Общественное произпсдггвй: методологический анализ

Когда речь идет о производстве, то всегда о производстве на определенной ступени общественного развития — о производстве общественных индивидов.

Производство вообще — это абстракция, но абстракция ра­зумная. [...] Определения, имеющие силу для производства во­обще, должны быть выделены именно для того, чтобы из-за един­ства, которое проистекает уже из того, что субъект, человече­ство, и объект природы, — одни и те же, не были забыты суще­ственные различия. В забвении этого заключается, например, вся мудрость современных экономистов, которые доказывают веч­ность и гармоничность существующих социальных отношений.

Там же. Т. 46. 4.1. С. 21.

Всякое производство есть присвоение индивидом предметов природы в рамках определенной формы общества и посредством нее. В этом смысле будет тавтологией сказать, что собственность (присвоение) есть условие производства. Смешно, однако, де­лать отсюда прыжок к определенной форме собственности, на­пример к частной собственности (что к тому же предполагало бы в качестве условия равным образом еще и противоположную форму — отсутствие собственности). История, наоборот, пока­зывает нам общую собственность (например, у индийцев, сла­вян, древних кельтов и т. д.) как более изначальную форму, — форму, которая еще долго играет значительную роль в виде об­щинной собственности.

Там же. С. 24.

Абстракция труда вообще есть не только мысленный резуль­тат некоторой конкретной совокупности видов труда. Безразли­чие к определенному виду труда соответствует такой форме об­щества, при которой индивиды с легкостью переходят от одного вида труда к другому и при которой данный определенный вид

труда является для них случайным и потому безразличным. Труд здесь, не только в категории, но и в реальной действительности, стал средством для создания богатства вообще и утратил ту сра-щенность, которая раньше существовала между определенными индивидами и определенными видами труда. Такое состояние в наиболее развитом виде имеет место в самой современной из су­ществующих форм буржуазного общества — в Соединенных Штатах.

Там же. С. 41.

Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны. Намеки же на более высокое у низших видов животных могут быть поня­ты только в том случае, если само это более высокое уже извес­тно. Буржуазная экономика дает нам, таким образом, ключ к античной и т. д. Однако вовсе не в том смысле, как это понима­ют экономисты, которые смазывают все исторические различия и во всех формах общества видят формы буржуазные. Можно понять оброк, десятину и т. д., если известна земельная рента, однако нельзя их отождествлять с последней.

Там же. С. 42.

Развитие материалистического понимания хотя бы на одном единственном историческом примере представляло собой науч­ную работу, требовавшую многолетних спокойных занятий, ибо ясно, что одними фразами тут ничего не сделаешь, что только при помощи большого, критически проверенного, в совершен­стве усвоенного исторического материала можно разрешить та­кую задачу.

Там же. Т. 13. С. 490-491, 492.

Маркс был и остается единственным человеком, который мог взять на себя труд высвободить из гегелевской логики то ядро, которое заключает в себе действительные открытия Гегеля в этой области, и восстановить диалектический метод, освобожденный от его идеалистических оболочек, в том простом виде, в котором он и становится единственно правильной формой развития мыс­ли. Выработку метода, который лежит в основе марксовой кри­тики политической экономии, мы считаем результатом, который по своему значению едва ли уступает основному материалисти­ческому воззрению.

Критику политической экономии, даже согласно выработан­ному методу, можно было проводить двояким образом: истори-

чески или логически. Так как в истории, как и в ее лпit,_Fai.?(».»«. отражении, развитие в общем и целом происходит также от про­стейших отношений к более сложным, то историческое развитие политико-экономической литературы давало естественную руко­водящую нить, которой могла придерживаться критика; при этом экономические категории в общем и целом появлялись бы в той же последовательности, как и в логическом развитии. Эта форма на первый взгляд имеет преимущество большей ясности, так как тут прослеживается действительное развитие, но на самом деле она была бы в лучшем случае только более популярной. История часто идет скачками и зигзагами, и если бы обязательно было следовать за ней повсюду, то пришлось бы не только поднять много материала незначительной важности, но и часто преры­вать ход мыслей. К тому же нельзя писать историю политичес­кой экономии без истории буржуазного общества, а это сделало бы работу бесконечной, так как отсутствует всякая подготови­тельная работа. Таким образом, единственно подходящим был логический метод исследования. Но этот метод в сущности явля­ется не чем иным, как тем же историческим методом, только освобожденным от исторической формы и от мешающих случай­ностей. С чего начинает история, с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять со­бой не что иное, как отражение исторического процесса в абст­рактной и теоретически последовательной форме; отражение ис­правленное, но исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный исторический процесс, причем каждый момент может рассматриваться в той точке его развития, где процесс достигает полной зрелости, своей классической формы. При этом методе мы исходим из первого и наиболее простого отношения, которое исторически, фактически находится перед нами, следовательно, в данном случае из первого экономического отношения, которое мы находим. Это отношение мы анализиру­ем. Уже самый факт, что это есть отношение, означает, что в нем есть две стороны, которые относятся друг к другу. Каждую из этих сторон мы рассматриваем отдельно; из этого вытекает харак­тер их отношения друг к другу, их взаимодействие. При этом об­наруживаются противоречия, которые требуют разрешения. [...]

Политическая экономия имеет дело не с вещами, а с отноше­ниями между людьми и в конечном счете между классами, но эти отношения всегда связаны с вещами и проявляются как вещи

Эта связь, о которой в отдельных случаях лишь догадывался тот или другой экономист, впервые была раскрыта Марксом во всем ее значении для всей политической экономии, и благодаря этому труднейшие вопросы он сделал такими простыми и ясными, что понять их смогут теперь даже буржуазные экономисты.

Там же. С. 496—498.

Диалектика

И вот мы снова вернулись к взгляду великих основателей греческой философии о том, что вся природа, начиная от мель­чайших частиц ее до величайших тел, начиная от песчинок и кон­чая солнцами, начиная от протистов и кончая человеком, нахо­дится в вечном возникновении и исчезновении, в непрерывном течении, в неустанном движении и изменении. С той только су­щественной разницей, что то, что у греков было гениальной до­гадкой, является у нас результатом строгого научного исследова­ния, основанного на опыте, и потому имеет гораздо более опре­деленную и ясную форму...

Там же. Т. 20. С. 354-355.

Вместе с человеком мы вступаем в область истории. И живот­ные имеют историю, именно историю своего происхождения и постепенного развития до своего теперешнего состояния. Но они являются пассивными объектами этой истории, а поскольку они сами принимают в ней участие, это происходит без их ведома и желания. Люди же, наоборот, чем больше они удаляются от животных в узком смысле слова, тем в большей мере они дела­ют свою историю сами, сознательно, и тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных последствий, неконт­ролируемых сил, и тем точнее соответствует исторический ре­зультат установленной заранее цели. Но если мы подойдем с этим масштабом к человеческой истории, даже к истории самых раз­витых народов современности, то мы найдем, что здесь все еще существует огромное несоответствие между поставленными себе целями и достигнутыми результатами, что продолжают преоб­ладать непредвиденные последствия, что неконтролируемые силы гораздо могущественнее, чем силы, приводимые в движение планомерно. И это не может быть иначе до тех пор, пока самая существенная историческая деятельность людей, та деятельность, которая подняла их от животного состояния до человеческого, которая образует материальную основу всех прочих видов их де-

ятельности, — производство, направленное на удовлетворение жизненных потребностей людей, т.е. в наше время обществен­ное производство, — особенно подчинена слепой игре не входя­щих в их намерения воздействий неконтролируемых сил и пока желаемая цель осуществляется здесь лишь в виде исключения, гораздо же чаще осуществляются прямо противоположные ей ре­зультаты. В самых передовых промышленных странах мы укро­тили силы природы и поставили их на службу человеку; благо­даря этому мы безмерно увеличили производство, так что теперь ребенок производит больше, чем раньше сотня взрослых людей.

Там же. С. 358—359.

Современное естествознание вынуждено было заимствовать у философии положение о неуничтожимости движения; без это­го положения естествознание теперь не может уже существовать. Но движение материи — это не одно только грубое механическое движение, не одно только перемещение; это — теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание. Говорить, будто ма­терия за все время своего бесконечного существования имела толь­ко единственный раз — и то на одно лишь мгновение по сравне­нию с вечностью ее существования — возможность дифференци­ровать свое движение и что до этого и после этого она навеки ограничена одним простым перемещением, — говорить это зна­чит утверждать, что материя смертна и движение преходяще. Неуничтожимость движения надо понимать не только в количе­ственном, но и в качественном смысле. Материя, чисто механи­ческое перемещение которой хотя и содержит в себе возможность превращения при благоприятных условиях в теплоту, электриче­ство, химическое действие, жизнь, но которая не в состоянии породить из самой себя эти условия, такая материя потерпела определенный ущерб в своем движении. Движение, которое поте­ряло способность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя и обладает еще возможностью, но не обладает уже действительностью и, таким образом, частично уничтожено. Но и то и другое немыслимо.

Там же. С 360—361.

Вся доступная нам природа образует некую систему, некую совокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая

атомом и даже частицей эфира, поскольку признается реальность последнего. В том обстоятельстве, что эти тела находятся во вза­имной связи, уже заключено то, что они воздействуют друг на друга, а это их взаимное воздействие друг на друга и есть именно движение. Уже здесь обнаруживается, что материя немыслима без движения. И если далее материя противостоит нам как нечто данное, как нечто несотворимое и неуничтожимое, то отсюда следует, что и движение несотворимо и неуничтожимо. Этот вывод стал неизбежным, лишь только люди познали вселенную как систему, как взаимную связь тел. А так как философия при­шла к этому задолго до того, как эта идея укрепилась в есте­ствознании, то понятно, почему философия сделала за целых двести лет до естествознания вывод о несотворимости и неунич­тожимое™ движения.

Там же. С. 392.

... история природы и человеческого общества — вот откуда абстрагируются законы диалектики. Они как раз не что иное, как наиболее общие законы обеих этих фаз исторического развития, а также самого мышления. По сути дела они сводятся к трем законам:

Закон перехода количества в качество и обратно.

Закон взаимного проникновения противоположностей.

Закон отрицания отрицания.

Там же. С. 384.

... у нас есть уверенность в том, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь ис­требит на Земле свой высший цвет — мыслящий дух, она долж­на будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в дру­гое время.

Там же. С. 363.