V. Структура как константа и история как процесс

V.l.

Если Структура понимается как вечные законы духа, то исто­рическое познание невозможно. Представление о структурах бессо­знательного, присущих не только каждому человеческому существу, но и каждой исторической эпохе и долженствующих одновременно быть и универсально значимыми, и исторически обусловленными, неизбежно противоречиво.

V.2.

Показателен в этом смысле драматизм попытки Люсьена Себага, старающегося привести к общим основаниям взгляды Леви-Строса, Лакана и Маркса в "Марксизме и структурализме" ⁹⁶.

Уроки Леви-Строса, откорректированные в духе Лакана, неизбеж­но приводят автора к признанию некоего источника всеобщей комби­наторики, подспудного всякой исторически сложившейся культуре; выделение Дюмезилем теологической триады, характерной для рели­гиозною мышления всех народов, вынуждает признать наличие не­коего порядка... независимого от ряда его конкретных воплощений", и общих начал, к которым может быть возведен код" ⁹⁷. С другой стороны, если и существуют некие "изначальности", лежащие в осно­ве всякой цивилизации, то можно попытаться выяснить их не в каче­стве каких-то детерминирующих факторов, которые бы существовали независимо от человека, но того, что складывается в процессе деятель­ности человеческих сообществ и в чем историк видит предмет своей науки ⁹⁸. В таком случае можно было бы избежать апорий идеалисти­ческого структурализма, и в то же самое время использовать весь спектр возможностей, заложенных в историческом процессе: выделе­ние структур оказывается результатом "деятельности духа" (в этом случае дух и исследовательская мысль — одно ц то же), "отвлекающе­гося от многообразных форм каузальности, от бесчисленных связей, устанавливающихся между какой-то областью реальности и другими ее областями, с тем чтобы определить собственное устройство данной области" ⁹⁹. И тогда, судя по всему, открывается возможность двойно­го прочтения историко-социального материала: с одной стороны, диахроническое изучение причин и следствий, с другой, синхронный срез совокупностей значений, которые исследователь не считает окон­чательными, но пригодными для описания отношений, складываю-

⁹⁶ Sébag L, Marxisme et Structuralisme, Paris, 1964

⁹⁷ Ibidem, pag. 121

⁹⁸ Ibidem, pag. 123.

⁹⁹ Ibidem, pag. 125.

щихся между различными сферами культуры в данный момент време­ни, при этом он убежден, что "все эти системы в целом могут рассмат­риваться как многообразные реализации на разных уровнях актив­ности человеческого духа" (и здесь дух" означает "неосознаваемые, но объективные законы"). И можно было бы, не отказываясь от марксистского исторического подхода, обратиться к мифам, изучая их сами по себе, вне связи с породившей их общественной ситуа­цией ¹⁰⁰, как "язык, подчиняющийся некоторым правилам, не осозна­ваемым носителями этого языка и тем не менее ими используемым ¹⁰¹. Как совместить эти вневременные структуры с исторической каузаль­ностью? В известном смысле, уповая на рациональность самой исто­рии, "поставщицы значений", другими словами, рациональность хода истории тогда выражается в том, что структуры, постепенно выкрис­таллизовываются в разнообразных исторических контекстах, оказы­ваются сводимыми к неким всеобщим, но неосознаваемым закономер­ностям и вместе с тем являются результатом развития, обусловленно­го теми же самыми закономерностями ничуть не менее, чем структу­ры. "Марксистский анализ всегда предполагает возможность отнесе­ния формируемых человеком языков к основанию, от которого берет начало всякое подлинное творение человеческого мира ¹⁰²... Истори­ческая наука занимается собственно деятельностью индивидов и групп, восстанавливая ее во всем богатстве взаимосвязей, но также и структуры, выкристаллизовывающиеся в этой деятельности на раз­ных уровнях, могут рассматриваться как продукты человеческого духа, повсеместно и повседневно упорядочивающего самый разнооб­разный материал. И это то, что ныне важно понять"¹⁰³.

Ясно, куда клонит Себаг: "Всякое общество, по-видимому, подчи­нено некоторому принципу организации, который никогда не бывает единственно мыслимым, это реальность, допускающая множество трансформаций", отдельные сообщения понимаются под определен-

¹⁰⁰ Ср. Michel Foucault, Le parole e le cose, Milano, 1967, page 220. (Фуко М Слова и вещи М. 1994. С. 228), где автор, показав, что различие между физиократами и утилитаристами XVIII века вполне выразимы с помощью трансформации одной и той же структурной модели, замечает: "Возможно проще было бы сказать, что физиократы представляли земельных собственников, а «утилитаристы» — коммерсантов и предпринимателей.. Но если принадлежностью к определенной социальной группе всегда можно объяснить, почему предприниматель или коммерсант выбрал ту или иную систему мышления, то условие формирования самой системы мышления никак не выводимо из существования той или иной группы."

¹⁰¹ Sébag, cit., pag. 127.

¹⁰² Ibidem, pag. 128.

¹⁰³ Ibidem, pag. 144.

ным — функционально обусловленным — углом зрения, в соответст­вии с интересами общества и его конкретных представителей ¹⁰⁴; таким образом, вопрос заключается в том, чтобы понять то, что мы называем "серийным мышлением", в терминах структурного мышле­ния, считая тональность чем-то превосходящим выделяемые в ней исторические структуры... Но предприятие обречено на поражение, коль скоро рациональность истории, долженствующая обеспечить многообразие событий и прочтений, растворяется в рациональности, понятой как объективная логика, которая предопределяет факты и мое их видение:

"Ум и в своих действиях, и в законах, которым он подчиняется, столь же реален, как реально то, что он отражает: и поскольку он реален, он берется как объект с самого начала. Сознание не только, как пишет Маркс, есть сознание реальной жизни, оно также сознание самого себя; и это не просто интуитивная непосредственная данность субъек­та самому себе, оно самоопределяется как система правил, которые не только воспроизводят но производятся в процессе познания мира объектов. Этими правилами можно воспользоваться как простым инструментарием, ибо именно они позволяют выстраиваться тому, что мы воспринимаем как данность, выявляя обосновывающий ее порядок: но с другой стороны, эта данность является не чем иным, как материей, которой ум питается для того, чтобы смочь означить соб­ственную логическую организацию"¹⁰⁵.

Но что это за реальность ума, исполняющегося такой силы, что он в принципе способен придавать формы непрестанно обновляющимся реалиям и делать это так, чтобы изменчивые формы соответствовали требуемому порядку?

Себаг дал на это ответ в уже приведенном отрывке: это возмож­ность его сведения к "началу начал".

V.3.

Итак, именно идея "начала начал" противополагается идее исторического процесса. Или лучше сказать, всякая тематика "начала начал" представляет собой тематику истории как непрерывного раз­вертывания событий, исходящих из начала начал, однако — и поныне история мысли не предложила на этот счет никакого другого отве­та — когда все на свете отряжают к началу начал, вещественность исторического процесса становится пустым звуком, а философия — с ног на голову. Но важнее всего то, что то самое начало начал, на которое ссылается Себаг, это вовсе не гегелевское начало всякой

¹⁰⁴ Ibidem, pag. 147.

¹⁰⁵ Ibidem, pag. 148.

диалектики, это нечто другое. Если, впрочем, самого выражения "на­чало начал" недостаточно для того, чтобы понять, какую философ­скую позицию занимает автор, сошлемся на примечание, напоминаю­щее о том, что философия задается не вопросом "Что это такое, то, что есть", но "Как мыслится нами то, что есть". Это хайдеггерианская тональность. Решающее влияние на Себага, конечно, оказано Лака­ном. Последнее философское сочинение Себага носит название "Миф: код и сообщение"¹⁰⁶. В нем стремление сохранить некую диалектику и движение вполне аннулируется признанием существования вечных и незыблемых структур Духа, благодаря которым "само чувственное, обращаясь на себя, выявляет структуры, в которых себя перераста­ет"¹⁰⁷.

В начале начал таится и прячется Бытие, самоопределяясь в струк­турированных событиях и убегая какого бы то ни было структуриро­вания. Как структура в ее объективности и устойчивости, так и про­цессуальность с ее непрестанным созиданием вечно новых структур зарождаются и пребывают во владениях, — как об этом нам напоми­нает Леви-Строс — структурированию не подлежащих.

¹⁰⁶ Le mythe code et message, "Les temps modernes", marzo, 1965

¹⁰⁷ Ibidem, pag. 1622

 

Структура и отсутствие

I. Саморазрушение Структуры

I.1.

Если Код Кодов это последний предел, неизменно отступаю­щий, по мере того как исследование обнаруживает и выявляет его конкретные сообщения, отдельные воплощения, которыми он вовсе не исчерпывается, Структура, очевидно, предстает как Отсутствие.

Структура — это то, чего еще нет Если она есть, если я ее выявил, то я владею только каким-то звеном цепи, которое мне указывает на то, что за ним стоят структуры, более элементарные, более фундамен­тальные. Здесь я должен задаться вопросом, что же меня интересует. Или мне удалось лучше понять какие-то явления благодаря тому, что я предположил в них структурное родство, позволяющее мне их соот­носить, и тогда структура это инструмент для описания этих конкрет­ных явлений. Или же на самом деле меня интересует только обнару­жение Пра-Кода, и тогда исследуемые явления — всего лишь средства для того, чтобы в лабиринтах исследования различился, обрел очер­тания и проступил лик Последней Реальности, которая и была истин­ным побудителем и истинной целью моего вопрошания.

I.2.

В первом случае подозрение, что за структурными моделями, которыми я манипулирую (оперирую), скрываются некие неясные ускользающие структуры, не должно вводить меня в заблуждение, если я погонюсь за призраком, я потеряю из вида интересующие меня явления. Я притормаживаю исследование в том месте, которого я достиг, считая полученные структурные модели инструментами, вполне пригодными для описания этих явлений Это описание должно быть соотнесено с другими описаниями, и только когда сеть получен­ных соотнесений выявит некоторые несоответствия, я принужден буду задаться вопросом о том, пригодны ли исходные модели для дальней­шего употребления или их следует заменить другими. Эта корреляция дискурсов пойдет навстречу модификациям самих явлений, и если результаты окажутся нестабильными, я снова задамся вопросом о пригодности исходных моделей. В любом случае должно быть ясно, что я избираю эти модели, потому что намерен обследовать опреде­ленную группу явлений, отвечающих какому-то критерию и, стало быть, рассматриваемых с определенной точки зрения, которая уже

сама по себе склоняет к каким-то действиям и результатам, побуди­тельные причины которых, а равно критерии их оценки не подлежат обоснованию при помощи структурного метода (в лучшем случае, как и всякое орудие, позволяющее добыть факт, структурный метод может поставить под вопрос прежние мотивы и оценки, создавая тем самым новую ситуацию). Так или иначе, проблема Пра-Кода в круг моих нынешних забот не входит.

I.3.

Напротив, во втором случае все то, что может произойти в контексте начальной ситуации, не имеет особенного значения. Подой­дя вплотную к определению Пра-Кода, я не имею права отступать. Соблазненный обманчивым блеском универсализма, я поступаю так, как поступает всякий нефилософский ум, почитающий себя умом философским: я выпрямляю серию в структуру и, вместо того чтобы двигаться дальше, называю Пра-Кодом промежуточный этап иссле­дования. Но если я не совсем чужд философским махинациям, то для меня не должно составлять секрета, что — как было сказано выше — Структура мне будет открываться только по мере своего прогресси­рующего исчезновения. Однако, признав факт сущностного отсутст­вия Пра-Кода, я должен буду иметь мужество согласиться также и с тем, что в качестве отсутствующей структура, являющаяся конститу­тивной для всякой структуры, сама по себе не может быть структури­рована. А если она таковой предстанет, то это лишь знак того, что за ней скрывается другая, еще более окончательная, еще более отсутст­вующая, как ни парадоксально это звучит, структура. В таком случае естественным завершением всякого последовательного структура­листского начинания явится умерщвление самой идеи структуры. И всякий поиск констант, желающий называться структурным иссле­дованием и рискующий быть таковым, заранее обречен на провал, грозит обернуться мистификацией, утешительной попыткой выдать неполноту за исчерпанность, очередной ход в игре — за последний. Как мы постараемся показать, именно в эту апорию неминуемо спол­зает структурализм, понятый как онтология и как поиск констант.

II. Лакан: логика Другого

II.1.

Мы уже видели, в какую ситуацию попадает тот исследова­тель, который из-за двусмысленности своих речей, пусть запланиро­ванной, но остающейся двусмысленностью, храбро следует тем пред­начертаниям, о которых Леви-Строс и иже с ним только широковеща­тельно заявляют.

Если, согласно Леви-Стросу, "мифы означают дух", то Жак Лакан через голову всех исследований языка, мифов, всего того, что связано с коммуникацией, принимается за изучение самого духа и делает это как психоаналитик Стало быть, он ведет речь о Бессознательном и его структуре ¹⁰⁸.

Говорят, что Лакан сводит структуры бессознательного к языко­вым, но посмотрим, что стоит за этим сведением У Леви-Строса еще можно было думать о некоем духе, законы которого отражаются как в языковом, так и в социальном поведении Напротив, у Лакана порядок символического конституируется не человеком и не духом, конституирующим человека, но он сам конституирует человека ¹⁰⁹: "jusqu'au plus intime de l'organisme humain, cette prise du symbolique" ("и в самых глубинах человеческого существа схватывание символи­ческого ")происходит как "insistance de la chaîne signifiante" ("навязы­вание себя сцепляющимися в некую последовательность себя означа­ющими") ¹¹⁰.

Порядок символического, цепь означающих, есть не что иное, как манифестация бессознательного, воспроизводящего в себе и проявля­ющего разнородные образования: сны, несовершенные поступки, симптомы и объекты желания.

Означающее доминирует над субъектом ¹¹¹:

"c'est ainsi que si l'homme vient à penser l'ordre symbolique c'est qu'il y est d'abord pris dans son être. L'illusion qu'il l'ait formé par sa conscience, provient de ce que c'est par la voie d'une béance spécifique de sa relation imaginaire à son semblable, qu'il a pu entrer dans cet ordre comme sujet Mais il n'a pu faire cette entrée que par le défilé radical de la parole" ¹¹² "La subjectivité à l'origne n'est d'aucun rapport au réel, mais d'une syntaxe qu'y engendre la marque signifiante" ¹¹³.

¹⁰⁸ Jacques Lacan, Ecrits, Paris, 1966 Все последующие ссылки на Лакана имеют в виду именно эту его работу Мы не переводим их с французского в связи с тем, что Лакану свойственно играть на языковых неоднозначностях

¹⁰⁹ Lacan, pag. 46 110 Lacan, pag.11

¹¹¹ Ibiden, pag. 39

¹¹² Ibiden, pag. 53 "Вот почему, если человек в состоянии помыслить символический порядок, то это потому, что он уже в него включен Впечатление, что он выстраивает его сознательно, возникает от того, что человек сумел встроиться в этот порядок в качестве субъекта лишь благодаря специфической данности собственной воображаемой связи с себе подобным Однако это встраивание и это вхождение возможно только с помощью слова и на пути слова"

¹¹³ Ibiden, pag. 50 "Субъективность с самого начала имеет дело не с реальностью, но с синтаксисом, рождающим маркировки"

II.2.

Для того чтобы лучше понять, что имеет в виду Лакан, нельзя пройти мимо примера с тремя заключенными, который он приводит в работе "Логическое время". Директор тюрьмы сообщает трем за­ключенным о том, что каждому из них на спину прикрепят кружок: всего кружков пять, три белых и два черных. Два кружка при этом неизбежно окажутся лишними, но заключенные не знают, какие имен­но. Каждому заключенному будет предоставлена возможность по­смотреть на спины двух других заключенных, при этом он не будет знать, какой именно кружок на спине у него самого. Однако же он должен определить это логическим путем, а не путем угадывания, и если, выйдя за дверь вместе с директором, заключенный сообщит ему, какой у него кружок и при помощи какого неопровержимого рассуж­дения он это узнал, его отпустят на свободу.

Сказано — сделано, директор прикрепляет на спины троих заклю­ченных три белых кружка. Каждый из них видит два белых кружка, на спине у других и не знает, какой кружок у него, белый или черный. Итак, заключенный А, взятый нами для примера (при том что двое других думают то же самое одновременно), попытается решить эту задачу с помощью exempla ficta*, т. e. он подумает: «Если бы у меня был черный кружок, то В, видя белый кружок на спине С и, стало быть, понимая, что его собственный кружок может быть либо черным, либо белым, подумал бы: "Если бы у меня тоже был черный кружок, то С, видя черный кружок у А и черный же у меня, понял бы, что его кружок может быть только белым и направился бы к выходу. Коль скоро он этого не делает, то это значит, что мой кружок белый, и он сомнева­ется". Придя к этому заключению, В направился бы к выходу, будучи уверенным, что его кружок белый. Если он этого не делает, то это потому, что у меня (А) кружок белый и В видит два белых кружка, терзаясь теми же сомнениями, что и я». И тогда, уверенный в том, что у него белый кружок, А собирается встать. Но в тот же самый миг, придя к такому же выводу, два других заключенных направляются к выходу.

Видя их намерения, А задерживается. Ему приходит в голову, что они выходят не потому, что их положение одинаково, но потому, что у него (А) действительно черный кружок и его партнеры пришли к тем же самым выводам, но на несколько секунд позже. Итак, А останав­ливается. Но останавливаются также В и С, проделавшие ту же самую мыслительную операцию. Их действия убеждают А в том, что у него действительно белый кружок. Если бы его кружок был черным, то его задержка не разрушила бы их логических построений и они бы увере­но шли к выходу; но раз они остановились, то это значит, что оба находятся в том же положении, т. e. каждый видит по два белых

кружка. Итак, А выходит, и В и С выходят вместе с ним, потому что они сделали те же выводы.

Перед нами цепь логических умозаключений, возможных и неоп­ровержимых только благодаря тому, что в процессе дедукции замеша­ны временные сдвиги. Без них было бы невозможно умозаключать об умозаключениях другого. Следовательно, этот логический процесс становится возможным только в тот миг, когда мыслящий субъект начинает мыслить другого. Он самоидентифицируется только в при­сутствии другого, пытаясь представить себе ход его рассуждений и предугадать возможные реакции. Но вместе с тем, это признание другого может произойти только потому (по крайней мере в рамках разбираемого примера), что все три персонажа, постоянно соизмеряя себя с другими участниками, все время соотносятся с механизмом мышления, который не принадлежит никому из них в отдельности, но всем вместе, определяя ход их мысли. И именно наличие Другого с большой буквы дает возможность каждому из них самоотождествить­ся (белый или черный), "измеряя" себя другим.

Более понятно, хотя и менее красиво, можно объяснить то же самое на примере логической и психологической механики игры в чет-нечет, в которой я, выбирая ход, пытаюсь представить себе, что думает противник о том, как я себе его представляю, чтобы загадать чет, будучи точно уверенным в том, что он ожидает нечет, и наоборот. В тот миг когда мне удается представить себе его представление о моих мыслях о нем, мы оба оказываемся внутри некой объемлющей нас обоих логики: логики Другого ¹¹⁴.

Мы не случайно употребили выражение "логическая и психологи­ческая механика": Другой есть место надиндивидуальной психо-логики, которая нас определяет. "C'est de la structure de la détermination qu'il est ici question"("Здесь ставится вопрос именно о структуре детер­минации").¹¹⁵ И именно в сторону этой структуры детерминации осуществляется движение: "l'inconscient est cette partie du discours con­cret en tant que transindividuel, qui fait défaut à la disposition du sujet pour réétablir la continuité de son discours conscient" ("бессознательное это та часть какого-то конкретного межиндивидуального дискурса, которая остается за кадром намерений субъекта, обеспечивая континуаль­ность, связывающую его сознательную речь") ¹¹⁶.

¹¹⁴ Ibidem, pag. 58, 59.

¹¹⁵ Ibidem, pag. 52.

¹¹⁶ Ibidem, pag.258.

II.3.

Главный вопрос в том, кто говорит?¹¹⁷ Или так: кто этот тот, кто думает во мне? ("Quel est donc cet autre à qui je suis plus attaché que à moi, puisque au sein le plus assenti de mon identité à moi-même, c'est lui qui m'agit?"¹¹⁸ Сам вопрос об истине возможен, когда язык уже есть: тот язык, в котором бессознательное утверждается как речь Другого, того Другого, "qu'invoqué même mon mensonge pour garant de la vérité dans laquelle il subsiste"¹¹⁹.

Этот Другой, ухватывание которого потребно для самого хода развития мысли (и чья непостижимость, как это ни плохо, оказывается единственной терапией, которую признает психоанализ Лакана), "се n'est pas cela qui puisse être l'objet d'une connaissance, mais cela, ne le dit-il pas (Freud), qui fait mon être et dont il nous apprend que je témoigne autant et plus dans mes caprices, dans mes aberrations, dans mes phobies et dans mes fétiches, que dans mon personnage vaguement policé". Этот Другой, стоящий за несостоявшимися действиями и за самим безумием, а равно и за ходом мысли мудреца (способного, как мы убедились, к самопознанию и приходящего к нему в итоге неопровержимых умо­заключений, сделанных им по поводу того, как происходит самоото­ждествление субъекта через его отражение в других), не может быть ничем иным, кроме как Логосом. И не окажется ли тогда этот Логос (Дух, по Леви-Стросу), манифестирующийся в бессознательном в той мере, в какой оно — дискурс Другого, сцеплением означающих, соб­ственно языковыми закономерностями, языком как детерминирую­щей структурой?