Сатанизм и сакральное лицедейство

 

Эти игры ведутся на различных уровнях

абстракции, с различной степенью совершенства,

с полной отдачей или безразличием. Отметим,

что контакт с внешней реальностью предъявляет

собственные требования, которые могут сильно

отличаться от тех, которые может задавать ум

в соответствии со своими особенностями.

Джон Лилли.

 

 

Как и всякий нормальный религиозный фанатик, я не раз задавался вопросом, почему многие умные и во всех смыслах достойные люди очень часто демонстрируют весь спектр негативного отношения к религии – от пренебрежительного презрения до хладнокровной решимости не опускать рук, пока последняя капля «народного опиума» не испарится в свете истины. Для меня, конечно, были очевидны слабые места и недостатки религии, но в сравнении с ее достоинствами это было нечто, чем, как я считал, с легким сердцем можно было бы пренебречь. Все критически настроенные против религии системы, такие как атеизм, антихристианство или сатанизм, так или иначе акцентировали эти, на мой взгляд, незначительные моменты, теряя таким образом потенциальную глубину, которая могла бы вынудить меня рассматривать данные системы сколько-нибудь серьезно. Когда же я собственными глазами, что называется – воочию, увидел тот фундаментальный вред, который религиозное мышление наносит сознанию человека, оказалось, что об этой «капле дегтя» свидетельствуют все антирелигиозные учения, но мало кто способен обратить на это должное внимание. Капля – это всего лишь капля, какие бы разрушительные последствия для бочки с медом она ни вызывала.

Речь идет, конечно, о жизнеотрицающем характере нормального религиозного мышления, которое не только не видит в этом ничего плохого, но и почитает столь похвальное качество чуть ли не основным инструментом в тонком процессе богопознания. Для классического буддиста, к примеру, совершенно логично, что, раз уж страдание составляет основу экзистенции, то следует отвернуться как от первого, так и от последней. Такая логика низводит религию до уровня банальной психотерапии, но мы будем несправедливы к несчастным пациентам религиозной системы здравоохранения, если потребуем от них большего.

То вульгарное антихристианство, которое мы имеем в виде современного сатанизма, представляет собой еще более искалеченную систему, нежели традиционные религии. Однако, как человек есть пародия на Бога, так и современный сатанизм есть несуразная инкарнация очень серьезной и основательной парадигмы, ради которой стоит не отвергать все «темные» культы без разбору, но наоборот – погрузить свое сознание в эту темноту и произвести в ней таким образом некоторое мерцание здравого смысла. Прежде всего, следует ясно различать, что романтический и эпатажный сатанизм Антона ЛаВея это совсем не то, что аффективное идолопоклонничество Алистера Кроули, которое, в свою очередь, не следует смешивать с антихристианством Фридриха Ницше. Нет сомнений в том, что эти три имени представляют собой парампару современного сатанизма и являются вехами на пути его развития или (это уж как вам угодно) деградации. Если же копать совсем глубоко, то корни сатанизма, скорее всего, обнаружатся в язычестве и культе Диониса в первую очередь. Козел, священное животное Диониса, в настоящее время стал наиболее популярным символом Сатаны, чему отчасти способствовала христианская церковь, объявляющая все языческие культы сатанинскими, а отчасти и сами так называемые сатанисты. Церковь убеждена, что Дионис – это не более чем античная маска Сатаны. Я склонен считать, что Сатана – это не более чем антихристианская маска Диониса. Что думают об этом сами сатанисты, мне не известно и, откровенно говоря, не интересно. Будучи богом метаморфоз и превращений, Дионис представляет собой более широкий и абстрактный архетип, нежели Сатана, олицетворяющий противобожие, а общее, как известно, не может символизировать частное – только наоборот.

Тем не менее, нельзя утверждать, что в современном сатанизме не сохранилось ничего от традиции сакрального лицедейства, которая дала в свое время начало как дионисическим культам в античном мире, так и тантрической культуре в Азии. Лишь на своих поверхностных, экзотерических уровнях сатанизм опознается как антихристианство и путь Тьмы. Если мы рассматриваем Бога в аспекте Иеговы, т.е. всего сущего, которое включает в себя все аспекты, то генезис Сатаны становится очевиден и ни о каком противобожии не может быть и речи. Сатана скорее противостоит Христу, который есть путь к Отцу, дорога к первоисточнику или попросту деволюция. Гурджиев как-то высказался в том смысле, что человек, идущий по пути Христа, идет против Бога, так как идет навстречу Богу. Следовательно, если Христос символизирует божественную деволюцию, возвращение к первоначалу и растворение в нем, то Сатана есть символ инволюции и эволюции Бога, творения и развития, недаром же церковь нарекла его «князем мира сего».

Вообще говоря, у современного сатаниста гораздо меньше шансов столкнуться с Сатаной, в которого он толком и не верит, нежели у религиозного человека, который ни капли не сомневается в существовании князя Тьмы. Сатанисту гораздо легче прийти к Богу или, на худой конец, в лоно церкви, потому что «издревле не существовало двух путей».

Лично у меня никогда не было сомнений в том, что смысл человеческой жизни сводится к тому, чтобы стать Богом. Проблема возникает позже: когда ты становишься Богом, смысл человеческой жизни перестает быть актуальным и вся нагрузка переходит на вопрос, в чем же тогда смысл божественного существования? А так как этот смысл заключается в том, чтобы стать человеком, то весь прежде пройденный путь видится в свете досадного недоразумения. Если по дороге к Богу мистик жертвует различными человеческими атрибутами, ему придется горько пожалеть об этом на обратном пути, так как, вполне возможно, у него уже не будет при себе ног, которые могли бы этот путь одолеть.

Если классический мистицизм (каковым является, например, Веданта) сводится к тому, чтобы последовательно снимать все маски с реальности до тех пор, пока не обнажится чистый Брахман, то традиция сакрального лицедейства, идущая от самого Брахмана, подразумевает карнавальную феерию, где действуют только маски и обладатели масок сами есть не более чем маски.

Языческие культы, в которых воплотилась традиция сакрального лицедейства, некогда не имели ничего общего с идеей спасения, потому что такая идея может посетить только ту маску, которая спутала себя с головой. Если же подобные иллюзии отсутствуют, маска страдальца не вызывает сострадания – ее просто выбрасывают, как только она начинает тяготить собою.

Вся моя критика современного сатанизма ограничивается тем, что он очень уж агрессивно противостоит религиозному пути разоблачения, из-за чего маски срастаются с плотью. Сатанизм слишком серьезен, тогда как сакральное лицедейство по определению есть беспечное и легкомысленное времяпровождение. И хотя религия это действительно «опиум народа», только этот опиум способен излечить действующие лица от той убийственной серьезности, которая превращает карнавал в тоталитарную систему Станиславского, где каждый искренне верит в то, что он делает и кем является.

Кто такой, прежде всего, современный сатанист? Это интеллектуал и романтик, который меньше всего готов укладываться в прокрустово ложе социальных, религиозных и просто культурных рамок. Интеллектуальность заставляет его отвергать жесткую догматику религиозных систем, а врожденный романтизм и эстетическое чувство влекут его к живописной символике темных сил. Чистый интеллектуал вполне мог бы обойтись и без всех этих рогатых черепов и полумрака, но он рисковал бы при этом остаться незамеченным. Можно ведь сколь угодно радикально высказывать свои мысли, но, если они не будут оформлены в соответствующие символические одежды, никто и ухом не поведет. Это привело к тому, что в своем, если так можно выразиться, диалоге сатанизм и христианство почти прекратили пользоваться здравым смыслом и орудуют в основном символами, чем глобальнее, тем лучше – свет против тьмы, Сатана против Бога, жизнь против смерти – различие при этом очевидно, смысл же полностью отсутствует.

Человек всего на три-четыре процента состоит из осмысленной субстанции, поэтому символ ему гораздо ближе и понятнее, нежели термин. Символ можно пережить всем своим существом и сделать из него очередную маску, если что-то в душе отзывается на то содержание, которое он собой сообщает. Променять же символ на термин все равно, что отказаться от реального путешествия в пользу телевизионного, т.е. ограничить степень своего участия в переживании. Однако и символ не менее коварен – он увлекает, очаровывает и становится самодостаточным, в результате чего сознанию так и не удается перешагнуть через свой рассудок и оно скатывается вниз, на промежуточную ступеньку между животным и человеческим.

Пострассудочный, ультрациональный символизм свободен от темной энергетики низших центров и, следовательно, обладает значительно меньшим очарованием, его способность резонировать с психикой среднестатистического индивидуума сведена к минимуму. Именно поэтому сущностное ядро всех религиозных систем неуловимо для нормального понимания, которому доступны лишь периферические, второстепенные моменты.

То же самое происходит, когда обычный религиозный человек рассматривает сатанизм, в котором умещается поверхностная символика уровня муладхары и очень глубокие символы чисто буддхиальной природы. И как сатанист испытывает приступ ментальной клаустрофобии, погружаясь в религиозные концепции, так и религиозный человек получает эмоциональный шок в столкновении с жутковатой символикой сатанизма. Столь болезненная реакция вполне понятна, ведь тот Сатана, которого знает религиозный человек, не имеет ничего общего с абстрактным архетипом, о котором толкуют сатанисты. На своем пути к Богу религиозный человек не может избежать стадии катарсиса, в процессе которого ему приходится сталкиваться лицом к лицу со всеми темными источниками собственной психики, которые он простодушно идентифицирует с Сатаной. Поэтому сама мысль о том, что кто-то служит этим источникам и приветствует их манифестации, представляется ему отталкивающей и болезненной. В действительности же сатанисты точно так же стремятся к свету, просто они предпочитают искать его в темной комнате. И каждый, кто пробовал, знает, что темнота начинает светиться, если всматриваться в нее достаточно долго.

Также нельзя отрицать тот факт, что все вышеупомянутые основоположники сатанизма были весьма светлыми личностями. ЛаВей, эстет гротеска и философствующий шоумен, стал отцом церкви Сатаны просто от скуки, которую у него вызывала наличная культура. И если его никак нельзя считать сатанистом всерьез, то Ницше и Кроули так и вообще по жизни были полусвятыми подвижниками. Ницше – слишком трагическая фигура и мне больно упоминать какие-то факты его биографии, весельчак же Кроули (впрочем, и он не менее трагичен в определенные моменты своей жизни) может много предоставить нам таких фактов. Мне, например, больше всего нравится случай, когда Кроули и Виктор Нойбург должны были в ритуальных целях принести в жертву какую-то птичку, то ли голубя, то ли воробья. После некоторых раздумий птичка была отпущена на свободу – изверги решили преподнести Сатане немного собственной крови.

Что же касается черной магии, адептом которой якобы был Кроули, то это тоже полный бред. Черная магия подразумевает влияние на мир с помощью надличных сил в личных интересах. Судя по дошедшим до нас сведениям, Кроули вообще ничего не делал в личных интересах или исходя из личной воли. Прежде чем что-нибудь сделать, он составлял гороскоп или гадал по «И-Цзин», но чаще – совмещал и то, и другое. Он, правда, часто потакал велениям плоти, но нет сомнений, что зверь был выше того, чтобы считать тело частью своей личности.

Итак, как мы, быть может, видим, происходящее далеко не всегда представляет собой настоящее. И человеку, который не ходил на дискотеку больше пяти лет, очень трудно понять, какой во всем этом смысл. Вообще, вся философия с этой точки зрения предстает в очень странном, подозрительном свете. Потому что сначала нужно полжизни положить на то, чтобы понять – существование принципиально бессмысленно, и еще полжизни на то, чтобы научиться как-то уживаться с этим фактом. Но лично я не верю, чтобы мой читатель мог быть таким тупым, и полагаю, что у него все получится за пару часов, максимум – за неделю.

Увы, чтобы прочно утвердиться в легкомыслии, необходимо осушить горькую чашу серьезности до дна. Я слышал, что профессора математики предупреждают своих студентов, чтобы те не слишком увлекались наукой – чрезмерное злоупотребление интеллектуальной деятельностью неизменно приводит к упадку жизненного тонуса. Физическое, эфирное и астральное тела следует уж если не уважать, то, по меньшей мере, любить. Не обращать же внимания на философию также бесполезно – это может приносить облегчение на первых порах, но потом экзистенциальное неврубание наберет силы и так вас накроет, что мало не покажется. Поэтому, прежде чем стать человеком, побыть немного Богом все-таки не помешает. В противном случае все эти дурацкие «зачем?» да «почему?» никогда не отлипнут и будут последовательно отравлять вам жизнь до самого ее логического завершения.

Вы никогда не задумывались, почему веселое дионисическое действо, традиционно именуемое «песнью козлов» или трагедией, в наше время никак не ассоциируется с весельем, но наоборот – с чем-то печальным и тяжелым? Вполне возможно, скажете вы, под влиянием определенных исторических обстоятельств форма трагедии подверглась изменениям и т.д. и т.п. Все это чушь. Никаких изменений форма трагедии не претерпела. Трагедия как была сущностью повседневной человеческой жизни, так ею и осталась. Изменилось содержание – вместо игривости и веселья появились серьезность и печаль. И причины этого очевидны: какое бы ужасное действо не разыгрывалось на сцене жизни, невольно тянет рассмеяться, когда знаешь, кто скрывается за масками трагических персонажей. Но всегда можно войти в роль, заиграться и получить счастливую возможность умереть на сцене, так и не дождавшись заслуженных аплодисментов. И если вы приняли все вышесказанное за чистую монету, БЕРЕГИТЕСЬ!

 

 

Январь 2004 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТВОРЧЕСТВО КАК САДХАНА

 

Исследуя психологический механизм духовного развития, Владимир Данченко отметил один неотъемлемый элемент этого процесса, а именно – резкое повышение самооценки (раздутие эго) в результате какого-либо локального успеха в садхане. Оказалось, что, благодаря этому эффекту, каждое достижение, каждая новая сиддха, становится главным препятствием для последующего шага в вашей практике. У практикующего формируются две параллельных мотивации – собственно духовная, т.е. обусловленная самой практикой, и эгоистическая, обусловленная потребностью в самоутверждении. В первом случае садхана выполняется ради ее конкретного продукта, который может дать только она, во втором случае «продукт» никак не обусловлен конкретным типом садханы и зависит целиком от самой ее успешности.

Ярче всего это проявляется в творчестве. Будучи особой разновидностью духовной практики, художественное творчество как бы «озвучивает» эгоистическую мотивацию вслух, тогда как стандартная садхана никак не выделяет эти моменты, позволяя практикующему пребывать в неведении относительно происходящего. Если человек занимается медитацией, то каждый прорыв в такой садхане – это «немое кино», видимое только режиссеру. Простая иллюстрация: шутка считается удачной, если она вызывает смех. Творческий человек зависит от реакции публики, тогда как йог действует по принципу «сам пошутил – сам посмеялся».

Продукт художественного творчества изначально предназначается для массового потребления. Часто профессиональные музыканты, художники, писатели etc. настаивают на том, что творчество невозможно для себя и, следовательно, в принципе не может быть бескорыстным. Причем, деньги в данном случае – не основная плата за «труд», на первом месте всегда признание читателя, слушателя, т.е. потребителя. Когда музыкант закончил игру, он еще не закончил – он ждет реакции зала, подтверждающей высокое качество исполнения, хотя как профессионал он может определить это качество лучше и точнее, чем кто-либо другой. Писатель или поэт до конца не поверят в гениальность своего текста, если читатель, а еще лучше – профессиональный критик, не воскликнет: «Гениально!»

Тем не менее, даже тот профессионал в творчестве, который считает все высказывания о бескорыстном, самодостаточном творчестве не более чем лицемерием, не станет спорить с тем, что сама по себе корыстная мотивация не способна спровоцировать полноценный творческий акт. Получается, что бескорыстного творчества не бывает, но то, что обусловлено корыстной мотивацией, не является творчеством как таковым. Причиной этого парадокса является ошибочное отождествление «творца» со своим творчеством. Поэтому больше правды будет в том, что, хотя и не бывает бескорыстных «творцов», с чем еще можно поспорить, не бывает и корыстного творчества, что уже неоспоримо. Четкое разделение этих моментов находим у Пушкина:

 

Не продается вдохновенье,

но можно рукопись продать.

 

Т.е. это настолько несовместимые друг с другом вещи, что одно другому не мешает. Можно получить за свое творчество деньги, можно повышать свою самооценку за счет реакции потребителя, но совершенно невозможно творить ради денег и похвалы. Как признался один известный и высокооплачиваемый фотограф, Бог присутствует только в двух-трех ранних снимках, с которых начиналась его карьера, в остальных же работах присутствует только техника.

Выходит, секрет творчества заключается в умении не смешивать естественные человеческие потребности в деньгах и признании с божественной потребностью в самовыражении. Главная же проблема в том, что человек может быть подходящим медиумом для творческого потока, благодаря каким-то своим психологическим соответствиям, не будучи при этом заинтересованным в самом творчестве из-за особенностей своего личностного склада. В этом случае творческий поток никак не страдает и находит себе другого медиума, зато личности наносится ущерб – за падением самооценки следует в целом разлагающая психику реакция на творческое голодание. Проще говоря, человек может уйти в запой. Именно поэтому, хоть все деятели искусства – ангелы, в основной своей массе эти ангелы – падшие.

Столь печальная картина открылась нашему взору благодаря тому, что мы отождествили процесс творчества с процессом садханы. В случае же сознательного духовного развития путем творчества мы можем натолкнуться на не менее печальную, хотя и более светлую, картину, изображающую также распространенный сюжет – мытарства нищего художника. Люди, живущие по сценарию Ван Гога, в социальном и психологическом плане оказываются банкротами, что происходит по все той же причине – от бессознательного смешивания человеческих и творческих потребностей. Если падший ангел творит ради личной выгоды, то нищий художник живет ради творчества, принося т.о. себя в жертву этому ненасытному Богу. Нищий художник не знает, что такое творческое голодание, зато знает, что такое дырявые карманы. Его позиция лучше, чем у падшего ангела, но эта позиция чревата голодной смертью или, что еще хуже, голодной жизнью. В религиозной практике такой вариант – не новость, издревле повелось так, что желающий посвятить себя Богу должен отречься от этого мира. Но существует также и «суфийская» альтернатива, которую вышеупомянутый Владимир Данченко сформулировал как: «Хочешь жить – умей вертеться». В конце концов, это даже более честный вариант, нежели стандартная религиозная торговля: духовные блага взамен на мирские. Жить ради жизни, творить ради творчества – такая позиция представляется наиболее здоровой, и в ней отсутствует малодушное стремление к компромиссу, потому что этот «компромисс» гораздо труднее, нежели однозначное предпочтение между человеческим и творческим.

Определив, таким образом, иерархию в этой ангельской табели о рангах, следует подчеркнуть, что это не ценностная, а всего лишь силовая иерархия. Что касается художественной (а в случае религии – духовной) оценки, то здесь, похоже, нет никаких правил: нищий художник может быть гениальнее, чем его «суфийский» собрат, но бывает и так, что «падший ангел» переплюнет их обоих, помимо своей воли сотворив, быть может, единственный в своей жизни шедевр. В любом случае, рисунок жизни и путь каждого человека уникален и неповторим, и каждый его штрих, каждая краска протестуют против тесного места в циничных классификациях, каталогах, иерархиях и прочих инквизиторских способах убивать жизнь силой своего разумения.

 

 

Август 2004 г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЛИФТЕР НЕ ПОМОЖЕТ