Психологические теории агрессии

 

Человек был, есть и, возможно, еще долго будет агрессивным. Это кажется ясным и бесспорным. Но почему он агрессивен? Что заставляет быть таковым? На этот вопрос всегда пытались найти ответ. Высказывались противоположные, порой взаимоисключающие мнения в отношении причин ее возникновения, ее природы, факторов, способствующих ее формированию и проявлению. На сегодня многообразны как теории агрессивного поведения, так и выделенные формы поведенческой активности животных и человека. Среди теорий, естественно, следует указать на теории З. Фрейда, К. Лоренца, Э. Фромма; позиции бихевиористов, инстинктивистов, сторонников их интеграции и т.д.[17]

Все существующие ныне теории агрессии, при всем их многообразии, можно подразделить на четыре основные категории, рассматривающие агрессию как: 1) врожденное побуждение или задаток (теории влечения); 2) потребность, активируемая внешними стимулами (фрустрационные теории); 3) познавательные и эмоциональные процессы; 4) актуальное проявление социального.

Первая категория теорий, несмотря на многообразие подходов, исходит из того (и это объединяет эти теории и составляет их центральное звено), что агрессивность рассматривается ее сторонниками как врожденная инстинктивная форма поведения. Иными словами, агрессия проявляется потому, что она генетически запрограммирована. Следовательно, какие-либо, даже самые положительные, изменения в социальной среде не способны предотвратить ее проявление. Максимум, возможно, ослабить ее. И в этом, несомненно, есть доля истины.

Вторая категория теорий (агрессия как потребность, активируемая внешними стимулами, агрессия как побуждение) как раз наоборот, считает возможным не только ослабление, но полное искоренение агрессии, поскольку саму агрессию относит к проявлениям влияния и воздействия внешней среды и условий (фрустрации, возбуждающих и аверсивных событий).[13]

Третья группа теорий, в отличие от предыдущих, учитывает такие аспекты человеческого опыта, как когнитивная и эмоциональная деятельность, Именно этим она отличается от них. Сторонники этих теорий утверждают возможность управления агрессией, контроля над поведением «простым» научением людей реально представлять себе потенциальные опасности, адекватно оценивать угрожающие ситуации.

Наконец, согласно четвертой группе теорий (теории социального научения), агрессия представляет собой приобретенную в процессе научения модель социального поведения. Агрессивные реакции усваиваются и поддерживаются путем непосредственного участия в ситуациях проявления агрессии, а также путем пассивного наблюдения агрессивных проявлений.[20]

Хотя и теории влечения и фрустрации в современной психологии считаются устаревшими, нам представляется, что неправильно игнорировать то «рациональное зерно», которое они «посадили», имеет неоспоримое значение для последующих исследований.

Естественно, говоря о психоаналитическом подходе к агрессии и агрессивности, мы, в первую очередь, будем иметь в виду З. Фрейда. Все человеческое поведение психоаналитики выводят прямо или косвенно из Эроса – основного инстинкта жизни, энергия которой направлена на упрочение, сохранение и воспроизведение жизни. В этом контексте агрессия рассматривается как реакция на блокирование или разрушение либидинозных импульсов.[19]

Однако первая мировая война и собственная болезнь заставили З. Фрейда пересмотреть некоторые свои предположения в отношении «основного инстинкта». В 1932 году в переписке с А. Эйнштейном он писал о том, что кроме Эроса в человеке заложена и инстинктивная «энергия разрушения, препятствовать которой бессмысленно и бесплодно». Он предположил существование второго основного источника – влечения к смерти (который был назван затем Танатосом), вся энергия которой направлена на разрушение и прекращение жизни. Он утверждал, что все человеческое поведение является результатом сложного взаимодействия этого инстинкта с Эросом и что между ними существует постоянное напряжение. Этот конфликт приводит к выведению энергии Танатоса во вне, то есть Танатос способствует выведению энергии агрессивности наружу и на других.[41]

Взгляды Фрейда на истоки и природу агрессии крайне пессимистичны. Это поведение не только врожденное, берущее начало из «встроенного» в человеке инстинкта смерти, но также и неизбежное, поскольку, если энергия Танатоса не будет обращена вовне, это вскоре приведет к разрушению самого индивидуума. И все хорошо тем, что внешнее проявление эмоций, сопровождающих агрессию, может вызывать разрядку разрушительной энергии и, таким образом, уменьшить вероятность появления более опасных действий. То есть катарсис – совершение экспрессивных действий, не сопровождающихся разрушением, может быть эффективным средством предотвращения более опасных поступков. Иными словами, с точки зрения З. Фрейда агрессия имеет биологическую (инстинктивную) природу и преодолеть ее невозможно, кроме как частично регулировать социальными нормами, придавая ей более или менее безобидные формы.

Эволюционный подход к развитию человеческой агрессивности опирается, в первую очередь, на теорию К. Лоренца, разработанную в результате изучения поведения животных. Взгляды К. Лоренца (1994) достаточно близки к взглядам З. Фрейда. Согласно концепции К. Лоренца агрессия берет свое начало из врожденного инстинкта борьбы за выживание. Этот инстинкт развился в ходе эволюции и выполняет три важные функции: 1) борьба рассеивает представителей видов на широком географическом пространстве, 2) агрессия помогает улучшить генетический фонд вида за счет того, что оставляют потомство только наиболее сильные и энергичные, 3) сильные животные лучше защищаются и обеспечивают выживание своего потомства. Однако, в применении к человеку, скорее нужно констатировать негативную роль второго пункта. Энергия агрессии генерируется в организме спонтанно, непрерывно, в постоянном темпе, регулярно накапливаясь с течением времени. Чем больше количество агрессивной энергии имеется в данный момент, тем меньшей силы стимул нужен для того, чтобы агрессия «выплеснулась» вовне. Это так называемая «психогидравлическая модель» агрессии, созданная на основе исследования агрессии животных. Конечно, можно поспорить с автором за механический перенос на человека данных, полученных в экспериментах на животных, а также в ходе наблюдений за ними. Но не надо забывать, что человек – это то же своеобразное животное и имеет эволюционные и физиологические корни.[6]

Теория К. Лоренца объясняет тот факт, как у людей, в отличие от большинства других живых существ, широко распространено насилие в отношении представителей своего собственного вида. Все живые существа, особенно хищные животные, обладают способностью подавлять свои стремления. Это препятствует нападению на представителей своего вида. Люди же, как менее опасные с биологической точки зрения существа, обладают гораздо более слабым сдерживающим началом. На ранних этапах становления человечества это было не очень опасным, поскольку возможность нанесения серьезных повреждений была достаточно низка. Однако технический прогресс привел к неимоверному росту возможностей человечества нанесения «серьезных повреждений» и поставил под угрозу сам факт выживания человека как вида и всего человечества как такового. И К. Лоренц и З. Фрейд считают агрессию подвластной определенному контролю социальными нормами, и в то же время, и врожденной и неизбежной.

Одним из подходов к пониманию сущности человеческой агрессивности является, с нашей точки зрения, антропоэкологический подход, применяемый некоторыми исследователями (Гильбурд О.А., 2000; Дерягина М.А., 1994; Корнетов А.Н. и соавт., 1990). Агрессия и агрессивность, зло и насилие, война и разрушения и т.д. и т.п. всеми исследователями человека бесспорно относятся к негативным, аномальным, не желательным явлениям. Однако уже много тысяч лет эти явления сохраняются на всех этапах естественного отбора и, так называемой, геннокультурной эволюции вида Homo Sapiens (Самохвалов В. П. и соавт., 1995). Естественно предположить, что агрессивность и агрессивное поведение, возникшие на определенных этапах эволюции, имеют эволюционный смысл.[40]

Как и любая форма поведения, агрессивность проявляется во взаимоотношениях со средой. Поэтому мы считаем совершенно естественным и правильным применение антропоэкологического подхода в качестве методологической основы, с позиций которого эволюцию человека можно рассматривать как перманентный процесс адаптации в меняющихся условиях среды обитания. С точки зрения Foley R. (1990) избирательная фиксация тех или иных уникальных для Homo Sapiens особенностей в ходе этого процесса позволили ему получить репродуктивное преимущество над теми, кто не обладал такими чертами. Возможно эволюция «наградила» его (человека) высокой силой агрессии как биологически самого неприспособленного и слабого вида.

Известно, что эволюция человека происходит путем генных, морфологических, физиологических и поведенческих мутаций, из которых мне, как психиатру, легче всего анализировать последние. Основной постулат этологии гласит, что любое поведение в конкретной экологической ситуации имеет адаптативный или защитный характер (Tinbergen N., 1951). Возникает правомерный вопрос, в какой же экологической ситуации агрессивность оказалась эволюционно полезной формой поведения, когда она приобрела адаптативный смысл? Можно предположить, что, во-первых, будучи физически слабым, лишенным физиологических и биологических механизмов защиты и нападения (сильные ноги или руки, клыки, броня, бивни, рога и т.д.), в экологически агрессивной по отношению к себе среде человек «заразился» этой агрессивностью. То есть приобрел большую силу «витальной энергии». Во-вторых, в ходе эволюции энергия человеческой агрессивности изменила свой вектор от естественной к социальной среде, агрессия стала направляться на человека, против человека. Биологически агрессивная среда породила в человеке адаптативно-защитную агрессию в отношении естественной среды, которая, впоследствии закрепившись генно-культуральными механизмами, стала сутью и основой всех форм человеческой жизнедеятельности. То есть, если правильна концепция В.П. Самохвалова и В.И. Егорова (1995), то формирование агрессивности представляется нами как один из основных факторов психической эволюции человека, возможно наравне с формированием таких особенностей, как прямохождение и речь (Самохвалов В.П., 1994). «Неразумная разумность» человека (по выражению К. Лоренца «разумная, но нелогичная человеческая натура») породила противоречия в естественно-биологической среде человека, что обусловлено своего рода дисгармонией между закономерностями социального поведения, основанного на разуме и культурной традиции, и закономерностями, которые присущи «любому филогенетически возникшему поведению». Дисгармония между этими фундаментальными основными формами поведения привела к тому, что агрессия в человеческом обществе стала принимать «гротескные и бессмысленные формы» и, теряя свой первоначальный видосохраняющий, защитно-адаптативный смысл, стала превращаться в угрозу выживанию. Несмотря на некоторую спекулятивность подобных рассуждений, все же такой ход эволюции человека представляется возможным.[36]

Естественно, что такая динамика имела место не всегда и не у всех народов. Это подтверждается данными антропологических, археологических и исторических исследований. Известны народы и культуры более агрессивные (сельджуки, монголо-татары, кельты), аутоагрессивные (угро-финны), «общество древних охотников», а также «общество земледельцев».

Если инстинктивисты видят в человеке лишь набор природных инстинктов, проводя прямые аналогии с животными, то полярной позиции в этом вопросе придерживаются бихевиористы. Причем, их позиция достаточно легко и с готовностью воспринимается определенной частью человечества, поскольку соединяет элементы либерализма с определенной духовной и социальной реальностью нашего бытия. Той частью, которая убеждена, что человек формируется исключительно под влиянием «социума» и при этом игнорирует полностью биологическую природу человека. Ту «природу» в человеке, которая мешает становлению мирного и справедливого общественного строя. Хотя надо отметить, что такому становлению не в меньшей мере мешает и сама «социальная» природа человека, ее внутренние противоречия между «биологическими» и «социальными» корнями человека.[35]

Бихевиоризм видит только поведение человека в данный момент. Но исключает личность, самого действующего человека. С позиции бихевиоризма агрессивность выступает как поведенческое расстройство. Его формула гласит: человек чувствует, думает и поступает так, как он считает правильным для достижения ближайшей желанной цели. Но можно ли понять поведение, не учитывая личность, которое обнаруживает это поведение? Поведение можно понять в том случае, если мы будем знать неосознанные и осознанные мотивы, побудившие его к действию, считает Э. Фромм. С моей точки зрения любое объяснение какого-либо явления или факта содержит некоторую «истину». «Понять» можно все, но дело в том, насколько эта «истина», это «понимание» раскрывают причинно-следственные связи. Сознательно или нет, но все апологеты «строительства справедливого, совершенного и социального общества» стоят на позициях бихевиоризма.[27]

Бихевиоризм хорош как научный метод исследования, как психологическая теория, так или иначе освещающая проблему человека. Но бихевиоризм, повторяя путь психоанализа, превратился в социальную теорию, в идеологию, а идеология, как известно, превращает нас в машин, роботов, лишенных всяких душевных и духовных переживаний; реклама делает из нас в «отчужденных аппендиксов» социально-политической жизни. Экономика же трансформирует нас в «пятое колесо телеги». В индустриально развитых странах человек достаточно интенсивно заменяется машиной, в отсталых и развивающихся странах он превращается в социальный балласт, нуждающийся к тому же в пище, одежде, а порой и в зрелищах, поскольку, экономики, промышленности как таковой практически не существует. Человек должен соответствовать определенным стандартам и шаблонам, выполнять определенные функции, то есть выявлять вполне определенное поведение – соответствовать установленным нормам, не «выступать», не «просвечиваться», выполнять то, что от него ожидают, а не то, что он хочет. Общества, развивающиеся на принципах бихевиоризма, имеют своим лозунгом (иногда прикрытым, завуалированным, иногда открытым, широко декларируемым) конформизм, приспособляемость во всем и везде. Причем, совершенно не важно какое это общество – демократическое ли, тоталитарное ли или авторитарное, монархия или республика, социалистическое или капиталистическое. Поскольку любое государство в той или иной степени, вчера, сегодня или завтра, открыто или завуалировано, старое ли государство с демократическими устоями или вновь зарождающаяся демократия содержит в себе зачатки полицейского государства, несет в себе необходимость демонстрации и реализации силы. Потому что оно – государство – заинтересовано во вполне конкретном «законопослушном» «общепринятом» поведении. А тот, кто пытается не соответствовать этим стандартам, проявляет в какой-либо форме свою индивидуальность и уникальность не в русле принятых в обществе норм и ценностей, рискует быть отторженным. В демократических обществах он рискует своей карьерой, в авторитарных – работой, потерей связей, общения, в тоталитарных государствах – жизнью. Разница, конечно, большая, но суть одна и та же. Об этом же свидетельствуют бихевиористы – любое поведение, чувство, мысль, поступок, отклоняющиеся от стандарта, будет иметь для него (человека) отрицательные последствия.[8]

Поведения определяется, кроме всего прочего, и условиями среды, предъявляющими те или иные требования. В эксперименте, проведенном Milgram S.(1969) на добровольцах показано, что у 35% людей имеется сильная реакция против жесткости. А 65% испытуемых удалось поставить в такие условия, что они вели себя жестоко, но при этом в большинстве случаев они проявляли реакцию возмущения или неприятия садистского типа поведения. Но автор не приводит сведений в отношении людей, которые в ходе всего эксперимента не проявляли признаков беспокойства. Почему люди так реагируют? Здесь возможны следующие варианты: во-первых, это садисты, гедонистически относящиеся к страданиям других; во-вторых, это люди нарциссического типа, которые вообще не восприимчивы к чужим страданиям; в-третьих, это психически больные люди, полностью лишенные нравственных тормозов; наконец, это люди, которые могут не чувствовать угрызений совести, если жестокость санкционирована свыше. Следует предположить, что все-таки человеческая природа неоднородна – есть палачи, есть совестливые, есть бунтующие.

В другом эксперименте, проведенном Zimbardo P. (1972), показано, что под влиянием обстоятельств человек может дойти до какого угодно состояния, вопреки всем своим представлением о нравственности, вопреки личной порядочности и всем социальным принципам, ценностям и нормам. «Надзиратели» могут превратиться в жесточайших садистов, а «жертвы» и «заключенные» - демонстрировать жалкое зрелище несчастных и запуганных людей. Садистски настроенные «надзиратели» составляли одну треть. А остальные были поделены на две группы: строгие, но честные, и хорошие, доброжелательные надзиратели. С точки зрения Э. Фромма этот эксперимент доказывает как раз обратное, что две трети испытуемых не стали садистами в соответствующих условиях. А в своей известной работе В. Франкл отмечает, что не условия (концлагеря) диктовали человеку каким ему быть, а человек «выбирал», каким ему оставаться.

Не следует забывать, что подобное «поведение» дано не всем. Этот эксперимент показывает неоднородность человеческой популяции. Однако эксперимент есть эксперимент со всей натянутостью, условностью, приближенностью к реальности в той или иной степени.[4]

В своей капитальной работе «Анатомия человеческой деструктивности» Эрих Фромм (1994) представил обобщенный анализ всевозможных исследований человеческой агрессивности. Все разрушительное в человеке им переосмыслено филогенетически и онтогенетически как основополагающая проблема зла на уровне индивида и общества. Феномен агрессии, с точки зрения Э. Фромма, является реакцией человека на разрушение нормальных условий бытия. Агрессия есть «благоприобретенное свойство», и человек не является по своей природе разрушителем. Он – жертва своей истории, жертва своей свободы, под которой он имеет в виду «меру ответственности». (Помните у классиков марксизма – «Свобода – это осознанная необходимость!»). Поведение человека Э. Фромм не сводит целиком к врожденным нейропсихологическим механизмам – стимулам. Поведение человека – это реализация его свободы. Но свобода – это удел немногих. Еще Ф. Ницше в своем «Антихристианине» писал, что «некоторые люди рождаются на свет «посмертно» (Ницше Ф., 1989). Подавляющее большинство людей не способны на поступок, то есть не могут реализовать силу своего духа и воли, в силу своей безликости. Большинство людей живет исключительно по шаблонам и стандартам. Реализация человеческой свободы сопровождается деструктивностью. При этом Э. Фромм всегда исходит из тезиса о первичности психических процессов, которые во многом определяют структуру социальных феноменов в истории человечества. Проблему деструктивности он рассматривает с биосоциальной точки зрения. Он исходит из того, что тип и склад личности вписывается в конкретный социальный фон, оказывающий воздействие на индивида, вырабатывающий социальные характеры.

По мнению Э. Фромма, деструктивность человека имеет филогенетические корни. Критикуя К. Лоренца и его последователей (Р. Ардри, Д. Морриса и др.) за их инстинктивизм, Э. Фромм подчеркивает их основной тезис: «…агрессивное поведение людей, проявляющееся в войнах, преступлениях, личной драчливости и прочих типах деструктивного и садистского поведения, имеет филогенетические корни, оно запрограммировано в человеке, связано с врожденным инстинктом, который ждет своего места и часа и использует любой повод для своего выражения». Оно запрограммировано в человеке, связано с врожденными инстинктами, но сформировалась она (деструктивность - агрессия) в ходе его истории, а не предыстории. Достаточно провести серьезное исследование нашей социальной системы, отмечает Фромм, чтобы сделать вывод о причинах роста деструктивности в обществе и подсказать средства для ее снижения. Подобное исследование было представлено нами выше.

В проблеме агрессии и деструктивности Э. Фромм объединяет две, казалось бы, диаметрально противоположные точки зрения на проблему агрессивности – инстинктивизм и бихевиоризм. Первая точка зрения – инстинктивизм – все деструктивное в человеке объясняет и сводит к его животной сущности. Вторая точка зрения – бихевиоризм – выводит деструктивность человека исключительно из его социальной природы. Казалось бы, внешне приемлемое соединение двух крайних позиций, выигрывает в методологии, которая позволила Фромму разделить агрессивность на доброкачественную и злокачественную. При этом первая восходит к инстинктам, животному началу, вторая опирается на характер, на человеческие страсти, за которыми стоят экзистенциальные побуждения (любовь, ненависть, страх, вера, корысть, властолюбие, зависть и т.д. и т.п.). Взаимодействие инстинктов и страстей человека выражает попытку человека преодолеть банальное существование во времени и перейти в трансцендентное бытие. Любой барьер на пути к реализации своих потребностей приводит к деструкции социальных отношений, деформации психологических механизмов. Э. Фромм выделяет несколько видов их – мазохистический, садистский, деструктивный, конформистский, которые будут еще рассмотрены нами.[11]

Несмотря на логичность инстинктивистских теорий, все же большое распространение и признание получили теории, которые исходят из того, что агрессия берет свое начало от побуждения, определяемого как «не инстинктивная мотивационная сила, являющаяся результатом лишения организма каких-либо существенных вещей или условий, и возрастающая по мере усиления такого рода депривации» (Бэрон Р., Ричардсон Д., 1997).

Среди этих теорий наибольшее распространение получила теория агрессии и фрустрации Dollard J. et al. (1939). Но следует заметить, что теория Dollard-а и соавторов имеет своего предвестника в виде концепции McDougall-a (McDougall W., 1908, 1932). В числе двенадцати основных инстинктов автор указывал и на агрессивность. Он определял агрессивность как «предрасположенность к гневу; негодование и насильственное устранение всякой помехи или препятствия, мешающих свободному осуществлению любой другой тенденции» (цит. по Хекхаузен Х., 1986).

Суть теории Dollard-а и соавторов достаточно проста и заключается в том, что фрустрация всегда приводит к агрессии в какой-либо форме и агрессия всегда является результатом фрустрации. Эта теория исходит из двух положений: 1) агрессия всегда есть результат и следствие фрустрации; 2) фрустрация всегда влечет за собой агрессию. Однако последующие исследования не подтвердили эти два постулата, и оказалось, что связь здесь не всегда прямая и простая. Можно утверждать, что фрустрация может способствовать агрессии. Но не всегда и не так часто. Скорее фрустрация вызывает агрессию, прежде всего у тех, кто усвоил привычку реагировать на фрустрацию агрессивным поведением (Bandura А., 1983). С точки зрения Miller (1941) правильнее сказать, что фрустрация порождает различные модели поведения, и агрессивность является следствием многих факторов, помимо фрустрации.[34]

Теория побуждений к агрессии Berkowitz L. (цит. по Бэрон Р., Ричарсон Д., 1997) является, своего рода, развитием теории фрустрации-агрессии. Наиболее значительные исследования в направлении теорий социального научения принадлежат Berkowitz-у и Bandur-е. Будучи вначале сторонником фрустрационной теории, Berkowitz впоследствии отошел от этих позиций и ввел две промежуточные переменные – побуждение (а именно, гнев) и пусковые раздражители. Автор считает, что фрустрация есть один из множества различных аверсивных стимулов, которые способны лишь спровоцировать агрессивные реакции, но не приводят к агрессивному поведению напрямую, а скорее создают готовность к агрессивным реакциям. Агрессия возникает только тогда, когда имеются «посылы (побуждения) к агрессии», и ее проявление во многом схоже с выработкой условных рефлексов. Berkowitz отмечает, что «сила агрессивной реакции на какое-либо препятствие представляет собой совместную функцию интенсивности возникшего гнева и степени связи между его побудителем и пусковым признаком». Пусковой раздражитель нужен для проявления агрессии, но он не является необходимым и обязательным условием для перехода гнева в агрессию. Точно так же эмоция гнева (побуждение) не является ни необходимым, ни достаточным условием агрессии. Это всего лишь эмоциональное состояние, которое не всегда и не обязательно проявляется гневом, и может стимулироваться от любой негативной ситуации.

Эти идеи Berkowitz получили развитие у Bandura A. (1983), который рассматривает агрессию как некоторое специфическое социальное поведение, которое «научается» и поддерживается точно так же, как все другие формы поведения. Автор считает, что агрессия приобретается посредством биологических факторов (нервная и гормональная системы) и социальным научением (непосредственный опыт, наблюдение). Агрессия может провоцироваться воздействием внешних шаблонов (возбуждение, внимание), неприемлемым для личности обращением (грубость, нападки, фрустрация), побудительными мотивами (деньги, золото, жажда признания, восхищение), инструкциями (приказы и поручения), эксцентричными убеждениями (параноидные идеи). Регулирование агрессивного поведения проводится внешними поощрениями и наказаниями, викарным подкреплением, механизмами саморегуляции.

Теоретические разработки этих авторов являются синтезом теорий научения и когнитивных теорий, определяющих поведение (в том числе и агрессивное), в первую очередь, привлекательностью ожидаемых последствий действий.

Когнитивные модели агрессии акцентируют эмоциональные и познавательные процессы в проявлении агрессивного поведения. В частности, с точки зрения Berkowitz (1983, 1988, 1989), фрустрация или другие агрессивные стимулы (боль, недомогания, неприятные запахи и т.д.) подвергаются когнитивной переработке и провоцируют агрессивные реакции путем формирования негативного аффекта. То есть агрессия возникает постольку, поскольку формируется негативная реакция. Zillman (1988) утверждал, что «познание и возбуждение теснейшим образом взаимосвязаны; они влияют друг на друга на всем протяжении процесса переживания, приносящего страдания». Он утверждал, что осмысление события может влиять на степень возбуждения.[29]

Когнитивные теории достаточно оптимистичны в плане возможности контролирования агрессии, поскольку они предполагают, что человека можно научить быть менее агрессивным. Но, с другой стороны, сами же авторы этих теорий не исключают возможность проявления импульсивной агрессии, не подвластной сознанию и разуму.