Речь в защиту Г.Б. и П.А. Семеновых. Бескорыстное участие в хищении

Краткое содержание дела

Семенов обвинялся «в том, что в декабре 1947 года вошел в преступную связь с бывшим главным бухгалтером главка Любомудровым, оказав ему содействие в хищении тысячи рублей путем получения этой суммы на имя своей жены Семеновой за работу, которая ею не выполнялась, и передачи этой суммы Любомудрову, который ее присвоил» (обвинительное заключение).

Семенова обвинялась «в том, что она в декабре 1947 года при посредничестве своего мужа Семенова оказала содействие в хищении тысячи рублей бывшему главному бухгалтеру главка Любомудрову, которым на имя Семеновой был оформлен фиктивный наряд на работу, не выполнявшуюся Семеновой. По выданной Семеновой мужу доверенности была незаконно изъята тысяча рублей, переданная Любомудрову и присвоенная им» (обвинительное заключение).

Московский городской суд в приговоре установил, что Семеновы «действительно совершили правонарушение... однако у суда нет оснований признать их соучастниками Любомудрова в хищении государственных денежных средств, так как материалами следствия с полной очевидностью было установлено, что... подписывая наряд и доверенность, они находились в полном неведении относительно всех тех обстоятельств, которые делают поведение Любомудрова преступным, и явно были им введены в заблуждение, причем действовали совершенно бескорыстно» (приговор).

27 декабря 1950 г. Московским городским судом Семеновы были оправданы по ст. 17 УК РСФСР и ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и в силу ст. 43 УК РСФСР им было сделано предостережение.

Прокурор принес кассационный протест, в котором просил приговор отменить и дело направить на новое рассмотрение.

Верховный Суд РСФСР приговор Московского городского суда оставил без изменений.

 

Товарищи судьи!

Старый рабочий, слесарь Семенов никогда не забудет тот холодный декабрьский день, когда он встретил своего давнишнего знакомого, почтенного, уважаемого и занимающего, с его точки зрения, высокое положение главного бухгалтера главка Любомудрова.

Знакомство с Виктором Ивановичем Семенов ценил, оно казалось ему даже лестным.

Встречи этой ему не забыть.

Навсегда сохранится в памяти Семенова и просьба, с которой к нему обратился Любомудров.

«Гавриил Борисович, - сказал он, - машинистка наша перепечатала для учреждения не входящую в ее обязанности работу, а уплатить ей, штатной машинистке, сверх заработной платы тысячу рублей как-то неудобно. Не поможете ли? Да в чем сомневаетесь? Ведь это же совсем просто. Я выпишу по счету вашей жене деньги на ее имя, вы с ее доверенностью их получите, передадите мне, а я - машинистке. Вот как приходится обходить бюрократические формальности», - вздохнул он.

Екнуло, сильнее забилось сердце у Семенова: «Хорошо ли?» Но тут же одумался.

«В чем дело, в конце концов? Тысячу рублей получу, полностью отдам, и машинистка своего не потеряет. Что же тут плохого? Да и не кто-нибудь просит, а Виктор Иванович...»

Согласился...

Разговор этот, как на камне высеченный, из памяти его не изгладится.

Как обещал, так и сделал.

Полина Александровна по просьбе мужа написала счет и доверенность, а он, получив по изготовленной Любомудровым на ее имя ведомости тысячу рублей, передал их Любомудрову.

«Спасибо, Гавриил Борисович». «Да что вы, не за что, Виктор Иванович».

И только значительно позже, у следователя, Семенов узнал, что не было никакой работы, никакой машинистки, что старый знакомый, почтенный, уважаемый главный бухгалтер главка Виктор Иванович Любомудров обманул его и жену.

«Поверить не мог. Потемнело в глазах, подкосились ноги, стали, как ватные», - вспоминал здесь об этом Семенов.

Все так, как было, рассказали Семеновы следователю, и он поверил и тому, что они были обмануты Любомудровым, и их бескорыстию.

Да и как было не поверить Семеновым, которым проще было бы утверждать, что Полина Александровна действительно работала и за работу получила законно причитавшееся ей вознаграждение.

Но Семеновы говорят правду - никакой работы Полина Александровна не выполняла, да и не в состоянии была по объему своих знаний и компетенции выполнить работу, о которой она и представления не имела.

Легко было проверить Семеновых еще и потому, что в аналогичном положении оказались и другие простые душой люди, бескорыстие которых было выгодно использовать Любомудрову и которых он, как и Семеновых, убеждал, что они делают хотя по форме неправильное, но по существу доброе дело.

Поверил Семеновым следователь и, несмотря на это, внес их в список тех, кому суждено было разделить, скамью подсудимых с Любомудровым.

И вот они перед вами.

Такова горькая судьба этих неискушенных, слишком доверчивых людей, прошедших весь свой долгий путь по прямым и светлым дорогам жизни, не ведая о кривых и темных ее переулках, о звериных ее тропах, по которым бродят хищники.

Мы слышали здесь прокурора.

И он поверил Семеновым, но... тем не менее предлагает осудить их как соучастников Любомудрова, обвиняемого в хищении.

И вот Семеновы, всю жизнь прожившие рука об руку и здесь сидящие рядом, поникшие и растерянные, с тоской внимают речи прокурора, искусно доказывающего, что обманувший Любомудров и обманутые им Семеновы связаны одним общим умыслом, направленным на хищение тысячи рублей, как будто у рыбака и трепещущей в его хитро сплетенной сети рыбы возможен общий умысел.

Можно ли согласиться с прокурором, утверждающим «виновны и должны быть осуждены», или прав защитник,- говорящий «невиновны, должны быть оправданы!»

Вам придется решить, кто из нас прав.

Вы помните, товарищи судьи, что Семенов на вопрос, признает ли он себя виновным, ответил: «Тысячу рублей получил и отдал их Любомудрову, в этом каюсь, но у меня и в помыслах не было содействовать ему в хищении».

В этих простых, бесхитростных словах заключено содержание, имеющее серьезное правовое значение.

«И в помыслах не было» - это значит на языке права «не было умысла».

Хищение - преступление умышленное, и само собой разумеется, что Семеновы могли бы быть осуждены за соучастие в этом преступлении только в том случае, если была бы установлена их умышленная вина.

Однако наличие умышленной вины предполагает раньше всего сознание лицом фактических обстоятельств, образующих соответствующий состав преступления.

Но ведь прокурор согласен, что здесь именно те фактические обстоятельства, которые образуют состав хищения, и были скрыты от Семеновых.

Ведь в их представлении, в противоречии с действительностью, существовали и машинистка и работа, за выполнение которой ей законно причиталось получить тысячу рублей.

Но если в сознании Семеновых не создавалось представления о готовящемся Любомудровым хищении, то не может быть и речи об умышленной их вине.

Далее, у участников хищения должен быть общий, направленный на совершение этого преступления, умысел.

Однако и этого не отрицает прокурор, прямой умысел Любомудрова был направлен на хищение тысячи рублей, а умысел Семенова - на уплату этой суммы машинистке за произведенную ею работу.

И, наконец, эти соображения, устанавливающие отсутствие умышленной вины у Семеновых, подкрепляются и тем имеющим самое серьезное значение обстоятельством, против которого также не спорит прокурор, что Семеновы никакой корыстной или иной заинтересованности не имели.

Этот факт делает предположение о соучастии Семеновых в хищении государственного имущества совершенно необоснованным, предположение это повисает в воздухе, лишенное почвы, на которой могло бы вырасти соучастие в тяжком, касающемся экономической основы государства, преступлении, грозящем преступнику весьма суровым наказанием.

Вот почему полагаю, что в споре с прокурором я прав.

Обманутые Семеновы не могут быть осуждены за соучастие с Любомудровым в хищении государственного имущества.

Однако остается еще серьезный уголовноправовой вопрос.

Семеновы без умысла, направленного на хищение, бескорыстно передали Любомудрову тысячу рублей, но деньги эти они получили из кассы главка подложно, за работу, которую они не делали.

Можно ли считать их действия безразличными с точки зрения уголовного закона?

Ответ находим в законе.

Подлог предусмотрен ст. ст. 72 и 120 Уголовного кодекса нашей республики. Обе эти статьи не предусматривают подлогов, бескорыстно совершенных частными лицами.

Такой подлог не является преступлением и уголовно не наказуем.

Стало быть, Семеновы не участвовали ни в хищении, ни в совершении уголовно наказуемого подлога и должны быть судом оправданы.

Этим, казалось бы, я исчерпал свою непосредственную задачу защитника.

Но я не могу и не хочу уйти при оценке поведения Семеновых от общественного долга защитника, обязывающего меня ответить еще на один, настоятельно требующий разрешения, вопрос.

Можно ли считать соответствующим интересам государства и общества, справедливым, честным, заслуживающим уважения и одобрения поведение Семеновых, получивших подложно из государственного учреждения не причитающиеся им деньги, хотя бы переданные впоследствии тому, кому, по их убеждению, они причитались? Конечно, нет.

Такие действия наше общество никогда не сочтет соответствующими нормам поведения советского человека. Семеновы не нарушили норм права, воплощенных в уголовном законе, но нарушили нормы морали,. которые хотя и не поддерживаются силой государственного аппарата, но поддерживаются силой общественного мнения относительно того, что является правильным или неправильным, справедливым или несправедливым, хорошим или дурным.

Нормы социалистического права и нормы социалистической нравственности, отличаясь друг от друга источником силы, принуждающей к их исполнению, связаны, как два ствола одного корня, общим происхождением, пользуются общенародным признанием,, проникают друг в друга и, находясь между собой в неразрывном взаимодействии, служат одной и той же цели - построению коммунизма.

Эта их общность и тесная связь вытекают из самой природы нашего социалистического права и социалистической нравственности, между которыми нет пропасти и которые, наоборот, покоясь на одних и тех же принципах, граничат друг с другом.

Семеновы, несомненно нарушили нормы нравственности. Может ли защитник, «добру и злу внимая равнодушно», пройти мимо такого рода нарушения и не высказать слов морального осуждения?

Конечно, нет. Не может этого сделать и суд. Советский суд - орудие огромного общественно-политического воздействия и, выполняя возложенную на него законом задачу, воспитывает граждан в духе честного отношения к государственному и общественному долгу.

Судебный зал - лаборатория, в которой формируется общественное сознание граждан, поэтому здесь громко должны прозвучать слова осуждения неправильных, недопустимых действий Семеновых. Но нарушение норм морали влечет моральное, а не уголовно-правовое осуждение.

Моральную недопустимость своего поведения сейчас понимают и Семеновы.

Семенов сказал:

«Виновным себя не признаю, но каюсь в том, что я сделал».

Это значит: «Я не нарушил норм уголовного закона, а нарушил нормы социалистической морали и в этом раскаиваюсь».

Он и на этот раз, как всю жизнь, сказал правду.

В правде, в труде, в уважении, в любви друг к другу, к людям, к своему государству, не омраченная столкновениями с законом протекала спокойная жизнь рабочего Гавриила Борисовича Семенова и его жены, скромной служащей Полины Александровны.

И вдруг...

Нет, никогда не забыть им Любомудрова, никогда не изжить им постигшего их на склоне лет разочарования, никогда не погаснут в их памяти эти тяжкие дни...

Они совершили, и они сознают это, противообщественный проступок, но они не совершили преступления. Морального осуждения они заслуживают, и они его уже получили. Но для их осуждения в уголовном порядке и применения к ним уголовного наказания нет законного основания.

Я прошу их оправдать.

 

Россельс В.Л.

Речь в защиту М.Б. Каплана. Хищение ваты

Краткое содержание дела

Заведующий палаткой районной конторы «Союзутиль» М.Б. Каплан обвинялся в том, что он совместно с механиком той же конторы И.И. Платовым похитили со склада две кипы ваты весом 80 кг, которую вывезли с территории склада на квартиру М.Б. Каплана, т. е. в преступлении предусмотренном ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества».

25 декабря 1948 г. народный суд Сокольнического района Москвы оправдал М.Б. Каплана и И.И. Платова.

 

Товарищи судьи!

Трудно ваше дело.

Вы стремитесь постигнуть истину дела, и для этого вы раскрываете внутренний смысл отражающихся в глубине процесса жизненных событий, развязываете их сложно сплетенные связи, проникаете в тайники человеческой души.

А на пути много препятствий...

Вам нередко встречается обвиняемый, который искажает правду, скрывает ее, уходит от нее и хватается за ложь, как за спасательный круг, в тщетной попытке с ее помощью выплыть на берег.

Случается, что путь к истине вам преграждает обвиняемый, прячущийся за спиной невиновного, или, что еще хуже, пытающийся взвалить на него тяжесть своей вины, или свидетель, который из сострадания или ненависти к обвиняемому подтасовывает, представляет в ложном свете факты.

Но бывают необыкновенные, даже удивительные препятствия, когда обвиняемый не совершил никакого преступления и, несомненно, лучший способ защиты для него - это правда, и вдруг неожиданно, вопреки своим интересам, ограниченный кругозором, оглушенный несчастьем, подавленный, растерявшийся и беспомощный, он все сплошь отрицает, изворачивается, скрывает правду, лжет, мешая суду вынести ему оправдательный приговор.

Это бывает редко, но именно так, товарищи судьи, случилось здесь.

Именно так «защищается» обвиняемый Платов, показания которого имеют очень серьезное значение для судьбы обвиняемого Каплана, которого я защищаю.

Товарищи судьи, если судить по обвинительному заключению, то преступление Платова и Каплана шло весьма примитивными путями и описывается им так.

Утром 14 октября заведующий палаткой районной конторы «Союзутиль» Каплан совместно с возчиком этой же канторы Трошиным выезжал с фургоном в кольцевой объезд по сбору утиля. В это же время вместе с ними во дворе конторы находился механик Платов, который совместно с Капланом погрузил на полог две кипы ваты весом всего 80 кг. Воспользовавшись тем, что сторож Захаров был занят, Платов и Каплан вывезли на лошади Трошина две кипы ваты с территории склада без пропуска и дали указание Трошину везти вату на квартиру Каплана.

По возвращении Трошина в контору из кольцевого объезда заведующий хозяйством Шестаков, узнав от него, что вата завезена на квартиру к Каплану, предложил немедленно ее возвратить. Трошин привез с квартиры Каплана вату и сдал ее.

Какая примитивная, почти лучезарная, наивная простота преступления!

И не кажется ли вам, товарищи судьи, что именно в этой простоте кроется целый ряд загадок. Кто же выдал две кипы ваты этим злостным расхитителям; как они, собираясь похитить, посмели грузить ее среди бела дня во дворе склада, как говорится «на глазах У публики»; как им удалось вывезти ее через ворота склада без пропуска; как они решились повезти эту вату на фургоне не какого-либо постороннего возчика, а Трошина, которого все знают, который мог тут же, что он и сделал, рассказать каждому, что вату повезли на квартиру Каплана, и для чего они рискнули предпринять все это, если все 80 кг похищенной утильной ваты стоят так незначительно, что обвинительное заключение об этом стыдливо умалчивает.

Да ведь так могли совершать преступление только люди, страдающие маниакальным психозом, страстно стремящиеся хоть на два часа прижать к груди две кипы похищенной ваты, а потом хоть в тюрьму.

Или, может быть, пьяные?

Нет, тут что-то не так. Это «дiло треба розжувати», как говорят украинцы.

Ведь без того, чтобы раскрыть все недоуменные вопросы по делу, нельзя правильно его разрешить. Кто нам ответит на них? Может быть, обвиняемый Каплан?

Давайте товарищи судьи, послушаем его.

Каплан виновным себя в хищении не признал. Вы помните его рассказ. 14 октября он действительно собирался совместно с возчиком конторы «Союзутиль» Трошиным выехать с фургоном в кольцевой объезд по сбору утиля. В это время во двор пришел механик производственного цеха «Союзутиля», находящегося на другой улице, Платов. Платов сказал, что он по поручению начальника цеха Фурлетова пришел на склад для вывоза двух кип утильной ваты, необходимой цеху для переработки. Платов пошел в контору, вернулся с пропуском. После этого он с помощью Каплана, кладовщицы склада Градовской и возчика Трошина погрузил две кипы ваты в фургон и выехал со двора. В воротах Платов предъявил пропуск сторожу Захарову. Платов был пьян. В дороге он рассказал Каплану, что он несколько раз получал взыскание за появление в цехе в нетрезвом состоянии и боится, что, если он сейчас приедет в контору пьяным, его уволят, и просил Каплана отвезти вату на квартиру Каплана, а он за ней через 2-3 часа приедет, как только протрезвится. Каплан пожалел Платова и отвез вату к себе домой, где в присутствии матери сгрузил ее в сарай и поехал в объезд. Между тем начальник цеха Фурлетов поднял переполох: где Платов и где вата? Трошин рассказал. Обнаружили тут же вату в сарае у Каплана. Арестовали Каплана и Платова. Не кажется ли вам, товарищи, судьи, что эти объяснения Каплана разрешают все недоуменные вопросы. Если все это правда, то совершенно очевидно, что никакого умысла на хищение ваты ни у Каплана, ни у Платова нет и они должны быть оправданы.

Однако Платов и на предварительном следствии, и в суде все эти факты категорически отрицает. Вопреки утверждению начальника цеха Фурлетова, он никакого поручения на вывоз двух кип ваты из цеха не получал; 14 октября он на территории склада не был, ваты не получал, в фургон ее не грузил, с фургоном со двора не выезжал, пропуска сторожу не предъявлял и видевшие все это, как они говорят, «своими глазами» обвиняемый Каплан и свидетели - возчик Трошин, кладовщица Градовская, сторож Захаров, работник склада Жбанова просто говорят неправду. Неправду говорит и Трошин, что Платов был пьян и просил Каплана пожалеть его и завезти вату к нему на квартиру и что он приедет за ней, как протрезвится. Лгут также и свидетели Михеев и Трейстман, что он сгружал вату в сарай во дворе Каплана. Все лгут. Платов, не смущаясь, объясняет: Каплан, Трейстман, Градовская - это богачи, друг за друга стоят, сговорились меня погубить, а Трошин, Захаров, Жбанова, Шестаков - это наш брат, бедняк, их купить не трудно, нашего брата - простака и обвести легко».

Предоставляю вам, товарищи судьи, судить о серьезности и характере этих соображений Платова.

Нет сомнения в том, что вата была вывезена со склада Капланом и пьяным Платовым.

Вывоз ваты был оформлен и никакого хищения не было; действительно, было совершенно нелепо не оформить получения ваты, на вывоз которой было законное поручение. Так же нелепо было на глазах у многочисленной публики похитить две кипы ваты и вывезти с Трошиным, так как цех, оставшийся без ваты, непременно стал бы о ней запрашивать склад, а Трошин объяснил бы, где вата, и «хитрое» хищение было бы немедленно раскрыто.

Объяснения Каплана поставили все на свои места.

Я уверен, что если бы Платов на следствии не путал, то дело о «хищении» ваты не увидело бы света.

Но он путал так, как будто он не выходил из пивной на Заворуевской улице, его любимом, по словам свидетеля Захарова, местопребывании, а следствие не попыталось разбудить спящего, отрезвить пьяного, и мы вынуждены теперь слушать его бредовые высказывания, от которых его не вылечило следствие.

Товарищи судьи, я убежден, что если бы следователь с тем достоинством, которое присуще советскому следователю, разъяснил бы Платову, что его очевидная неправда ему самому вредна и он должен говорить правду, которая не дает оснований для обвинения его в хищении, этот очень ограниченный человек перестал бы путать...

Но почему он так безнадежно путал?

Я думаю, что и на этот небезынтересный вопрос мы найдем ответ в показаниях Каплана.

Он рассказал, что при окончании следствия он встретил в тюрьме Платова. Платов просил Каплана не, «топить» его, Каплан, мол, все равно уличен, вату нашли у него, отвечать легче одному, чем двоим, Платову все равно поверят, а Каплану не поверят, рассказал, что все это ему еще до ареста объяснил начальник конторы Жучков, который боялся, что получит взыскание за то, что оформил отпуск ваты, и выдал пропуск пьяному работнику. Жучков убедил Платова, что ему лучше от всего отказаться, в том числе и от того, что он получил пропуск, и тогда он будет оправдан, а потом он, Жучков, большой человек в районе, поможет и Каплану.

Вы, конечно, помните, товарищи судьи, что начальник конторы «Союзутиль» Жучков - тот самый свидетель, который ни разу не являлся в суд, а дело много раз откладывалось. Если вы вспомните, что именно у него хранилась книжка пропусков, из которой вырвано четыре листочка пропусков за 14 октября 1948 г., то, пожалуй, согласитесь, что Каплан рассказывает правду о том, что сказал ему Платов, а Платов говорил правду Каплану о том, как его инструктировал Жучков.

И вот, несмотря на то, что Платов всеми ему доступными средствами мешал суду вынести правильный приговор, я уверен, что правда восторжествует и вы вынесете оправдательный приговор Платову и моему подзащитному Каплану, который ничего не похищал, никому в этом не помогал.

Я об этом прошу.

 

Россельс В.Л.