История великой любви и дружбы

Хорошо воспитанный юноша по имени Аштар влюбился в прекрасную девушку, которую звали Джайида, дочь одного из вождей племени. Постепенно связь и дружба между ними становилась все теснее и сильнее, но они скрывали свою тайну от чужих и близких и стремились по силе возможности ее не обнаружить.

Но недаром говорят:

Что любовь, — то словами открыть невозможно,
Но двум сотням завес ее скрыть невозможно!

В конце концов тайна их раскрылась и была выведена из укрытия сокровенности на общее обсуждение.

Между двумя родами вспыхнула вражда, пролилась кровь, и род Джайиды свернул свои шатры и поселился в других краях. Когда боль разлуки стала невыносимой от длительности, а страсть — непреодолимой, однажды Аштар одному из своих друзей сказал:

— Можешь ли ты поехать со мной и помочь мне увидеться с Джайидой, ибо моя душа в мечтах о ней дошла до предела и для меня день из-за разлуки с ней превратился в ночь.

— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил друг, — все, что ты скажешь, сделаю и все, что прикажешь, поспешу исполнить.

Оба поднялись, подготовили своих верблюдов к пути, сели и поехали. И ехали они сутки и еще день и только к вечеру достигли тех краев. Остановились они в горном ущелье недалеко от стойбища Джайиды, уложили на отдых верблюдов, и Аштар сказал своему другу:

— Отправляйся в становище искать ту пропавшую верблюдицу, но ни с кем не говори обо мне, кроме такой-то невольницы, пасущей ее овец и являющейся наперсницей ее тайн. Передай ей от меня привет, принеси от нее весть о Джайиде и укажи ей место нашей стоянки.

Друг Аштара рассказывает:

— Я поднялся и пошел к стоянке Джайиды. Первым человеком, встретившимся мне, была та самая невольница. Я ей передал привет от Аштара и спросил о Джайиде.

— Джайиду выдали замуж, и муж ее держит в строгости и насколько возможно оберегает от общения с посторонними, — поведала невольница, — Но вы увидитесь с ней. Ко времени вечернего намаза будьте в той роще, что расположена за таким-то холмом.

Я быстро вернулся и сообщил обо всем Аштару. Мы поднялись и, осторожно ведя за собой верблюдов, до условленного времени добрались к указанному месту.

Сидели при дороге мы, рыдая и стеная,
Единственную ждали мы, — как долго ждать, —
не зная...
И вдруг хальхалей тихий звон послышался...
Вставайте!
Четырнадцатидневная взошла луна земная!

 

 

Аштар вскочил и устремился к ней навстречу, приветствуя ее, поцеловал ей руку. Я отвернулся от них и пошел в другую сторону. Они окликнули меня:

— Иди сюда, ничего недозволенного между нами нет, и кроме беседы ни о чем другом мы не помышляем.

Я вернулся, все уселись, и потекла у них беседа о прошлом и будущем. В конце Аштар сказал:

— Я надеюсь, что этой ночью ты будешь со мной и лик моей надежды не омрачишь когтями разлуки.

Джайида ответила:

— Клянусь Господом, это никоим образом невозможно, и для меня нет тяжелее этого дела. Неужели ты желаешь повторения прежних событий, и чтобы круговорот дней вновь обрушил на меня те муки и страдания, которые я уже испытала.

Но Аштар сказал:

— Клянусь Господом, не отпущу тебя и из своих рук не выпущу полу твоего платья.

Скажи грядущему: «Приди!» —

Идущему: «Да будет!»

— Хватит ли терпения у твоего друга, — спросила тогда Джайида, — исполнить все, что я скажу? Я поднялся и произнес:

— Все, что ты скажешь, — я выполню и буду тысячу раз благодарен судьбе за это, даже если мне придется отдать жизнь.

Тогда она сняла с себя одежды и протянула их мне, молвив:

— Надень их, а свою одежду отдай мне. Затем продолжала:

— Отправляйся и как-нибудь проберись в мой шатер и сядь за завесой. Придет мой муж, принесет чашку молока и скажет: «Это твой ужин». Ты не спеши ее брать, немножко замешкайся. Тогда он даст тебе ее прямо в руки или поставит на землю и уйдет, и до утра не вернется.

Все я сделал так, как она сказала. Когда пришел ее муж и принес чашку молока, я решил пококетничать и не стал брать ее. Тогда он решил поставить чашу на землю, я же захотел взять ее из его рук и задел ее. Чаша перевернулась, молоко пролилось, а муж Джайиды пришел в ярость и, сказав: «Она еще со мной дерется», протянул руку, достал плеть из кожи оленя, длиной от его шеи до хвоста, тяжелую, как лапа сильного зверя.

Потолще эфы, а длиной — гадюка,
Ее талант — изображенье змей,
Доска для рисованья — плоть несчастных...
И это — все, что сказано о ней!

Оголив мою спину, как брюхо барабана, он начал стегать по ней размеренно и беспрестанно, словно барабанщик в барабан в день битвы. Я не мог кричать, ибо боялся, что меня выдаст мой голос, и терпенья моего уже не было, так как мне казалось, что от его ударов лопается кожа на моей спине. Я дошел до того, что готов был кинжалом перерезать ему горло и пролить его кровь, но подумал про себя: «Опять вспыхнет такая вражда, что устранить ее никто не будет в силах», и я терпел. Об избиении меня мужем Джайиды узнали ее мать и сестра. Они вбежали, вырвали меня из его рук, а его самого вытолкали из шатра.

Скоро мать Джайиды вернулась, думая что я — это ее дочь. Я начал плакать и стонать, укрыв голову одеждой и повернувшись к ней спиной. Она обратилась ко мне:

— О дочь моя! Побойся Бога и не делай того, что не угодно нраву твоего мужа, ибо волосок с головы твоего мужа лучше тысячи Аштаров. Кто такой Аштар, что из-за него ты так мучаешься и пьешь эту чашу страданий?!

Затем она встала и добавила:

— Я пошлю к тебе твою сестру, чтобы она в эту ночь была твоей утешительницей и наперсницей твоих страданий.

Приблизительно через час пришла сестра Джайиды и начала плакать, проклиная избившего меня. Я ничего не говорил ей, и она улеглась рядом со мной. Когда она успокоилась, я протянул руку и, крепко зажав ей рот, сказал:

— Так как сестра твоя сейчас с Аштаром, то вместо нее я принял все эти побои. Ты об этом молчи, иначе и вы будете опозорены, и я.

Сначала ее обуял дикий ужас, затем он сменился расположением ко мне, и до рассвета она все вспоминала это происшествие и смеялась. Как только стало рассветать, вернулась Джайида. Увидев меня не одного, она испугалась и произнесла:

— О, кто это рядом с тобой?

— Твоя сестра, — ответил я.— Хорошая у тебя сестра.

— Как она очутилась здесь?— спросила Джайида.

— Спроси это у нее, а у меня нет времени, — ответив так, я взял у нее свою одежду и отправился к Аштару. Оба мы оседлали своих верблюдов и пустились в обратный путь. В пути я рассказал ему о своих злоключениях. Он оголил мою спину, увидел раны от плети и долго просил у меня прощения, а в конце сказал:

— Мудрецы изрекли: «Друг нужен в день беды, так как в дни радости их немало».

В горький день, когда беда гнетет,
Друг придет — и боли меньше стало.
В горький день для сердца нужен друг,
В радости друзей всегда немало.

Халиф и раб-певец

Когда Рашид прибыл в Куфу, один из его вазиров пошел на невольничий рынок. Ему предложили молодого раба, который своим пением мог заворожить даже птиц. Вазир сообщил Рашиду об этом, и тот велел купить этого невольника.

Когда халиф со своей свитой выехал из Куфы, все услышали, что невольник беспрерывно плачет и поет одно и то же:

О ты, проливший кровь мою
мечом тоски о милой!
Ведь обезумевшего кровь
бесцельно лить не станешь...
Разлуки день меня сломил...
Что ж месяцы и годы?
Мое отчаянье поняв,
меня хулить не станешь...

Это дошло и до Рашида. Он призвал к себе этого невольника, начал его расспрашивать и узнал, что в Куфе он оставил свою возлюбленную.

Халиф сжалился над рабом и освободил его от рабства. На это вазир заметил:

— Жаль, что освободили столь сладкоголосого. Рашид на это ответил:

— Жаль столь высоко воспарившего держать в рабстве.

О Ты, кому все люди подневольны,
Даришь рабам свободу произвольно.
Освободи того, с разбитым сердцем, —
Он раб любви, и этого довольно.

Увядшая любовь

У красавицы, от любви к которой потеряли голову тысяча мудрецов и в квартале которой от голосов тысяч влюбленных постоянно стоял шум, прошла пора молодости и свежести и наступила осень увядания.

И влюбленные свернули ковер пирушек и развлечений с ней и перестали приходить к ней.

Одному из них я сказал:

— Ведь это все та же красавица, что и была, — те же глаза и брови, те же уста, а стан ее стал еще выше, а тело — пышнее. И как же это бессовестно и бесстыдно, какая это неверность и непостоянство, что ты подобрал подол бесед с ней и прекратил водить дружбу?

— Увы, — молвил он, — что ты говоришь? Тем, что похищало мое сердце и сводило меня с ума, была душа в стройном теле, в нежности кожи и приятности голоса. Теперь душа рассталась с этим телом. Как же мне любить мертвое тело, и что за нужда воспевать увядшую розу?!

Роза с шипами на стебле сухом бросила сад... Что делать?
Шах ведь уехал —
а стражи при ком ночь сторожат? Что делать?
Клетки красивы, но птицу верни —
в ней волшебство красоты!
С клеткой пустой,
если птицы в свой дом не прилетят, что делать?