Модернистская концепция мира и человека в рассказах вик. Ерофеева или его романе “пять рек жизни”.

В рассказе "Жизнь с идиотом" писатель изобразил в виде безумного, агрессивного садиста самое советскую власть. Важную роль играет у него натуралистическая эротика, используемая для зримого выражения идеи насилия, растления, извращенности. Натуралистическая эротика, гротеск, абсурд оборачиваются у Вик. Ерофеева метафорой социального идиотизма, восторжествовавшего в советском обществе.

Предельно жестокий режим ставил личность в невыносимую для нее психическую ситуацию, побуждая ощущать свое полное бессилие и ничтожество. Выход из этой ситуации многие находили в моральном мазохизме, отказе от своего "я", попытке "превратиться в часть большего и сильнейшего целого, попытке "раствориться во внешней силе и стать ее частицей. Качества морального мазохиста Вик. Ерофеев проясняет посредством метафорического его уподобления сексуальному мазохисту, извлекающему наслаждение из причиняемых ему боли и страданий.

В качестве жертвы власти-садиста представлена в произведении советская интеллигенция, капитулировавшая перед тоталитаризмом, в зависимости от обстоятельств колеблющаяся между моральным мазо­хизмом и садомазохизмом. Писатель стремится показать: аморальность возникшего симбиоза, высмеивает психологию раба садистской 'любви*, упоение несвободой, униженностью, претерпеваемым насилием.

И власть, и интеллигенция у Вик. Ерофеева персонифицированы, их взаимоотношения даны как трагифарс, ведущую роль играет комически-абсурдное.

Писатель не стремится удержаться в рамках правдоподобия. Бытовой антураж, прием любовного треугольника, натуралистическая эротика, психопатология служат гротескно-пародийному изображению абсурда взаимоотношений интеллигенции и власти в советскую эпоху. Идиот Вова, поселяющийся в доме героя-рассказчика, и олицетворяет у Вик. Ерофеева советскую власть. Он наделяется карикатурно утрированными чертами ленинского облика, в его уста вкладываются спародированные обороты ленинской речи: Он был поглощен спором с воображаемым оппонентом, который раздражал его архивздорным набором пошлости, архипошлым ассортиментом вздора, и выпуклый лоб полемиста озаряла полыхающая мечта.

Разум персонажа не в состоянии контролировать страшные деструктивные силы бессознательного, бушующие в его душе и выворачивающие благие намерения наизнанку. Выпущенный из дурдома на свободу, идиот превращает жизнь своего покровителя в кошмар. Взять с ненормального нечего, и справиться с ним непросто: «Вдруг, в один прекрасный день, он навалил большую кучу в центре комнаты, и с тех пор пошло-поехало: он размазывал кал по обоям, рвал их, мочился в холодильник, резал ножом паркет, мебель. Он пердел и бесчинствовал. Он заголился, расхаживал голый...»

«Оголившись», идиот Вова подвергает хозяина и хозяйку изнаси­лованию, приучает извлекать наслаждение от извращенного совокупления с монстром, заражает своим безумием. Оголенность, нагота становится в рассказе метафорой духовного атавизма, психической регрессии, утраты нравственно-гуманистических жизненных ориенти­ров. Теряя рассудок, герой-рассказчик начинает копировать своего мучителя-кумира: Так вот, представьте себе, Вова выскакивает в комнату, щелкая секатором, а я сижу, худощавый и голый, и пью, как ребенок, томатный сок... Вова схватил жену за волосы, завалил на загаженный ковер и стал отстригать ей голову. Выражение лица при этом у него было назидательное. Я так возбудился, я так возбудился... И в другом месте повествователь отмечает, что в момент убийства все они были нагие, как дети. Но у Вик. Ерофеева это отнюдь не нагота невинности. Муж и жена показаны как духовные дети идиота-садиста, не контролирующие свои иррациональные побуждения, утратившие нормальную реакцию на анормальное. Бесчувственность к жестокости, вкус к садизму и некрофилии оттеняет восприятие ими ужасного как прекрасного: "Снег, солнце, синие тени осин. Минус тридцать пять градусов. Трупики замерзших ребятишек. Тишина. Только изредка, будто совсем невзначай, с разлапистой ветви царственной ели... упадет еловая шишка в снег...

Как явление психопатологии трактует писатель безумную влюбленность героев в умалишенного садиста и убийцу. Последние слова умерщвляемой женщины — о любви к отрезающему ей голову идиоту; в верности Вове до гроба клянется сошедший с ума интеллигент. Характерно, что совершенное Вовой на его глазах преступление герой-рассказчик приписывает неизвестным лицам. Он оказывается не в состоянии признать очевидное, критически оценить своего духовного отца. Сознание героя мутится. Отсюда — нарушение логи­ческой последовательности повествования, обрывы мысли, смешива­ние различных времен, реальности и бреда, цитирование приравниваемых автором к бреду образцов официальной литературы, стилевой разнобой.

Сумасшествие у Вик. Ерофеева — диагноз, характеризующий состояние умов, впитавших мифы и догмы тоталитарной пропаганды, состояние душ, одержимых бесами бессознательного, социальное поведение людей, соучаствующих (того по-настоящему не осознавая) в преступлениях власти.

ЕРОФЕЕВ, ВИКТОР ВЛАДИМИРОВИЧ (р. 1947), русский писатель, литературовед. Родился в семье дипломата. В 1970 окончил филологический факультет МГУ, затем аспирантуру Института мировой литературы АН СССР. Кандидат филологических наук. Статьи Ерофеева начали печататься в периодике с 1967. В 1979 он стал одним из организаторов и участников бесцензурного литературного альманаха 'Метрополь', был исключен из Союза писателей СССР.

В отклике на первую изданную в СССР книгу Ерофеева "Тело Анны, или Конец русского авангарда" (1989) композитор А.Шнитке писал: 'Вы... испытываете тот двойной эффект соприкосновения с издавна знакомым, но совершенно небывалым, то потрясение от встречи с адом и одновременно с раем, совершающееся внутри каждого из нас, ту абсолютную непостижимость чего-то, казалось бы, совершенно избитого и банального. Не знаешь, от чего задыхаться - от возмущения кощунством сюжетов и характеров или от разряженной атмосферы замалчиваемой, но ясно ощущаемой мученической святости'.

В 1990 Ерофеев опубликовал в 'Литературной газете' статью "Поминки по советской литературе", писал о том, что 'советская литература есть порождение соцреалистической концепции, помноженной на слабость человеческой личности писателя, мечтающего о куске хлеба, славе и статус-кво с властями, помазанниками если не божества, то вселенской идеи'. Советскую литературу послесталинского периода Ерофеев разделил на официозную, деревенскую и либеральную, причем 'деревенская и либеральная литература, каждая по-своему, обуреваема гиперморализмом'. По мнению автора, в начале 1990-х годов возникает альтернативная литература, которая отличается 'прежде всего готовностью к диалогу с любой, пусть самой удаленной во времени и пространстве культурой для создания полисемантической, полистилистической структуры с безусловной опорой на опыт русской философии начала 20 в., на экзистенциальный опыт мирового искусства, на философско-антропологические открытия 20 века, оставшиеся за бортом советской культуры, на адаптацию к ситуации свободного самовыражения и отказ от спекулятивной публицистичности'.

Недовольство большинства критиков, вступивших в полемику с автором (А.Марченко, В.В.Иванов, Р.Киреев и др.), вызвало не только содержание статьи, но и противоречие, в которое, по их мнению, она вступает с творчеством самого Ерофеева, которому присуща эстетика отрицания. Писатель обращает внимание на ту сферу человеческого существования, которая традиционно воспринималась как 'низ'. При этом он активно использует 'ненормативную' лексику, подробно описывает физиологические акты.

Непрочность современного жизненного уклада, релятивизм в понимании жизненных ценностей необратимо влияет, по Ерофееву, на творческие возможности личности. Например, персонаж рассказа "Болдинская осень" (1985) в состоянии творческого подъема способен написать лишь несколько примитивных ругательств в адрес семьи, бабы, родителей, родины, Ленина, Машки, жизни, культуры, Блаженного Августина, кофе и Бога.

Многие рассказы Ерофеева посвящены эротической теме, которую он рассматривает в разных ракурсах - например, в связи со склонностью человека к садизму ("Попугайчик", 1988; "Жизнь с идиотом", 1991). Свойственная прозаику эпатажность в полной мере проявилась в этих и других произведениях, касающихся эротики.
В наиболее известном романе Ерофеева "Русская красавица" (1990) рассказана история провинциалки Ирины Таракановой, которая приезжает в Москву и после множества подробно описанных сексуальных похождений зачинает ребенка от некогда любимого человека, явившегося к ней с того света. Символом русской красоты становится в романе проститутка. Таким образом Ерофеев заявляет об изменении роли красоты в современном мире. По мнению некоторых критиков, роман представляет собой игру отработанных литературных моделей.
В рассказе "Жизнь с идиотом" персонаж-идиот имеет внешний облик реального исторического лица - Ленина. Ерофеев создает образ мира-галлюцинации, причем даже на стилистическом уровне. Рассказ положен в основу либретто одноименной оперы, написанной А.Шнитке в 1986.

Ерофеев стремится создать не только образы конкретных персонажей, выходящие за пределы сложившихся стереотипов, но и соответствующий им образ времени. Об этом свидетельствуют его размышления о романе "Страшный суд" (1994): 'Это как бы роман-резюме нашего уходящего века, но подан он не через какие-то исторические реалии и персонажи, а через метафору, не скрою - достаточно шокирующую'.
Книга "В лабиринте проклятых вопросов" (1990) состоит из эссе о Достоевском, Толстом, Чехове, Шестове, Сологубе, Сартре, Камю, Прусте и других русских и французских писателях. Согласно авторской самохарактеристике, в этой книге Ерофеев оставляет 'без особого сожаления пределы чопорного академизма'. Парадоксальная, выразительная и шокирующая эссеистика содержится в книгах "Мужчины" (1997), "Пять рек жизни" (1998) и "Энциклопедия русской души" (2000).
В произведениях Ерофеева отражаются не всегда благоприятные эстетические и этические изменения, произошедшие, по мнению автора, в сознании современного человека. Его произведения широко публикуются за границей, переведены на многие языки мира.

 

Билет № 7