К проблеме развития личности в зрелом возрасте

Статья из Вестника Московского Университета. Серия 14. Психология. № 2. 1980. С. 3-12.

Работы по психологии личности в основном посвящены изучению детского и юношеского возраста и редко касаются проблемы изменений личности в зрелом и позднем периоде жизни. Такое положение оставляет психологию личности явно незавершенной и оторванной от многих практических вопросов (обучение, коррекция и т. д.). Те немногие взгляды на развитие личности в зрелом возрасте, которые сформулированы на сегодня (главным образом в рамках зарубежной психологии), представляются пока, недостаточно полными и обоснованными. Кратко обозначим два наиболее характерных, на наш взгляд, подхода.

Парадокс современных представлений о личности состоит в том, что мы значительно больше знаем (правда, главным образом в плане описательном, феноменологическом) о ее аномалиях, патологических отклонениях и вариантах, нежели о том, что с точки зрения психологии есть личность нормальная. Не случайно поэтому многие представления о нормальной личности отталкиваются от данных патологии. Достаточно частым является прямое заимствование психиатрической терминологии, описывающей психопатологические симптомы: патологичность субъекта определяется выраженностью этих симптомов, равно как его нормальность— их отсутствием. <...>

Как реакцию на засилье подобных взглядов можно считать возникновение другого подхода — теорий, называющих себя гуманистической психологией. Так, один из наиболее ярких представителей этого направления Гордон Олпорт, сетуя на то, что большинство современных концепций личности построено на изучении «чахлых» субъектов, говорит о необходимости исследовать здоровую продуктивную личность, понять ее во всей полноте и уникальности (Allport, 1960). Однако, отмечая немалое значение подобного подхода, необходимо указать и на его ограниченность. В большинстве концепций гуманистической психологии во внимание берется ставшая личность, заведомо импонирующая как зрелая и продуктивная. <...> Концепции типа олпор-товской лишний раз утверждают дилемму, характерную для представлений о развитии личности в зрелом возрасте: либо «растворение» здоровой личности в невротической и невидение

специфики нормы, либо абсолютизация в качестве здоровой самоактуализировавшейся, творческой личности и неспособность объяснить «среднее», а тем более аномальное развитие. Задача же подлинной теории личности состоит в том, чтобы, исходя из своих категорий и принципов, системы своих понятий, достаточно полно объяснить как случаи развития, ведущие к всестороннему и полному раскрытию личности, так и случаи искажений этого развития. Для этого прежде всего необходимо выделить наиболее общие механизмы и противоречия, лежащие в основе развития личности в ходе всей жизни индивида; рассмотреть психологические причины нормального и отклоняющегося функционирования этих механизмов. В данном сообщении, исходя из положений общепсихологической теории деятельности, попытаемся кратко рассмотреть один из таких общих механизмов.

Поскольку особенности изменения и смены деятельности изучались в основном на материале детского возраста, обратимся вначале к этим данным.

Исследования А. Н. Леонтьева и его сотрудников показали, что психическое развитие ребенка зависит прежде всего от характера ведущей для данного возраста деятельности. Именно внутри ведущего типа деятельности ребенок овладевает теми навыками, которые необходимы для него на данном возрастном этане. Одновременно создаются внутренние предпосылки для перехода на новую стадию развития и появления соответствующего нового ведущего типа деятельности (Леонтьев А. Н., 1965).

Эти идеи были развиты Д. Б. Элькониным в его работе о периодизации детского развития. Д. Б. Эльконин выделяет в поведении ребенка две группы деятельностеи. К первой относятся деятельности, внутри которых происходит интенсивная ориентация в поступках, мотивах и нормах отношений между людьми. При осуществлении этой группы деятельностеи происходит преимущественно развитие у детей мотивационно-потребност-ной сферы. Ко второй группе относятся деятельности, внутри которых происходит усвоение общественно-выработанных способов действий с предметами. При осуществлении этой группы деятельностеи происходит «формирование интеллектуально-познавательных сил детей, их операционно-технических возможностей».

Установлено, что в каждый период детского развития преобладает какая-то одна группа деятельностеи. Это позволяет объяснить так называемые кризисы, переломные моменты детского развития (например, в 3 года, 7 лет и т. д.) тем, что в это время закономерно возникают несоответствия, «ножницы» между уровнями развития первой и второй групп деятельностеи. Эти

внутренние противоречия и необходимость их разрешения и являются движущей силой, психического развития в детском возрасте (Эльконин Д. Б., 1971).

Опираясь на приведенные положения, мы можем, на наш взгляд, сформулировать подход к пониманию предмета изучения нормальной личности. Таковым должно являться не описание исключительно свершений этого развития, личности ставшей (как бы ее ни называли-— самоактуализированной, гармонической, продуктивной и т. п.), а выяснение внутренних закономерностей процесса, который ведет к ее становлению. В противном случае, мы станем регистраторами бесконечного числа индивидуальных вариаций, которые часто не вскрывают, а, напротив, своей феноменологической яркостью лишь маскируют общие психологические корни развития. Следовательно, критериями нормы должно быть не перечисление достоинств личности, равно как и не констатация отсутствия тех или иных психопатологических симптомов, а указание общих принципов типичного хода развития, возникающих здесь основных противоречий и особенностей их преодоления.

Далее можно предположить, что описанный механизм не является прерогативой детского развития. Представляется, что на материале детского возраста был обнаружен один из общих механизмов развития личности в ходе всей жизни. Иными словами, описанные в детской психологии противоречия характерны (разумеется, с необходимыми оговорками и уточнениями) и для развития «взрослой» личности, и, следовательно, от особенностей разрешения этих противоречий будет зависеть нормальный или отклоняющийся путь ее развития.

Постараемся более широко обосновать и развернуть эту гипотезу.

Прежде всего следует сразу оговорить, что хотя в познании, в ходе научного психологического анализа мы различаем, разводим две выделенные стороны (мотивационно-потребност-ную и операционно-техническую), в реальности они не существуют порознь, а обретают особого рода единство в любой конкретной деятельности человека — от простой до сложной и разветвленной. Ведь осуществление любой деятельности подразумевает как определенный операционально-технический состав, так и мотивационную сторону.

Обычно взаимоотношения обозначенных сторон рассматриваются как бы «сверху»: демонстрируется, как появление нового мотива мобилизует познавательные возможности, задает цели конкретных действий, которые выполняются различными

операциями, и т. п. Такой способ, рассмотрения вполне правомерен для формирующейся деятельности. Однако, сформировавшись, мотивы и соответствующие им самые, казалось бы, налаженные деятельности не остаются застывшими. Они движутся, изменяются, наконец, могут вовсе гаснуть, уходить с арены личности. Для того чтобы понять причины этого, мало принимать во внимание движение «сверху», идущее от изменения иерархии мотивов. Необходимо также учитывать движение «снизу», идущее от изменения способов выполнения действий, от конкретной целевой наполненности данной деятельности. Происходящие здесь изменения нередко исподволь подготавливают переворот, который приводит к смене мотива, замене его иным, более соответствующим новой целевой и операциональной структуре. Целевая структура может, например, так разрастаться и усложняться, что отдельные цели становятся более значимыми для человека, чем первоначальный мотив, в результате чего происходит «сдвиг мотива на цель» (А. Н. Леонтьев), и то, что раньше было вспомогательной целью, становится самостоятельным мотивом.

<...> Особо важно при этом изучить, от каких условий зависит работа данного механизма, что определяет сдвиг мотива на те или иные конкретные цели. Ведь от «выбора» этих целей будет во многом зависеть ход дальнейшего развития. В одних случаях обретенный мотив может оказаться адекватным, продуктивным для развития, например, когда произошел сдвиг на общественно значимые цели. В других-— он может оказаться неадекватным, ведущим к искаженному развитию личности. <...>

Мотив претерпевает изменения не только в случаях разрастания и усложнения целевой структуры, но и тогда, когда цели становятся, напротив, недостаточными, обедненными по сравнению с данным мотивом. И в этих случаях прежний мотив может меняться или угасать вовсе, что ведет к соответствующему изменению смыслового отношения к миру (Братусь, 1973). Таким образом, мотив, чтобы оставаться в относительной неизменности, должен соответствовать содержанию, операционально-целевому составу деятельности, находиться с ним в определенном равновесии.

Однако в реальной жизни это равновесие достаточно относительно. <...> Мы всегда имеем дело с моментом динамического равновесия, которое может нарушиться уже в следующий момент. <...>

Возникающие в реальной жизни нарушения равновесия между выделенными сторонами деятельности (операционально-целевой и мотивационной) касаются как деятельностей, занимающих

низкое, подчиненное положение в существующей у данного человека иерархии деятельностей (т. е. деятельностей, движимых, как правило, временными мотивами, мотивами-стимулами), так и деятельностей основных, ведущих, осуществляющих самые общие смысловые отношении к миру. Причем если противоречия внутри деятельностей первого рода могут возникать и разрешаться достаточно скоро и проявляться внешне, феноменологически достаточно выпукло, то изменение характера ведущих деятельностей в зрелом возрасте протекает значительно медленнее и более скрытно. Не случайно поэтому в психологии бытует мнение, что становление личности, по сути, заканчивается в юношеском возрасте, поскольку здесь в основных чертах определяются мотивы ведущих деятельностей зрелого человека (Божо-вич, 1968). Действительно, для периода зрелой жизни перечень ведущих деятельностей нередко остается постоянным (работа, семья, общение и т. п.) в отличие от детского возраста, где намечены фазы развития личности, при смене которых одна ведущая деятельность сменяется другой. Однако это вовсе не означает, что в строении самих основных деятельностей взрослого человека, в соотношении, соподчинении их между собой не происходит глубоких внутренних изменений. Думается, что именно эта внутренняя динамика деятельностей и лежит в основе изменений личности, которые наблюдаются психологами в зрелом возрасте (Ананьев, 1977).

Эти наблюдения целиком подтверждаются и нашими данными, согласно которым за границей юношеского возраста развитие личности не идет линейно, т. е. лишь как накопление и расширение раз выработанных мотивационных устремлений и смысловых отношений к миру. Здесь возникают определенные и порой достаточно драматические переходы к иным мотивацион-ным путям, к иной смысловой ориентации основных видов деятельности. Эти кризисные периоды не столь резки, как, скажем, психологический кризис отрочества, не столь строго привязаны к определенным возрастным, рамкам (чем старше возраст, тем более могут быть размыты эти рамки). Обычно они проходят более сглаженно, интериоризированно, и менее демонстративно, чем кризисы детства. Однако общая тенденция к периодическим и достаточно существенным изменениям личности в зрелом возрасте несомненна и подтверждается тысячами наблюдений.

Можно — пока сугубо предварительно — обозначить следующие периоды жизни, с прохождением

которых чаще бывают связаны личностные сдвиги: 28 —34 года, 40 —45 лет, 50 —55 лет, наконец, изменения позднего старческого возраста. Это время

нередких кризисов личности, тогда как развитие в интервалах между обозначенными возрастными рамками обычно происходит более сглаженно. Можно предполагать, однако, что именно в эти интервалы происходит постепенное накопление тех противоречий (в частности, между операциоально-технической, познавательной и смысловой сторонами деятельности), которые предстанут в явном виде во время кризиса.

Следует, видимо, особо подчеркнуть, что указанные возрастные рамки являются достаточно условными. Как характер, так и сроки тех или иных кризисов могут заметно варьироваться в зависимости от конкретных особенностей двух основных условий протекания психических процессов: физиологических условий (например, длительная и тяжелая болезнь, гормональные сдвиги и т.д.) и — что наиболее важно — внешних социальных условий (изменение внешних требований, социальных ожиданий и т.д.). Указанные сроки можно рассматривать лишь как нормативные, т. е. достаточно типичные для нормального, не отягощенного болезнями или особыми социальными потрясениями хода развития личности [по справедливому суждению Э. Эрик-сона, следует различать нормативные кризисы, необходимые и закономерные для поступательного, нормального развития личности, и кризисы травматического или невротического характера (Erikson, 1968)].

Каждому из отмеченных периодов присуща своя, феноменология, сколько-нибудь полное описание которой заняло бы слишком много места. Ограничимся потому наблюдением, которое приводит тонкий клиницист П. М. Зиновьев относительно второго из выделенных нами кризисных периодов: «Периодом, когда душевному покою грозит опасность, является возраст за 40 лет. Организм слабеет и начинает заметно сдавать... Наступает период подведения итогов: старость, о которой раньше не думалось, хотя и не наступила, однако заставляет, человека чувствовать свое дыхание, — невольно появляются мысли о том, что лучший, наиболее работоспособный период жизни уже позади, а сделано так мало. Приходят на память мечты и ожидания юности, начинается сравнение их с достижениями и, конечно, не в пользу последних... Иногда появляется тоскливость, мрачные мысли: жизнь прошла напрасно, ничего не приобретено...» (1927, с. 52). Менее красочно, но по сути так же описывают этот кризис, современные ученые Р. Гаулд, Д. Левинсон и Д. Вейлант (1977), характеризуя возраст 40 —42 года, как взрыв в середине жизни, когда возникает впечатление, что жизнь проходит зря, наступает осознание утраты молодости и т. п.

Разумеется, все детали описанной картины вовсе не строго обязательны для любого, перешагнувшего данный возрастной рубеж. Еще раз подчеркнем, что речь идет о некоторых тенденциях, которые в разных конкретных преломлениях и ипостасях (тесно зависящих от образования, темперамента, места жизни и т. п.) являются нормативными, т. е. достаточно типичными для этого возраста, который можно назвать возрастом предварительных итогов. Так или иначе здесь нередко прежние мотивы, прежние представления о себе, своих возможностях и перспективах перестают соответствовать на деле изменившимся возможностям, изменившейся внешней «социальной ситуации развития», изменившемуся соотношению между пройденным и оставшимся жизненным временем.

Подобные противоречия на остроте кризиса обычно осознаются человеком как явное расхождение, угнетающее несоответствие между Я-реальным и Я-идеальным, между областью наличного и областью возможного, желаемого. Но задолго до того, как это противоречие станет осознанным и начнутся сознательные поиски выхода, его можно угадать в особенностях конкретного хода деятельности. Здесь нелишне подчеркнуть, что развитие личности идет не только потому, что человек «осознал» разлад, принял «волевое решение» и т. п. Главная причина самого разлада, а уже затем и осознания его — внутренняя логика движения деятельности. И первыми признаками такого разлада, созревающего противоречия являются малозаметные поначалу изменения прежних отношений к предметам, людям и ситуациям. Еще задолго до того, как начнет осознаваться разочарование в выбранном пути, профессии, человеке, до того, как начнет меняться мировоззрение (в малом и большом масштабе) появляются предвестники — изменение отношение к тому, что раньше казалось важным, значимым, интересным, отталкивающим. <...>

<...> Процесс развития противоречия выглядит так. Вначале появляется изменение прежних отношений, запросов, требований к окружающему миру. Это сигнал происходящей глубокой внутренней работы. Следующий этап — в той или иной степени осознание происшедшего, обозначение его для себя человеком. И, наконец, последний этап — укоренение нового в мировоззрении, т. е. появление новых конкретных отношений к миру, новых требований к себе и другим, новых повседневных действий и привычек. <...>

Итак, на основе проведенного анализа мы можем подтвердить высказанную гипотезу, о том, что на материале исследования детского возраста (А. Н. Леонтьев, Д. Б. Эльконин) обнаружен

один из общих механизмов, лежащих в основе развития личности в ходе всей жизни. Этим механизмом является закономерно возникающее (созревающее) в ходе движения деятельности противоречие между двумя ее основными сторонами — мотиваци-онной, смысловой и познавательной, операционально-технической. Переломы и сдвиги в развитии возникают именно тогда, когда налицо несоответствие между наличными возможностями, областью знаний и умений и системой смысловых связей с миром. В точках значительного расхождения этих сторон деятельности и происходят мало

изученные доселе нормативные кризисы зрелости.

Можно указать, по крайней мере, следующие отличия этих кризисов от кризисов детства. Они возникают реже, с большим временным разрывом (7—10лет), не столь строго привязаны к возрасту и более тесно зависят от «социальной ситуации развития» (Л. С. Выготский), наконец, они проходят достаточно осознанно и куда более скрыто, интериоризовано; не демонстративно (последним во многом и обусловлена их малая изученность в научной психологии).

Таким образом, нормальная личность — на что справедливо обратила недавно внимание психологов Л. И. Анцыферова (1978) — это вовсе не личность, лишенная внутренних противоречий и трудностей. Но личность, способная внутренне принимать, осознавать и оценивать эти, противоречия, способная самостоятельно и продуктивно разрешать их в соответствии со своими наиболее общими целями и нравственными идеалами, что ведет ко все новым и новым стадиям, ступеням развития.

15-

10754 Болотова

Петровская Л. А.