Личное и коллективное историческое сознание, субъективность и эмоции.

В современных исследованиях исторического сознания различаются личное и коллективное историческое сознание (отдельной группы или общества в целом). При этом, историческое сознание рассматривается как интеллектуальное поле формирования личности. Память о прошлом обычно рассматривается в нескольких аспектах: индивидуально-психологический, социальный, культурный [Гольденберг]. Индивидуально-психологический аспект включает в себя все, что связано с субъективным восприятием исторических фактов. Социальный аспект предполагает то, что остается в памяти людей в результате их взаимоотношений с общественным устройством, коллективами людей, корпоративными сообществами, трудовой и общественной деятельностью, уровнем жизни, гендерными проблемами. Культурный аспект исторической памяти содержит информацию об эстетических ценностях, повседневности, образе жизни, моральных устоях, о взаимоотношениях людей на уровне общения. Он затрагивает ценности, связанные с литературой, средствами массовой информации, образованием, жанрами искусства.

Таким образом, оказывается, что личное историческое сознание формируется под влиянием коллективного, а коллективное - оказывается под влиянием личного. Диалектическое и непростое взаимоотношение этих двух феноменов еще только начинает обсуждаться в отечественном академическом дискурсе[8].

Личная историческая память рассматривается исследователями как канал преемственности, связи поколений, формирования гражданской, территориальной, национальной идентичности. Личная историческая память людей – это, с одной стороны, противоядие от схематизации, идеологизации истории. Трудно затушевать историю сталинских репрессий, когда живы очевидцы «большого террора»[9].

Одна из тем, обсуждаемых в статьях – это субъективность исторического сознания, потому что люди, как правило, воспринимают не сами факты, а информацию об этих фактах. В свою очередь информация тоже не всегда имеет объективный характер, поскольку подвержена влиянию носителей информации. Как следствие этого - различие оценок исторических событий, явлений, процессов, деятельности субъектов политики, различие убеждений самих носителей исторического сознания. Бурные дискуссии развиваются вокруг исторического образования, которое влияет на формирование исторического сознания, наряду с художественной литературой, искусством и т.п. У старших поколений к этому присоединяется и собственный опыт.

Поэтому отдельными исследователями подчеркивается, что «в структурном отношении историческое сознание представляет собой своеобразный синтез разнообразных исторических знаний и соответствующих убеждений, имеющих эмоциональную окраску. Таким образом, историческое сознание является качественной характеристикой личности, социальной общности, всего общества в целом» [Утенков, Закалин: 119].

Следует учитывать, что люди помнят не события прошлого, а их образы, отпечатанные в исторической памяти отнюдь не зеркально. Социально признанные знания оказывают порой определяющее влияние на историческую память индивида. По отношению к историческим фактам, событиям и явлениям, ко всему, что можно назвать историческим опытом, человек может выступать как: участник, свидетель, современник, наследник.

Публикация Савельевой И.М. и Полетаева А.В. [Савельева, Полетаева, 2004] посвящена анализу теоретических аспектов исследования социальных представлений о прошлом с позиций социологии знания. Представления о прошлом на уровне обыденного сознания складываются по меньшей мере из двух компонентов. Во-первых, это знания, основанные на личном опыте действующего. Речь идет об образах прошлого, возникающих на базе прошлой жизни индивида и воспоминаний о ней, рутинных повседневных действий. Во-вторых, это различного рода «групповое прошлое», т.е. знание о прошлом социальных групп, членом которых является данный индивид.

Авторы в работе обсуждают две ключевые темы. Одна из них – основные «типы прошлого», существенные для действующего субъекта: индивидуальное прошлое и различные виды «групповых» прошлых; другая – механизмы формирования обыденных представлений о прошлом, в том числе политические[10].

Сложность работы с массовым историческим сознанием отмечает Л.Гудков: «массовое или корпоративное сознание не просто не озабочено проблематикой генезиса этих представлений (о прошлом), а, напротив, всячески защищается от возможной их рационализации, вытесняет следы их идеологического производства, табуирует их священный статус в качестве символов коллективной идентичности. Поэтому коллективные представления нельзя рассматривать как сумму индивидуальных воспоминаний и конкретных деталей происшедшего, это всегда совершенно иначе выстроенные «реконструкции» исторических процессов и событий, функция которых связана либо с ритуалами коллективной (национальной, групповой) солидарности, либо с изложением коллективных мифов, идеологем, предназначенных легитимировать те или иные социальные институты или политические действия» [Гудков, 2005]. Поэтому социолог, исследующий массовую «память», вынужден, вслед за Морисом Хальбваксом, постоянно спрашивать себя и других: какой институт, какая группа или социальная среда удерживает в своей памяти это «прошлое», каким образом оно удерживается (воспроизводится), какие при этом используются образно-символические и технические средства? Или, иначе говоря, каковы «социальные рамки коллективной памяти»?

 

4) Управление историческим сознанием, культура памяти и вопросы преодоления прошлого

Исторический контекст дискурса памяти в постмодернистском звучании был отмечен тем, что в западном обществе в одних случаях ощущался признак «ухода» памяти или ее потери (П.Нора), в других же говорилось о приобретении памятью в постсовременном обществе еще большей значимости, чем в традиционном (Д.Нерон). А настоящее время акцент делается на том, что память представляет собой одновременно универсальную ценность, выявляющую в себе разнонаправленность и различие (Й.Рюзен).

Память служит основой исторического сознания, которое включает в себя, прежде всего, знание истории, обобщение исторического опыта, уроков истории; оно предполагает выражение отношения к событиям, историческому процессу, оценку фактов, определенные убеждения. И хотя историческое сознание – переплетение научных знаний, наивных представлений, порожденных конъюктурой оценок и традиций предшествующих поколений, именно память придает колорит историческому сознанию [Кознова 2003: С. 27 ].

Память культурно специфична, субъективна, мифологизирована, многослойна. Коллективная историческая память – результат некоторого компромисса между обществом и властью, улавливающей интенции массового сознания. Общество стремится построить консенсусное представление о своем прошлом.

Еще не нашли должного внимания вопросы возможности влияния элитарного сознания на массовое, исторической мысли и научного исторического знания на историческое сознание. Можно говорить не только о том, что в определенных исторических условиях происходят прорывы элитарного исторического сознания (хотя бы его элементов) в массовое. В этом взаимодействии элитарного и массового исторического сознания играют роль не только достижения первого, но и готовность второго принять эти достижения.

В сборнике «История России: конец или новое начало?» Александра Ахиезера, Игоря Клямкина, Игоря Яковенко современная ситуация осмысления истории описывается как состояние болезни исторического сознания, исторического иммунодефицита, которому они дали название «незавершенное прошлое». Авторы предъявляют претензии не только власти, но и интеллектуальной элите, «находящейся в плену политических и идеологических установок и пристрастий»[11], в несостоятельности создания целостной картины истории России.

Не менее обнадеживающе оценивается историческое образование. В одной из рецензий на публикацию говорится следующее. «Стоит ли удивляться, что человеческая память, будучи уже не в силах справиться с монбланом фактов, событий, деяний, начинает страдать исторической недостаточностью при изобилии исторического материала. В этом сознании великие победы существуют как бы сами по себе, как, собственно, и страшные государственные катастрофы реальная история страны замещена, сублимирована ее художественными и идеологизированными версиями; мифы подменяют исторические факты» [Расторгуев].

Авторы сборника рассматривают историю России с ранних времен, и как отмечают критики «такое «погружение» позволяет посттравматическому сознанию постепенно при осмыслении сложных и противоречивых явлений прошлого, а, в конечном счете, и настоящего, освободиться от бессодержательных слов-протезов типа «однако», «хотя» (хотя Сталин и расстрелял ленинскую гвардию и миллионы невинных людей, однако победил в Великой Отечественной войне) и вместе с авторами книги обсуждать и отвечать на те вопросы, которые жестко ставит сама история России». Настоящее проявилось в этом как незавершенное прошлое.

Можно сказать, что тема преодоления прошлого или покаяния по-разному обрамляется в публикациях. Либерально настроенные исследователи говорят о сознательной амнезии снизу в советскую эпоху и о принудительной амнезии как следствия политического контроля и идеологического давления «сверху».

Культура здесь предстает как источник массовой амнезии. «Амнезией считается отсутствие воспоминаний или неполные воспоминания о событиях и переживаниях определенного периода» [Фирсов, 2003: 56].

Упрек адресуется, прежде всего, интеллигенции, которая в силу особенностей выработанной коллективной иммунной защиты от власти в форме скрытого сопротивления попыткам идеологизации не в состоянии открыто ей противостоять сегодня.

Возможные процедуры формирования предпосылок изменения ситуации предлагает Фирсов Б.М. А именно это развитие исторической социологии, социальной истории и социологических исследований, а также – устной истории.

Это должно способствовать клиотерапии – осознанию достоинств и недостатков в истории своего государства и общества. История в этом случае призвана внушить исторической оптимизм и дать духовное излечение [Фирсов, 2003: 61].