Выбор последовательности слов

В предыдущих разделах мы уже упоминали о "законе края", открытом Германом Эббингаузом, согласно которому лучше всего запоминается первая ("эффект первичности") и последняя ("эффект новизны") информация. Таким образом, выбор последовательности характеристик человека или описываемых событий способен создать нужный смысл и произвести требуемое впечатление. Кстати, Соломон Аш, чью теорию личностных черт мы уже обсуждали, в своем исследовании конформизма (1946), о котором мы будем говорить позже, также использовал принцип последовательности для формирования впечатления у испытуемых.

Расстановка ударений, интонация, тон голоса и т. д.

Р. Блакар обозначает эти приемы как "суперсегментные характеристики". Но здесь мы, собственно, уже имеем дело с паралингвистическим оформлением речи.

2. 7. Паралингвистический канал

Тон голоса, высота звука, интонации, скорость речи, вокализации и т. д. – т. е. все то, что относят к паралингвистическим средствам коммуникации, также несут и передают смысл, хотя непосредственно языком не являются. Если коротко охарактеризовать суть паралин-гвистического канала, то можно сказать, что он сообщает не о том, что говорится, а как это делается. Паралингвистические средства включают в себя как речевые модификации – высота голоса, ударение, темп, ритм речи, паузы, так и вокальные модуляции – смеющийся, плачущий, стонущий, воющий голос, а также разного рода покашливания, всхлипывания, покряхтывания, стоны и т. д. Блакар приводит пример простого предложения "Он меня ударил", где с помощью подчеркивания ударения на одном из трех составляющих его слов, можно изменить смысловое значение сказанного, отвечая на три разных вопроса:

1. Кто же тебя ударил? – Он меня ударил.

2. Что он тебе сделал? – Он меня ударил.

3. Кого это он ударил? – Он меня ударил.

Вокализация голоса, каким произносятся слова или фразы, может порой нести большую смысловую нагрузку, чем сами слова, а иногда даже перечеркивать смысл слов. Так, например, если на пляже вы услышите, как кто-то весело, смеющимся голосом кричит "Спасите!", вам, скорее всего, не придет в голову бросаться спасать кричащего, поскольку в данном случае крик "Спасите!" будет свидетельствовать не об опасности, а о чем-то другом.

Говоря в общем, можно утверждать, что анализ паралингвистического сопровождения речи дает не меньше сведений, чем анализ самой речи. Так, скажем, низкий тон голоса может свидетельствовать о вежливости, скуке, грусти, в то время как высокий – о гневе, злобе, страхе, удивлении, вообще о возбуждении и даже о лжи.

Характеризуя интонации, Роджер Браун использует понятие "социальный регистр", которым он обозначает способ выражения сообщений, адресованных определенному типу слушателей (Brown R., 1986). Чтобы лучше понять, о чем идет речь, вспомните, как взрослые люди разговаривают с маленькими детьми, какие при этом отмечаются лингвистические и паралингвистические особенности в их обращении. Это и предельно простые слова, и короткие предложения, нарочитое, преувеличенное интонирование голоса, разного рода сюсюканье, либо подчеркнуто правильное, выразительное произнесение слов, либо, наоборот, намеренное их коверканье в подражание ребенку. Эти характерные особенности разговора с маленькими детьми, иначе регистр данного типа, присущ всем культурам (в одних он более выражен, в других – менее).

Этот регистр легко распознается даже в том случае, когда не видно, с кем разговаривает взрослый. Правда, иногда можно и ошибиться, поскольку (и эта интересная деталь о многом говорит) людям свойственно использовать этот же регистр, разговаривая с домашними животными.

И не только. Специальные исследования и обычные житейские наблюдения свидетельствуют о том, что речь обслуживающего персонала больниц, домов для престарелых, других социальных учреждений имеет ярко выраженное сходство с речью взрослых, адресованной детям (Caporael L, 1981). Тем самым работники сферы социального попечительства и медицинского обслуживания, как и взрослые в отношениях с детьми, подчеркивают факт несамостоятельности своих подопечных, их зависимости от других. Этим выражается, разумеется, и их покровительственное отношение к ним, факт их более высокого социального статуса. Таким образом, дети, старики, больные и животные оказываются удобными мишенями для самоутверждения (о том, какие последствия это может иметь для пожилых людей, мы уже знаем).

Итак, как мы выяснили, коммуникатор (отправитель информации) кодирует свое сообщение. Задача слушателя (получателя информации) состоит в том, чтобы его декодировать и понять, какими намерениями и интересами движим говорящий. Для выполнения этой задачи

люди полагаются на различные общепринятые правила и негласные соглашения, принятые в данной культуре и считающиеся само собой разумеющимися. Другими словами, коммуникация всегда имеет общие основания, о чем уже говорилось раньше. Это служит определенной гарантией того, что сообщение отправителя декодируется получателем, как правило, в более или менее приближенном к истинному смыслу значении. Как правило, но не всегда, поскольку слушатель может обнаружить в сообщении такой скрытый смысл, который отправитель не вкладывал в него, т. е. этого смысла там попросту никогда не было. В этом случае мы имеем дело с мнительностью.

Вообще, что касается кодирования и декодирования сообщений, то не все люди владеют (или пользуются) этим умением в одинаковой мере. Степень развитости этих навыков и потребность в их использовании обусловлена такими факторами как социальный статус, тендерная принадлежность, контекст или ситуационные признаки. Позже мы еще вернемся к этому вопросу.

Теория разговора

Габриэль Тард полагал, что одна из функций разговора состоит в том, что он способствует уравниванию, а значит, омассовлению людей, что он стирает между ними различия. В этом и заключается его социально-психологическое значение. Ученый пишет: "Он синтезирует в этом смысле все формы психологического взаимодействия. Из-за сложности своего воздействия он может прослыть за зачаточное социальное отношение. По причине этого взаимного характера действий он представляет собой самый мощный и одновременно оставшийся самым незаметным фактор социального нивелирования" (Цит. по Московичи С, 1995, с. 231).

Иной точки зрения в этом вопросе придерживается Густав Лебон, который утверждает: "Верования, обратившиеся в чувства, влияют не только на наши поступки, но и на смысл, который мы придаем разным словам. Раздоры и борьба между людьми в большинстве случаев происходят оттого, что одни и те же явления порождают в умах разного склада крайне различные идеи. Проследите из века в век, от одной расы к другой и от одного пола к другому представления, вызываемые одними и теми же словами. Посмотрите, например, чем являются для умов различного происхождения такие термины, как: религия, свобода, республика, буржуазия, собственность, капитал, труд и т. д. И вы увидите, какая пропасть лежит между умственными представлениями, выраженными одним и тем же словом. Кажется, что различные классы общества, люди разных полов говорят на одном языке, но это только обманчивая внешность" (Лебон Г., 1995 б, с. 98).

Разговор

Разговаривать для нас так же естественно, как и дышать. Поэтому мы столь же мало задумываемся о теории разговора, как и о теории дыхания. Правда, до тех пор, пока не начинаем испытывать каких-либо затруднений в осуществлении этих процессов.

Между тем разговор подчиняется определенным правилам, имеет определенный порядок и структуру. Кроме того, можно говорить о классификации типов разговора, основанием для которой может служить степень формализации. С этой точки зрения выделяются, по крайней мере, три типа разговора:

1. Формализованный, где разговор следует строгой, заранее оговоренной регламентации (например, переговоры, разного рода совещания, конференции, симпозиумы и т. д.).

2. Полуформализованный, где отсутствует предварительно заданная регламентация, но где, тем не менее, строго соблюдаются некие каноны (например, светские беседы, официальные приемы и т. д.).

3. Неформализованный, где также существуют правила, которые, однако, регулируют не внешнюю, а внутреннюю, сущностную сторону разговора. К тому же их отличает большая гибкость, что позволяет беседующим их модифицировать, видоизменять в зависимости от ситуации (например, повседневные разговоры с близкими людьми, знакомыми, случайными собеседниками и т. д.).

Можно составить и другие классификации разговора, например разговор с применением опосредующих, в том числе и технических, звеньев (телефонный разговор, теледискуссия и т. п.), где также имеются свои специфические правила.

Вместе с тем, независимо от типа все разговоры подчинены единой логике, выраженной в последовательности фаз: инициирование (вызывание, завязывание) разговора, сам разговор, его окончание.

Первая фаза неформализованного разговора включает в себя признание людьми друг в друге потенциальных собеседников, что может достигаться с помощью различных средств коммуникации, например взглядов и приветствий. Хотя, конечно, некоторые индивиды вместо приветствия могут использовать более оригинальную завязку разговора, скажем: "Эй, ты, как тебя там...".

Сам неформализованный разговор характеризуется следующими признаками:

1. Длительность разговора заранее не оговаривается.

2. Речь, перебивая друг друга, одновременно ведут оба или несколько собеседников. Правда до тех пор, пока им не становится ясно, что они друг друга не понимают и разговор грозит обернуться бессмыслицей. Поэтому такие всплески обоюдной речевой активности, хотя и типичны, но длятся, как правило, недолго. (Понятно, что бывают и исключения. Тогда вместо связного разговора получается долгий, утомительный сумбур.)

3. Порядок вступления в разговор каждого участника и время его высказывания строго не фиксируются и меняются по ходу разговора.

4. В процессе разговора участники используют различные приемы, чтобы взять слово или перейти в позицию слушателя. Так, например, вопрос, обращенный к собеседнику, или пауза могут служить пунктами перехода слова от одного собеседника к другому.

Паузы, как мы уже знаем, относятся к паралингвистическим средствам коммуникации. Ясно, что и другие паралингвистические средства играют важную роль в разговоре, неся свою смысловую нагрузку. Так, например, размеренный темп речи может служить показателем спокойного состояния собеседника, его уверенности в себе. И напротив, торопливая речь является индикатором тревоги, волнения, страха, возбуждения. Помимо того, темп речи может выступать способом регулирования позиций "говорящий – слушатель". Многие, верно, из своего опыта знают, как собеседники, которые еще не успели до конца высказаться, но замечают, что у них хотят перехватить слово, вместо того, чтобы спокойно предупредить: "Подождите, я сейчас закончу мысль", начинают ускорять темп речи, чтобы успеть выложить "все, что они об этом думают". (Сразу скажем, что это не самый эффективный прием для сохранения слова и инициативы в разговоре, но, тем не менее, очень распространенный.) Попытка перехватить слово в разговоре может осуществляться также с помощью различных междометий.

Разговор между знакомыми людьми, у которых имеются, как говорится, общие темы -совместные переживания, воспоминания, проблемы – обычно протекает легко и непринужденно. Люди же, ранее не знакомые между собой, должны попытаться найти какое-то общее основание, чтобы разговор и взаимодействие состоялись. Так, ваша инициатива "Давайте познакомимся..." лишь в том случае найдет поддержку и развитие, если тот, кому адресовано предложение, также заинтересован в знакомстве с вами.

Помимо общей темы собеседники, каждый для себя, определяют допустимый уровень доверительности, искренности, правдивости. Все это, в свою очередь, зависит от того, насколько, по мнению собеседников, правдив, искренен, заинтересован, информирован и способен к пониманию или сочувствию партнер по общению. Выводы, касающиеся всех этих аспектов, предопределяются, с одной стороны, опытом прошлого общения, а с другой (особенно, если такого опыта нет) – Я-концепцией собеседника, т. е. механизмом проекции. По этому поводу существует отличный афоризм: "Каждый судит в меру своей испорченности". И если человека отличают хитрость, лживость, неискренность, черствость и т. д., то ему сложно предположить у собеседника наличие противоположных характеристик.

Возникающие недоразумения и непонимание часто объясняются этим обстоятельством. Искренний, правдивый человек, разговаривая с лживым и принимая его неискренние убеждения и заверения за чистую монету, оказывается обманутым. С другой стороны, его лживый собеседник, слыша правдивые высказывания и ответы, подозревает в этом какой-то подвох, тайный смысл, подтекст, скрытую насмешку, ловушку, попытку скрыть что-то "действительно достоверное". Или, наконец, усматривает в этом желание уйти от прямого разговора. Словом,

лжец усиленно "декодирует" слова собеседника. И если искреннего собеседника обманывают, то неискренний обманывается сам.

Вместе с тем, если уж мы заговорили об открытости собеседников, то необходимо сказать и о том, что искренность, самораскрытие вызывают, как правило, ответную открытость и доверительность собеседника (при том, конечно, условии, что он – не социопат). Это одно из правил коммуникационной игры, проявляющееся в разговоре. А в более широком смысле здесь можно говорить о нормах социальной взаимности как форме социального влияния, о которой речь пойдет в следующем разделе ("Социальное влияние"). И когда один из собеседников увеличивает степень открытости, а другой отвечает ему взаимностью, то между ними устанавливаются сбалансированные отношения, которые также называют реципрокными. Уравновешенность, или реципрокность, отношений служит показателем того, что данная социальная связь носит стабильный, устойчивый характер, более того, что в ней прослеживается тенденция к развитию. Правила коммуникации, таким образом, могут изменять сам ее характер, делая знакомство между людьми более доверительным и близким.

Кодирование

Теперь вновь вернемся к проблеме кодирования – декодирования сообщений в разговоре. Раньше уже отмечалось, что умение и стремление зашифровывать и расшифровывать послания в большой мере зависят от социального статуса и тендерной принадлежности собеседников. В целом здесь наблюдается следующая закономерность: чем выше у человека социальный статус, тем меньше у него потребность прибегать к "эзопову языку", т. е. использовать изощренные способы кодирования своих высказываний. Видимо поэтому от людей с высоким социальным статусом ожидают не намеков, иносказаний и разного рода подтекстовых, неявно выраженных смыслов, а прямолинейных, отчетливо сформулированных суждений и высказываний. Вот почему речь высокостатусных людей воспринимается как самоуверенная, безапелляционная, напористая, даже грубая. На фоне высказываний людей с более низким социальным статусом суждения высокостатусных выглядят необычно, ярко, поэтому и производят сильное впечат-ление и лучше запоминаются.

Люди с низким статусом или самооценкой (неуверенные, тревожные) не могут позволить себе такую роскошь, как прямое, открытое суждение. Разного рода социопаты: льстецы, лжецы, подхалимы, авторитарные личности, манипуляторы (последних, правда, А. Добрович (Добрович А., 1986) относит к психопатам, поскольку считает их людьми психически извращенными, с садистическими склонностями) – используют либо не используют сложное кодирование в зависимости от ситуаций.

Такая же закономерность, как в случае со статусными различиями, действует и в случае тендерных различий. Патрисия Ноллер, которая изучала эту проблему, пришла к выводу, что в целом женщины проявляют лучшие способности в кодировании своих сообщений. Исследуя такой аспект коммуникации в супружеских парах как умение кодировать/декодировать взаимные сообщения, Ноллер предлагала одному из супругов вообразить предложенную ею ситуацию и каким-либо образом отреагировать на нее. Женщине, например, предлагалось представить, что в зимний, холодный вечер она сидит в отдалении от мужа и что ей зябко. Далее, она удивляется, неужели ее муж не чувствует холода, как и она? Поэтому женщина говорит: "Мне холодно, а тебе?" (Noller P., 1984).

Задача мужа состояла в том, чтобы декодировать сказанное женой. Ноллер снабжала его тремя возможными интерпретациями, из которых он должен был выбрать одну, отражавшую, по его мнению, смысл сказанного женой. Интерпретации предлагались следующие:

1. Буквальное значение без всякого подтекста.

2. В сказанном содержится предложение – просьба о физической близости.

3. Намек на то, что муж никудышный хозяин, из-за чего в доме холодно. Исследование показало, что в тех парах, где оба супруга обладали достаточным умением

декодировать взаимные сообщения (т. е. там, где существовало взаимопонимание), семейные отношения складывались лучше, а удовлетворенность браком была выше, чем в парах с плохим взаимопониманием. При всем при том мужчины, как в удачных, так и в неудачных семейных парах, оказались, на удивление, беспомощны, сильно уступая женщинам в умении и способности кодирования/декодирования. Но особенно в передаче позитивных сообщений.

Частичное объяснение этому Ноллер нашла в дополнительном исследовании, в котором она предлагала мужьям декодировать сообщения не своих жен, а чужих, в том числе и незнакомых, женщин. Нет ничего удивительного, что в этом случае способности мужчин к декодированию заметно улучшались. Таким образом, здесь начинало возрастать значение ситуационного фактора.

Но вне зависимости от статуса или тендерной принадлежности большинство людей используют сложную систему кодирования, если разговор касается таких тем, которые обычно называют неудобными или щекотливыми. По этому поводу Г. Гибш и М. Форверг высказывают интересную мысль, что язык, хоть и является только системой знаков реальности, но вследствие его тесной связи с действительностью он начинает приобретать для человека характер квазиреальности. Другими словами, язык начинает восприниматься не как знак вещи (реальности), а как сама вещь (реальность) (Гибш Г., Форверг М., 1972).

Речевое табу

Отсюда возникает такое интересное явление, как речевое табу, существующее, вероятно, в различных формах на протяжении всей человеческой истории. Темы, подвергавшиеся в разговоре табуации, в основном касались сакральных вещей и явлений (латинское слово sacer означает одновременно как самое священное, возвышенное, так и самое низкое, грязное, постыдное, проклятое), которые, как полагают Гибш и Форверг, запрещается называть своими именами, поскольку предполагается, что табу может быть нарушено самим использованием их языкового символа.

Разумеется, речевое табу в первобытном обществе и темы, на которые "не принято говорить" сейчас, – не одно и то же, хотя, скорее всего, одно генетически вытекает из другого. Так, что оба эти явления имеют одну и ту же психологическую причину.

Логически безупречное объяснение происхождения табу и вообще социальных запретов предлагает 3. Фрейд. Он пишет, что табуировать, запрещать имеет смысл лишь такие явления и предметы (добавим, и темы), к которым люди испытывают трудно преодолимое влечение. Ведь никому не приходит в голову запрещать класть руки или ноги в горящий костер, хотя это гораздо опаснее, чем, например, обсуждать какие-то темы. Почему это так? Вероятно, потому, что мало найдется охотников это сделать. Поэтому здесь и не требуется специального запрета (Фрейд 3., 1997).

С момента распространения "протестантской этики" (Вебер М.), проще говоря со времени установления капиталистических отношений в западном обществе, а с недавних пор и в России, стало "не принято" напрямую интересоваться размерами, а главное, источниками чужих доходов. Почему? Частичное объяснение этому негласному, но распространенному запрету может дать теория 3. Фрейда: потому, что очень хочется об этом узнать! В разговоре это желание реализуется не прямолинейно, а косвенно, посредством различных ухищрений, в том числе и с помощью наводящих вопросов.

Еще одна "табуированная тема", которую не принято обсуждать во всех современных обществах, – это сексуальные отношения. Фрейд утверждает, что психика подчиняется универсальным, природным физическим законам, и сила противодействия в ней равна силе действия. Все это означает, что чем сильнее бессознательное желание, тем строже действует запрет. Таким образом, абсолютно неприемлемой и запретной, требующей тщательной маскировки в разговоре, тему секса, согласно Фрейду, делает для индивида его чрезвычайно сильное бессознательное сексуальное влечение (либидо). Эта тема имеет еще одну особенность. В случае с сексуальной проблематикой для многих людей язык приобретает характер даже не квазиреальности, о чем пишут Гибш и Форверг, а некой сверхреальности. Иначе говоря, язык, речь, слова становятся для них большей реальностью, чем сама реальность. Как поется в известной песенке, "сердце, полное любви, молчать обязано". Поэтому, как отмечают сексологи и психотерапевты, для многих людей гораздо легче и проще осуществлять сексуальное поведение, чем говорить на эту тему (Хорни К., 1995). Ведь сказать "об этом" для них равнозначно признанию наличия сексуальности, в том числе и у себя, что, разумеется, для них неприемлемо. Таким образом, сказать в словах, выразить нечто в языке -значит допустить это в сознание. А пока что-то не названо своим именем, оно как бы и не существует вовсе. Этот сложный психический паттерн 3. Фрейд называет механизмом защиты посредством вытеснения и отрицания.

Конечно, не только такие темы, как чужие доходы и сексуальные отношения, являются табуированными или закрытыми для обсуждения в разговоре. Люди неохотно пускают других, даже очень близких, в свой внутренний мир. Многим не нравится обсуждать свои семейные проблемы, состояние здоровья, темы, касающиеся собственного тела, особенно его изъянов и недостатков.