Побег, как несбыточная мечта

 

Со свободы таинственно сообщали, что я очень скоро покину тюремные стены. Говорилось, что это вопрос лишь нескольких недель. Мой старый товарищ Чиччо Манджиамели подготовил план побега вместе с другими соратниками: я должен был совершить «рывок» в Палермо, в местной тюрьме «Уччиардоне», куда меня собирались перевести для участия в очередном процессе. Это было лето 1978 года, лето чемпионата мира по футболу в Аргентине.

 

 

«Дело» не показалось мне слишком сложным. Я должен был притвориться, что чувствую себя плохо, чтобы меня перевезли в больницу. Один фиктивный санитар, наш товарищ, должен был передать мне пистолет. Мы ушли бы через окно, оставив карабинеров и врачей стоять с разинутыми ртами. Снаружи, согласно плану, должна была стоять машина, с приехавшими специально для участия в побеге людьми из Рима. Простой план. Выполнимый.

 

Я решил разыграть спектакль с тяжёлым приступом язвы желудка. Через две недели после прибытия в Палермо, мне передали несколько ампул, наполненных кровью. Я должен был выпить их, а после блевать кровью на глазах у докторов. Целью была имитация перфоративной язвы: это гарантировало мне путешествие в госпиталь. Однажды вечером я выпил кровь, и немного после начал играть свой «спектакль». Услышав мои крики и вопли, охрана прибежала в камеру: они увидели повсюду в уборной красные лужицы, и следы крови на моих губах. Испугавшись, они подняли тревогу. Я полагал, что «представление» увенчалось успехом. Всё шло как нельзя лучше. Свобода была вопросом лишь нескольких минут, может быть, часа. Меня положили на носилки и отнесли в медицинский пункт «Уччиардоне». Местный врач вколол мне в вену препарат «Баральино». Трагедия. Потому что лекарство содержало в себе лошадиную дозу болеутоляющего. «Если вам слишком плохо, мы можем отвезти вас в больницу» - сказал доктор. Я покачал головой. Я не мог так рисковать. Для побега я должен был быть в полном сознании: теперь же я находился в полусонном состоянии. Таким образом, я подверг бы опасности не только свою жизнь, но и жизни товарищей, которые должны были содействовать мне во время побега. Это было прощание со свободой. В очередной раз судьба нанесла коварный удар.

 

Из Палермо, после окончания процесса о создании подрывной структуры и незаконном обороте оружия, я был переведён в тюрьму усиленного режима «Трани». Здесь я оказался в окружении мафиози различного пошиба. Самыми многочисленными здесь были калабрийские бойцы «Ндрангеты». Так же здесь сидело несколько товарищей. Ндрангетисти, не являвшиеся «кающимися» или сотрудничавшими с властью, тем не менее не вызывали у меня никакого доверия.

 

В Апулии я встретился так же с Франко Фредой и Гвидо Джанеттини¹, томившимися за решёткой по обвинению в организации взрыва на Пьяцца Фонтана в 1969 году. До этого момента я никогда не видел Фреду: я лишь слышал об этом «легендарном» человеке, да имел возможность лицезреть пару фотографий в газетах. Хотя по всей Италии люди болтали о нём, как о «революционном пророке» и называли его не иначе, как «синьором». Я был одним из немногих «счастливчиков», которые обращались к Фреде на «ты». Идеологически, мы с ним стояли очень далеко друг от друга: он был ближе к нацизму, чем к фашизму. Здесь, в Апулии, антагонистом Фреды был заключённый Тони Негри². Эти два уроженца Падуи никогда не обращались друг к другу: встретившись, они задрав носы, презрительно расходились. Эти павлиньи повадки заставляли меня искренне смеяться. Но, во всяком случае, Фреда был одним из тех, на кого ориентировалось новое поколение «национал-революционеров». Маэстро «революционного» движения и его идеолог. Я много времени проводил с Фредой, дискутируя на самые различные темы: начиная от идеологических доктрин, и заканчивая философией. От греческой и римской истории мы переходили к технологическим особенностям двигателей самолётов.

 

С Джанеттини напротив, мои отношения ограничивались холодной вежливостью. Он не был таким начитанным как Фреда, и слова, срывавшиеся с его языка, мне совсем не нравились. Он был обычным «правым», связанным со спецслужбами, близкими к НАТО. Это было очевидно. На мой взгляд, именно он затянул в ловушку Франко Фреду. Это моё личное мнение, но я думаю, оно недалеко от правды.

 

В конце концов, неофашистская тюремная братия разделилось на тех, кто был с Франко Фредой и тех, кто был со мной. Со мною были все те, кто занимался непосредственно вооружённой борьбой. С Фреда были в основном молодые люди нового поколения: очарованные его «нацистским анархизмом», со всеми вытекающими отсюда концепциями, вроде «вооружённой спонтанности» или странных союзов с анархистами.

 

Иногда во время наших бесед присутствовал и Анджело Иццо. Когда он «раскаялся», он начал выдавать полиции «содержание» наших бесед. Подлая ложь, которая не имела никаких судебных последствий.

 

В «Трани» я спас Фреде жизнь. Боевики «Каморры», по неизвестным мне причинам, распространили слух, что Фреда является «подлецом»: это был первый шаг к его физическому устранению. И действительно, Фреда был жестоко избит. На него началась официальная «охота» - каждый хотел первым убить его, чтобы заслужить благодарность от неаполитанской «коски». Я посоветовал ему скорее переводиться в другую тюрьму: «Выламывайся отсюда. Здесь тебя убьют». «Это что, приказ?!» - негодующе спросил он. «Да, это приказ» - ответил я. В конце концов, он осознал опасность своего положения, и действительно был переведён в другую тюрьму по письменному заявлению.

 

Летом 1980 года меня застигли врасплох две ужасные новости: теракт в Болонье³ и убийство Чиччо Манджиамели.

 

Сицилийские бандиты, с которыми я прогуливался во внутреннем дворике, укоризненно спрашивали меня: «Зачем вы это сделали, Пьерлуи?...». Кто-то подошел и рявкнул: «Оставь его в покое. Конкутелли не имеет к этой резне никакого отношения». Бойня 2 августа являлась ужасной вещью: погибли десятки ни в чём не повинных людей: женщин, стариков, детей. С восстанием против Государства эта резня не имела ничего общего. Однако, я не был удивлён, когда прочитал в газетах о «явно фашистском следе» теракта – не в первый раз это происходило. Никому не важно было мнение о взрыве самих неофашистов. Им никто и не думал давать слова.

 

Другая новость носила более личный характер и действительно шокировала меня. Я молча сжимал кулаки, полный невообразимой ярости. Полиция обнаружила в пруду близ Рима труп человека, который некогда был моим самым близким другом, практически братом. Чиччо Манджиамели был настоящим товарищем, человеком, которого я искренне уважал, и с которым меня связывали узы многолетней дружбы. Я так же был взбешён способом, которым был убит мой друг. Я готов был убить того, кто это сделал. Я презирал их за трусость.

 

Несколько месяцев спустя меня перевели в «Новару»: в то время одну из самых надёжных тюрем в стране. Тюрьма строжайшего режима с железной дисциплиной, где ты подвергался избиениям за малейший проступок. Вид концентрационного лагеря, где заключённые были разделены в соответствии со своими проступками: «чёрные» сидели все вместе в одной секции, «красные» в другой, бандиты распределялись в соответствии со своей «семейной» принадлежностью в другие секции.

 

В «Новаре» собрался целый сонм неофашистов разных поколений: были тут и «новички» из NAR, которые, будучи взращены на трудах Фреды, указывали на него пальцем: «Червь! Предатель! Раб системы!». Большинство из них, несколькими годами спустя, стали коллаборационистами, они раскаялись во всём, что сделали и во что верили.

 

Новости проникали сюда со «свежими» узниками, а так же с газетами, которые мы штудировали и делали выводы в соответствии со своим опытом. Когда какой-нибудь боевик NAR был арестован или убит, мы уже знали, что через несколько дней будет убит и кто-нибудь, из лагеря «противника»: например, полицейский. И наши предсказания часто сбывались. Это была «вооружённая борьба» в самом худшем виде: стрельба, смерть, кровь и никакой политики. Чистый нигилизм.

 

Вскоре я встретился с Серджио Калоре, который был недавно арестован и перемещён в «Новару». Он толковал нам о странных вещах: будто бы Ливия вскоре станет сверхдержавой. У них уже были связи с Каддафи. Я знал об этих контактах между «чёрными» и ливийским полковником: заведовал ими один серьёзный синьор, который, вместо того, чтобы делать свою «работу», влюбился в жену одного из сотрудников консульства Ливии и бежал с ней. Смешная история: гормоны и скрип кровати перечеркнули все наполеоновские планы этих «революционеров».

 

Когда случилась Фолклендская война, наша тюрьма разделилась: одни, во главе с Фредой, поддерживали аргентинцев, некоторые другие англичан. Я не поддерживал ни Лондон, ни Буэнос-Айрес. Я знал, что аргентинские военные творят страшные вещи в отношении тамошних противников режима. И я понял, что дурацкая война за Фолклендские острова являлась лишь «классической» попыткой укрепления внутреннего фронта перед лицом внешнего врага.

 

Несколько дней в «Новаре» провёл так же и Джузва Фьораванти⁴. Кто-то из сторонников Фреды хотел убить его тотчас же. Я и Джанфранко Ферро были против этого – мы не хотели попадать в ловушку глупых распрей, расставленную режимом. «Я не позволю, чтобы Фьораванти был зарезан» - предупредил я. Несколькими днями спустя Джузва покинул «Новару» без единой царапины.

 

--

1 Гвидо Джанеттини – римлянин, студент военно-технического института, был близок к итальянским спецслужбам. Проходил обвиняемым по процессам, посвящённым организации «Переворота Боргезе» и теракту на Пьяцца Фонтана. В 1985 году был оправдан за недостаточностью улик.

 

2 Тони Негри – университетский преподаватель, один из основателей «Рабочей Автономии». Арестованный по обвинению в организации вооружённой банды, после он был избран в Палату Депутатов от «Радикальной Партии». Бежал во Францию накануне оглашения приговора, где и живёт и по сей день.

 

3 Утром в субботу 2 августа 1980 года в зале ожидания железнодорожного вокзала в Болонье взорвалась бомба, унёсшая жизни восьмидесяти пяти человек. 23 ноября 1995 года к пожизненному тюремному заключению были приговорены исполнители теракта – главари «Вооружённых Революционных Ячеек» Валерио Фьораванти и Франческа Мамбро. Среди лиц, осужденных за организацию теракта, так же находился и Лючио Джелли – великий магистр масонской ложи «Propaganda Due» (Р-2).

 

4 Валерио «Джузва» Фьораванти – лидер NAR, был арестован 5 февраля 1981 года после перестрелки с полицейскими в Падуе, возле одного из местных каналов, где был организован оружейный тайник. Раненый в ногу, он был оставлен своими товарищами в местной конспиративной квартире, где и был застигнут полицейскими. Он и его жена Франческа Мамбро были приговорены к нескольким пожизненным заключениям за многочисленные убийства и грабежи.

 

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ТЮРЕМНОЕ БЕЗУМИЕ

 

Убийство Буцци

 

Именно в «Новаре» я получил прозвище «Приговорённый».

 

Из пьемонтской тюрьмы сюда был переведён наш «товарищ» Эрманно Буцци, который, благодаря своим связям с полицией, был ненавидим практически всеми «чёрными» заключёнными Италии. Все знали, что Буцци, этот отвратительный прислужник врага, недолго проживёт: так или иначе, раньше или позже, но мы убили бы его. Он был осужден на смерть всеми. Я был убеждён, и многие товарищи соглашались со мною, что специальный антитеррористический отдел послал Буцци в «Новару» с одной единственной целью: сеять семена раздора в нашей среде, подслушивать, доносить, склонять других к сотрудничеству с властями. Отвратительная и подлая стратегия. Мы знали так же, что, когда он был арестован, он демонстрировал полиции членские билеты двух «соперничавших» политических партий: MSI и Христианско-Демократической Партии. Для меня подобного рода вещи были неприемлимы, я называл это «политической проституцией». Кроме того, на совести этого человека была смерть товарища из «Политического Движения Новый Порядок»¹, который раскрыл его подлые связи с полицией и спецслужбами и передал эту информацию руководству Движения. Желая отомстить, Буцци передал товарищу пакет, якобы с листовками, которые на самом деле содержал в себе взрывчатое вещество. Наш товарищ взорвался в центре Брешии прямо во время движения мотоцикла.

 

 

Когда Буцци появился в нашей секции, я запретил всем общение с ним. Он должен был быть неприкасаемым. Он не должен был получить никакой информации. Особенно, он не должен был знать, что в «Новаре» сижу я. Буцци боялся за свою жизнь, и в первые дни не выходил гулять. Но через некоторое время он осмелел, и наконец вышел во внутренний дворик. «Ах, ты тоже здесь?!» - вскрикнул он, увидев меня, и побелел как простыня. Когда я начал двигаться к нему, он заверещал: «Сначала ты побьешь меня, а потом будешь разговаривать? Давай сначала поговорим, а потом ты уже можешь бить меня». Он даже представить себе не мог, что мы убьём его, он думал, что мы ограничимся простым избиением. Вскоре к нам подлетел Марио Тути, которого я случайно чуть не зашиб кулаком.

 

Буцци умер в углу внутреннего дворика тюрьмы «Новара». Я и Марио Тути задушили его².

 

Это, конечно, была моя вина целиком и полностью. Я был возбуждён климатом тех дней: начавшимися повальными «раскаяниями», убийством Манджиамели, нигилистической вооружённой борьбой, крушением всех надежд. Я практически превратился в бешеного дракона.

 

Когда мы закончили экзекуцию, сбежались товарищи. «Как ты? Что с тобой?» - наперебой спрашивали они. В ответ я бормотал несколько неразборчивых фраз: «Лучше с пистолетом…». Убивать человека из револьвера – это ужасно, несомненно. Ты гасишь жизнь. Но убивать голыми руками: это самая ужасная вещь, которая может произойти с человеком.

 

Я и Тути вызвали охрану. Марио, со свойственным ему сарказмом, начал «юморить» по-чёрному: «Ребят, нужно убрать мусор, который остался во внутреннем дворике». Я же, не склонный к глумлению, приказал вызвать бригадира: «Мы убили человека». Охранники заулыбались, предполагая, что речь идёт о какой-то шутке.

 

Когда они поняли, что мы не шутим, они бросились вон. Когда прибыл бригадир, мы с Тути уже подготовили официальное сообщение: «Революционный суд осудил к смерти отвратительного доносчика Эрманно Буцци, ответственного за коллаборационизм…».

 

Поклонники конспирологии тут же начали вертеть эту историю и так и эдак. В газетах писали, что Буцци умер потому, что являлся ключевым свидетелем по делу о теракте в Брешии в 1974 году. Это неправда. Мы убили Буцци потому, что были уверены, что он был шпионом, пособником государственного терроризма, двурушником, который слишком часто посещал Полицейское Управление и Жандармерию Брешии. Буцци не должен был появляться в «Новаре». Настоящий убийца тот, кто его направил туда, прекрасно осознавая, что с ним будет.

 

После убийства я был некоторое время изолирован, потом меня перевели в другую камеру. В камере передо мной сидел Джанфранко Ферро, чуть подальше находился Франко Фреда. На этаже так же томился Дарио Педретти³ в компании калабрийцев – единственных обычных заключённых в этой секции. Через несколько недель после убийства Буцци, ко мне в камеру явились охранники: «Конкутелли, ты должен проследовать за нами. Прибыл адвокат». Я натянул обувь и взял сигареты. Просидев полчаса в комнате для встреч, я понял, что меня собираются переводить. Меня направляли в Нуоро, в тюрьму особо строгого режима «Бад э Каррос». Я убил человека в тюрьме – теперь я был особо опасным преступником.

 

 

--

1 Речь идёт о Сильвио Феррари, который взорвался в Брешии 18 мая 1974 года

 

2 Это был понедельник, 13 апреля 1981 года. Чуть позже Конкутелли и Тути будут приговорены за это убийство ещё к одному пожизненному заключению.

 

3 Дарио Педретти – один из руководителей FUAN в римском квартале Прати в конце 70-х. Создал и возглавил вооружённую группу, которая позже присоединилась к NARВалерио Фьораванти. Был арестован 5 декабря 1979 после ограбления ювелирного магазина. Осужден на несколько лет за грабежи и акты насилия.