Психоанализ Как политтехнология

Главная проблема сегодняшней общественной жизни в России — тотальная апатия населения, отсутствие в людях внутреннего стимула к политической жизни. Народ как будто «размонтирован» изнутри. Любая активность представляется бессмысленной, возможные риски, а тем более жертвы — дурацкими, любые идеи — виртуальными. Все проекты партий, движений, все идеологии существуют в этом состоянии духа словно «понарошку». На этом психически крайне тревожном фоне тем не менее идет какой-то вялый поиск некой «национальной идеи» (о котором временами забывают).

Чтобы понять суть происходящего, представляющего собою поистине духовную катастрофу всенародного масштаба, нелишне заглянуть в научные методики, позволяющие так или иначе оценить глубинную психологию больших коллективов, разобраться, если так можно выразиться, в психическом подполье, без которого не обходится ни одна цивилизация. В последние годы в культурно-идеологическом обиходе российской читающей публики появились книги классиков психоанализа, причем не только Зигмунда Фрейда, но и менее известного в России, в какой-то степени «эзотерического» идеолога другого направления этой школы Карла Юнга. Юнг явился создателем глубоко разработанного им представления о «коллективном бессознательном», в которое погружены отдельные группы людей, целые народы и в конечном счете все человечество.

«Коллективное бессознательное» конкретного народа представляет собой своеобразный слоеный пирог, в котором существуют компоненты принципиально разных порядков. Наиболее близким к бодрствующему сознанию коллектива оказывается память об исторических травмах, вокруг которой объединяется человеческая общность — этнос или суперэтническое образование. Так, для народов СССР исторической травмой, формирующей советскую общность, была революция 1917-го года, а потом — и даже в гораздо большей степени — Великая Отечественная война. Именно травма трагического четырехлетнего напряжения всех народных сил с огромными жертвами, которое привело к победе 1945 года, стала той «точкой сборки», вокруг которой строилось наднациональная «новая историческая общность» — советский народ.

Помимо истории, «коллективное бессознательное» формируют также и минувшие, сданные в архив духовные традиции и идеологии. Так, например, после крещения Руси старая языческая религия уходит как бы «вниз», в психическое придонное отложение, давая о себе знать фольклором, предрассудками, народными обрядами и т.д. Но дело на этом не кончается. После раскола те православные, которые приняли реформу Никона на обыденном уровне, стали нести прежнее христианство как некий дополнительный слой «коллективного бессознательного». После революции, когда весь народ был отправлен в единую образовательную систему, где его стали учить диалектическому материализму, и никонианское христианство отправилось туда же вниз, в «придонное отложение» народной души.

Эти слои потерявших актуальную силу и приоритетность традиций ведут себя «внизу» очень активно. Они сложным образом перемешиваются, оказывают давление на обыденное сознание, на повседневные идеи… «Коллективное бессознательное» является источником энергии для того, что на данный момент выступает как сознательный идеал — «сверх-Я». В сущности, именно этой схемой руководствовались наши доморощенные психоаналитики, когда в практике советских церемоний имитировали ритуалы старых традиций: ленинские комнаты и красные уголки вместо былых красных углов с божницами, манифестации с портретами вождей вместо крестного хода, парторги вместо попов с исповедью и т.д.

«Сверх-Я» (или, в западной терминологической версии, «супер-эго») является безусловной духовной доминантой любой цивилизационной общности во все времена. Это тот принципиальный идеал, который мотивирует альтруизм, законопослушность, претерпевание невзгод и, наконец, самопожертвование. Характерной чертой «сверх-Я» является его недосформулированность, сверхрациональность. Если речь идет о действительно религиозной традиции, такая сверхрациональность совершенно естественна. Мировоззрение верующего человека опирается на сознательно принятые догмы. Если же мы имеем дело с современными агностикоми (а они в не меньшей степени руководятся «сверх-Я», чем традиционные верующие), то их представление о благе, о высших ценностях, по необходимости рациональные, должны специально оставаться в состоянии недоговоренности, чтобы быть действенными. Современный европеец-агностик никогда не признается на сознательном уровне, что личность папы Римского или далай-ламы воплощает для него чудесное измерение блага, предъявленное воочию. Однако на бессознательном уровне это именно так.

Для советских людей их квазирелигиозный идеал («сверх-Я») выражало слово «коммунизм». Интеллигенты и простые люди, говоря о коммунизме, прибегали к самым разным, в том числе и фантастическим соображениям. «Голубые города» Алексея Толстого и титанические чаяния героев Платонова, ноосфера Вернадского, «Туманность Андромеды» и «сады на Марсе» — все это входило в обобщенный недосформулированный, но необычайно притягательный образ великого блага, одновременно «трансцендентного» и вещественного. Именно оно — это благо — заставляло молодых людей жертвовать здоровьем и молодостью на строительстве городов в тайге, БАМа, разнообразных ГЭС… Это то, что Александр Проханов в своих текстах неоднократно называет «красным смыслом». Один из сильнейших ударов по этому «красному смыслу» был нанесен хрущевской «Программой партии», принятой на 22 съезде КПССС в 1961-м. И дело не в том, что Хрущев обещал построить коммунизм (воплотить намеренно недосформулированный «красный смысл») при жизни одного поколения — за двадцать лет, гораздо более тяжким психологическим проступком Хрущева было то, что он этот «красный смысл» четко определил… как изобилие продуктов питания!

До Хрущева было понятно, что при коммунизме «колбасы будет навалом», но никому в голову не приходило, что именно в этом и будет состоять суть коммунизма. Хрущев, а за ним профессиональные идеологи и комментаторы однозначно заявили: да, именно в этом. Те, кто рассуждали о ноосфере, прекращении действия второго начала термодинамики в масштабах Вселенной как космической сверх задачи человечества, и другие «красные» космисты-мечтатели были осуждены как завиральные фантазеры, занимающиеся «богостроительством». Вот это и подготовило второй, окончательный удар по «сверх-Я» советского народа, который был нанесен в годы горбачевской перестройки.

Что произошло тогда? Бесчисленные популяризаторы нового демократического концепта стали подробно описывать, формулировать, раскладывать по косточкам большой советский миф. Этот квазирелигиозный «красный смысл» в течение нескольких поколений получал огромный энергетический поток снизу из донных слоев общенародной психики. Его питало восходящее тепло от переведенного в статус бессознательного христианского слоя, хранившихся там же около него слоев христианского сектантства и даже наиболее темный и старый фольклорно-языческий слой.

Психоаналитики перестройки взорвали и осквернили «тайну». А она была не слишком-то объемна, не слишком-то сложна. В квазирелигиозном поле советского «суперэго» не было пространства для маневра, отступать было некуда. Битый на вещественно-космическом фронте советский визионер-коммунист не мог отступить в трансцендентное, потому что был привязан к рациональному как к догме. Неразвитость оперативно-мыслительного инструмента в СССР привела к тому, что критика коротичей, шахназаровых, гайдаров оказалась убийственной (хотя случись «наезд» такого же масштаба на «суперэго» в любой другой стране, он бы, во всяком случае, не вылился в духовную катастрофу).

В США уже многие десятилетия либеральная интеллигенция анализирует (и оплевывает) национал-патриотическое великодержавное «суперэго» простых американцев. И ничего! Даже накал антивоенного движения в годы вьетнамской войны не сломал хребет «американской мечте», которая продолжает бодро лягаться даже сегодня. Дело в том, что советский народ слишком верил своей интеллигенции, слишком любил ее. У нас же была самая читающая публика, в любом колхозе коротичевский «Огонек» зачитывали до дыр. В свое время газета «День» писала, что страшный удар ножом в спину советской власти нанес артист Михаил Ульянов: он ассоциировался у народа с образом маршала Жукова и вдруг пошел к режиссеру Сергею Соловьеву играть роль профессора-антисоветчика в диссидентском фильме. Для людей это было почти так же, как если бы сам маршал Жуков отрекся от «красного смысла»!

При аналитическом рационализировании, формулировании и тем самым убийстве идеала-«суперэго», которое получало энергию из коллективного бессознательного, во внутреннем психическом «небе» народа образовалась своего рода черная дыра, через которую внезапно ушла энергия психической «земли». То, что наслаивалось в черноземе бессознательного столетиями — язычество, христианство, секты, космизм, — вылетело в трубу в одночасье. Приметой этого — и доказательством! — может служить то, что концепции-архетипы, ранее существовавшие как бы во внутренней тьме, в невысказанности, сегодня выходят на поверхность и постмодернистски обыгрываются как ни к чему не обязывающие элементы повседневного сознания. То же язычество, немыслимое как публичный дискурс в еще не тронутое разложением советское время, сегодня становится площадкой для «ультракультурных» игр скучающих идиотов. Христианство, два поколения назад гревшее людей своей запретностью и гонимостью (при этом парадоксально трансформируясь в чаемую правду коммунизма), сегодня стало демонстративно носимым нательным крестиком и руганью в адрес кавказцев. Соль потеряла силу. Все дискурсы стали виртуальными.

Как ни странно, это означает полный крах всяких поползновений имитировать религию в имманентно-вещественном «пространстве». Все, что было квазирелигиозным и методологически материалистическим в ХХ веке — национал-социализм, коммунизм, «мировая деревня против мирового города» и тому подобные проекты, — разгромлены и больше не вернутся. В значительной мере этот разгром стал возможным еще и потому, что само существование «суперэго» есть уже отчуждение «чаемой правды» от того, кто ее чает. Нельзя передоверять свой идеал институтам, цели которых не есть твои подлинные внутренние цели! Восстановление политической воли придет только с политизацией религии и возвратом к тем методикам сознания, которые Запад практиковал последний раз в эпоху Возрождения. Ведь сейчас мы тоже выходим из своеобразного средневековья…