это тщетно, ты же понимаешь?

Нет, не понимаю. Что? Что тщетно?

Сколько это может продолжаться? Сколько ты еще протянешь? Месяц, два, полгода, год? Когда ты, проснувшись однажды утром, не сможешь подняться? Сильный щелчок в голове или удар в груди. Как думаешь, что откажет первым? Давай сделаем ставки? Готов поспорить на твою шкуру, братишка.

Нет-нет, этого не произойдет. Я еще крепкий и молодой. Я выдержу все это. Тем более что все это…

… временно? Ха-хахах, не смеши меня. Все это не прекратится… никогда. Или пока ты не окажешься в гробу. Все тщетно.

Нет, это ложь. Ложь!

Максим попытался взять себя в руки и наконец-то смог прикурить. Он глубоко затянулся и, застыв на мгновение, выпустил большое облако дыма многократно усиленное идущим изо рта паром. В голове отдалось, но не сильно, зато вроде как слегка прочистились мозги.

Он знал, для чего он старается, знал, и голос этот в его голове не мог взять верх. Если не ради жены, то ради малышей он должен стараться. Настенька вырастет умницей и очень толковой девочкой. Она уже в свои пять лет читает на ура. Лариска просто не нарадуется успехам дочки. Настя уже стала писать, писать, представляете? У нее выходят такие ровные и красивые буковки, словно под копирку, и почерк такой красивый, аккуратный, все буковки наклонены вперед. Прямо как у мамы. Конечно, она пока не пишет целые поэмы, но отдельные слова и предложения у нее выходят очень легко.

А Андрюшка? Уже растет маленький защитник своей старшей сестры. Как только подрастет, так он никому не даст прохода. А если кто вздумает навредить сестре, то он им всем покажет, будьте уверены. Он уже сейчас отлично пользуется своим единственным оружием против старших, что есть в его арсенале. Если родители начинают ругать Настеньку, а бывает за что, например за то же поведение в детском саду, то Андрюшка быстренько удивленно раскрывает глаза, искривляет рот и начинает так громко плакать, что про проступки Насти совсем забывают. И самое странное, что даже если они ругают дочь очень тихо и в другой комнате, где малыш никак не может этого слышать, он все равно как-то об этом узнает и поднимает шум. Наверное, между ними сильная родственная связь.

Да, и они оба будут расти без отца, потому как он будет гнить в одном из дешевых гробов, потому как на дорогой им не хватит денег.

Нет, все не так. Этого не будет.

Ой ли? Много тебе сейчас надо? Долго ли еще выдержит твой мотор на кофе? А желудок? Сколько ты его выпил? Сколько бутербродов съел?

Это не важно. Мне всего-то нужно добиться своего.