Филострат в Монте-Карло: различие между шумом и информацией

Мудрый человек слушает смысл, а дурак - только шум. Современный греческий поэт К. Р. Кавафи написал пьесу в 1915 по мотивам пословицы Филострата: боги чувствуют события в будущем, обычные люди – только в настоящем, но мудрый чувствует события, которые собираются произойти. Кавафи написал: В глубоком раздумьи тихая поступь грядущего достигает ушей их и они внимают почтительно, тогда как те, кто на улице, не слышат вообще ничего.

Я трудно и долго думал о том, как минимально привлекая математику, объяснить различие между шумом и смыслом, и как показать, почему так важен интервал времени при оценке исторического события. Симулятор Монте-Карло может обеспечить нас такой интуицией. Мы начнем с примера, заимствованного из инвестиционного мира, поскольку его можно объяснить довольно легко, а потом экстраполировать на что угодно.

 

Давайте вообразим счастливого отставного дантиста, живущего в милом солнечном городке. Мы знаем априорно, что он - превосходный инвестор и должен получить доход на 15% больший, чем дают Казначейские облигации, с нормой ошибки 10% в год, (что мы называем волатильностью). Это означает, что из 100 выборочных траекторий, мы ожидаем, что около 68 из них попадут в диапазон плюс-минус 10% вокруг 15 % избыточного дохода, то есть между 5% и 25% (при нормальном колоколообразном распределении 68% всех случаев попадают в диапазон нормы плюс-минус стандартное отклонение). Это также означает, что 95 случаев падали бы между -5% и 35%.

Ясно, что мы имеем дело с очень оптимистическим раскладом. Дантист оборудует для себя хорошее торговое место на своем чердаке, стремясь провести каждый рабочий день там, в наблюдениях за рынком, потягивая капучино без кофеина. Он предприимчив и находит это занятие более привлекательным, чем сверление зубов сопротивляющихся старых леди.

Он подписывается на веб-сервис, который непрерывно снабжает его свежей информацией, по цене, равной небольшой доле того, что он платит за свой кофе //NB эффект капуччино//. Он заводит свои ценные бумаги в электронную таблицу и может таким образом в каждый момент времени контролировать стоимость своего спекулятивного портфеля. Мы живем в эру коммуникаций.

 

Интервал 1 год 1 квартал 1 месяц 1 день 1 час 1 минута 1 секунда

Вероятность 93% 77% 67% 54% 51.3 % 50.17 % 50.02 %

 

Табл. 2 Вероятности делания денег на различных временных интервалах

 

Доход в 15% с волатильностью (или неуверенностью) 10% в год переходит в 93% вероятность делания денег в любом заданном году. Но при рассмотрении в узком интервале времени, это превращается в простую 50.02% вероятность делания денег в течение любой заданной секунды, как показано в Табл. 2. По минимальному приращению времени, наблюдение не покажет ничего. Все же сердце дантиста не скажет ему об этом

Будучи эмоциональным, он чувствует острую боль с каждой потерей, которая показывается красным на его экране. Он чувствует некоторое удовольствие, когда работа дает положительный результат, но не эквивалентное испытываемой боли, когда результат отрицательный

В конце каждого дня дантист будет эмоционально расстроен. Поминутная экспертиза его работы означает, что каждый день (предполагаем восемь часов в день) он будет иметь 241 радостную минуту против 239 нерадостных. В год это дает 60,688 и 60,271, соответственно. Теперь прикинем, что если нерадостная минута эмоционально хуже, чем радостная минута в терминах удовольствия, то дантист имеет большой эмоциональный дефицит, при исследовании своей работы с высокой частотой. //NB сравните это с нынешним пристрастием к RSS-ридерам и жж-лентам//

 

Рассмотрим ситуацию, когда дантист исследует свой портфель только после получения ежемесячного отчета от брокерского дома. Поскольку 67% его месячных отчетов будут положительными, он испытывает муки боли только четыре раза в год и восемь раз -удовлетворение. Это - тот же самый дантист, следующий той же самой стратегии. Теперь глянем на дантиста, рассматривающего свои результаты только раз в год. За ожидаемые следующие 20 лет своей жизни, он испытает 19 приятных неожиданностей на одну неприятную!

Это интервальное свойство случайности часто неправильно истолковывается, даже профессионалами. Я видел доктора наук, который спорил о результатах, наблюдаемых в узком интервале времени (бессмысленных по любым стандартам)

При рассмотрении под другим углом, если мы возьмем коэффициент отношения шума к тому, что мы называем не шум (то есть, левая колонка/правая колонка), который мы исследуем количественно, тогда мы имеем следующее. В течение одного года мы наблюдаем, грубо, 0.7 шумовых частей на каждую часть результата. В течение одного месяца, мы наблюдаем, грубо, 2.32 шумовых частей на каждую часть результата. В течение одного часа - 30 шумовых частей на каждую часть результата, и в течение одной секунды 1796 шумовых частей на каждую часть результата.

 

Несколько выводов:

1. На коротком отрезке можно наблюдать вариабельность портфеля, но не дохода. Другими словами, каждый видит изменение и ничего больше. Я всегда напоминаю себе, что в лучшем случае можно наблюдать комбинацию изменения и дохода, но не только дохода.

2. Наши эмоции существуют не для понимания. Дантист добивался большего успеха, когда он имел дело с ежемесячными отчетами, вместо ежеминутных. Возможно, было бы даже лучше для него, если б он ограничил себя ежегодными отчетами

3. Когда я вижу инвестора, контролирующего свой портфель с живыми ценами по сотовому или через ноутбук, я улыбаюсь снова и снова. Конечно, и я не свободен от такого эмоционального дефекта. Но я справляюсь с этим мандражом, не обращаясь информации, кроме как в редких случаях. Я предпочитаю читать поэзию. Если событие достаточно важно, оно найдет путь ко мне. Я возвращусь к этому пункту в своё время

 

Та же самая методология может объяснить, почему новости (высокая шкала) полны шумом и почему история (низкая шкала) в значительной степени лишена его (хотя не стоит упускать из виду проблемы интерпретации). Это объясняет, почему я предпочитаю не читать газеты (кроме некрологов), почему я никогда болтаю о рынках, и почему, находясь в торговом зале, я общаюсь с математиками и секретарями, а не трейдерами. Это объясняет, почему лучше читать Экономист по субботам, чем "Уолл Стрит джорнал" каждое утро (с точки зрения частоты, не учитывая массивного разрыва в интеллектуальном уровне между этими двумя изданиями).

Наконец, это объясняет, почему сгорают люди, которые слишком пристально смотрят на случайность, их эмоции иссушаются эмоциональными перепадами, которые они испытывают. Независимо от того, что требуется людям, острая боль не компенсируется положительным чувством (некоторые поведенческие экономисты оценивают, что отрицательный эффект будет до 2.5 раз превышать величину положительного); это будет вести к эмоциональному дефициту

Некоторые, так называемые «мудрые» и «рациональные» люди, часто обвиняют меня в «игнорировании» возможности появления ценной информации в ежедневной газете и отказе учесть детали шума, в качестве "краткосрочных событий". Некоторые из моих работодателей обвиняли меня в проживании на другой планете.

Моя проблема состоит в том, что я -не рационален и чрезвычайно склонен тонуть в случайности и испытывать эмоциональную пытку. Я знаю о своей потребности размышлять на скамье в парке или в кафе далеко от информации, но я могу думать и в других условиях. Мое единственное преимущество в том, что я знаю часть своих слабостей — я не могу приручить обуздать свои эмоции, столкнувшись с новостями и неспособен к наблюдению с холодной головой. Тишина — гораздо лучше. Больше об этом — в части III.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Случайность, нонсенс и научный интеллектуал

Применение генератора Монте-Карло для искусственного мышления и сравнения его со строго неслучайной конструкцией. Научные войны входят в деловой мир. Почему эстет во мне любит быть одураченным случайностью.

 

Случайность и слово

Наш двигатель Монте-Карло может завезти нас на территорию литературы. Все более и более увеличивается различие между научным интеллектуалом и литературным интеллектуалом, противоречие достигает пика в "научных войнах" лириков против физиков. Различие между двумя подходами было положено в Вене в 1930-х, собранием физиков, которые решили, что большие достижения в науке стали достаточно существенными, чтобы притязать на области, ранее закрепленные за гуманитариями. На их взгляд, литературное мышление могло прикрывать множество хорошо звучащих глупостей. Они хотели освободить мышление от риторики (кроме как в литературе и поэзии, где это было полностью уместным).

Они объявили, что утверждения могут быть только двух видов: дедуктивные, подобно "2 + 2 = 4", т.е. неоспоримо следующие из определенной аксиоматической структуры (например, правила арифметики), или индуктивные, то есть, поддающиеся проверке некоторым способом (опыт, статистика, ит.д.), типа "в Испании идет дождь" или "жители Нью-Йорка грубы". Все остальное было ерундой ("музыка могла бы быть наилучшим заменителем метафизики"). Нет нужды говорить, что индуктивные утверждения, могут оказываться трудными, даже невозможными для проверки, как мы увидим в проблеме черного лебедя - и эмпиризм может быть даже хуже, чем любая другая форма ерунды, когда он дает кому-то уверенность или убежденность (чтобы углубиться в проблему мне потребуется несколько глав). Однако, это было хорошим началом для того, чтобы заставить интеллектуалов предоставлять некоторые доказательства или свидетельства для своих утверждений. Этот Венский Кружок был источником для развития идей Витгенштейна, Поппера, Карнапа //ВИТГЕНШТЕЙН Людвиг (1889-1951), австрийский философ и логик, представитель аналитической философии. КАРНАП (Сагпар) Рудольф (1891-1970), немецко-американский философ и логик, ведущий представитель логического позитивизма и философии науки. (Прим.перев.)// и многих других. Безотносительно к заслугам, которые их первоначальные идеи могут иметь, их воздействие и на философию, и практику науки было существенным. Их воздействие на внефилософскую интеллектуальную жизнь продолжает развиваться, хотя и заметно медленнее.

Существует один способ отличить научного интеллектуала от литературного -научный интеллектуал обычно может распознавать письмо литературного, но литератор вряд ли был бы способен определить различия между строками, написанными ученым или бойким лириком. Это становится даже более очевидным, когда литературный интеллектуал начинает использовать научную терминологию типа "принцип неопределенности", "теорема Гёделя", "параллельная вселенная" или "относительность" либо вне контекста, либо, как часто бывает, в точной противоположности научному смыслу. Используя уйму научных отсылок, можно заставить другого литературного интеллектуала поверить, что материал имеет печать науки. Но для ученого очевидно, что наука — в строгости выводов, а не в случайных ссылках на такие грандиозные концепции как общая относительность или квантовая неопределенность. Научная строгость может быть выражена самым простым языком, в самой простой прозе. Например, при чтении Эгоистичного гена Ричарда Докинса такая проза захватила меня, хотя текст не содержит ни одного уравнения — кажется, что это перевод с языка математики. И все же это — художественная проза.

 

Реверс теста Тюринга

Случайность может оказать значительную помощь в данном вопросе, поскольку есть другой, гораздо более интересный способ различать болтуна и мыслителя. Иногда вы можете повторять что-либо таким образом, что это можно будет принять за литературную беседу с генератором Монте-Карло, но невозможно случайно построить научный разговор. Можно случайно создать риторику, но не подлинное научное знание. Это применение теста Тюринга для искусственного интеллекта, только наоборот. Что такое тест Тюринга? Блестящий британский математик, эксцентричный первопроходец компьютеров Алан Тюринг придумал следующее испытание: компьютер можно считать интеллектуальным, если он может (в среднем) обмануть человека, чтобы тот ошибочно принял компьютер за другого человека. Обратное тоже должно быть истинно. Человека можно считать невежественным, если компьютер, о котором мы знаем, что он неинтеллектуален, может повторить его речь, заставив человека поверить, что это было написано не компьютером, а человеком. Может ли кто-то делать работу, в отношении которой можно, полностью случайно, постоянно ошибаться?

Похоже, что да. Существуют генераторы Монте-Карло, предназначенные для того, чтобы структурировать такие тексты и писать целые статьи. Насыщенные "постмодернистскими" текстами, они могут наугад выбирать фразы методом, который называется рекурсивной грамматикой, и производить грамматически правильные, но полностью бессмысленные предложения, которые звучат подобно Жаку Дерриде //французский философ, близкий к структурализму, выступал с критикой метафизики как основы европейской культуры// и другим. Вследствие нечеткости мысли, литературный интеллектуал может быть одурачен случайностью.

Посредством одного из таких генераторов я когда- то играл со словами и создал несколько статей, содержащих следующие предложения: «Однако, главная тема работ Рушди — не теория, как предлагает диалектическая парадигма действительности, но предтеория. Предпосылка неосемантической парадигмы речи подразумевает, что сексуальная идентичность, по иронии, имеет значение. Можно найти множество рассказов, касающихся роли автора, как наблюдателя. Можно сказать, что, если удерживается культурный дискурс, то мы должны выбрать между диалектической парадигмой нарратива и неоконцептуальным марксизмом. Анализ Сартром культурного рассказа приводит к тому, что общество, как это ни парадоксально, имеет объективную стоимость».

 

Таким образом, предпосылка неодиалектической парадигмы выражения подразумевает, что сознание может использоваться, чтобы укрепить иерархию, но только если действительность отлична от сознания; если это не имеет место, мы можем предполагать, что язык имеет внутреннее значение.

Некоторые деловые речи принадлежат к этой же категории, за исключением того, что они менее изящны и привлекают другой тип словаря, чем литературные. Мы можем случайным образом конструировать речь, подражающую вашему исполнительному директору, чтобы убедиться говорит ли он дело, или его речь — просто приукрашенная говорильня того, кому повезло занять эту должность. Как? Вы в случайном порядке выбираете пять фраз ниже, а затем соединяете их, добавляя минимум, требуемый для построения грамматически правильной речи.

«Мы заботимся об интересах нашего клиента /дорога вперед/ наши активы — наши люди / создание акционерной стоимости / наше видение / наша экспертиза в / мы обеспечиваем диалоговые решения / мы позиционируем себя на этом рынке / как обслужить наших клиентов лучше / кратковременные страдания ради долговременной выгоды / мы будем вознаграждены, в конечном счете / мы играем на нашей силе и уменьшаем наши слабости / храбрость и намерение будут преобладать / мы преданы инновациям и технологиям / счастливый работник — производительный работник / обязательство превосходства / стратегический план / наша этика работы».

Если вы получили две очень похожие речовки, то я бы предложил поискать новую работу.

 

Отец всех псевдомыслителей

Дискуссия об истории вряд ли может обойтись без упоминания отца всех псевдомыслителей, Гегеля. Гегель пишет на жаргоне, который является бессмысленным вне шикарного левобережного парижского кафе или гуманитарного факультета какого-нибудь университета, очень хорошо изолированного от реального мира. Я привожу такой пассаж из немецкого "философа" (этот пассаж был обнаружен, переведен и осмеян Карлом Поппером):

«Звук — это изменение в определенном состоянии сегрегации материальных частей, и в отрицании этого состояния; просто абстракция или идеальная идеальность, коей она была бы согласно определению. Но это изменение, соответственно, является само по себе немедленным отрицанием материи определенного существования, который, поэтому, есть реальная идеальность определенного притяжения и единства, то есть — тепло. Нагревание звучащих тел, так же, как побитых и/или протертых, является появлением тепла, концептуально происходя вместе со звуком»

Даже двигатель Монте-Карло не мог бы звучать столь же случайно, как большой философский мыслитель (потребовалось бы множество типовых испытаний, чтобы получить смесь тепла и звука). Люди требуют такую философию и часто финансируют это субсидиями налогоплательщиков! Теперь подумайте, что гегельянское мышление, обычно, связывается с "научным" подходом к истории, и что оно привело к таким результатам, как марксистские режимы и даже к новой отрасли, называемой "неогегельянство". Этим "мыслителям" до появления на свет нужно пройти начальный класс по статистической теории выборки.

 

Поэзия Монте-Карло

Бывают случаи, когда мне нравится быть одураченным случайностью. Моя аллергия на нонсенс и многословие рассеивается, когда она относится к искусству и поэзии. С одной стороны, я пытаюсь определить себя и официально вести себя, как сугубо деловой гиперреалист, выведывающий роль шанса, а с другой стороны, меня не мутит от собственного потворства всем типам личного суеверия. Где проходит граница? Ответ - в эстетике. Некоторые эстетические формы обращаются к чему-то врожденному в нас, происходят ли они из случайных ассоциаций или из простой галлюцинации. Что-то в наших генах бывает глубоко тронуто нечеткими и двусмысленными проявлениями языка; зачем с этим бороться?

Любитель поэзии и языка во мне был первоначально огорчен по поводу Изящных Трупов, поэтического упражнения, где интересные и поэтичные предложения построены случайным образом. Согласно законам комбинаторики, при выбросе достаточного количества слов вместе, должны появиться некие необычные и волшебно-звучащие метафоры. И нельзя отрицать, что некоторые из этих поэм имеют восхитительную красоту. К чему тогда размышлять об их происхождении, если они удовлетворяют наши эстетические чувства?

Вот история Изящных Трупов. После Первой мировой войны, кружок поэтов-сюрреалистов, в который входили Андре Бретон, римский папа, Пауль Елуа и другие, собрался в кафе и они попробовали следующее упражнение (современные литературные критики объясняют такую затею угнетенным послевоенным настроением и стремлением убежать из реальности). На свернутой части бумаги, каждый по очереди писал предопределенную часть предложения, не зная выбор других. Первый выбирал прилагательное, второй - существительное, третий - глагол, четвертый - прилагательное и пятый - существительное. Первое опубликованное упражнение такого случайного коллективного договора привело к следующему:

Изящные трупы должны пить новое вино

 

Впечатляет? Это звучит даже более поэтично на родном французском языке. Весьма впечатляющая поэзия была создана в такой манере, иногда, при помощи компьютера. Но поэзию никогда бы не принимали всерьез, вне красоты ее ассоциаций, были ли они произведены случайным разглагольствованием одного или нескольких дезорганизованных умов, или более сложными конструкциями одного сознательного создателя

Сейчас, независимо от того, была ли поэзия получена генератором Монте-Карло или спета слепым человеком из Малой Азии, язык способен даровать удовольствия и утешения. Испытание его интеллектуальной мощи перегонкой в простые логические аргументы, отняло бы у него слишком большую часть его силы; поэзия в переводе чаще всего беззуба. Убедительный аргумент мощности языка - выжившие святые языки, не разрушенные деловитостью ежедневного использования. Семитские религии — иудаизм, ислам и первоначальное христианство — понимали этот аспект, сохраняя язык вдалеке от рационализации ежедневного использования и избегая искажения народного наречия. Четыре десятилетия назад католическая церковь перевела молитвы и литургии с латинского языка на местные; возможно, это снизило интенсивность веры. Внезапно религия подвергла себя оценке интеллектуальными и научными, но не эстетическими, стандартами. Греческая Православная церковь сделала удачную ошибку, когда попыталась перевести некоторые из молитв с церковно-греческого на семитское наречие, на котором говорят грекосирийцы Антиохийской области (Южная Турция и Северная Сирия), и выбрала классический арабский, полностью мертвый язык. Мой народ, таким образом, счастлив молиться на смеси мертвого койне (церковно-греческий) и не менее мертвого коранического арабского языка.

Какое это имеет отношение к книге о случайности? В наших генах заложена потребность в хаосе и волатильности. Даже экономисты, которые всегда находят глубокомысленные пути полностью убежать из реальности, начинают понимать, что нас не всегда побуждает действовать только внутренний калькулятор. Мы не должны быть рациональными, когда приходится вдаваться в детали нашей ежедневной жизни - только когда дело касается выживания. А современная жизнь, кажется, убеждает нас делать в точности наоборот - становиться чрезвычайно реалистичными и интеллектуальными в таких вопросах, как религия и личное поведение, и иррациональными насколько это возможно, когда дело касается финансовых рынков и вопросов, управляемых случайностью.

Я сталкивался с коллегами, "рациональными", сугубо деловыми людьми, которые не понимают, почему я люблю поэзию Бодлера или непроницаемых для логики авторов, вроде Канетти или Борхеса. И в это то же самое время они прислушиваются к "исследованиям" телевизионного "гуру" или ввязываются в покупку акций компании, о которой они не знают абсолютно ничего, основываясь на советах соседей, которые водят дорогие автомобили. Венский Кружок, известный своими нападками на гегелевский стиль многословной философия, объяснил бы, что с научной точки зрения это простой мусор, а с артистической точки зрения — ниже, чем музыка. И я должен признаться, что нередко нахожу Бодлера гораздо более приятным, чем дикторы CNN или болтовня Джорджа Вилла.

 

Существует еврейская поговорка: Если меня вынуждают есть свинину, пусть она будет высшего качества. Если я собираюсь быть одураченным случайностью, пусть это будет красиво (и безопасно). К этому мы еще вернемся в части III

 

ГЛАВА ПЯТАЯ