Ретроспективный анализ проблем истории Казахстана

2.1 Некоторые вопросы социально-экономического развития кочевого общества казахов

В западной литературе накоплен разнообразный фактический материал о социально-экономическом развитии дореволюционного Казахстана Значительная часть его обобщена, и осмыслена рядом западных историков в рамках буржуазной методологии уже в дореволюционный период. Об атнической территории, численности, занятиях, кочевое хозяйство, торговля, рыболовство, ремесло и расселении казахов в разное время писали немецкие историки М. Шнитцлер, М. Людвиг, Г. Крамер, Г. Благовещенский, англичане Е.Д. Морган, М.П. Прайс. Так, Г. Крамер, побывав в Верном, Аулие-Ате, Чимкенте, Иргизе, Казалинске и Туркестане в конце прошлого века, приводит данные о численности и этническом оставе населения этих городов, дает описание мавзолея Ахмеда Ясави. В дальнейших главах он подробно рассказывает о состоянии торговли, рыболовства, развитии земледелия, добывающей промышленности, полезных ископаемых края, о животноводстве в Кзылкумах, в районе Аральского моря, степях Эмбы. Внимание его привлекли также социальная организация казахского общества бии, тюленгуты, султаны, ханы и другие социальные категории [23, с. 60]. Отмечает, что казахи - приверженцы ислама суннитского толка, но они - не фанатики, указывает на сохранецие среди них пережитков шаманизма. О значительных объемах торговли в северных и восточных районах, пишет М. Прайс из одного только Петропавловска в Европейскую Россию, ежегодно вывозилось до 30 тыс. т. мяса. О развитии новых отраслей в Семиречье, приводившем к появлению торговцев, рабочих и других социальных категорий здесь, свидетельствует Л. Морган. По пути в Кульджу он побывал в Аягузе и вслед за Аткинсоном сообщил о полезных ископаемых Чингистау. В районе р. Тентек был в ауле зажиточного казаха Малайбека Султанова, описал кочевое хозяйство здешних казахов. Иностранцы широко осветили в своих трудах процесс урбанизации казахского общества, развитие земледелия, торговли, добывающей промышленности. Путешествия Д. Аббота по Мангышлаку и вдоль Яика, Джона Кохрейна, Г. Лансделла, Т. Аткинсона по восточным районам Казахстана, С. Грэхама по Семиречью, Ю. Скайлера и Я. Мак-Гахана по южному маршруту доставили разнообразные сведения о городской жизни, численности, национальном и социальном составе жителей Верного, Чимкента, Аулие-Аты, Копала, Аягуза, Усть-Каменогорска, Семипалатинска, Акмолинска, Гурьева, Уральска, об архитектурных памятниках в них [23, с. 61]. О городах, а поселениях Восточного Казахстана, полезных ископаемых и развитии горнорудной промышленности, пригодных для земледелия районах рассказывают авторы шеститомного сочинения «Живописное путешествие по Азии». В нем приводятся данные о численности рабочих, среди которых были и казахи. Серебряный рудник Змеиногорска, открытый в 1745 г., ежегодно давал до 600 пудов серебра, а Зыряновск до 500 золотоносного серебра. Земные богатства нового колониального края подвергались безжалостному разграблению, став одним из источников развивавшегося капитализма в России. Побывавшие в восточных районах Казахстана во второй половине ХIХ в. немецкие естествоиспытатели О. Финш и А. Брем писали: в зимнее время для работ в рудниках приезжали до 300-400 казахов. Они же сообщают, что в 1875 г. на Зыряновских рудниках было добыто 3,5 пудов золота, 50 пудов серебра и 15 тыс. пудов меди. Состояние горных промыслов и других отраслей экономики в дореволюционном Казахстане в конце XIX в. обследовал французский дипломат Клавдий Оланьон в книге «Сибирь и ее экономическая будущность» [23, с. 63]. Он убедительно описывает тяжелые условия работы в рудниках Казахстана, чудовищную эксплуатацию рабочих владельцами предприятий. Приведем отрывок из его книги: «Невыгодные гигиенические условия, полное лишение самого элементарного комфорта быстро разрушает здоровье и нравственный склад этих людей, которые часто еще к тому же подвержены страшной болезни. После этого неудивительно, что алкоголь является для них средством забвения; он составляет единственное наслаждение для этих несчастных и неразвитых людей, их высшее блаженство. Здесь не существует ни пенсионных касс, ни обществ взаимопомощи, ни страхования рабочих; рабочий, в случае расстройства здоровья, впадает вследствие этого в крайнюю бедность и присоединяется к полчищу нищих, бродяг и преступников. Выгодно выделяются рабочие из киргизов: они трезвее, терпеливее и нравственнее. Работа киргиза не так производительна, но он спокойнее и менее требователен; словом, киргизы более порядочные рабочие». В степной области Оланьон указывает на четыре группы золотоносных приисков: кокчетавская, усть-каменоторско-кокчетавская, курчумская, джаркентская. К. Оланьону известно участие рабочих-казахов в различных отраслях промышленности. В соледобывающей ее отрасли, указывает он, в основном работают казахи. Много места уделено в книге участию казахов в торговле. В Петропавловске и других городах Казахстана имелись агентства русских и иностранных торговых домов по закупке мяса, масла, животноводческого сырья. В Петропавловск в 1893 г. пригоняли для убоя 14 тыс. голов крупного рогатого скота, в 1899 г. - 53 тыс. голов, ежегодно привозили сюда 170-180 тыс. щтук лошадиных шкур. В западноевропейские страны из Петропавловска отправляли ежегодно до 1 млн. бараньих шкур. За козьими шкурами сюда и в Семипалатинск ежегодно приезжали комиссионеры из Парижа, Лейпцига, американских штатов [24, с. 11]. Таким образом, краткий обзор работ отдельных западных авторов XIX века, разнообразные сведения в них о социально-экономической жизни жителей Казахстана опровергают тезис о «застойности» и «незыблемости» кочевого общества, неподвластности его социальных и политических институтов внешним и внутренним факторам. Не выдерживают критики и утверждения буржуазных исследователей о «чистом» кочевничестве, «незнании» казахами земледелия, неспособности их стать профессиональными рабочими, земледельцами. Но одни подходили к этому вопросу с позиции идеализации «патриархального», кочевого образа жизни, а другие твердили, так будучи под влиянием европоцентристских концепций. Фр. Гелльвальд, указывал на ограниченность земледелия среди казахов, пытается объяснить это обстоятельство «глубоким отвращением кайсака к оседлой жизни». М.Э. Чаплика же вовсе отрицала развитие земледелия в степи: «кайсаки никогда не знали земледелие». Неверием в возможности народа порождено мнение Т. Аткинсона. Будучи в Верном, он писал: «Я не раз слышал разговоры о том, что Верный в будущем станет промышленным городом и в нем появятся текстильные фабрики, на которых будут трудиться киргизы. Насколько я знаю киргизов, никакая сила не может превратить этих кочевников в индустриальных рабочих. Их приверженность к кочевой жизни складывалась в течение столетий и столько же веков потребуется, чтобы изменить ее» [23, с. 61]. Однако подобного рода утверждения опровергаются большинством зарубежных исследователей дореволюционного Казахстана. Джон Уорделл точно указывает на очаги земледелия, численность рабочих-казахов в Центральном Казахстане. Казахи, - пишет он, - издавна знали земледелие, об этом свидетельствуют ирригационные сооружения вдоль рек Центрального Казахстана. О повсеместном развитии орошаемого земледелия в южных районах Казахстана рассказывают англичанин С. Грэхам, швейцарский ученый Н.А. Дингельштедт. К. Оланьон, говоря о том, что «киргизы с незапамятных времен вели полукочевую жизнь пастушеских народов», приводит данные о посевных площадях и сборе пшеницы в северных областях Казахстана. В 1897 г. в Акмолинской области было собрано 5 млн. 500 тыс., а в Семипалатинской - 3 млн. 500 тыс. пудов хлеба. В конце XIX - начале XX вв. о появлении во многих районах Казахстана новых социальных категорий «егинши-джатаков», казахов, работающих по найму стали писать многие западные авторы, побывавшие в Казахстане. «Совсем обедневшие киргизы… целыми сотнями работают на алтайских рудниках», - писали О. Финш и А. Брем в 80-х годах XIX в. [23, с. 65]. Тем не менее, в современной буржуазной литературе широко распространено мнение о том, что «кочевое общество» является неким субстантивным социальным организмом, развитием которого управляют свои специфические законы природы и исторического процесса. По представлениям сторонников такой теории, даже духовный, интеллектуальный мир кочевника выступает как явление, определяемое климатическими условиями; кочевничество несовместимо с культурой. Профессор Гейдельбергского университета Альфред Геттнер писал: кочевничество возникло «вследствие приспособления человека к сухим, безводным местностям, которые не пригодны для оседлого земледелия, а тем более для насаждения и развития настоящей культуры. Кроме охоты, здесь возможно лишь экстенсивное скотоводство, требующее кочевого образа жизни». Предшественник А. Геттнера - упомянутый выше Г. Гельмгольт также отказывает кочевнику быть субъектом истории. Его методология, опирающаяся лишь на географический фактор, порождает немало ошибок в определении роли кочевников в историческом процессе. «Сам кочевник не создает культуры, - пишет Г. Гельмгольт, но косвенным образом способствует ее прогрессу, уничтожая границы между различными странами и создавая мировые государства, бесконечный горизонт которых воскрешает идею о единстве человеческого рода даже там, где эта идея, казалось, совсем заглохла вследствие политической раздробленности и самодовольства» [23, с. 67]. Но приобщение кочевников к мировой культуре, по мнению автора, происходит путем завоеваний, слияний, миграций, под влиянием внешних факторов, а не является естественным результатом внутреннего развития. «В конечном результате, разумеется, всегда, оказывается, - пытается он подытожить, - что накопленный труд бесчисленных поколений, поскольку он воплотился в культуре, сильнее необузданной культуры кочевников; и даже самый дикий степной народ, в конце концов, вынужден склониться пред властью мысли и незаметным давлением высшей культуры» [23, с. 70]. Однако в отличие от многих дореволюционных авторов, Г. Гельмгольт считает, что «мирные сношения между оседлыми жителями и кочевниками», были «скорее правилом», чем исключением» в истории такого же мнения придерживается ряд современных историков. Но в целом буржуазные историки не смогли правильно определить те факторы, которые лежали в основе взаимоотношений оседлых и кочевых народов, большинство из них, в французский ученый Рене Груссе, английский историк и социолог Арнольд Тойнби, исходят из географического детерминизма. Р. Груссе посвятил этой проблеме ряд работ. В его «Истории Азии», выпущенной в 1921 г., имеются глава «Исламский Восток», карта расселения древних народов Востока. В четырехтомном сочинении «Цивилизация Востока» Китаю и Средней Азии посвящен третий том. Им написана также работа «Империя степей Аттила, Чингисхан, Тамерлан», «Монгольская империя». Они основаны на объяснении «периодических тюрко-монгольских нашествий» на оседлые земледельческие области лишь сменой погодных условий в степи, периодичностью засух и других стихийных бедствий. Между тем в буржуазной историографии эти работы Р. Груссе котируются весьма высоко. В целом, «закон» Р. Груссе, т.е. его теория «пульсирующих миграций» кочевников, прямой зависимости их массовых передвижений от состояния травостоя в степи, как и его философия истории кочевников и их взаимоотношений с соседними народами, базируется или, по крайней мере, очень схожа с концепцией Арнольда Тойнби, которая сжато, изложена в третьем томе его 12-томного «Исследования истории», проанализированном в статье И.Я. Златкина [24, с. 20]. По Тойнби, номадизм - это общество без истории, кочевые народы обречены на исчезновение. История человечества, по утверждению английского ученого, не поднимается по прямой линии прогресса, а предстает в виде ряда «цивилизаций». Последние создают и двигают великие люди; масса способна в лучшем случае на поверхностное и механическое подражание. Основой каждой «цивилизации» Тойнби считает религию, которая, дескать, и составляет содержание истории человечества. Таким образом, вся концепция «круговорота цивилизации» направлена против исторического материализма, в первую очередь, его основного положения о последовательном и поступательном развитиии человеческого общества. Опираясь на теории Р. Груссе, А. Тойнби, современные немарксистские историки пытаются по своему осмыслить узловые проблемы истории дореволюционного казахского общества. Так, в редакционном предисловии к статье ж. Фокс-Холмса, наряду с признанием высокого научного уровня трудов советских историков, говорится, что их ценность «затмевается политическими соображениями, которые требуют даже туманную и расплывчатую структуру казахского общества представить в жестких рамках марксисткой терминологии» [24, с. 21]. В статье «Феодализм в Казахстане. Некоторые трудности марксистской историографии», опубликованной в органе английских советологов - «Среднеазиатском обозрении» дается подробный обзор статьи В.Ф. Шахматова «Основные черты казахской патриархально-феодальной государственности»; его взгляды сопоставлены с выводами работ С.В. Юшкова, М.П. Вяткина, Т.М. Культелеева, Н.Т. Аполловой [24, с. 22]. По мнению рецензента, статья является характерным примером в стремлении советской историографии применить марксистскую периодизацию ко всем народам, «независимо от уровня их цивилизации и географического расселения». Американский советолог В. Рязановский также утверждает, что считать дореволюционное казахское общество патриархально-феодальным нет оснований, ибо у «казахов земля находилась в распоряжении родовых общин в качестве пастбища и ведения охоты». Такая оценка содержится и в статье А. Беннигсена «Туркестанцы», опубликованной в Гарвардской энциклопедии американских этнических групп [24, с. 5].

Ошибка буржуазных историков состоит в том, что они рассматривают роды и племена в казахском обществе, другие локальные объединения кочевников в качестве стабильных социальных организмов, вне времени и вне пространства. Они не учитывают, что социальные образования кочевников, роды и племена казахов, их внутренний строй исторически давным-давно не выражали сущности родового общества; коллективная форма владения пастбищами скрывала феодальную сущность его. Советскими историками доказано, что история «кочевого» казахского общества вполне объяснима действиями тех же общих закономерностей, которые лежат в основе развития всего человеческого общества. Но в тоже время необходимо избегать «искусственное сближение кочевой и оседло-земледельческой моделей общественного развития, предать забвению экологические, биологические и экономические аспекты проблемы кочевничества». «Труд, - указывает К. Маркс - есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой». В современной западной литературе продолжается процесс изучения и других аспектов социально-экономической жизни дореволюционного Казахстана. Материалы западной литературы, русских и китайских источников о народах Средней Азии и Казахстана были обобщены в обстоятельной работе преподавателя этнологии Оксфордского университета Мэри Чаплики «Тюрки Средней Азии», вышедшей в 1918 году [25, с. 40]. Ею использованы труды И. Бичурина, В.В. Радлова, В.В. Бартольда, Н.И. Гродекова. Масса фактических сведений и идей о происхождении казахского народа, об этнониме «казах», расселении тюркских племен и их миграции на огромном пространстве, о тамгах и уранах казахских родов, изменениях этнического состава населения со времени монгольского нашествия почерпнуть ею из работ английских, американских, финских и французских исследователей. Как и многие дореволюционные авторы утверждают, что «социальная структура казахов базируется на патриархальной системе». Отдельные суждения и сведения, приводимые М. Чапликой дублируют материалы книги Э. Паркера «Тысяча лет татар», в особенности IV главы «Империя западных тюрок» [25, с. 41]. В ней Паркер пытался выяснить этногенез казахов, описывал образ жизни, судопроизводство, вооружение племен, населявших территорию Казахстана. В свою очередь, с работой М.А. Чаплики перекликается сочинение Г. Гибби «Арабское завоевание Средней Азии». Но в отличие от предыдущих авторов, Гибби почти не знакома русскоязычная литература. Книга основана на материалах диссертации, защищенной им в 1921 г. в Лондонском университете на соискание ученой степени доктора искусств. Представляют интерес данные автора о древних тюркских племенах, образовании и территории Западно-Тюркского каганата, вторжении арабов в Среднюю Азию. Велись исследования отдельных племен и государственных образований на территории Казахстана в средние века: о кимаках, кыпчаках и их расселении В. Хеннигом, Г. Бэйли, П. Пеллио, карлукских племенах Б. Карлгреном, об этнониме некоторых племен, вошедших в состав Карлукского государства, о государстве Караханидов О. Прицаком и Р. Васмером. Э. Доблхофер сообщил о грамоте Тюркского кагана на «скифской письменности» к византийскому императору. Американский ученый М. Данлоп изложил историю Хазарского каганата, границы которого в X в. достигли северо-досточного побережья Каспия [25, с. 42]. По тому времени эти исследования явились значительным вкладом в зарубежное востоковедение. В 1912 г. Б. Шпулер выпустил монографию «Золотая Орда: монголы в России, 1223-1502 гг.», в которой излагается подробная генеалогия золотоордынских ханов». Основные тезисы: взаимопроникновение номадизма и оседлости, о первоначальной приспособляемости и конечной, совместимости, симбиозе кочевых структур Золотой Орды с оседлым обществом Руси. Эти же идеи были изложены Б. Шпулером в докладе на XIV Международном конгрессе исторических наук в Сан-Франциско в 1975 г. Изучению социальной структуры дореволюционного казахского общества посвящены книги сотрудника Иельского университета Альфреда Хадсона «Социальная структура казахов», сотрудника Корнелльского университета (США) Элизабет Бэкон «Средняя Азия под русским господством», немецкого ученого X, Шленгера «Изменения в социальной структуре Казахстана в русское, особенно в советское время» и ряд других публикаций. В последней из них прослежены социально-экономические и демографические процессы в структуре казахского общества, предпринята попытка выявления основных факторов, повлиявших на них. В опубликованной работе англичанина Джона Уоррделла «В Киргизских степях», который более подробно и наглядно описывает предметы материальной и духовной культуры народа. Уорделл пишет: «Несомненно, казахи очень музыкальный народ… Среди них и немало мастеров ювелирных, ткацких и кожаных изделий с прекрасным вкусом» [26, с. 14]. Англичанин детально описывает одежды людей, принадлежащих к разным социальным группам казахского общества технологию приготовления различных видов пищи (бауырсак, айран, кумыс, казы, карта, их лечебные свойства), свадебный церемониал, похоронные обряды, спортивные и другие национальные игры, музыкальные инструменты. Казахские женщины, указывает автор, готовят около 30 видов молочных продуктов; отмечает отсутствие религиозного фанатизма у казахов. В отличие от англичанина, Э. Бэкон идеализирует дореволюционное общество казахов, отмечая, его лишь «патриархальный» характер, не видя в нем социальных противоречий. Подобный методологический изъян присущ и указанной работе А. Хадсона, которого при ее написании консультировали Г. Вернадский и Э. Бэкон. Попытки обосновать «патриархальный» характер казахского общества были предприняты профессором Индианского университета Валентином Рязановским. В его книге «Обычное право кочевых племен Сибири» имеется раздел «Юридические обычаи киргизов», где он пишет: «Основным источником киргизского права являются степные обычаи… В основе их социальных отношений лежал патриархальный родовой порядок, административное и судебное производство было основано на родоплеменных принципах» [26, с. 13]. Автор подвергает анализу свод законов хана Тауке «Жеті Жаргы», царское судопроизводство, перечисляет роды трех казахских жузов, указывает численность казахов. Свое исследование он заканчивает выводами об отсутствии права частной собственности, слабой государственной власти у, казахов-кочевников, сохранении родового порядка вплоть до 1917 г. По его мнению, кочевое общество несовместимо с частной собственностью на землю, классами и классовой борьбой: «Частное право на недвижимость возникает у казахов с переходом к полуоседлой и оседлой жизни». Достижения, пробелы и методологическая ограниченность буржуазной исторической и этнографической наук в изучении проблем этногенеза казахского народа, эволюции родоплеменной структуры общества и социальных отношений получили отражение в обобщающих исследованиях профессора Индианского университета Лоуренса Крадера. Преимущественное внимание при изучении общественных отношений в дореволюционном Казахстане он обращает на патриархальные устои, жизнеспособность родоплеменных институтов подчеркивает их «живучесть» и в советское время. Одна из первых работ ученого называлась. «Этнонимы «казаха». Приводя разные точки дореволюционных и советских авторов по проблеме этимологии и этнического содержания слова «казах», автор обращает внимание на известия русских летописей о казахах. Вслед за этой работой Крадер завершил исследование темы, осуществляемой по инициативе и поддержке Дальневосточного института Вашингтонского университета и Русского исследовательского центра Гарвардского университета. В процессе сбора материалов автор посетил Казахстан и консультировался у специалистов. Эта работа его называется «Социальная организация монголо-тюркских кочевников», к ней приложена большая библиография на 20 страницах. Она основана на значительном, разнообразном материале и использовании сравнительного метода изучения родственных народов; автор пытается в ней выделить общность и отличия в структуре родовых отношений, культурных взаимосвязях, общественной организации тюрко-монгольских народностей [27, с. 34]. В другой своей работе «Народы Средней Азии» Л. Крадер рассмотрел образование казахской народности, дал географическое описание казахских земель, изложил на основе трудов дореволюционных и советских авторов некоторые вопросы истории Казахстана до 1917 г. По вопросам этногенеза казахов привлечены сочинения Ч. Валиханова и В.В. Вельяминова-Зернова, А. Самойловича. Им опубликована статья о принципах и структуре организации общества у азиатских степных кочевников-скотоводов. Во всех указанных публикациях Крадера имеются специальные главы о казахах, где излагаются вопросы формирования этнической территории, о времени и причинах разделения их на три жуза, мифы о происхождении тюркских народов. «Основная задача исследования… состоит в том, чтобы продемонстрировать в каких экономических и экологических районах развивалась социальная и политическая организация кочевых обществ, подчиненная одним и тем же принципам» [27, с. 35]. Но приводимые Крадером факторы образования родов и племен, государственности у кочевников вызывают серьезные возражения. Он, рассматривая клан в качестве политико-военного объединения, утверждает: в результате торговли, набегов, завоевания и миграции старшая линия по генеалогическому древу отделяется от младшей по происхождению, старшие овладевают властью. И образуется государство, основанное на принципах родства. В связи с этим происходит разделение на две кости («белую» и «черную»), в частности у казахов» [27, с. 36]. Иными словами, основным Инструментом раскрытия структуры и исторического соотношения локальных подразделений тех или иных тюрко - и монголоязычных народов служит метод генеалогической реконструкции, довольно слабо увязанный с историко-социологическим подходом к изучаемым явлениям. Подобный метод имеет существенные изъяны, он не может быть приемлемым для историков-марксистов. Исходная позиция их, как известно, состоит в том, что они рассматривают развитие общества не как естественно-исторический, процесс развития и смены общественно-экономических формаций, из которых каждая выступает качественно особой социологической моделью, «особым социальным организмом, имеющим особые законы своего зарождения, функционирования и перехода в высшую форму, превращения в другой социальный организм» [28, с. 105]. Несмотря на обширность и многоплановость историко-этнографических сочинений американских ученых, исследования в этом направлении продолжались и в других западных странах. По средневековой истории Средней Азии опубликованы работы бывшего генерального консула Англии в Мешхеде, впоследствии сотрудника Среднеазиатского исследовательского центра Хьюберта Эванса. Сотрудник Лондонского университета Ширин Акинер в своей книге «Исламские народы Средней Азии» попытался проследить этногенез и основные этапы истории казахов, половозрастную структуру населения, этническую композицию, степень урбанизации. Западногерманский остфоршер Эмануил Саркисянц в «Истории восточных народов России до 1917 года» изложил историю образования первых казахских ханств, их взаимоотношения с соседними народами при Касым-хане, Тахире, Хаккназаре, образование казахских жузов, их племенной состав и расположение, усилия хана Тауке, стремившегося создать независимое, централизованное государство казахов [28, с. 106]. Историко-этнографическое изучение народов Средней Азии и Казахстана в последнее время оживилось в скандинавских странах. В частности, сотрудник Национального музея Копенгагена Каре Матиасе он опубликовал статью «Этнические группы в Советской Средней Азии» в научном сборнике «Советская Средняя Азия», составляющем материалы конференции в Оксболе (Дания). В своей краткой информации об этногенезе казахов, этимологии и этническом содержании термина «казах» автор опирается на исследования профессора Оле Олуфсена, руководителя датской экспедиции в 1876 и 1899 годах, а также на материалы третьей датской экспедиции. В сборнике имеются рисунки, иллюстрирующие быт казахов. Новейшие достижения историков в области изучения общеисторических закономерностей развития контактов между номадами и оседлыми земледельцами древних цивилизаций, социальной организации кочевых обществ были подытожены на советско-французском симпозиуме, состоявшемся в Алма-Ате в октябер 1987 г. [29, с. 10]. В работе симпозиума приняла участие группа французских специалистов во главе с профессором А.П. Франкфором. Внимание Ж.П. Дигара привлекла, в частности, полемика, развернувшаяся вокруг концепции Б. Владимирцова, для которого «социальный режим» монголов представляется путем оригинальным, кочевым, переходным к феодализму». Новый аспект в дебатах, пишет он, появился в двух статьях, опубликованных в начале 70-х годов в журнале «Советская этнография». В первой из них Г.Е. Марков утверждал, что быстрый ритм воспроизводства скота и, следовательно, увеличившиеся возможности накопления, частного присвоения стад внутри маленьких экономически автономных социальных коллективов, постоянная потребность в увеличении пастбищ вызвали у скотоводов раньше, чем у земледельцев, социальную интенсификацию и диверсификацию. Этот анализ критиковался в статье, которой Л.П. Лащук, подчеркивая, напротив, экстенсивный характер и элементарное техническое оснащение кочевого скотоводства, оспаривал возможность социального развития кочевников отдельно от развития оседлых обществ: они не могут, быть вне «основных законов истории» [30, с. 27].

Полемика вновь возникла в Париже в 1976 г. во время коллоквиума по вопросам изучения отношений между животноводством и социальной организацией. В числе разногласий между неофункционалистским англосаксонским подходом и подходом французских марксистов к обществам кочевников на одном из первых мест стоял вопрос о социальном неравенстве и материальной базе. В кочевниковедческой историографии прослеживается чрезвычайно много концепций исторического развития кочевых обществ, характеризующихся нередко диаметриально противоположным подходом к оценке и характеристике общественного строя номадов. Но в целом материалы советско-французского симпозиума, свидетельствуют о «перманентном взаимодействии двух историко-культурных ареалов, многообразии форм и типов взаимодействий, эпохальных изменениях и диалектической противоречивости». В пользу такого вывода говорят новейшие исследования ряда советских историков, подчеркивающих важность или определенныую роль географического фактора в развитии кочевого общества.