Механизм повседневной типизации

Сначала рассмотрим вопрос о том, как организуется повседневное знание. Для того чтобы люди понимали друг друга, а также разбирались в ситуациях и обстоятельствах взаимодействия в повседневной жизни, они должны соблюдать ряд условностей. Главная из них заключается в том, что человек руководствуется предположением, согласно которому его партнеры по взаимодействию видят и понимают мир в сущности так же, как он сам. Шюц именовал это бессознательно используемое в повседневной жизни допущение 'общим тезисом о взаимозаменяемости перспектив'. Этот общий тезис состоит из двух постулатов. Стоит вчитаться в них внимательно.

Постулат взаимозаменяемости точек зрения: 'Я принимаю на веру - и предполагаю, что другой поступает так же,- что, если я поменяюсь с ним местами так, то его 'здесь' станет моим, то я буду находиться в том же удалении от предметов и видеть их в той же степени типичности, как и он сам, более того, для меня будут достижимы те же вещи, что и для него (и наоборот)' [164, р. 112].

Постулат совпадения 'систем релевантностей': 'Пока не доказано противоположное, я принимаю на веру (и предполагаю, что другой поступает так же) что различия в перспективах, обусловленные уникальностью его и моей биографических ситуаций, безразличны по отношению к наличным целям любого из нас... и мы оба отбираем и интерпретируем актуально или потенциально общие объекты и их свойства одинаковым образом или по крайней мере 'эмпирически идентичным' образом, то есть достаточно одинаковым для достижения любой практической цели' [164, р.112).

В чем суть этого общего тезиса? Постараемся сформулировать его кратко: в повседневной жизни мы ведем себя так, будто от перемены наших мест характеристики мира не изменятся. При этом мы отчетливо сознаем факт индивидуальных различий в восприятии мира, следующий из уникальности биографического опыта, особенностей воспитания и образования, специфики социального статуса и других характеристик каждого из нас. Мы осознаем, что смотрим в разные стороны в буквальном и в переносном смысле, то есть фактически стоим лицом друг к другу, а наши жизненные планы могут кардинально противоречить один другому, но тем не менее наше взаимодействие, например, заключение торговой сделки, удается без труда. Значит, мы автоматически, нисколько не задумываясь, с самого начала приняли допущение, согласно которому, эти различия не имеют значения для решения задач, стоящих перед нами в данном повседневном взаимодействии. Именно поэтому взаимодействие проходит гладко и бесконфликтно. Именно по этой причине проходят ровно, без осложнений мириады и мириады повседневных взаимодействий. Именно этот факт взаимного приспособления партнеров и описывает шюцевский 'общий тезис о взаимозаменяемости перспектив'.

Разобравшись в этих, довольно сложных моментах, мы приблизимся к пониманию природы повседневного знания. Так, если мы приняли (неосознаваемо для самих себя, не задумываясь) зафиксированные в этом 'тезисе' допущения, мы рассматриваем нашего партнера по взаимодействию уже не как личность во всем богатстве ее характеристик, а как тип: тип 'партнер по торговой сделке', тип 'парикмахер', тип 'клиент', и так далее, и тому подобное. Вся наша повседневная жизнь состоит из встреч с типами, а не с живыми людьми, потому что у живых людей есть проблемы, боли, обиды, любови и т.д., а в большинстве повседневных взаимодействий все это нас не интересует. Возможность такой незаинтересованности, а следовательно, и беспроблемности взаимодействий обеспечивают два шюцевских постулата.

Выразим эту мысль более строго: оба эти постулата представляют собой средство типизации явлений и объектов, принадлежащих к общей для взаимодействующих индивидов среде. Поскольку эти постулаты действенны, постольку объекты взаимодействия лишаются уникальных черт, свойственных им в непосредственном опыте того или иного индивида, и приобретают черты универсальности и безличности, черты социальности. Эти объекты, теперь принимаются на веру каждым из участников взаимодействия и входят в определение ситуации не как субъективные значения его собственного переживания, а как нормативное значение, субстантивированное в фактической жизнедеятельности группы, общности, членом которой является индивид. Применение тезиса о взаимозаменяемости перспектив способствует восполнению приблизительности повседневного знания, делая возможной коммуникацию и взаимопонимание вне ситуаций непосредственного взаимодействия.

Структура понимания

Мы пришли к заключению, что во взаимодействии имеем дело не с людьми, а с типами. Тогда правомерен вопрос: как мы опознаем, с каким типом мы взаимодействуем? Все ясно в том случае, когда мы, например, приходим в парикмахерскую и мастер в белом халате стоит у кресла. Но далеко не все ситуации так очевидны. Очень часто мы оказываемся в ситуациях, когда партнера сначала надо 'опознать' как тип. В ситуациях, когда незнакомец заговаривает с вами на улице, сложно с первого взгляда узнать, кто он: попрошайка, торговый агент, доброжелатель, обращающий ваше внимание на непорядок у вас в одежде, или просто жертва любви с первого взгляда. Следовательно, прежде чем взаимодействие состоится, надо понять, кто он, ваш партнер, то есть типизировать его.

Каким образом происходит понимание в обыденных ситуациях, покажем на трех примерах: речевое высказывание, ход в игре, физическое действие. В каждом из этих взаимодействий выделяются не менее трех уровней понимания. Например, первый уровень понимания высказывания: человеку ясно, что его партнер что-то говорит, то есть выражает какое-то (какое именно, пока непонятно) смысловое содержание. На втором уровне осуществляется конструирование смысла фразы на основе знания значений слов и грамматических форм. Но лишь на третьем уровне происходит главное: понимание фразы или предложения как высказывания, как поступка.

Согласно концепции речевых жанров М.М.Бахтина [4], специфической характеристикой высказывания является его завершенность, дающая возможность ответить на это высказывание, то есть занять по отношению к нему ответную позицию. Ясно, что это невозможно по отношению к отдельной фразе языка самой по себе, так же как и по отношению к единичному изолированному факту. Позиция возникает лишь в том случае, если сама фраза или сам факт воспринимаются в ситуационном контексте высказывания. В зависимости от контекста фраза или факт приобретает определенную функциональную окраску, становится репликой в развертывающемся диалоге. При этом они воспринимаются как завершенное высказывание, предполагающее ответ с определенной позиции и само в свою очередь являющееся ответом с некоторой позиции на другие высказывания. Таким образом, можно сказать, что адекватное понимание всегда диалогично, оно только тогда адекватно, когда несет в себе потенциальное собственное высказывание.

В свое время М.Бахтин показал, что в рамках повседневного общения всякое высказывание двухголосо, то есть всегда и необходимо характеризуется двоякой направленностью: на предмет речи, как всякое обычное слово, и на другое слово, как чужую речь [2, с. 315-316]. Аналогичным образом повседневное понимание тогда адекватно, когда охватывает высказывание в его двухголосой сущности: как тематически определенное и как 'отсылающее' к высказываниям других людей (заметим, что другие не обязательно должны быть участниками прямого обмена репликами, а могут быть отделены друг от друга во времени и пространстве).

Перейдем к анализу понимания хода в игре, действуя, как в первом примере. Для наглядности рассмотрим конкретную игру -шахматную игру. Первый уровень: физическое действие ассоциируется с ходом в рамках шахматной игры. Второй уровень: ход воспринимается как соответствующий правилам игры, например конь пошел 'правильно', ибо сдвинулся на две клетки по вертикали и одну по горизонтали, а не пересек всю доску в одном направлении. Такое понимание хода соответствует пониманию фразы как языковой единицы. Лишь после этого возможен третий уровень: ход понимается в контексте именно этой игры, то есть ситуационно и диалогически, как реакция на предыдущие ходы противника и угроза ему, требующая ответа, занятия определенной позиции. Лишь в этом случае можно сказать, что ход противника понят 'правильно'.

Таким же образом можно рассмотреть и действие. Например, взмах руки к себе воспринимается партнером либо просто как физический жест, либо как смысловой жест, то есть как призыв, но о том, что он понят адекватно, свидетельствует сознательная реакция человека, которому он адресован: либо пойдет навстречу, либо, наоборот, бросится бежать, либо останется на месте вопреки призыву.

Ситуация понимания в шахматной игре предельно ясна, ибо, как всякая игра такого типа, она, во-первых, вынужденно диалогична (даже когда человек играет сам с собой, он играет за двоих), во-вторых, она не 'отягощена' предметным, тематическим содержанием, обусловливающим повседневные взаимодействия. Из двух голосов, составляющих повседневное высказывание, в данной игре остается один - голос другого, а второй голос - предметности, реальности, материи - отсутствует.

Однако этим проблематика понимания не исчерпывается. Проиллюстрируем дальнейшее изложение на примере шахматной игры. Ведь понимание хода может развиваться. Человек, занимавшийся теорией шахмат, может интерпретировать ход в более широком контексте: как элемент типически определенных или дебюта, или защиты, или вообще партии (теоретик шахмат без труда даст название каждой из них). Шахматист, не имеющий теоретической подготовки, но обладающий достаточным опытом, не зная, какую именно (в соответствии с теоретической классификацией) партию он играет, тем не менее подсознательно воспринимает каждый ход в его типической определенности, разыгрывает типические начала, развития и завершения. По мере развития партии-диалога каждый ход интерпретируется в соотнесении с ними, а неожиданный ход ведет к необходимости переинтерпретации и продолжение игры соотносится с иным типом. Но это уже следующий - после диалогического уровень понимания - типологический.

Типологическое понимание

Постоянно происходящая типологическая интерпретация и переинтерпретация высказываний, действий, реплик в диалоге является непременным условием всякого повседневного воздействия. Покажем это на примере из 'Мастера и Маргариты'. Героиня романа сидит на скамейке в Александровском саду.

Цит.

Люди проходили мимо Маргариты Николаевны. Какой-то мужчина покосился на хорошо одетую женщину, привлеченный ее красотой и одиночеством. Он кашлянул и присел на кончик той же скамьи... Набравшись духу, он заговорил: - Определенно хорошая погода сегодня.

Но Маргарита так мрачно поглядела на него, что он поднялся и ушел.

'Вот и пример,- мысленно говорила Маргарита...- почему собственно я прогнала этого мужчину? Мне скучно, а в этом ловеласе нет ничего дурного, разве только это глупое слово 'определенно'...

Здесь произошло событие, диалог, в ходе которого (хотя он и был ограничен одной прозвучавшей репликой, к тому же не имевшей прямого отношения к специфике события) были взаимно типологически определены и само событие, и его участники.

Посмотрим, как развивались события в ходе нового диалога, в котором собеседник Маргариты - небезызвестный Азазелло из свиты Воланда. Маргарита определяет его сначала как сыщика, затем - как сводника:

Цит.

- А вы, кок я вижу,- улыбаясь заговорил рыжий,- ненавидите этого Латунского.

- Я еще кой-кого ненавижу,- сквозь зубы ответила Маргарита,- но об этом неинтересно говорить.

- Да уж, конечно, чего тут интересного, Маргарита Николаевна!

Маргарита удивилась:

- Вы меня знаете?

Вместо ответа рыжий снял котелок и взял его на отлет. 'Совершенно разбойничья рожа!' - подумало Маргарита, вглядываясь в своего уличного собеседника.

- А я вас не знаю,- сухо сказала Маргарита.

- Откуда же вам меня знать! А между тем я к вам послан по дельцу.

Маргарита побледнела и отшатнулась.

- С этого прямо и нужно было начинать,- заговорило она...-Вы меня хотите арестовать?

- Ничего подобного! - воскликнул рыжий.- Что это такое: раз уж заговорил, так уж непременно арестовать! Просто есть к вам дело.

- Ничего не понимаю, какое дело?

Рыжий оглянулся и сказал таинственно:

- Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости.

- Что вы бредите, какие гости?

- К одному очень знатному иностранцу,- значительно сказал рыжий, прищурив глаз.

Маргарита очень разгневалась.

- Новая порода появилась: уличный сводник,- поднимаясь, чтобы уходить, сказала она...

В данном диалоге процесс типологической интерпретации (типологического понимания) совершенно очевиден и нагляден. Каждая реплика выражена 'двухголосо': она содержит не только реакцию, но и активный типологизирующий комментарий к реплике партнера. В процессе диалога определяется и переопределяется (по крайней мере одним из партнеров) как сама ситуация взаимодействия, так и типологические характеристики личности ее участников.

Важность такого рода типологических интерпретаций и переинтерпретаций нельзя недооценивать. Это не просто эпифеноменальные субъективные 'довески' к жесткой, стабильной структуре взаимодействия. Наоборот, эти изменения представляют собой собственно его, взаимодействия, переструктурирование, ибо они '...изменяют реальную среду деятельности членов общества. Подобные изменения трансформируют одну реальную совокупность воспринимаемых объектов в другую. Любая из возможных модификаций повседневных фоновых ожиданий (то есть типов.- Л.И.) открывает новые возможности для дальнейшей деятельности. Мы сталкиваемся с новой объективной структурой среды, порожденной этими изменениями' [120. с. 29].

Иными словами, всякая типологическая интерпретация влечет за собой целую систему других типов (типические личности, типические мотивы, типические ситуации), в своей совокупности составляющих житейско-практическую версию социальной структуры общества в целом. Если событие состоялось, и следовательно, взаимное типологическое понимание достигнуто, то, значит, повседневные версии социальных структур, содержащиеся в сознании участников, совпали, образовав тем самым взаимоприемлемую основу дальнейшей совместной деятельности.

Возвращаясь к процитированному отрывку, можно сказать (следуя терминологии, использованной выше), что тезис о взаимности перспектив 'сработал' и партнеры по взаимодействию пришли к общему видению мира. При этом (если отвлечься от контекста романа) неважно, ушла бы Маргарита или осталась. Здесь моральные оценки несущественны; и в том, и в другом случае поступок Маргариты следует расценивать как действие в ситуации, которую участники считают объективной.