Несколько клеток, из-за которых все изменилось

Слоны в золотых попонах, блестящие сари, массаж пяток, Шива со множеством рук… Таиланд для меня — заколдованное место. Там бывали все, даже упертые домоседы, получившие первый загранпаспорт в пенсионном возрасте ради одного-единственного отпуска за кордоном, а я, профессиональный путешественник, туда никак не попадаю. То сдача номера, то взятие заложников в аэропорту, то цунами, то экономический кризис — мало ли у судьбы возможностей не пустить туда того, кого по каким-то причинам она не хочет туда пускать!

Но на этот раз я была твердо намерена переиграть судьбу. Редакция уже подтвердила мое участие в пресс-туре, запланировала материал в следующий номер, я даже видела «Таиланд — Князева» на распечатке флэт-плана в кабинете главного редактора… Значит, отступать некуда. Если только завтра у наших дипломатических ведомств не случится острый конфликт, послезавтра я наконец покорю эту восточную страну и отмечу ее на виртуальной карте на сайте WAYN ^[16] .

Это без преувеличений пресс-тур моей мечты: тысячелетние храмы, слоновье поло, килограммы карри и пляж, освященный ступнями Ди Каприо. Из насыщенной программы пляж мне сейчас особенно нужен: работа измотала так, что за последние недели я пару раз заснула на клавиатуре в разгар рабочего дня. Наверно, это оттого, что я ринулась на скопившиеся за время отсутствия дела с утроенным усердием, ведь между отпуском и командировкой на работу оставалось всего три недели.

 

Во вторник утром я зашла в туалет и сильно удивилась: вчера у меня начались месячные, но сегодня их не было и в помине. Втайне я мечтала, чтобы они по волшебству прекратились или прошли экстерном, чтобы я смогла беззаботно купаться в океане, но теперь при виде белейшей прокладки занервничала. Конечно, вчера, глядя на свои трусы, я кричала: «Вы что, не могли подождать еще десять дней, раз и так уже опоздали на две недели! Как я теперь будут купаться с вами?!» — но такого эффекта от силы слова, честно говоря, не ожидала.

Сестра подергала ручку туалета.

— Занято, — крикнула я. — Пока ждешь, принести, пожалуйста, мою сумку, она на банкетке в коридоре. И заодно чистую рюмку из буфета!

— Ты что, выпивать там собираешься? — удивленно отозвалась сестра. — Утром?

— Типа того.

Не то чтобы меня волновала двухнедельная задержка — дату своих месячных я, как и многие женщины, знала весьма приблизительно. Просто всегда приятно иметь в сумочке однозначный ответ на Главный Вопрос. Другое дело, что его, этот вопрос, не решаешься задать до тех пор, пока не поймешь, какого ответа ждешь на самом деле. А это оказывается практически невозможным. С одной стороны, перспектива завести ребенка настолько несовместима с активной жизненной позицией, что рассматривать ее всерьез даже не приходит в голову. С другой стороны, из глубин организма сиплый голосок, похожий на прабабушкин, начинает нашептывать про детородный возраст, старение тканей и социальный долг. Ему возражает другой, похожий на голос главного редактора, который напирает на карьерные перспективы, реализация которых и есть твой главный социальный долг в двадцать шесть лет.

Поставленная рюмка звякнула об пол, я приоткрыла дверь и воровски втащила ее в туалет. Конечно, я хочу детей. Когда-нибудь. Возможно, даже в недалеком будущем — сразу же, как только определюсь с кандидатурой Идеального Мужчины. На сегодняшний день их как минимум двое, но один не спешит становиться идеалом, а другой не торопится бороться с ним за место рядом со мной. Последние две недели из-за завала на работе совсем не было времени подумать о своей женской судьбе. А между тем детородный возраст, старение тканей и все такое…

В дверь настойчиво постучали. Ох, чего же это я сижу! А мне ведь еще до работы надо ехать на другой конец города выкупать билеты для сентябрьской командировки на Сейшелы! Кошмар и цейтнот! Я быстро разорвала пакетик, сунула конец теста в рюмку, куда перед этим пописала, подержала положенные десять секунд и аккуратно выложила на ладонь. Ждать две минуты, как написано в инструкции, было слишком большой роскошью, если учесть, что у нормальных служащих рабочий день уже начался, а покупкой билетов не получится оправдать опоздание больше чем на полтора часа. Поэтому я оставила тест на столике в ванной, а сама принялась уничтожать улики: вылила в унитаз рюмку, закопала конвертик от теста вместе с инструкцией под картофельные очистки в мусорном ведре. Через полторы минуты, когда тест покажет то, что я и сама уже знаю, не останется ничего напоминающего об этом приступе иррационального волнения.

Я решительно вошла в ванную и уставилась на тест. В контрольном окне ярко рдела одна красная полоска.

Согласно инструкции, она означала «Паникерша, ты сама-то могла хоть на минутку представить себя в роли мамаши? Конечно же ты НЕ беременна».

Не успела я вздохнуть с облегчением, как на моих глазах чуть левее полоски стало растекаться что-то бесформенно-розовое.

Память мне сразу отказала. Я побежала на кухню и залезла в мусорное ведро — смятая инструкция будто бы ждала меня и злорадствовала: мол, не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Я расправила ее и приблизила к глазам так, что почувствовала едкий запах типографской краски, смешанный с каким-то фармакологическим консервантом, которым пахнут изнутри упаковки лекарств. Так, опустите в мочу до контрольной отметки… положите на сухую и ровную поверхность… оцените результат через две минуты, но не позднее чем через десять минут…. Далее следовал рисунок, на котором были нарисованы две четкие и бескомпромиссные параллельные полоски.

Я внимательно посмотрела на тест. Приблизила к глазам. Отдалила. Снова приблизила. Снова отдалила. Вблизи бесформенное розовое пятно совершенно точно не было полоской, но все же сигнализировало о присутствии в моче какого-то подозрительного элемента. Может, это производственный брак?

Так, ладно, подумаю на пути в офис «Эмиратских авиалиний»… Тем более что женская консультация так удачно располагается по дороге к метро.

* * *

— Вы даже не представляете, как мне знаком этот сюжет, — улыбнулась молодая врач, выслушав мою загадочную историю про деликатные месячные и сомнительный тест. — Давайте-ка быстро на УЗИ.

— Я же не выпила двух литров воды, — слабо запротестовала я.

— Да и не надо, это и так будет видно.

Это? ЭТО? О чем это она?

— Ну вот же он! — ткнула она пальцем в экран.

— Кто — он? — пересохшими от волнения губами спросила я и почувствовала себя так, будто после долгих топтаний на месте все-таки прыгнула в прорубь.

Врачиха посмотрела на меня поверх очков:

— Кто-кто? Эмбрион.

— Э… э…

— …мбрион, — подсказала она.

— Правда? Нет, серьезно?! Ой! — выпалила я больше для того, чтобы не показаться полной дурой. И с удивлением отметила, что от нахлынувших чувств я вот-вот расплачусь.

— Поздравляю! Март — прекрасный месяц для родов. А теперь живенько в больницу на сохранение.

— Что? Куда?! Нет-нет, доктор, я никак не могу на сохранение! Может быть, через пару недель. У меня послезавтра Таиланд, понимаете? Таиланд! Командировка! Мне еще сумку собирать! — почти выкрикнула я последний аргумент.

— Вот в этом можете себе не отказывать: собирайте сумку — и живо в больницу! Это у вас вчера не месячные были, а кровотечение, пусть и небольшое. С такими делами не шутят, если вы хотите иметь детей… — Тут врач вызывающе уставилась на меня: — Вы же хотите?

Вот он, момент истины, подкрался так незаметно.

— Ну да, — промямлила я, но, уловив недоверие в ее лице, быстро добавила: — Да! Да, конечно хочу!

Таиланд, который я уже мысленно ощупывала руками, стремительно удалялся. И что-то новое, бесформенное, расплывчатое, неизвестное, пугающее и волнующее подбиралось все ближе.

* * *

Уже стемнело, когда мне наконец удалось набрать эсэмэску Гийому: регистрация, первичные анализы и протокольные процедуры заняли весь день. Я плохо попадала пальцами по клавишам. «У меня дя тебя 3 новогти: 1) я не еду в Таианд 2) я в больице 3) я на четвертой неделе беременности».

Я нажала «Отправить» и понеслась мыслью вслед за электронным сообщением. Вот оно архивируется, вот комочком килобайтов катится по проводам над Тулой и Брянском, вот останавливается на мгновение на границе домашней и роуминговой зоны — начинает стоить в три раза дороже — и вот уже летит над Европой, кружит над Парижем и, наконец, падает в его телефон… Вот он слышит сигнал, лениво тянется к заднему карману джинсов, не подозревая, что через несколько секунд его жизнь изменится, вот достает телефон, набирает привычную комбинацию клавиш для разблокировки… Открывает сообщение… Читает… Дочитывает… Перечитывает…

Я откинулась на жесткую больничную подушку и уставилась на экран мобильного, чтобы увидеть голубую подсветку, предваряющую звонок, и нажать кнопку «Ответить» еще до того, как сработает звуковой сигнал. Мои сопалатницы погрузились в беременную дрему, и будить их было не просто невежливо, но даже где-то опасно. Между мной и ними сразу выросла стена непонимания: мне нечего было рассказать о работящем муже, зануде-свекрови и недальновидном гинекологе. Отец будущего ребенка по приблизительным прикидкам либо француз, либо владелец крупной отечественной компании — сочувствия ждать неоткуда.

Суставы в запястьях уже затекли от напряжения, а экран и не думал голубеть. Нянечка громко объявила отбой, и лампы как по команде погасли. Мои соседки, еще не окончательно уснувшие, шепотом обсуждали сегодняшние назначения лекарств, я косила глаза на дожидавшуюся на тумбочке свечку, которая по-научному называлась «ректальный суппозиторий» и которую надо было вставить в… В общем, туда, куда я до сих пор свечек не вставляла и даже представить не могла, как она ОТТУДА может повлиять на течение беременности. Я отложила телефон, взяла свечку, повертела ее в руках. Ах да, она же восковая, нельзя ее мять. Ладно, вскрываем… Тьфу ты, скользкая! Выгибаем руку в локте… Так, теперь прицеливаемся…

В-ж-ж-ж — зажужжало слева, и, прежде чем я успела сообразить, что это предупредительный вибросигнал мобильного, бодрая джазовая мелодия огласила дремлющую палату. Свечка выпала из руки и затерялась где-то в складках простыни. Скользкие от воска пальцы не сразу попали по нужной клавише.

— Алё! Алё! — прошипела я, опасливо озираясь вокруг: темнота вокруг наливалась ненавистью разбуженных.

— Привет, это я! — раздался в трубке бодрый голос Гийома. — У вас там нет городского, чтобы перезвонить?

— Ты упал, это же больница! Какой городской!

— А-а… понятно. Ну, как дела?

Как дела? Как дела… Хм-м… Четыре укола, по два в обе ягодицы с перерывом три часа, анализы мочи и крови из пальца и из вены, туалет без толчков, зато со стеклянной банкой-пепельницей, подвешенной на форточку, нянечки с каменными лицами, и главное — палата на десять человек. На десять одержимых мамочек. Они бесперебойно обсуждают «тянущие ощущения внизу живота» и режим утренней тошноты. А мне пока и сказать-то нечего.

Я нащупала тапочки под кроватью и шмыгнула в коридор:

— Да нормально вроде. Жалко Таиланда, конечно. В очередной раз…

— М-м… Так почему ты в больнице?

Я рассказала длинную историю об обнаружении беременности и необходимости лечь на сохранение.

— И что ты собираешься делать?

— Ну что собираюсь делать… Подставлять попу под уколы, питаться больничной дрянью и вставлять в себя ректальные суппозитории.

— А потом?

— Потом… Ждать девять месяцев, покупать распашонки, родить и воспитывать.

— А мне что делать? — спросил он после короткой паузы.

Я набрала в легкие побольше воздуха и выпалила отрепетированную мысленно речь:

— Послушай, я знаю, это не входило в твои планы на ближайшие десять — пятнадцать лет, и вовсе не хочу вешаться тебе на шею с ребенком, которого ты не ждал. Я оставляю тебе выбор: будь тем, кем хочешь, я к тебе никаких претензий предъявлять не буду.

— Я хочу знать только одно: будем ли мы вместе? В зависимости от этого и надо принять решение.

Решение? Он действительно думает, что мы сейчас принимаем решение? Оно уже принято, и давно, месяца четыре назад, когда на годовщину свадьбы он подарил родителям выходные в Риме. «Здорово было бы, если бы мой сын вырос таким же», — подумала я и, по-моему, даже сказала вслух. Вероятно, у меня в тот момент был открыт канал быстрой связи с космосом.

— Как я могу тебе сказать, будем ли мы вместе! Разве я оракул?! Пока мы вместе, но как долго это протянется, предсказать не берусь. Может быть, месяц, может, двадцать лет, а может, разбежимся через минуту…

Ну давай же, чего резину тянуть! Скажи, что ты не готов к такой ответственности, — и останемся друзьями. Эту историю давно пора закончить, и это именно тот финал, который мне нужен. Я остаюсь одна с ребенком, в котором угадываются те черты, на которые я не могла наглядеться все эти долгие-предолгие месяцы. Я исполняю социальный долг материнства и готова к поискам личного счастья. Великолепный жизненный сценарий.

— Тогда, на руинах аббатства у моих родителей? — спросил он вдруг. Я угукнула. Да, это было в тот красивый день, когда мы в промежутке между трехчасовым обедом и трехчасовым ужином вскарабкались на гору, возвышающуюся над провансальским поселком с поэтическим названием Флассан-на-Иссоли, чтобы осмотреть развалины монастыря семнадцатого века. Ни в древности этих руин, ни, собственно, в их предназначении его родители не были уверены, но одно было точно: в своем непрезентабельном настоящем они послужили идеальной декорацией для незапланированного, но желанного зачатия.

— Так надо думать о свадьбе? — неуверенно начал он и сам испугался сказанного.

— Господи, ну о какой свадьбе! Мы же не заговаривали ни о чем таком до сегодняшнего дня, так почему же теперь все вдруг должно измениться? Нет, я не хочу выходить замуж по залету! И потом, ты представляешь себя в роли мужа?!

— Не очень… Но я еще меньше представляю себя в роли отца и тем не менее стану им через несколько месяцев.

— Не хочешь — не становись, я же сказала, что не в претензии, — резко ответила я.

— Это мой ребенок, а я его отец. И если ты решишь его родить, я не хочу быть незнакомым дядей.

— Как знаешь, — сказала я, чувствуя, что трубка совсем скользкая от слез. Похоже, я плакала едва ли не с начала разговора — мокрыми были ладони, шея, ворот больничной сорочки.

— Ну… Ну, извини, что я так. Просто моя бывшая девушка один раз так меня разыграла: сказала, что беременна, чтобы проверить мои чувства.

— Дура она была, твоя бывшая! — огрызнулась я, злясь больше на слезы, которые не желали останавливаться. — И как ты себя повел?

— Примерно так же, как сейчас: спросил о наших дальнейших планах, предложил пожениться — а она рассмеялась и сказала, что я прошел проверку на прочность.

— То есть тебе не важно, на ком жениться? — снова начала заводиться я. Гормоны? Уже?

— Мне важно! — почти крикнул Гийом. — Господи, я стараюсь поступать как надо, а получается черт-те что…

— В том-то и дело! — крикнула я в свою очередь, забыв про акустику старого больничного здания и про сестру, спящую на вахте. — Мне порой кажется, что после того раза в Москве, когда я сказала, что ты не знаешь, что такое любовь, ты взял на себя труд прочитать какую-то книгу про межличностные отношения, типа «Чего хотят женщины». И с тех пор ты действуешь согласно прочитанному, чтобы уж наверняка. Ты пишешь нежные эсэмэски, порой даже в стихах, ты называешь меня дурацкими ласковыми словами и все время говоришь о нашем будущем. Но я совершенно не чувствую, что ты на самом деле чувствуешь. Ты как машина, запрограммированная на отношения: последовательно выполняешь пункты плана, но эти действия чисто механические.

На том конце провода повисло молчание. Пожалуй, чтобы забить крышку этого гроба, много гвоздей не понадобится. Тем лучше: отношения себя изжили, все в них идет не так, как надо, и этот арочный коридор, пахнущий камфорой и хлоркой, идеально подходит для того, чтобы ампутировать наконец этот рудимент. Мне бы только немножко решимости, а то скальпель дрожит в руках…

Резать, резать к чертовой матери! Так я спасу и его, и себя. Себя — потому что Гийом совсем не тот, кто подарит мне чувство надежности и вдохновения одновременно. Его — потому что я не знаю человека, менее готового к роли отца. Его друзья живут третий десяток в свое удовольствие, меняя Австралию на Малайзию, теннисную ракетку на кайт. В глазах русского человека, изрядно потрепанного жизнью к двадцати шести годам, они все немножко дети, веселые, беззаботные, смотрящие в будущее широко раскрытыми глазами. Разве я имею право взвалить на него взрослую жизнь вот так, без спроса?

Теперь я уже не думала об этой беременности как о случайной. Нет, это была четко спланированная акция, я тайно хотела именно этого, я бессознательно, но выверенным маршрутом подводила нас к этой сцене. Ночь. Больничный коридор. Нестабильный гормональный фон. Непосредственные первые реакции. Сейчас или никогда.

Кто-то тронул меня за плечо.

— Пожалей ребенка, раз уж себя не жалко, — холодно сказала дежурная сестра, подавая мне стакан, пахнущий валерьянкой. И вдруг добавила мягче: — Не стоит этот подлец таких слез.

Она всего лишь тронула меня за плечо, а показалось, дала отрезвляющую пощечину. На этой банкетке девушки, как правило, рыдают оттого, что их парни требуют сделать аборт или просто обрывают отношения при известии о беременности. Я же рыдала потому, что мой парень, вопреки всем умозаключениям, не желал избавлять меня от себя так просто. Он хотел быть хорошим, и из-за этого я становилась плохой, и это меня злило. Я хотела, мечтала, чтобы он повел себя как трус, даже не как трус, а как нормальный европейский парень, в двадцать восемь лет узнавший, что его девушка залетела: «У нас же нет ни квартиры, ни страховки! Дорогая, это очень неподходящий момент!»

А он вел себя как надо. Не как бывает в кино, когда он при известии о беременности подхватывает ее на руки и изображает зашкаливающее счастье, а как надо: словно генерал, понимающий, что его армия разгромлена, но решивший оставаться на поле брани до последнего.

И я сдалась. Смалодушничала. В конце концов, слишком много изменений для одного дня. Разрыв отношений вполне может подождать денек-другой. Зачем катализировать эмоции, когда я и так накачана гормонами?! Конечно, это же все уколы! Как я могу нести ответственность за свои слова и действия, если моя кровь бурлит от искусственно подсаженного эстрогена? Может, мне только кажется, что я давно хотела с ним расстаться? Может, завтра я буду кусать локти от досады за сказанное сейчас? Я уже ни в чем не была уверена.

А он все молчал.

— Мне пора, дежурная сестра грозит отнять телефон, — соврала я, потому что веки вдруг стали предательски слипаться, будто на каждое поставили тазик со свинцом.

Молчание.

— Эй, алё! Ты вообще там?

— Там. — Пауза. — Спокойной ночи. Я вернулась в палату, улеглась на жесткую койку и, не успев подумать, какая я несчастная, провалилась в сон.

Утром, кроме восковой пломбы от расплавившейся в простынях свечки, я нашла на мобильном семь сообщений от Гийома: он расписывал нашу прекрасную будущую жизнь втроем и предлагал имена, созвучные с его фамилией.