Диаспоры и современное общество

Впервые принцип диаспорного существования проявился на рубеже перехода от древнего мира к новой эре, причем сразу в двух направлениях. Первой диаспорой стало рассеяние евреев после разрушения римлянами Второго храма Иерусалимского (73 г. Р.Х). Изгнанные из Палестины евреи частью расселились по Средиземноморью, частью же были оттеснены на просторы Евразии в сторону Поволжья и Центральной Азии. В дальнейшей своей судьбе еврейский народ отступал от диаспорного принципа существования, создавая компактные закрытые поселения (гетто), в которых реализовывался исторически давно известный принцип жизни земляческих меньшинств в чуждом этноконфессиональном окружении. Однако периодически евреи возвращались в диаспорные модели, которые являются оптимальными для мобилизации психических и умственных ресурсов общины и обеспечивают наилучшие параметры выживания в соперничестве цивилизационных типов.

Другим примером диаспоры, возникшем примерно в то же время, стал эллинизм. В нем реализовался принцип распространения не столько физических носителей определенного типа сознания, сколько самого сознания. Греческий язык и связанная с ним понятийно-методологическая система понимания мира захватила самые разные слои населения, крайне пестрого по генофонду: от согдийцев далекого Хорасана до египтян, италийцев и тех же евреев, расселившихся по Ойкумене. Эллинизм стал диаспорным типом сознания — космополитизмом, духовные корни которого не в земле (почве), а в небе. Диаспора как цивилизационный метод, совпавший по времени возникновения с новой эрой, стала модернизационной формой глобального кочевья — новым, радикально пересмотренным типом кочевой цивилизации, решившей всерьез взять финальный реванш у земледельческого оседлого образа жизни, который восторжествовал ранее в масштабах всемирной истории над кочевниками.

Библия, как и другие священные документы, отражает фундаментальный конфликт между кочевниками-скотоводами и оседлыми земледельцами. Противостояние двух братьев Каина и Авеля, в котором подлый земледелец убивает богоугодного скотовода и охотника, отражает жестокую борьбу, развернувшуюся на заре человеческого времени между двумя главными типами существования. Ученые-профаны много спорили о том, какая цивилизация является первичной: земледельческая или кочевая. С точки зрения сакральной традиции, вопрос решается однозначно. Люди Золотого века были кочевниками, подобно ветру, несшемуся по просторам земли. Традиция говорит нам, что первозданное состояние человека было связано с полным отсутствием фиксации, совпадающим с метафизической характеристикой духа, который «дышит где хочет». (Кстати, автохтонные обитатели Австралии — аборигены — сохранили в своем фольклоре воспоминания о том, как более сорока тысяч лет назад они были спутниками белых гигантов, стремительно передвигавшихся по поверхности планеты без видимой и понятной им, аборигенам, цели. Перед тем как исчезнуть с лица земли, белые гиганты привезли их в необитаемую Австралию, подарив им технику выживания в условиях дикой природы, бумеранг и собаку динго, на сорок тысяч лет став главной темой туземной религии.)

Специфическая характеристика архаической оседлости — да и отнюдь не только архаической! — это господство в ней жрецов, которые опираются на торгово-ремесленное и земледельческое сословия. Напротив, отличительной чертой кочевой цивилизации выступает доминация в ней воинов. Обе эти формы существования находятся в жестком конфликте друг с другом. Достаточно вспомнить мифологизированную историю Киевской Руси, противостоящей половцам. Чуть южнее и восточнее та же самая история развивается в форме конфликта Ирана и Турана, явившегося сквозной темой великого эпоса «Шахнамэ». Нетрудно заметить, что обе эти истории — одна как бы «реальная», другая как бы «легендарная» — являются инвариантами одной темы: ведь Киевская Русь имеет скифские, т.е. иранские корни, ведя свое происхождение от Роксоланнов, в то время как половцы, очевидно, есть некая модификация темного агрессивного и разрушительного Турана.

Непримиримость оседлости и кочевья основаны на принципиально различном статусе человека по отношению к миру в двух этих цивилизациях. В земледельческой оседлой культуре человек фиксирован на земле, двигаясь во времени. Для него существует история, существуют перемены. Привязанность к фиксированному месту в пространстве делает его заложником «четвертого измерения пространства» — быстротекущего времени. Кочевник, будучи человеческим «перекати-поле», свободно перемещается в пространстве, но, наоборот, фиксирован во времени. Оно для него не движется. Кочевые племена находятся вне истории.

Под иным углом зрения можно сказать, что кочевники противостоят истории в ее натуральном стихийном виде. Напомним, что великие пророки монотеизма были тесно связаны с кочевой моделью существования. Авраам, став избранником Бога, рвет с оседлым обществом и уходит, чтобы стать патриархом кочевья. Моисей, приступив к выполнению своей миссии, уводит своих сторонников в пустыню кочевать сорок лет. Иисус «кочевал» со своими учениками по Иудее, в каком-то смысле явив образец новой будущей диаспоры — «кочующей общины». Мухаммад осуществил хиджру — переезд своих последователей в место, благоприятное для продолжения их деятельности, развив таким образом тему «кочующей общины».

Итак, мы видим, что кочевье тесно связано с оппозиционной миссией пророков единобожия, которые вступают в конфликт с оседлым жреческим государством, составлявшим становой хребет как древней цивилизации, так и — в определенном смысле — сегодняшней.

В контексте сказанного хотелось бы отметить некое историческое явление, на которое мало кто смотрел именно под этим углом. Мы имеем в виду восстание рабов под руководством Спартака. Уже во времена Маркса было понятно, что в данном случае имел место первый пример политического интернационализма — возникновение единой армии с общей политической и идеологической задачей на базе разнородных этнически элементов — землячеств, угнетенных переселенцев из разных уголков мира, завоеванных римлянами. Однако именно в этом акте политического интернационализма армия разноязыких рабов становится диаспорой — общиной людей, насильственно лишенных почвы и генеалогии, но обретших братство в чисто духовном измерении социальной и идеологической солидарности.

Вплоть до 1945 года феномен диаспоры фактически целиком исчерпывался примером еврейской истории. Однако примерно в это же время, связанное с мировой военной катастрофой и крахом Европы, происходит своеобразная революция в расстановке тенденций. Традиционная еврейская диаспора под влиянием сионизма встает на путь «алии» — «возвращения в землю обетованную», в то время как народы, считавшиеся до этого крайне фиксированными в архаично-оседлом образе жизни, — североафриканцы, индийцы, турки — срываются со своих «мест фиксации» и превращаются в новую диаспору. Происходит своеобразный размен, затрагивающий судьбы именно тех народов, которые напрямую связаны с авраамическим наследием.

Появление диаспоры мусульман в Европе означает совершенно новую главу в истории мирового кочевья. Еще в XIX веке Маркс, продумывая провиденциальный мессианский стержень человеческой истории, стремился найти того всемирного субъекта оппозиции, который мог бы взять на себя задачу коллективного спасителя — освободителя человечества. Это должно было выразиться в категории людей, которая совмещала бы в себе определенную классовую модель сознания, являясь вместе с тем физически проявленным коллективом, исторической общностью. Такая общность, по мысли Маркса, должна была обладать изначально заданными мобилизационными характеристиками, быть способной действовать как армия, обладающая единой волей и единым командованием. В соответствии с этими заданными предпосылками Маркс указал на пролетариат. Тайна пролетариата состояла в том, что это были вчерашние индивидуалисты — крестьяне-единоличники и городские мелкие ремесленники, которых насильно согнали в бригады лишенных средств производства людей, у которых не осталось ничего, кроме собственных рук и жизненного времени. Это были люди, в определенном смысле взятые в плен, подобно рабам Спартака. Пролетариат возникает в результате насилия, поэтому он силой этого акта в отношении себя находится в безусловной оппозиции обществу и истории. Если внимательно изучить марксистский анализ пролетариата, мы обнаружим там все фундаментальные характеристики диаспоры нового типа: от насильственной лишенности корней до кочевья в поисках рынка труда. Постиндустриальное общество вытеснило последние отряды пролетариата на окраину мировой экономики — в страны третьего мира, где его существование лишается политической эффективности и не угрожает больше стабильности в странах «золотого миллиарда».

Однако на смену пролетариату приходит новый субъект оппозиции — диаспора. Диаспора сегодня является аналогом вчерашнего революционного пролетариата. Но есть и фундаментальное различие: «марксистский» пролетариат в значительной степени был виртуальной категорией. Ни одна успешная революция на самом деле не была инициирована пролетариатом, и даже более того — не победила благодаря ему. Для того чтобы пролетариат каким-то образом послужил материалом для социального переворота, необходима партия профессиональных революционеров, которая этот пролетариат должна вести, воспитывать, организовывать и в конечном счете угнетать и эксплуатировать. Современная диаспора — это не виртуальная категория, а действительно высоко мобилизованное особое человеческое пространство, в котором идеи братства, солидарности, политической самоорганизации вызревают органически из самих параметров диаспорного существования. Жить в диаспоре — значит либо быть борцом, опирающимся на политическую солидарность, либо погибнуть.

Поэтому диаспора как новый субъект оппозиции представляет собой бесконечно более успешную формулу, чем по всем статьям неоперативный сегодня пролетариат. А поскольку качество современности задается главным противоречием, характеризующим человеческое общество на данный момент, именно диаспора и оказывается провиденциальным стержнем, вокруг которого вращается исторический смысл современности. Кочевье как разрыв с архаическими корнями биосоциальной встроенности в мир становится сегодня главным вектором движения против энтропийного воздействия времени.