День, когда была спасена жизнь Джорджио Альмиранте

 

Джорджио Альмиранте – это человек, которого я считал самой большой бедой итальянского неофашизма, шлюхой, «противником», которого необходимо было атаковать. Позднее этот человек отличился тем, что потребовал меня и Марио Тути¹приговорить к смертной казни. То, что он умер в своей постели – исключительная удача. И за это он, или его наследники, должны быть благодарны мне. Потому что однажды утром в 1976 году его смерть была близка. Очень близка. Она почти коснулась его. Он не узнал об этом, и теперь никогда уже не узнает.

 

 

Когда я уже находился в подполье, и был одним из самых разыскиваемых преступников Италии, я ехал на автомобиле по Виа Национале в сторону площади Венеция. На пересечении с Виа Серпенти автомобиль остановился на светофоре. Здесь же притормозил малолитражный автомобиль, на борту которого находилось несколько человек, среди которых был и секретарь Итальянского Социального Движения. Как всегда, я и мой товарищ были вооружены. Мой друг толкнул меня в бок локтём и проговорил: «Посмотри-ка, кто там. Взгляни быстрее!». Его прямо трясло от радости. Я повернулся, и увидел сидящего в автомобиле Альмиранте. «Давай убьем этого ублюдка, который всех нас продал! Я сам его сейчас застрелю!» - товарищ начал открывать дверь и попытался взять с заднего сиденья автомат. Было бы достаточно одной очереди. Раз и всё. Но я строго взглянул на своего друга: «Мы его убьем. А что потом? Чем всё закончится? Мы сделаем его героем: мучеником. Пусть идёт ко всем чертям. Этот человек не стоит даже пули. В таких делах, ты знаешь, решения принимаю я. И мы не будем стрелять в него».

 

Товарищ пожал плечами и успокоился. Включился зелёный свет, и машина с Альмиранте на борту сорвалась с места. Человек, который втянул неофашизм в «правое» болото, который неоднократно предавал идею, который долгие годы служил интересам правительства демохристиан, сохранил свою жизнь.

 

Примерно такой же случай произошёл чуть позже. Однажды вечером я вместе с молодым товарищем возвращался в свою «берлогу». Внезапно, товарищ остановился и указал пальцем на молодого парня в куртке - «аляске», активиста «Рабочей Автономии» или просто молодого коммуниста, который клеил листовки на стене. «Давай преподадим урок этому красному» - предложил мой приятель. Я молча дёрнул его за куртку, и мы пошли дальше. Я никогда не стрелял в коммунистов. Я дрался с ними – да. Дрался по-честному, без ножей и прочего «железа». Но никогда я не имел намерения убивать «красных». Антикоммунизм, подогревавший молодёжную ярость, я находил нелепым и смешным: уловкой, используемой буржуазией для того, чтобы запутать людей, удалить от них истинные цели.

 

Ещё один подобный инцидент всплывает у меня в памяти, но уже с участием полицейских. Это случилось в Риме. Однажды, когда на мотоцикле я ехал по набережной Тибра в сторону больницы Святого Духа, я заметил, что впереди расположился дорожно-пропускной пункт, а рядом с ним две или три полицейские машины. Один из карабинеров с помощью мегафона потребовал остановиться. Я замедлил ход. Параллельно с этим, я попросил товарища, сидевшего за мной, достать оружие из сумки. На двоих у нас было три пистолета и несколько ручных гранат. Не слезая с мотоцикла, я схватил гранату и запустил её в сторону дорожно-пропускного пункта, неистово крикнув: «Итальянская Социальная Республика!». Дабы не вызывать лишних жертв, я специально не делал сильный размах, поэтому граната взорвалась в тридцати или сорока метрах от карабинеров. Но и этого было достаточно. Сотрудники правопорядка моментально заскочили в свои машины, и на безумной скорости унеслись вдаль. На следующий день этот эпизод был широко освещён прессой.

 

--

1 Марио Тути – тосканец, геодезист, бывший муниципальный служащий в Эмполи. В 1975 году убил двух карабинеров, совершавших обыск в его квартире. В 1981 вместе с Конкутелли в тюрьме он убил Эрманно Буцци. Осужден на три пожизненных тюремных заключения. Как и Конкутелли, является одним из немногих протагонистов «свинцовых лет» до сих пор томящихся в тюрьме.

 

 

Мой «Новый Порядок»

 

Жёсткие меры предосторожности служили не только для того, чтобы избежать арестов и задержаний. Это так же были необходимые инструменты организации и борьбы.

 

Когда я вернулся в Италию весной 1976 года, я должен был понять, на каких людей мне рассчитывать, какие средства использовать и в каком формате действовать. Старая структура «Политического Движения Новый Порядок» больше не существовала: судебные процессы и декреты о роспуске привели к полной дезорганизации бывших активистов. Изменилось всё. Некоторые лихие товарищи, которых я раньше знал, обзавелись семьями и вели вполне «буржуазную» жизнь, удалившись не только от MPON, но и вообще от неофашистского движения. Других я просто потерял из виду, не знал, где они и что с ними. Так было, например, на юге.

 

 

Множество было таких, которые всё время болтали о вооружённой борьбе, но принимать участия в этой борьбе не желали. Таким образом, чтобы организовать хоть какую-нибудь путную структуру, нужно было приложить немало усилий. Очень трудно было найти людей, готовых сделать шаг в направлении неизвестности. Нас было очень мало: хорошо подготовленных и очень, очень злых. Исторический компромисс, политическое сближение демохристиан и Коммунистической Партии, способствовал нашей ярости. Мы думали, что MPON был одним из тех движений, которые были принесены в жертву во имя торжества фиктивной демократии, торжества плутократов, которые устранили на своём пути всех политических соперников. Наше движение было ликвидировано, в то время как MSI, полностью погрузившееся в пучину центризма, действовало вполне свободно.

 

Людей для вооружённой структуры я выбирал лично: они должны были быть надёжными, готовыми идти на смерть без колебаний, способными на поступок и готовыми к вооружённой борьбе. И, самое главное, они должны были быть политически подготовленными, потому что только так мы могли бы привлекать в наше движение новых «солдат». Я нашёл несколько таких товарищей, выживших в водовороте репрессий: людей, которых я знал лично и был в них уверен. Входя в нашу среду, человек принимал два главных правила: дисциплина и порядок. Никакого индивидуализма. Никто не мог позволить себе роскошь пустых теоретических размышлений. Ошибки могли дорого стоить нам. Тайная вооружённая организация, такая как наша, не могла использовать методы, принятые в регулярной армии. У нас не было карательной власти как в «Красных Бригадах», как не было и наказаний. Не было ни письменных предупреждений, ни карцера, ни временной приостановки членства. Единственным наказанием, принятым в нашей организации, являлись устные упрёки. В наиболее тяжёлых случаях, таких как предательство и дезертирство, наказание могло быть только одно: смерть.

 

Первой целью, для того, чтобы привлечь людей и заработать поддержку различных социальных групп, должна была стать пропаганда, которая бы показала народу, что мы «личности» с чёткой политической целью, а не банда бешеных вооружённых демонстрантов. Пропаганда не на бумажных страницах, а пропаганда делом. Это был первый шаг революционной войны: вооружённая пропаганда. Фаза, в которой огромную роль играли средства массовой информации, распространявшие информацию о наших агитационных действиях. И если после какой-нибудь из наших акций мы слышали по телевизору об «ужасе и возмущении демократических сил и синдикатов», значит, мы попали точно в цель. Но когда газета готова была опубликовать заявление или коммюнике «Политического Движения Новый Порядок»? Только когда были трупы. Вот почему «вооружённая пропаганда» практически всегда связана с ужасными преступлениями. Газеты посвящали свои передовицы таким организациям как наша, только когда совершалось очередное громкое убийство. По этой причине все «стратегические резолюции», - что наши, что наших красных коллег, - как правило, выпускались после покушений.

 

Но неготовность к такого рода покушениям, заставила нас долго топтаться на этом первом этапе борьбы.

 

Подпольные вооружённые итальянские организации, к счастью, никогда не выходили за пределы этой стадии. Ни мы, ни «Красные Бригады» так и не перешли к другим фазам революционной войны, наиболее ужасным и кровавым фазам. Все акции таких групп совершались лишь для того, чтобы напомнить стране о своём существовании. Вся наша стратегия, - политический проект захвата власти и создания новой политической нации, - являлись весьма иллюзорными вещами, на фоне которых мы осуществляли только агитацию. Не более того. Ни на шаг мы не продвинулись к осуществлению этого проекта.

 

Я взял на себя ответственность по формированию структуры MPON. Сам себя я назначил военным руководителем («команданте»). Кроме того, был назначен и политический руководитель («политкомиссар»). Иначе и быть не могло: организация была одновременно и военной, и политической. В задачи «политкомиссара» входила организация политического образования и пропаганды. Оперативный руководитель занимался всем тем, что называют логистикой: поиском «оперативных баз» и оружия, распределением материалов и финансовых средств между ячейками и т.д. Эти трое являлись высшим командным составом организации. Которую я выстроил практически с нуля. Выстроил идеально, я говорю это без ложной скромности. Я был и мозгом и рукой «Политического Движения Новый Порядок». Генералом и солдатом.

 

Я предпочёл бы в тот момент продолжать действовать спокойно, без спешки, постепенно налаживая военную и логистическую работу. Сперва накапливать финансовые средства, например, необходимые нам для функционирования, для организации структур на периферии. Но время диктовало свои законы. Настал час первой акции вооружённой пропаганды MPON, час смертельного удара по врагу. Для меня врага олицетворял собой судья Витторио Оккорсио.

 

 

Почему Оккорсио

 

Я всегда брал и беру на себя всю полноту политической, материальной и моральной ответственности за убийство Витторио Оккорсио. Я это говорю прямо и твёрдо, дабы прекратить все инсинуации сторонников «теории заговора». Я был единственным автором этой акции. В то же время, я был и организатором, и физическим исполнителем убийства. Я говорю это в лицо тем, кто утверждает, что за моей спиной тем июльским утром 1976 года стояли масоны, спецслужбы и прочие интриганы. Например, утверждается, что в Ницце незадолго до акции прошло крупное собрание неофашистской «верхушки», которая утвердила смертный приговор, вынесенный Оккорсио. Ложь. Байка. Необходимая, чтобы оправдать шквал повальных репрессий, последовавших за смертью судьи, когда за решётку были брошены десятки товарищей, обвинённые в причастности к этому преступлению, хотя на самом деле, никакого отношения они к нему не имели.

 

 

Были ещё такие, которые, повинуясь собственному тщеславию, с гордо поднятой головой утверждали, что принимали участие в организации той операции. Эти идиоты очень гордились собой. Гордились чем? Тем, что убили человека? Я не понимал таких товарищей тогда, не понимаю их и сегодня, когда прошло уже более 30 лет.

 

Нанести удар по Оккорсио для нас значило нанести удар по Христианской Демократии. Мы считали римского судью одним из винтиков механизма, который был запущен для того, чтобы уничтожить нас, чтобы отрезать нас от политической жизни Италии. Согласно нашим взглядам, Витторио Оккорсио был поверенным лицом Христианско-Демократической Партии, которая, из своего штаба на площади Иисуса, послала его уничтожить нас. Оккорсио для нас был ключевым персонажем отвратительной стратегии, вектором силы «режима». Римская магистратура, основной наш враг, была полностью выстроена этим человеком. Он был председателем многих процессов, на которых были осуждены неофашисты. Одним из главных таких процессов являлся суд над «Политическим Движением Новый Порядок» в 1973 году.

 

Однако, не месть двигала мною. Ненависть была свойственная молодым ребятам-ординовисти, которые писали на стенах лозунги, вроде «Умри, Оккорсио!» или «Оккорсио палач!», и которые, возможно, считали убийство судьи «благородным» актом мести. Я, напротив, всегда смотрел на месть как на глупое чувство, подходящее лишь для того, чтобы затуманить разум, для того, чтобы спутать самые блестящие мысли. Чтобы манипулировать людьми, перенося их ярость на совершенно ложные цели. Месть была чужда для меня: это относится и к делу Оккорсио.

 

Убийство судьи – ужасная вещь, я об этом говорю как исполнитель преступления. Но в контексте тех ужасных лет, это была типичная акция вооружённой пропаганды. Не более, и не менее. С помощью газетных и телевизионных репортажей с места событий, мы хотели сообщить всей стране, что мы в состоянии наносить удары по «врагу», поднять противостояние с Системой на новый уровень, грозить противнику новыми ударами.

 

Акция так же была необходима, чтобы преподать урок тем товарищам, - таких в нашей организации было множество, - которые ещё не понимали всю серьёзность ситуации и позволяли себе даже шутить. Они представляли себе вооружённую борьбу как бессмысленное выкрикивание угроз, хвастливое поведение и ношение пистолета за пазухой, который при любом удобном случае демонстрировался окружающим. Убийство Оккорсио служило для того, чтобы показать этим людям, что время болтовни без последствий прошло. Конец «разговорного» насилия и начало практического насилия. Своеобразный водораздел. Окончательно сгоревшие мосты, перекрывавшие любые пути назад. Качественный скачок вперёд, заставивший бОльшую часть наших товарищей принять новые правила игры и заняться настоящим делом. Это был первый акт подлинной неофашистской вооружённой борьбы.

 

Уже когда я возвращался в Италию, я знал, что первой целью вооружённой структуры, которую я выстрою, будет Витторио Оккорсио. Всю весну 1976 года я посвятил организации этой операции, несмотря на все попытки остановить меня со стороны старой структуры «Политического Движения Новый Порядок». Так же является правдой и то, что некоторые из товарищей в дни, предшествовавшие непосредственному исполнению убийства, пытались отговорить меня, приводя какие-то смешные и нелепые доводы. Так один из тех, кто считался региональным руководителем MPON, пришёл в мою «берлогу» в то время, когда я готовил оружие для операции. Он попросил меня отложить дело: не действовать в уже заранее намеченный день. «Не бойся. Полиция не узнает о твоих связях со мной, и не будет тебя искать» - холодно ответил я. Лицо этого человека стало тёмно-лиловым: я попал в самую точку. Он боялся быть вовлечённым каким-либо образом в это дело. Я схватил его и выкинул за дверь. Вот такими были мои товарищи, поклявшиеся в верности и болтавшие о вооружённой борьбе против системы на каждом углу. Такими были мои боевые товарищи.

 

 

Акция

 

 

Операцию готовил я сам, от начала до конца, с крайней тщательностью и щепетильностью. Не могло быть иначе: я был военным руководителем «Политического Движения Новый Порядок», и не мог посылать вперёд своих товарищей, возможно, на верную смерть. Я не мог стоять в стороне и смотреть, как молодые парни рискуют своими жизнями, или, по крайней мере, долгими годами свободы. Я был их руководителем, только я представлял, куда нужно было двигаться, и моей прямой обязанностью было всегда идти впереди.

 

 

Когда всё было готово и я понял, что настал час действовать, передо мной встала задача выбора помощника, который будет сопровождать меня в этом опасном путешествии. Я лично избрал товарища, которого считал наиболее надёжным – Джанфранко Ферро¹. Всех других, высказавших в последнюю минуту желание участвовать в акции, я забраковал: ненадёжные ординовисти, их стихийное желание было обусловлено тщеславием и обычным поведением хвастуна. Имелся даже один странный господин, который был представлен мне третьими лицами как хороший снайпер, способный возглавить операцию и лично стрелять в Оккорсио. На это предложение я ответил категорическим отказом. Я лично должен был возглавить операцию и лично исполнить акцию. Помимо всего прочего, у меня были и другие веские доводы: в отличие от остальных, я действительно был неофашистским фанатиком, и был реально готов к смерти. Нерушимая слепая вера вела меня вперед.

 

Группа огня, несмотря на весь тот бред, высказанный по телевидению «криминальными экспертами» (которые утверждали, что нас было четверо или пятеро, а то и десять-двенадцать человек, ведущих огонь со всех четырёх сторон), состояла всего из двух человек – я и Джанфранко. Товарищ, которого я считал самым надёжным из всех, и в чьи руки я передал собственную жизнь. Мы так же собирались продемонстрировать необходимость военной и политической подготовки. Два человека, которые знали, что надо делать и умели это делать, действовали намного успешней, нежели «команда» из дюжины боевиков. Команда, которую было трудно координировать, обладавшая низкой мобильностью. Два человека могут устроить засаду практически в любом месте, не будучи замеченными. Это было очевидным даже для невежды, ничего не понимающего в вооружённой борьбе. Именно поэтому наша команда огня состояла из двух человек, способных легко и быстро ретироваться с «театра военных действий» и раствориться в недрах Рима.

 

Сначала я доверил своим товарищам исследование зоны будущих действий с целью обнаружение наиболее лучших путей отступления. Как обычно, никто ничего не сделал. Они отказывались, медлили или откровенно трусили. Поэтому мы сами с Джанфранко вынуждены были изучать территорию. Вдвоём мы отправились в «африканскую» часть Рима, чтобы составить представление о маршруте судьи. Чуть ли не каждый день мы занимались скрытым наблюдением, изучая время, скорость и пути автомобиля Оккорсио. Неожиданно мы обнаружили, что судья ездил с полицейским сопровождением. Это была первая проблема: ведь мы рассчитывали, что заместитель прокурора Италии ездит один. Нам нужно было действовать, когда Оккорсио будет в одиночестве. Не из страха или из-за трусости, а для того, чтобы избежать ненужных жертв. Чтобы избежать массового убийства, вроде того, что совершили «бригадисти» в ходе захвата Альдо Моро.

 

Да, тут ещё надо упомянуть о таинственном «шпионе», который выдал мне информацию о том, когда Оккорсио поедет без сопровождения. О нём вот уже 30 лет частенько пишут журналисты, охочие до сенсаций, строя всевозможные «заговорщицкие» предположения о его личности. Дурацкие предположения. Ведь достаточно было иметь кого-нибудь, кто работал внутри Дворца Правосудия. Человек не обязательно должен был быть президентом секции, магистратом или высоким бюрократом Министерства. Достаточно было того, что он просто имел доступ в Прокуратуру. Ибо мы не хотели совершать ту же ошибку, какую в будущем совершат «Красные Бригады», бессмысленно уничтожившие во время захвата «врага народа» пятерых ни в чём не повинных выходцев из того самого «народа». Для нас возможность расстрела полицейского кортежа была абсолютно неприемлемой. В нашу задачу входило проведение чёткой военно-политической операции, по возможности – более «гуманной», если это слово вообще может подходить к акту убийства.

 

Выбор оружия, которое планировалось использовать в ходе покушения, пал на автомат. Прежде всего, потому, что это было надёжное оружие. Во-вторых: использование автомата придавало акции более «военный» характер, и, следовательно – всё это должно было оказать большее воздействие на коллективное воображение. Стрельба из пистолета с заднего сиденья мотоцикла уравняла бы нас, в общественном представлении, с кровожадной мафией: подобного рода подход являлся «классическим» методом сицилийских бандитов. Место предстоящего нападения было выбрано исходя из многих требований. Это был перекрёсток улиц Джуба и Могадишо (на ней как раз и жил Оккорсио): место, где как раз начинался подъём улицы, что позволило бы мне вести огонь, не волнуясь о широком разбросе пуль в жилой зоне, что было бы весьма опасно для простых граждан. Пули, пролетевшие мимо цели, должны были уйти в асфальт насыпи. Кроме того, здесь был знак остановки, который заставил Оккорсио снизить скорость автомобиля. Он должен был быть расстрелян в момент поворота на улицу Джуба, когда машина максимально близко подходила к тротуару. Это было лучшее мгновение, поскольку я мог ясно видеть судью и уверенно идентифицировать его, что позволило мне вести огонь в полном спокойствии. Ничто в этой операции не могло, и не должно было опираться на «волю случая». Всё было чётко распланировано. Самые сложные части операции, такие как «отход» и выбор стрелковой позиции, были обдуманы заранее. Никаких ошибок быть не должно. И даже возможная траектория рикошетов была рассчитана с точностью – дабы пули, как я уже заметил, не летели в сторону жилых зданий.

 

В установленный день, 10 июля 1976 года, мы были готовы. Мы прибыли в зону действия и припарковали наш автомобиль, «Фиат» 124, на встречной полосе. Таким образом, движение по левой полосе было блокировано, что давало нам лишний простор для стрельбы. Около половины девятого утра я заметил приближавшуюся машину Оккорсио. В этот момент Джанфранко Ферро завёл автомобиль, а я, бегом приблизившись к судейской машине, выпустил в неё очередь. Ревущий глушитель нашего «Фиата» не смог полностью заглушить звуки выстрелов, но ограничил шум от них радиусом в пятьдесят метров. Это нам и было нужно, ибо далее в этом районе проживало множество государственных служащих и полицейских. Осуществив убийство, я оставил листовки² в салоне машины, близ трупа.

 

Вся операция длилась каких-то несколько секунд, после чего, собрав с земли несколько стрелянных гильз, мы оставили место действия. Покинув «африканский» район, мы направились в сторону зоны Триест-Саларио: там, возле площади Истрия, мы бросили автомобиль, очищенный от любых следов. Дойдя пешком до площади Сабаццио, мы пересели на мотоцикл и доехали до Виа Национале, где я передал третьему товарищу пластиковую папку, содержавшую две гильзы и несколько листовок, идентичных тем, что мы бросили на месте преступления. Товарищ оставил этот «подарок» в телефонной будке, предварительно уведомив об этом редакцию газеты «Il Messaggero».

 

После, во второй половине дня, вдруг начали появляться товарищи, которых я не видел уже несколько недель. Я помню, как на следующее утро я встретился чисто случайно с одним парнем, входившим в нашу организацию, в неприметном баре в Борго, в двух шагах от Ватикана. «Как ты?» - взволнованно спросил он. «Отлично, отлично» - ответил я, глядя на него исподлобья. Он был жутко напуган, как и многие другие, вроде него. Они испугались судебных последствий моей акции и долгих лет тюрьмы, которые теперь грозили всем нам.

 

В следующие недели во всех газетах, а так же на телевидении начали появляться фотороботы возможного убийцы Оккорсио. Некоторые были очень похожи на мои старые фотографии, когда я ещё носил бороду. Но в тот период я был гладко выбрит. Теперь я был в списке самых опасных террористов Италии. Человеком, которого нужно остановить любыми способами.

 

 

--

1 Джанфранко Ферро был арестован в октябре 1976 и приговорён к тюремному заключению сроком в двадцать четыре года за соучастие в убийстве Оккорсио. Умер в 1989 году от неизлечимой болезни.

 

2 Листовка, оставленная на месте преступления, гласила: «Буржуазное правосудие умирает, революционное правосудие обретает жизнь. Специальный суд MPONпризнал Витторио Оккорсио виновным в том, что он, являясь оппортунистическим карьеристом, всеми силами способствовал преследованию демократической диктатурой активистов «Нового Порядка» и идей, которых они придерживались. Витторио Оккорсио возглавлял два судебных процесса против MPON. По результатам первого, благодаря соучастию марксистских судей Батальини и Коиро, а так же демохристианина Тавиани, «Политическое Движение» было распущено и к десяткам годам тюрьмы приговорены его руководители. По результатам второго процесса, многочисленные активисты MPON подверглись судебным преследованиям и были заключены в тюрьмы, представ в цепях перед судом буржуазной системы. Инквизиторское поведение раба системы Оккорсио нельзя ничем оправдать: упорство и жестокость, проявленная им в ходе гонений на ординовисти, низвела его до уровня палача. Но палачи тоже умирают! Приговор, вынесенный судом MPON Оккорсио – смерть. Приведён в исполнение специальным оперативным ядром. Вперёд, к Новому Порядку!»

 

 

После Оккорсио

 

 

После того, как были сожжены абсолютно все мосты назад, я принял решение приостановить деятельность организации, дабы оценить эффект, произведённый покушением. Не имея больше никаких связей с легальностью, мы шли вперёд на ощупь и были как тот ученик колдуна, чьим основным правилом было «сделать, а потом посмотреть, что произойдёт». Это было естественно для нас – хорошенько подумать, что делать дальше и куда двигаться. Мы должны были продолжать борьбу. В этом нам очень помогли неповоротливость противника, неподготовленность к такого рода вещам полиции, которая казалась дезорганизованной, и которая не знала даже, в какой стороне нас искать. Силы правопорядка, долгое время твердившие о «чёрной угрозе», убеждавшие общество в существовании международного центра неофашистского саботажа, абсолютно не были готовы к борьбе с новым доморощенным «врагом», который встал на один уровень с «Красными Бригадами», который продемонстрировал возможность осуществления не менее серьёзных акций, нежели те, что проводили «бригадисти». Власть недооценила нас. Власть находилась в затруднении, и мы должны были воспользоваться этим недоумением.

 

 

Мы должны были положить конец болтовне после того, как перешли черту, отделявшую нас от прошлого и нарушили все имевшиеся табу. В том числе – и самое главное табу: табу на убийство. Мы уже не могли попасть в ловушку, расставленную режимом и заблудиться в трёх соснах. Те, кто был со мной рядом, больше не могли наслаждаться удобной жизнью и «воевать» с режимом с помощью слов и уличных манифестаций. Ни о каком «демократическом» процессе уже не могло идти и речи – мы сами себя исключили из этого процесса. Хотя, некоторые товарищи всё ещё продолжали оставаться членами Итальянского Социального Движения: то ли по привычке, то ли из-за глупости. Но, в любом случае, это членство уже ничего не значило. В те дни за них говорили пистолеты. Мы считали, что идём намного впереди MSI, которое медленно, но верно, отступало всё больше назад. Мы хотели так же быть частью «физического», а не только концептуального революционного движения: мы хотели конкурировать с «Красными Бригадами» и всеми теми силами, которые, согласно нашему взгляду, так же как и мы наносят удары по режиму. Всё необходимое для такой конкуренции у нас уже было.

 

Сделанный мною анализ вырабатывал новую стратегию и приспосабливал к ней различные тактики, необходимые для движения вперёд. Я выбирал цели осторожно: они должны были быть на виду у общества для того, чтобы удары по ним соответствовали нашей стратегии вооружённой пропаганды. Организация вооружённой пропаганды на более широком уровне – вот что являлось нашей первейшей целью. Партизанская война являлась следующим предполагаемым шагом. Это уже была утопия. С высоты прожитых лет, я могу сказать, что это была чистой воды утопия. К счастью. Для страны и для итальянцев.

 

 

Ограбление Министерства Труда

 

Ограбление офиса Министерства Труда и Социального Обеспечения было типичной акцией самофинансирования. Нанесение экономического удара по режиму являлось лишь второстепенной целью. Прежде всего, нам нужны были деньги на продолжение вооружённой борьбы: для покупки оружия, аренды домов и квартир, для логистики. Для совершения этой акции, я выбрал себе в помощники своих старых товарищей с юга, избегая самой возможности обращения к римским боевикам, привыкшим к сплетням и пустой болтовне.

 

 

Днём для нанесения «удара» было избрано 26 июля 1976 года. Две предыдущие недели я полностью потратил на подготовку к налёту. Я лично посетил территорию, на которой располагался офис Министерства Труда, для того, чтобы понять, как организовать акцию. Здание Министерства являлось квадратным дворцом с большим внутренним двориком. Деньги сюда заносили обычно через боковой вход, расположенный на улице 20 сентября. Проникнув в здание, под видом служащего, я нёс в материально-технический отдел целую кипу бумаг: их я несколько дней собирал в мусорных корзинах, расположенных вблизи офиса. Здесь были и какие-то свидетельства, старые счета-фактуры и тому подобная бюрократическая документация. И вот, представившись швейцару сотрудником несуществующей фирмы, я попросил его показать мне дорогу в отдел материально-технического снабжения. Он указал мне путь. Я шёл, мысленно считая шаги и запоминая все препятствия, с которыми мы могли бы столкнуться. Я рассчитал, сколько у нас было времени в запасе, чтобы войти, взять деньги и выйти. Я запоминал, сколько внутри охраны, когда она сменяется, далеко ли находятся полицейские участки, когда мимо проезжают патрульные машины, и, прежде всего, где хранились банкноты. Вечером перед ограблением, мы припарковали недалеко от офиса автомобиль, дабы завтра избежать лишних потерь времени (в те годы Рим был не менее хаотичным, нежели сегодня, и, добираясь из одного места в другое, можно было потерять кучу времени). Каждый из нас исполнял отведённую ему роль. План ограбления казался безукоризненным.

 

Утром 26 числа мы прибыли к Министерству Труда и зашли в магазинчик для рыбаков, располагавшийся как раз напротив офиса. Двое других товарищей стояли в нескольких метрах от главного входа, делая вид, что ждут кого-то. Мы все были одеты в джинсы и синие рубашки. На плече у меня висела спортивная сумка, из которой торчали пара выступающих удочек и рукоятка пистолета для подводной охоты. На самом деле, это был автомат с глушителем, весьма схожий с подводным пистолетом. Мы были похожи на юношей, идущих на море. Через несколько минут из бокового входа вышли два инкассатора, доставлявшие деньги в Министерство. Вышли без полицейского сопровождения – вероятно, карабинеры задержались в здании, чтобы попить кофе или с кем-нибудь поболтать. Это не входило в наши планы. Эта задержка вызвала панику у двух моих товарищей: «Всё пропало, капо¹! Уходим, сделаем всё на следующий месяц». Я рявкнул: «Делаем то, что я говорю, иначе я прострелю вам ваши головы, сукины дети!»

 

Операция началась. Парень, который должен был исполнять роль нашего шофёра, по моему знаку направился к машине, которую мы припарковали здесь прошлым вечером. Я и другой товарищ направились прямо в здание Министерства, двое тех, что хотели уйти, вошли за нами чуть позже. Войдя, я схватил швейцара и прорычал: «Сохраняй спокойствие, это ограбление. Веди себя хорошо, а не то мы тебя убьём». Человек, думавший что это шутка, засмеялся. Он начал жестикулировать, строить смешные рожи. Возможно, он принял нас за шутников потому, что наш зелёный автомат с чёрным глушителем, которым мы угрожали, не вписывался в его кинематографическое представление о вооружённых налётах. Чтобы успокоить этого весельчака, моему товарищу пришлось слегка ударить его в висок стволом оружия. Швейцар тут же всё понял. Он был поставлен лицом к стене с заведёнными за голову руками. Всё это время он непрестанно бормотал, что был парашютистом и даже был взят в плен после сражения под Эль Аламейном. Мы посочувствовали ему, этому старому солдату Муссолини.

 

В то время как двое остались контролировать выходы, мы с товарищем проследовали во внутренний двор. Все вокруг казались спокойными. Никто из служащих не заподозрил в нас грабителей. Пробежав восемьдесят метров, мы приблизились к дверям офиса, где хранились деньги. Она была закрыта. Покачав головой, я ударил плечом прямо в центр двери – она слетела с петель. Внутри за своим столом сидела женщина. Размахивая автоматом, я заорал: «Где деньги?». Синьора подскочила на своём стуле будто пилот, совершивший катапультирование. Она молча указала на большой зелёный чемодан. Там было практически полмиллиарда, четыреста шестьдесят миллионов лир. Огромная сумма. Испуганная синьора, сама не своя, крикнула «Там тоже деньги!» и указала на большущий мешок, набитый монетами под завязку. «Я оставляю его вам» - вежливо ответил я. Мешок был просто неподъёмный. Схватив чемодан, мы вышли. Товарищ с чемоданом шёл впереди, я с автоматом сзади. Служащие встречали нас в холле, заложив руки за головы – они уже поняли, что к чему. Ограбление заняло у нас двадцать восемь секунд. Ни секундой более.

 

Уже выходя из здания, я глянул на улицу: там была полиция, пытавшаяся перекрыть все пути отступления от Министерства. Кто-то из карабинеров приблизился и к самому офису. Я прекрасно помню одного из них, он стоял совсем близко, держа правую руку на расстегнутой кобуре. Я взял его на прицел. Полицейский нерешительно смотрел на меня, он не знал что ему делать: открыть кобуру, чтобы достать пистолет, или же позволить нам пройти. Вероятно, он понимал, что, как только он сделает попытку извлечь оружие, я застрелю его. Я молился, чтобы этот почтенный синьор, являвшийся чьим то отцом, не вздумал геройствовать. Слава богу, что он не стал вынимать пистолет.

 

Когда товарищ с чемоданом денег оказался за моей спиной, я и другие трое, контролировавшие выход, извлекли шашки со слезоточивым газом, и метнули их на площадь. Таким образом, мы рассчитывали дезориентировать и рассеять полицейских. Всю площадь заволокло густым туманом. Мы понеслись к автомобилю, который уже стоял заведённый и готовый к бегству. Мы помчались по улице 20 сентября. На углу с Виа Ринашенте двое товарищей вышли и пересели на общественный автобус. Через несколько метров, близ Виа Вольтурно высадился ещё один товарищ. В машине остался только я и шофёр. Я приказал ему ехать к вокзалу Термини, намереваясь обклеить там чемодан с деньгами туристическими наклейками и ехать дальше на такси. На нём мы и поехали.

 

Особо волнительным мне показался момент, когда мы проезжали мимо большой надписи «Министерство Труда и Социального Обеспечения» - мы возвращались назад по Виа Национале. Только когда мы пересекли площадь Венеции я успокоился. На проспекте Витторио навстречу нашему такси проехал полицейский автомобиль с включёнными сиренами, которому мы вынуждены были уступить дорогу. Переехав Тибр, наша машина направилась в квартал Примавалле, где располагалась «берлога»: место встречи всех товарищей после налёта. Всё было в порядке, никто не был арестован. На следующий день газеты вышли с крупным заголовком: «Грандиозное дерзкое ограбление Министерства Труда».

 

Через несколько часов после «удара» явились болтуны. За ужином, товарищ, который прибежал поздравить нас с несколькими своими друзьями, вдруг начал: «Теперь нам следует…». «Что вам следует?!» - перебил я. Мы не были бандой вульгарных преступников, которые грабят банки для того, чтобы жить красиво. Чтобы тратить деньги, покупать одежду, машины и женщин. Мы действовали в соответствии со строгой революционной позицией. Мы забрали немного энергии у «великана», для того, чтобы придать сил «хоббиту». И этот человек ещё собирался нас учить, как распорядиться деньгами. Я послал его ко всем чертям. Нам не были нужны учителя. Тип, возомнивший себя мудрецом, был моментально выведен из рядов организации. Это был первый реальный конфликт внутри структуры. Его товарищи, которых он набрал из различных римских групп, наоборот – мало-помалу были кооптированы в структуру. У меня была власть, у меня