Начало религиозной проповеди мухаммада

 

Участие в ремонте Ка'бы было, несомненно, самым большим событием в общественной жизни Мухаммада. За ним потекли размеренные будни: Мухаммад торговал, выдавал замуж дочерей. Старшая, Зайнаб, вышла замуж за своего троюродного брата (двоюродного племянника матери) Лакита (который в арабских источниках обычно именуется по кунье, Абу-л-Ас), две следующие, Рукаййа и Умм Кулсум, — за двоюродных братьев отца, сыновей Абдал'узза (Абу Лахаб). Дома остались только Зайд и маленькая дочь Фатима. Поэтому Мухаммад охотно взял на воспитание сына совершенно разорившегося Абу Талиба, Али, который мог заполнить в сердце пустоту, образовавшуюся после смерти ал-Касима.

 

Мухаммад не мог похвастаться большими жизненными успехами: коммерческого таланта у него не было, и капитал жены он не сумел приумножить, приходилось, наверное, иметь дело и с заимодавцами, дравшими за ссуду большой процент. Не отличался он ни красноречием, ни поэтическим даром, ценившимися в то время [+83]. А главное, он был одинок, без братьев и сестер, всегда несколько чужой всем окружающим. Любовь Хадиджи не могла возместить ему этот недостаток за пределами дома, в кругу сверстников. Конечно, тяжело переживал он и отсутствие сыновей, поднимавших авторитет мужчины в обществе. Усыновление Зайда было жестом отчаяния.

 

Ощущение своей неполноценности в этом обществе, неприкаянности, постоянной ущемленности накапливало в его душе смутное недовольство, состояние внутренней напряженности.

 

Пищу для размышлений могли дать Мухаммеду беседы с двоюродным братом Хадиджи, Варакой б. Науфалем, который «знал Писание», «жил по Писанию» или даже исповедовал христианство [+84]. Вряд ли его теологические познания были сколько-нибудь основательны; скорее всего, они состояли из некоторых идей христианского учения, почерпнутых у гонимых проповедников еретических учений [+85], искавших убежище в Аравии, подальше от служителей официальных церквей. От Вараки Мухаммад мог получить представление о воздаянии в потустороннем мире за грехи, о Страшном суде, который вот-вот наступит (а это представление характерно как раз для гонимых учений) и к которому надо готовить себя, очищаясь от скверны. Главное же, Мухаммад мог ознакомиться с представлением о всемогущем боге, единственном вседержителе.

 

Варака был ближайшим, наиболее доступным, но не единственным источником сведений о христианской концепции монотеизма. Историки ислама сообщают о нескольких встречах с христианскими монахами и проповедниками. Конечно, рассказы о некоторых из них, демонстрирующие изначальную избранность Мухаммада, с угадыванием пророка в двенадцатилетнем мальчике — несомненные легенды, но, по крайней мере, две встречи, упоминаемые средневековыми источниками, не несут черт легенды и сугубой тенденциозности [+86]. Естественно предполагать, что они не были единственными.

 

Наконец, в Мекке и других центрах Аравии были представители неопределенного монотеизма, называвшиеся ханифами, внешним отличием которых был отказ от жертвоприношений идолам и употребления в пищу мяса жертвенных животных [+87]. Ничего более конкретного об их взглядах мы не знаем.

 

Мухаммад стал уединяться в пещере на горе Хира, около которой, по мекканскому обычаю, благочестивцы или люди, которым предстояло принять важное решение, проводили несколько дней в посте и размышлениях и кормили бедняков, прежде чем, очистившись, таким образом, совершить обход Ка'бы [+88].

 

Постоянное нервное напряжение, уединение в пещере, пост привели к появлению у Мухаммада целенаправленных галлюцинаций. Этот исходный момент в истории рождения ислама, по существу, никем не анализировался с объективных материалистических позиций. Для верующих мусульман откровение, данное Мухаммаду, есть непреложная истина, не требующая никакого анализа. Европейские исследователи либо принимали его как данный факт, не углубляясь в механизм появления новой религии, казалось бы, из ничего, либо пытались объяснить болезненной психикой Мухаммада, в частности эпилепсией.

 

Эта концепция, выдвинутая в середине прошлого века А… Шпренгером и повторенная затем во втором издании «Истории Корана» Т. Нёльдеке [+89], ныне отвергается большинством исламоведов. Ее противники замечают, что Мухаммад по нервной конституции и крепкому здоровью, сохранившемуся до преклонных лет, не мог быть эпилептиком [+90]. Но попытки объяснить это явление абсолютно материальными причинами, лежащими вне сознания субъекта, также не представляются достаточно убедительными. Так, голландский арабист М. Я. де Гуе считал, что видение Мухаммада было миражем, подобным «Брокенскому привидению», и это мнение было поддержано В. В. Бартольдом [+91]. Другие искали причину видений в употреблении галлюциногенных снадобий [+92].

 

Советские исламоведы вообще обходили этот скользкий вопрос, полагая, что признание существования каких-то видений у основателя ислама может показаться отходом от атеистических позиций [+93]. Между тем самое любопытное, самое важное в данном случае — исследование механизма рождения нового религиозного учения, не истории формирования догматики и религиозных институтов, а первого толчка, который заряжает проповедника той неотразимой силой убежденности, которая ведет за ним огромные массы людей, не требующих никаких логических доказательств правоты нового учения.

 

Во всех мнениях, высказанных до сих пор, есть доля истины: не исключено, что Мухаммад обладал повышенной возбудимостью, эпилептоидностью, близкой к эпилепсии, возможно, что в каких-то случаях экстатические состояния вызывались специальным аутотренингом (хотя этого понятия тогда не существовало) и даже употреблением каких-то трав (однако это, по нашему мнению, маловероятно, что мы постараемся показать в следующих главах), не исключено, что Мухаммад оказался под впечатлением какого-то оптического обмана, но все это лишь условия, которые могли подтолкнуть процессы, которые происходили в сознании самого Мухаммада.

 

Слуховые, зрительные и даже осязательные галлюцинации случаются не только у больных людей. Вероятно, каждому из нас приходилось хоть раз в жизни услышать, как его кто-то окликает, когда никого рядом нет. Для этого не надо иметь больное воображение. Наши органы чувств непрерывно подают сигналы мозгу, и среди них сигналы ложные, особенно когда количество внешних раздражителей резко сокращается по сравнению с нормой. Опыты длительного пребывания в сурдокамере или в глубокой пещере в полной темноте и тишине при постоянной температуре доказывают возможность возникновения сильных ложных сигналов органов чувств, которые могут быть восприняты за истинные, дело лишь в степени критичности сознания индивидуума.

 

Нервное напряжение, в котором, видимо, находился в этот период Мухаммад, голодание, отрешенность от внешнего мира в пещере создавали великолепные условия для галлюцинаций любого рода. Степень их яркости зависела от состояния его нервной системы, а готовность к соответствующему их восприятию была налицо.

 

О характере видений, внушивших Мухаммаду мысль о пророческой миссии, мы можем судить по свидетельствам двух родов: это несколько стихов (айатов) Корана, появившихся под непосредственным впечатлением видений, и более поздние рассказы Мухаммада, интерпретировавшего виденное в духе более поздних представлений его самого и его слушателей, передававших потом эти рассказы.

 

В Коране первое видение описывается следующим образом: «(6).. вот он воздвигся (7) и был на самом краю неба, (8) потом приблизился и спустился, (9) и был он на расстоянии двух луков или ближе… (13) И видел он [*1] его при другом нисхождении (14) у самой крайней ююбы [+94], (15) около которой сад укрывающий [+95], (16) когда закрывало эту ююбу то, что закрывало» [+96] [Кор., пер., III] [*2].

 

В рассказах появляется определенность, которой явно не было на первом этапе: во сне Мухаммаду сразу является архангел Гавриил (Джабраил), не упоминаемый в ранней части Корана, и велит читать по свитку, который принес с собой, а затем, когда Мухаммад, проснувшись, выходит бродить по горам и ущельям, голос с неба поясняет происшедшее: «О Мухаммад! Ты — посланник Аллаха, а я — Джабраил». Подняв голову, Мухаммад видит на небе гигантскую фигуру Джабраила [+97].

 

Насколько можно реконструировать ход событий по воспоминаниям близких к Мухаммаду людей, все началось с того, что, бродя в раздумье в окрестностях города, он услышал, как его окликают: «Эй, Мухаммад!» Оглянувшись и никого не увидев, он испугался и побежал домой [+98]. Даже современному человеку бывает в таких случаях неприятно, а арабы того времени твердо знали, что окликает человека в пустынных местах шайтан, и неизвестно, какая беда может приключиться после этого. В другой раз, может быть после видения, он, дрожа от ужаса, просил закутать его в покрывало, чтобы укрыться, избавиться от кошмара [+99].

 

Впрочем, даже сподвижники Мухаммада не ручались за то, что ему были явлены видения, свидетельствующие о пророческой миссии. Известный знаток хадисов ал-Хасан ал-Басри (642–728) спросил как-то одного из сподвижников Мухаммада: «Было ли дано посланнику Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, узреть видение пророчества?» Тот ответил: «Аллах лучше знает, но какой-то свет он видел» [+100].

 

Словом, первые симптомы будущего пророчества были не столь очевидны и ярки, как представила их позже мусульманская традиция, — какие-то голоса, неопределенные зрительные галлюцинации, какой-то свет, который потом стал интерпретироваться как фигура ангела или архангела, а то и самого Аллаха. Если бы Мухаммад действительно воспринял внутренним слухом слова: «Ты — пророк», то вряд ли испытывал бы какие-то сомнения. Убеждение, что необычные явления, происходящие с ним, суть знаки пророческой миссии, пришло к Мухаммаду не сразу, и, вероятно, немалую роль сыграло мнение Вараки, к которому Хадиджа обращалась за советом по поводу происходившего с ее мужем [+101].

 

Скорее всего после этого в голове Мухаммада стали складываться первые рифмованные фразы торжественной речи. Появление организованной ритмической или рифмованной речи словно из ничего всем народам древности казалось чудом, результатом воздействия могущественной силы, завладевшей человеком и внушающей ему эту небывалую, недоступную другим речь. В Аравии, как мы знаем, посредником между миром людей и миром могущественных таинственных сил считался шайтан, а поэт — ша'ир («ведун») — представлялся рупором этих сил, родным братом прорицателя-кахина.

 

Для Мухаммада, до того момента не обладавшего поэтическим даром, сложение первых необычных фраз, настойчиво звучавших в голове, само по себе было потрясением, свидетельством влияния сверхъестественных сил. По словам самого Мухаммада, первые фразы Корана явились ему во сне, когда некто (отождествленный потом с Джабраилом) со свитком в руках велел: «Читай!» Мухаммад трижды отказывался, но, принуждаемый силой, наконец прочел написанное. «Когда я проснулся, то эти слова были словно записаны в моем сердце» [+102].

 

В этом эпизоде нет ничего сверхъестественного: хорошо известно, что у людей, мозг которых неотступно занят какой-то проблемой, решение иногда приходит во сне, а композиторы и наяву нередко слышат новую музыку (С. В. Рахманинов, например, слышал новую музыку так отчетливо, будто ее кто-то проигрывал на рояле, и ему только оставалось ее записать и оркестровать). Видимо, и у Мухаммада текст проповедей рождался в звуковой форме и воспринимался как диктуемый.

 

Все же следует учитывать и то, что часть текстов складывалась во время припадков, когда Мухаммад бледнел, трясся, обливался потом, на губах появлялась пена и руки судорожно выворачивались [+103]. Эти припадки в глазах окружающих были проявлениями особого состояния восприятия откровения. Считать, как полагал Аренс, что такие состояния вызывались возбуждающими травами, невозможно, так как они возникали непроизвольно и в неожиданных ситуациях [+104].

 

Мусульманские биографы Мухаммада и историки Корана расходились в том, какие разделы его самые ранние. Общепринято считать ими начало 96-й суры: «(1) Читай! Во имя господа твоего, который сотворил, (2) сотворил человека из сгустка. (3) Читай! Ведь господь твой щедрейший, (4) который научил каламом [*3] (5) научил человека тому, чего он не знал. (6) Но нет! Человек восстает, (7) оттого что видит себя разбогатевшим».

 

Европейские исследователи, следуя за традицией, обычно также называют эту суру первой, хотя и оговаривают существование других мнений [+105].

 

Если принять на веру рассказ о начале Корана, прочитанном во сне, то нельзя не признать странным, что самые первые слова, сложившиеся ли в голове Мухаммада или, как считают верующие, данные в откровении, словно вырваны откуда-то: «Ведь господь твой щедрейший, который научил каламом…» Гораздо естественнее как начальные звучат слова 74-й суры: «(1) О закутанный [в плащ]! (2) Встань и увещевай! (3) И господа твоего возвеличивай! (4) И одежды свои очисть! (5) И скверны беги! (6) И не оказывай благодеяния ради многократного [воздаяния]! (7) И ради господа твоего терпи!» [+106].

 

Независимо от того, какой из двух текстов старше, оба следует признать неподходящими для публичной проповеди. Это скорее своеобразная визитная карточка, которую можно предъявить для удостоверения подлинности пророчества. По-видимому, в Коране не сохранились те фразы, с которыми Мухаммад впервые обратился к своим последователям. Круг первых слушателей был ничтожен, никаких воспоминаний участников первых собраний не сохранилось; все, что потом передавалось потомству, относится к более позднему этапу, когда вокруг Мухаммада сложилась группа из 40–50 последователей, а повторявшиеся проповеди приобрели более систематизированный и обработанный вид. Менялось и восприятие самим Мухаммедом своих первых экстатических видений.

 

Попробуем представить в самых общих чертах, что проповедовал Мухаммад своим первым последователям. Три темы господствуют в старейших сурах: всемогущество бога (который именуется неопределенным рабб — «господь»), необходимость быть покорным и за все благодарным ему; близость Судного дня, до которого надо успеть очиститься от грехов; одна из главных добродетелей — помощь ближним. Проповеди этого периода резко выделяются среди остальных своей страстностью и поэтичностью, чувствуется, что они произносились на высоком эмоциональном накале. Мы приведем лишь одну суру, 77-ю, которая дает представление о характере и тематике проповеди: «(1) Клянусь посылаемыми поочередно, (2) и бурями бурными, (3) и веяньями веющими, (4) и розно различающими, (5) и грозно напоминающими, (6) прощающими и увещающими! (7) Ведь обещанное сбудется! (8) И вот — звезды исчезнут. (9) И вот — небеса треснут. (10) И вот — горы развеются. (11) И вот — посланникам будет указано, (12) до какого дня отложено. (13) До дня различения! (14) Что объяснит тебе, каков день различения? (15) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (16) Разве не погубили мы первых? (17) А за ними отправим последних. (18) Так поступаем мы с грешниками! (19) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (20) Разве не творим мы вас из влаги презренной, (21) помещая в укрытие надежное (22) до срока предопределенного? (23) Мы предопределили, и как хороши предопределяющие! (24) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (25) Разве не сделали мы землю вмещающей (26) и живых и мертвых, (27) и воздвигли прочные возвышающиеся, и напоили вас пресной водой? (28) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (29) Ступайте к тому, что вы называли ложью! (30) Ступайте к тени с тремя ветвями, (31) которая не затеняет и не спасает от пламени. (32) А оно бросает искры, [огромные], как замки, (33) как желтые верблюды. (34) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (35) Это — день, когда они не станут говорить. (36) И не позволят им оправдаться. (37) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (38) Это — день разделенья. Собрали мы вас и тех, кто был прежде. (39) И если есть у вас хитрость — исхитритесь! (40) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (41) А богобоязненные — в тени и среди источников (42) и плодов, какие пожелают. (43) Ешьте и пейте на здоровье за то, что вы делали. (44) Вот так-то мы награждаем добродетельных! (45) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (46) Ешьте и наслаждайтесь немного, ведь вы — грешники. (47) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (48) Когда им говорят: „Кладите поклон!" — они не кланяются. (49) Горе в тот день обвиняющим во лжи! (50) В какой еще рассказ вы после этого поверите?»

 

Во многих сурах этого периода звучат призыв к благотворительности, помощи ближним, поношение жадных богачей, которые надеются, что богатство спасет их от наказания: «(1) Горе всякому хулителю, поносителю, (2) который собрал богатство и сосчитал его! (3) Полагает он, что богатство сделает его вечным. (4) Так нет же! Будет ввергнут он в сокрушилище. (5) Как постичь тебе, что такое сокрушилище? (6) Это — огонь Аллаха пламенеющий, (7) который вздымается над сердцами. (8) Он над ними сомкнут (9) на колоннах вытянутых» [Кор., пер., CIV].

 

Спастись от адского пламени могут только люди, уверовавшие в Аллаха и следующие за его посланником, — мусульмане (муслим — «отдавший себя»). Им обеспечено вечное блаженство. В этой проповеди несомненно влияние христианских идей о воздаянии за грехи и вознаграждении за благочестие. Возможно, что и на форму самих проповедей повлияли христианские образцы [+107].

 

Характерно, что Мухаммад еще не говорит о единственности своего бога и не выступает против многобожия и идолопоклонства. Видимо, поклонение этому «господу» еще не выделилось в его сознании из общего круга религиозных представлений курайшитов. Его бог был могущественным владыкой Ка'бы, известным всем и без того, и не требовалось никаких особых разъяснений.

 

Коранические тексты этого периода не содержат никаких предписаний относительно обряда молитвы, числа молитв и т. д. Предписания такого рода исходили от самого Мухаммада. Не отказываясь от традиционной формы поклонения Ка'бе, Мухаммад ввел новую, незнакомую для арабов форму изъявления покорности Аллаху: цикл последовательных поз благоговения с произнесением соответствующих сакральных выражений («Хвала Аллаху», «Аллах велик» и т. д.), набор которых для того времени неизвестен, так как важнейшая часть установившейся позже молитвы — чтение «Открывающей» суры (Фатихи) — тогда отсутствовала. Цикл молитвенных поз, завершавшийся простиранием в земном поклоне, назывался рак'ат. Эта невиданная поза унижения возмущала мекканцев. Именно об этом поклоне, который не желают совершать гордецы, не покоряющиеся Аллаху, и говорится в конце процитированной нами 77-й суры. Утренняя и вечерняя молитвы состояли каждая из двух рак'атов.

 

Что послужило Мухаммаду примером при введении такой формы молитвы, мы не знаем; возможно, что земной поклон был также заимствован у христиан, а позы адорации (почитания), предшествующие ему, — из йеменской культовой обрядности (?).

 

Сначала участникам молений Мухаммада были только члены его семьи: Хадиджа, Зайд б. ал-Хариса да маленький Али, которого шиитские историки называли третьим человеком, принявшим ислам, хотя 7—9-летний мальчик вряд ли мог разобраться в происходившем. Через некоторое время к ним присоединились Абу Бакр (языческое имя которого позже было заменено благочестивым Абдаллах — «раб Аллаха») [+108], богатый купец из рода тайм на два-три года моложе Мухаммада, Абдаррахман б. Ауф, претендовавший на то, что он, а не Абу Бакр был третьим, Джа'фар б. Абу Талиб, брат Али и двоюродный брат Мухаммада, и еще несколько человек из разных родов. Когда число последователей (считая только мужчин) достигло 30–32 человек, молитвенные собрания были перенесены в дом ал-Аркама б. Абу-л-Аркама, молодого человека из рода махзум, расположенный на склоне холма ас-Сафа [+109].

 

Это событие стало определенной вехой в истории распространения ислама. Арабские источники разделяют по нему лиц, которые приняли ислам, на тех, кто сделал это «до прихода Мухаммада в дом ал-Аркама», «в доме ал-Аркама» и «после дома ал-Аркама», что позволяет нам представить состав группы первых последователей ислама. Больше всех было, естественно, представителей рода Абдманафа — 8 человек, затем следовали: зухра — 5 человек, джумах — 4 человека, тайм и ади — по 3 человека, амир и махзум — по 2 человека и по одному человеку из родов сахм, асад и харис. Это показывает, что принятие ислама не зависело от союзнических уз между родами (если не считать того, что наибольшее число последователей за пределами рода абдманаф дал род зухра, поддерживавший самые близкие отношения с родом абдманаф). Исключение составляет соперничавший с абдманафом род абдаддар, из которого ни один человек не принял ислам на первом этапе.

 

Ибн Са'д характеризует первых мусульман как «молодежь» и «слабых» (т. е. не имеющих сильных родственников) [+110]. Однако было бы неверно считать, что социальная программа проповедей Мухаммада привлекала к нему социальные низы. Действительно, среди первых последователей Мухаммада наряду с родовитыми курайшитами были и их союзники (халифы), и бывшие рабы (мавали), но они принимали ислам не самостоятельно, а следуя за своими патронами; наряду с людьми скромного достатка — по крайней мере два состоятельных человека. Абу Бакр и Абдаррахман б. Ауф, и ряд молодых людей из богатых семей. С Ибн Са'дом можно без колебания согласиться в одном — первые мусульмане были молоды.

 

Слух о собраниях и проповедях в доме ал-Аркама быстро распространился по Мекке. Кое-кто, приходя из любопытства, сам присоединялся к последователям Мухаммада. Как рассказывал потом один из старых сподвижников Мухаммада, Аммар б. Йасир: «Я встретил Сухайба б. Синана у дверей дома ал-Аркама, когда в нем был посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует. Я спросил его: „Чего ты хочешь?" Он сказал: „А чего хочешь ты?" Я ему ответил: „Хочу войти к Мухаммаду и послушать его речь". Он мне сказал: „И я хочу". Он (Мухаммад) предложил нам ислам, мы его приняли, пробыли весь день до вечера и потом вышли, таясь» [+111].

 

Хронология этого периода чрезвычайно шатка. Мусульманское предание утверждает, что откровение было дано Мухаммаду на сороковом году жизни 17 рамадана (рамадан как месяц ниспослания откровения подтверждается Кораном). Исходя из традиционной даты рождения Мухаммада, начало проповеди принято относить к 610 г. Затем три или четыре года проповедь велась тайно, но совершенно неясно, включается ли в этот срок проповедь в доме ал-Аркама, или тайной проповедью считается только то время, когда моления происходили в доме Мухаммада [+112]. На этом основании переход в дом ал-Аркама датируют 614 г. Уточнение этой даты и длительности периода тайной проповеди очень важно для понимания и хронологического определения значительной части мекканских сур Корана [+113].

 

Моления в доме ал-Аркама продолжались несколько лет, не привлекая к себе особого внимания и не вызывая протеста со стороны мекканской верхушки. По словам аз-Зухри (к сожалению, без ссылки на информаторов), «проповедовал посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, тайно и избегал идолов. Откликнулись на его призывы молодые и незначительные люди, и увеличилось число тех, кто поверил в него. А неверующим из знатных курайшитов не было ведомо, о чем он говорил, и когда он проходил мимо мест, где они сидели, то указывали на него и говорили: „Парень из сынов Абдалмутталиба, который говорит от [имени] неба". И так продолжалось, пока он не стал открыто поносить их богинь и говорить, что отцы их умерли в неверии и заблуждении и что они в огне» [+114].

 

За несколько лет проповедей в доме ал-Аркама число последователей увеличилось не более чем на полтора десятка мужчин и несколько женщин. Среди новообращенных можно отметить Мус'аба б. Умайра, первого представителя рода абдаддар среди мусульман. Этот избалованный матерью юноша, один из первых франтов Мекки, исповедовал ислам тайно от своих родственников. Но главным приобретением общины стал дядя (и почти ровесник) Мухаммада, Хамза б. Абдалмутталиб, который сначала вступился за племянника, обиженного махзумитом Амром б. Хишамом (больше известным по прозвищу, данному ему Мухаммадом, Абу Джахл — «отец глупости»), а затем объявил себя последователем Мухаммада. Вскоре после этого ислам принял Умар б. ал-Хаттаб, занимавший в Мекке высокий общественный пост посла курайшитов, человек с большим авторитетом, несмотря на свои тридцать лет, решительным характером и мощным телосложением. До него приняли ислам его старший брат Зайд и сестра с мужем. Умар оказался сороковым (или сорок пятым) мусульманином и последним, принявшим ислам в доме ал-Аркама.

 

После этого Мухаммад решился начать открытую, публичную проповедь. Он созвал курайшитов и объявил им со склона ас-Сафа. что является посланником Аллаха и призывает всех поклоняться единому богу. Проповедь не имела успеха. Родной дядя, свекор двух дочерей Мухаммеда, Абу Лахаб, выслушав его речь, сказал: «Только ради этого ты нас созвал?» — и ушел вместе с остальными [+115].

 

Отсутствие хотя бы приблизительной датировки мекканских сур Корана и составляющих их фрагментов, относящихся к разному времени и обстоятельствам, не позволяет сказать, с каким объемом выработанных представлений о новой вере Мухаммад начал открытую проповедь. Ясно лишь, что к этому времени безликое рабб, которое встречается в первых по времени произнесения тридцати сурах, дополняется или заменяется эпитетом ар-Рахман — «Всемилостивый» (или, как принято переводить, «милостивый»), который встречается в надписях из Южной Аравии и Пальмиры как обозначение верховного божества, а в христианских и иудаистских надписях — бога-отца и Яхве [+116]. Затем ар-Рахман превращается в эпитет единого бога, Аллаха, который уже существовал в пантеоне доисламских арабов. Мухаммаду даже пришлось специально разъяснять: «Скажи: „Призывайте Аллаха или призывайте ар-Рахмана, как бы вы ни звали, у него самые прекрасные имена"» [Кор., пер., XVII, 110].

 

Значительную детализацию приобретает описание райских наслаждений, ожидающих праведников: в тенистых садах прекрасные юноши будут разносить им вино, от которого нет похмелья, их будут развлекать полногрудые, большеглазые красавицы. Описание рая как вечного свадебного пира, возмещающего аскетам-праведникам все, от чего они воздерживались в дольней жизни, явно восходит к христианской монашеской литературе [+117].

 

Новым элементом по сравнению с первыми проповедями является апелляция к библейским сюжетам, которая прослеживается в словах Мухаммада еще в доме ал-Аркама [+118]. Но особенно широко истории о не признанных своими народами пророках разрабатываются с началом открытой проповеди, встретившей безразличное, а затем и враждебное отношение. Устрашение Судным днем и воскресением из мертвых вызывало насмешки мекканцев, практический ум которых не допускал возможности оживления истлевших тел. Скептически настроенные слушатели ехидно предлагали Мухаммаду оживить предков для доказательства связи со всемогущим богом [+119]. Ответы на эти насмешки составляют значительную часть Корана.

 

«Они сказали: „Разве, когда мы затеряемся в земле, то окажемся заново сотворенными?"» [Кор., пер., XXXII, 10/9]. «(12) Ты потрясен, а они издеваются (13) и, когда напомнишь им, не вспоминают. (14) А когда они видят знамение — насмехаются. (15) И сказали они: „Это все — явная одержимость [+120]. (16) Разве, когда мы умрем и будем прахом и костями, разве мы действительно возродимся? (17) Или наши древние предки?" (18) Скажи: "Да! И вы будете униженными"» [Кор., пер., XXXVII].

 

Возражая скептикам, Мухаммад ссылался на печальный пример древних народов, бесследно исчезнувших с липа земли за грехи: Аллах их предупреждал, они, как и курайшиты, не верили пророкам, насмехались над ними, и Аллах их уничтожил. Он перечисляет длинный ряд пророков: Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Муса (Моисей), Илйас (Илия), Лут (Лот), Йунус (Иона), Аййуб (Иов). К ним присоединяются персонажи арабских легенд: Худ, посланный к племени гигантов-адитов, Салих, посланный к племени самуд, Шу'айб, увещевавший народ Мадйана. Их пример совершенно очевиден — их разрушенные жилища стоят в Вади-л-Кура и других местах Аравии. Наконец, разрушение плотины в Саба (Мариб) и запустение некогда цветущих садов — разве не очевидный пример наказания грешников [+121]!

 

Мухаммад выказывает при этом знание многих библейских сюжетов, хотя и в очень своеобразном переложении, что заставляло некоторых исследователей считать, что они не заимствованы из Библии, а являются достоянием общесемитского мифологического фонда [+122]. Несомненно, что Библию Мухаммад не читал и не слышал в арабском переводе. Скорее всего это были переложения, слышанные из уст христианских проповедников или не слишком сведущих в Писании христиан и иудеев, которых было немало среди мекканских рабов и вольноотпущенников. Не исключено и эфиопское влияние. Возможно даже, что в окружении Мухаммада был какой-то конкретный человек, который служил источником этих сведений, так как противники Мухаммада явно указывали на кого-то как на источник вдохновения, о чем свидетельствует Коран: «Воистину, мы знаем, что они говорят: "Его поучает человек". Язык тех, на кого они намекают, неарабский, а это — чистый арабский язык» [Кор., пер., XVI, 103, 105].

 

Параллельно с уточнением места нового откровения, Корана, в ряду других Мухаммад осмысливает и свою миссию: каждому народу посылалось Писание на его родном языке. Коран— Писание, посланное специально арабам, последнее, наиболее совершенное откровение, а Мухаммад — последний пророк, наказание Аллаха будет последним, страшным судом. На вопросы, когда же он наступит, Мухаммад отвечал: «Я не несу иного, чем другие посланники [+123], и не знаю я, что будет сделано со мной и вами, я лишь следую за тем, что мне внушено, я только ясный увещеватель» [Кор., пер., XLVI, 9/8].

 

Главной фигурой среди пророков в этот период оказывается Муса, который впервые до Мухаммада получил Писание, скрижали завета. Рассказы о нем многократно повторяются с разной степенью подробности.

 

Претензии Мухаммада встать выше ветхозаветных пророков не слишком затрагивали самолюбие мекканской верхушки, его принимали за одержимого, назойливого, но не слишком вредного. Характерно, что большинство рода Абдалмутталиба не последовало за Мухаммадом даже на шестом году проповеди. После начала открытой пропаганды, за время, пока мекканская верхушка относилась к ней настороженно, но без открытой вражды, число мусульман, по крайней мере, удвоилось.

 

Считать это успехом было нельзя, но все же распространение влияния Мухаммада стало вызывать ее раздражение. Взрыв произошел, когда Мухаммад, обличая почтенных сограждан, стал утверждать, что их отцы и предки горят в адском пламени за свое неверие [+124].

 

Это вызвало откровенную враждебность и преследование мусульман. В описании этих гонений, несомненно, есть немало преувеличений и стремления всячески опорочить врагов ислама. Все же, видимо, открытые моления у Ка'бы пришлось прекратить и молиться небольшими группами в окрестных ущельях, но и здесь на мусульман иногда нападали, и происходили драки. Родители многих молодых людей запирали своих детей-мусульман и даже сажали на цепь. Особенно тяжело приходилось зависимым людям [+125]. В пылу борьбы пострадали и дочери Мухаммада, Рукаййа и Умм Кулсум, — Абу Лахаб заставил своих сыновей развестись с ними, и они вернулись в отцовский дом.

 

Как утверждают биографы Мухаммада, он предложил своим последователям спастись от преследований выездом в Эфиопию. Сначала туда выехала небольшая группа во главе с Усманом б. Аффаном. Но немного времени спустя Мухаммад решил пойти на компромисс с мекканцами и в одной из проповедей (сура LIII) объявил ал-Лат, ал-Уззу и Манат благородными предстательницами перед Аллахом. Это примирило с ним мекканцев, и они будто бы даже стали молиться вместе с Мухаммадом [+126]. Услышав об этом, эмигранты вернулись из Эфиопии. Затем Мухаммад раскаялся в своем компромиссе и объявил эту фразу наущением шайтана [+127]. Враждебность мекканцев еще более обострилась, и теперь уже около сотни мусульман, порвав с семьями, переехали в Эфиопию [+128].

 

Причина их отъезда, называемая мусульманскими историками, вполне правдоподобна и понятна, и все же возникают некоторые сомнения, была ли она единственной. Некоторые исследователи видят в ней проявление внутренних противоречий в общине [+129]. На это кроме всего прочего указывает и упорное нежелание части эмигрантов переехать к Мухаммаду в Медину, когда его положение там уже достаточно укрепилось. Хронология этих событий весьма противоречива. С одной стороны, говорится, что Умар был сороковым или сорок пятым мусульманином и принял ислам в зу-л-хиджжа шестого года пророчества [+130], т. е. в октябре 615 г. С другой стороны, утверждается, что первая группа эмигрантов выехала в раджабе пятого года [+131] (т. е. в апреле — мае 614 г.), вскоре после принятия Умаром ислама [+132]. Можно допустить, что первая датировка неверна и Умар принял ислам на год раньше. Но тогда это вступит в противоречие со сведениями о числе мусульман: к моменту принятия ислама Умаром их было чуть больше сорока, а уехало в Эфиопию по второму разу более 80 мужчин, следовательно, эти два события разделяет немалый промежуток времени. Это подтверждается сведениями ат-Табари, что Хамза и Умар приняли ислам после отъезда первой группы [+133].

 

То, что отъезд первой группы был именно попыткой переселения, доказывается разрывом родственных связей — возвращавшимся пришлось искать в Мекке покровителей из других родов [+134]. Отъезд второй группы мусульман, по-видимому, произошел уже после принятия ислама Умаром, т. е. в конце 615 г.

 

Среди уехавших оказались такие близкие Мухаммаду люди, как Джа'фар б. Абу Талиб и Рукаййа, которую он успел выдать за Усмана б. Аффана. В Мекке около гонимого пророка осталась небольшая группа наиболее преданных его последователей, которые закалились в гонениях и впоследствии составили надежное ядро общины.

 

События следующих двух — двух с половиной лет никак не расчленяются, рассказы о преследованиях горстки мусульман, о невольных отступничествах под давлением родни никак не датируются и не поддаются размещению даже в относительной последовательности. Выносить преследования Мухаммаду помогала поддержка главы рода, Абу Талиба, который хотя и не разделял убеждений племянника и сына, но и не считал возможным оставить их без покровительства. Неоднократные визиты к нему мекканской знати с просьбой или угомонить племянника, или отказать в покровительстве кончались безрезультатно. Наконец отцы города решились на крайнюю и небывалую меру: объявили бойкот хашимитам и подписали договор, по которому обязывались не иметь дела с хашимитами (не вступать с ними в браки, ничего им не продавать и ничего у них не покупать). Грамота была помещена для сохранения в Ка'бу [+135].

 

Судьбу хашимитов добровольно разделили бану ал-мутталиб. Те и другие оставили свои дома, находившиеся в разных районах города, и сконцентрировались на его юго-восточной окраине, около дома Абу Талиба [+136]. К ним присоединились некоторые мусульмане из других родов (например, махзумит Абу Салама б. Абдаласад, сын дочери Абу Талиба, вышедшей замуж за махзумита) [+137]. С другой стороны, не все хашимиты пошли на добровольное изгнание, вполне естественно, что Абу Лахаб остался на стороне противников Мухаммада.