А. Классическая немецкая философия

 

Наличие философского знания в марксизме определяется тем, что философия образует исходную основу любого мировоззрения, любой идеологии. Будучи учением о всеобщих законах бытия, она, в отличие от конкретных видов знания, вырабатывает именно обобщенные представления людей о мире и своем месте в нем, об отношении их к окружающей действительности и самим себе, а также обусловленные этими представлениями ценностные ориентации, устремления, принципы познания и деятельности. Философская основа любого мировоззрения, любой идеологии в последнем счете определяет весь их характер, все их особенности и черты, всю их систему в целом. Классическая немецкая философия и дала необходимый исходный материал для философских выводов марксизма. К ее наиболее выдающимся представителям относятся Георг Гегель (1770-1831) и Людвиг Фейербах (1804-1872).

Великое значение гегелевской философии заключается в том, что главное в ней, рациональное ее зерно составляют диалектика и вытекающий из нее диалектический метод мышления. Господствовавшие до них метафизика и метафизический метод мышления, хотя и имели для своего времени известную ценность, впоследствии стали препятствием в науке и практике. Ибо фактически они рассматривают явления природы, общества как изначально неизменные, в состоянии неподвижности и отрыве друг от друга. Это неизбежно ведет к догматизации познания и поведения, порождает тягу к оперированию готовыми, застывшими, пригодными будто бы на любые случаи жизни выводами и формулами. Тем самым реальная картина искажается, ибо на самом деле все в мире течет и изменяется, все находится в вечном процессе возникновения и исчезновения, все различными переходами связано друг с другом.

Диалектика же, диалектический метод мышления, наоборот, отражают действительность адекватно. Их исходная точка зрения есть именно точка зрения развития. Диалектика берет вещи и мысленные отражения вещей в их движении, возникновении, исчезновении и взаимной связи. Поэтому подлежащая познанию истина представляется уже не в виде готовых догматических положений, которые, раз они открыты, остается только зазубрить. Она теперь заключается в самом процессе познания, поднимающемся с низших ступеней на более высокие, но никогда не достигающем такой точки, где можно было бы обрести так называемую абсолютную истину и созерцать ее сложа руки. Аналогичным образом, обстоит дело и в практической деятельности. История, как и познание, не может получить окончание в некоем совершенном состоянии общества. Напротив, все сменяющие друг друга порядки представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человечества. Каждая ступень для своих условий необходима, но она лишается оправдания перед лицом новых условий, постепенно складывающихся в ее недрах. Для диалектики нет ничего раз навсегда установленного, безусловного. И ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему. Жизнь неуклонно подтверждает, что в мире все в последнем счете совершается не метафизически, а диалектически.

Однако гегелевская философия страдала существенным недостатком: Гегель был идеалист. Для него первичным в природе и обществе являлись невещественные, нематериальные начала – дух, сознание, мышление, идеи. А все вещественное и материальное составляло производное от них, являлось вторичным. Отсюда, по Гегелю, диалектика представляет собой не действительное развитие природы и общества, а отражение развития некоего Мирового духа, некоей Абсолютной идеи, появившихся будто бы еще до возникновения реального мира и существующих неизвестно где. Формой выражения Мирового духа, Абсолютной идеи выступают порождаемые человеческим сознанием, мышлением понятия. Развитие последних влечет за собой и развитие всей действительности. Таким образом, выходило, что сознание, мышление людей через порождаемые ими понятия определяют бытие. Тем самым все было с ног поставлено на голову, и реальная картина совершенно извращалась. Гегель, значит, открыл диалектический метод, но в то же время и мистифицировал его. Требовалось мистификацию устранить.

Это произошло на базе философии Фейербаха. В отличие от Гегеля, он был материалист. Для него исходным, первичным в природе и обществе являлось вещественное начало – материя. А все невещественное (дух, сознание, мышление, идеи) являлось производным от нее, вторичным. Отсюда идеалистический вывод о том, что действительность есть лишь инобытие Абсолютного духа, Абсолютной идеи представлялся Фейербаху просто переводом на язык философии церковного учения о создании мира богом. На самом же деле материя никем не сотворена, существует вечно, невещественные же факторы от нее неотделимы. Материя не есть продукт духа, а, наоборот, дух есть лишь высший продукт материи. И, значит, не сознание и мышление определяют собою бытие, а бытие определяет собою сознание и мышление, служит источником возникновения различных идей. Этот ключевой вывод философии Фейербаха оказал на становление нового мировоззрения огромное влияние. Впоследствии Энгельс писал: «Воодушевление было всеобщим: все мы стали сразу фейербахианцами»[6]. Реальная картина мира предстала в своем подлинном виде.

Но и фейербаховская философия тоже страдала существенным недостатком: ей не хватало диалектики. Занятый борьбой с идеализмом гегелевской философии, Фейербах уделил мало внимания ее рациональному зерну, поверхностно понял и слабо использовал ее диалектический элемент. Критикуя идеалистическую диалектику с материалистических позиций, он не сумел по достоинству оценить огромную важность диалектического метода как такового. Поэтому фейербаховской философии сильно присуща метафизичность, неумение прилагать диалектику к теории отражения и процессу познания. Данное обстоятельство мешало делать правильные выводы по важнейшим мировоззренческим и практическим вопросам.

Опираясь на позитивные приобретения философских систем Гегеля и Фейербаха, Маркс и Энгельс преодолели их недостатки. Они соединили диалектику первого и материализм второго. Это позволило, вместо того чтобы в действительных вещах видеть отражение человеческих понятий, увидеть в человеческих понятиях отражение действительных вещей. Следовательно, диалектика понятий из чего-то высшего и сверхъестественного становилась лишь отражением диалектики реального мира. Таким образом, представления о диалектике были поставлены на ноги, тогда как прежде они стояли на голове. В свою очередь материализм утратил присущую ему ранее метафизичность и обрел способность рассматривать вещи в их развитии, взаимосвязи и взаимозависимости. Тем самым диалектика стала полностью материалистической, а материализм стал полностью диалектическим.

Соединением диалектики и материализма Маркс и Энгельс создали совершенно новую, ранее в целостном виде никогда не существовавшую систему взглядов – диалектический материализм. Распространив его с изучения явлений природы на изучение явлений общественной жизни, человеческой истории, они создали другую аналогичную систему взглядов – исторический материализм. Диалектический и исторический материализм образуют философское учение марксизма как его первую составную часть.

Б. Классическая английская политическая

Экономия

Наличие экономического знания в марксизме определяется тем, что, согласно историческому материализму, конечная причина и решающая сила всех важных исторических событий заключается в экономическом развитии общества, в изменениях способа производства, распределения, обмена и потребления материальных благ. Это требует самого тщательного познания экономических факторов жизни людей. Причем, в отличие от конкретной экономики, политическая экономия изучает глубинные хозяйственные процессы, происходящие в обществе. Классическая английская политическая экономия и дала необходимый исходный материал для экономических взглядов марксизма. К ее наиболее выдающимся представителям относятся Адам Смит (1723-1790) и Давид Рикардо (1772-1823).

Классическая политическая экономия есть теория буржуазии. Она возникла и сложилась, когда буржуазия была восходящим классом, играла прогрессивную роль в борьбе против феодализма и когда свойственные капитализму противоречия существовали пока в неразвитом состоянии. В то время буржуазия нуждалась в неискаженном, научном изучении экономической жизни общества. Огромная заслуга классической политической экономии выразилась в том, что она, в пределах своего буржуазного кругозора, смогла проникнуть сквозь внешнюю видимость капиталистических производственных отношений и вскрыть их сущность, проявить свойственные им внутренние связи и взаимозависимости. С позиций капиталистических производственных отношений классическая политическая экономия дала обстоятельную критику пережитков феодальных форм экономической жизни, показала их негативное воздействие на развитие общества и потребность скорейшей ликвидации остатков этих форм. Она обосновала необходимые для утверждения капиталистической экономики меры – свободу конкуренции, ограничение вмешательства государства в хозяйственные дела, отмену привилегий крупных земельных собственников, устранение многочисленных цеховых регламентаций. Классическая политическая экономия подвергла пересмотру теории своих предшественников меркантилистов (от итальянского – торговец, купец), являвшихся идеологами торгового капитала и главное внимание уделявших сфере обращения, а не сфере производства. Она, наоборот, во главу угла поставила именно сферу производства и положила начало изучению трудовой теории стоимости, видя в ней исходный пункт анализа капитализма и стремясь свести его экономические категории к этой общей основе. Сквозь призму трудовой теории стоимости ею были исследованы важнейшие свойства и особенности различных хозяйственных явлений буржуазного общества. Классическая политическая экономия предприняла даже первые попытки рассмотрения отдельных аспектов прибавочной стоимости. Она обозначила некоторые противоречия капитализма, в частности такое важнейшее, как экономическая противоположность классов буржуазного строя. Тем самым был, хотя и неосознанно, затронут корень исторической борьбы и исторического процесса. Она, наконец, на пике своего развития дошла до смутной догадки о преходящем характере капиталистических производственных отношений, которые должны замениться новыми, более совершенными формами хозяйственного устройства. Стало быть, в своих исследованиях она близко подошла к истинному пониманию природы и законов капитализма.

Однако с достаточной ясностью классическая политическая экономия их не выразила. Этого она и не могла сделать, находясь в пределах своего буржуазного кругозора и не сбросив своей буржуазной кожи. Ибо в классической политической экономии, как учении капиталистов, изначально присутствовали элементы буржуазной вульгарной политической экономии – течения, занимавшегося восхвалением капиталистического строя и ограничивавшегося лишь поверхностным описанием его явлений, дававшего приемлемое для буржуазии их толкование. Отсюда даже лучшие представители классической политической экономии в большей или меньшей мере оставались захвачены миром видимостей и потому в большей или меньшей мере впадали в непоследовательность, половинчатость при выводах. Метод исследования классической политической экономии характеризовался в основном количественным подходом. Существо буржуазных производственных отношений и источник происхождения прибавочной стоимости она объяснить не смогла. Несмотря на смутные догадки о преходящем характере капитализма, классическая политическая экономия тем не менее рассматривала его как коренящуюся в самой природе вещей истинную, разумную, абсолютную, вечную и окончательную форму человеческого бытия. Отсюда, выявляя капиталистические противоречия, она не понимала их природы, а потому не видела и правильных путей избавления от них. Заложенные в буржуазных отношениях антагонизм, эксплуатацию, угнетение, нищету трудящихся она объявляла естественными и неизбежными. Некоторые ее представители даже признавали эти явления всего только кажущимися и пытались их устранить чисто формальными доводами.

По мере того как капиталистические противоречия неуклонно обострялись, а буржуазия, утверждаясь, становилась все более реакционной, шел процесс вульгаризации классической политической экономии. Маркс разъяснял, что сначала экономические отношения позволяли ученым заниматься исследованием беспристрастно. Затем в обществе возникли обстоятельства, уже не допускавшие такой беспристрастности в рамках буржуазного кругозора. Поскольку классическая политическая экономия рассматривает капитализм как лучшую и конечную форму способа производства, она может оставаться научной лишь до тех пор, пока капиталистические противоречия и обусловленная ими классовая борьба находятся в скрытом состоянии, обнаруживаются лишь в единичных фактах. Когда же противоречия и борьба приняли ярко выраженные, угрожающие формы, пробил смертный час для научной буржуазной политической экономии. «Отныне дело шло уже не о том, правильна или неправильна та или другая теорема, а о том, полезна она для капитала или вредна, удобна или неудобна, согласуется с полицейскими соображениями или нет. Бескорыстное исследование уступает место сражениям наемных писак, беспристрастные научные изыскания заменяются предвзятой, угодливой апологетикой»[7]. Практические интересы буржуазии совершенно оттесняют на задний план научный анализ.

Дальнейшее подлинно научное развитие экономической теории стало возможно только вне рамок буржуазного кругозора, т.е. на пролетарской, социалистической, коммунистической основе. Это и сделали Маркс с Энгельсом, использовав, переработав все ценное из добытого классической буржуазной политической экономией. В результате такого использования, переработки и дальнейших глубоких, всесторонних научных исследований капиталистического способа производства образовалось экономическое учение марксизма как его вторая составная часть.