И вспомнил Петр слово, сказанное ему иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня. И выйдя вон, плакал горько» (св. Евангелие от Матфея 26:55-75).

Иисус, столько вопросов сразу возникает после прочтения тех мест в Евангелиях, которые говорят о твоих последних часах.

Ведь первосвященники не хотели тебя арестовывать в праздники, но получается в последний момент, буквально накануне Пасхальной ночи, они хватают тебя. Потом, эта нерешительность в их действиях. Ночью в канун самого большого праздника, который для иудеев связан с огромным количеством очень принципиальных дел и приготовлений, по сути дела, верховные иерархи Храма собираются, чтобы судить тебя. Причем собираются не в специальном помещении, где по закону (который в отличие от нынешней жизни, тогда соблюдался неукоснительно) должны проходить все судилища, особенно если вопрос касался смертной казни, а собираются на дому, ночью, в каком-то непонятном составе.

Великий синедрион - это было законодательное собрание Иудеи, по сути дела как Государственная Дума, или Верховный Совет. Скольких из такого большого собрания можно пригласить в свой дом как сделал это Каиафа?

После заката солнца вести судебные дела вообще запрещалось, но приходят священники чуть ли не тайно, ночью, спешно, по зову. Создается ощущение что это те, кто были рядом..

По закону в праздники и накануне праздников невозможно было разбирательство уголовных дел, поэтому и синедрион раньше готовил твое взятие под стражу, но только не в праздник.

Должны быть два квалифицированных свидетеля преступления, а где их взять ночью? Времени было отведено до утра. Почему именно до утра? Что толкало их так спешить? Эти два свидетеля по закону, караемым смертной казнью, должны были предупредить преступника, о том, что он совершает неправомочное, и только тогда они являются квалифицированными свидетелями. Получается эти два свидетеля во время спора с тобой должны были тебя предупредить о богохульстве, только тогда они считались как законные свидетели. Что произошло? Получается весь суд, который был в синедрионе — неправомочен. Все сделано отнюдь не с фарисейской мелочностью. Это был не суд? Тогда что творилось в ту ночь?

По Евангелию от Иоанна тебя пришла арестовывать и Храмовая стража, и отряд от фарисеев.

В существующих апокрифических Евангелиях: от Петра, который, заметь, был на Масляничной горе рядом с тобой, и в Евангелии от Никодима, который входил в синедрион и был на суде, известно, что была еще и римская когорта, которая пришла и ушла. Попробовал бы какой нибудь иудей, будь он хоть тысячу раз первосвященник, приказать римскому центуриону!

Кто мог тогда приказать легионерам оставить тебя на ночь для суда первосвященников? Только его начальник - Понтий Пилат. Зачем прокуратору Иудеи было нужно чтобы тебя перед его судом, допросили первосвященники?

Каиафа и Понтий Пилат ненавидели друг друга. Один считали иудеев туземцами, а римляне для иудеев были олицетворением захватчиков. Почему синедрион передает тебя в руки Понтия Пилата для окончательного решения? Если суд их юрисдикции они же сами могли приговорить тебя к побиванию камнями, если бы они признали, что в твоих словах есть богохульство.

Почему они решились на суд и казнь в самый неподходящий для этого момент в канун праздника, при стечении народа и стечении твоих учеников, людей из Галилеи, которые еще накануне встречали тебя при входе в Иерусалим с криками «Осанна»?

Почему Понтий Пилат, который правит из своей резиденции в Кейсарии, а это достаточно далеко от Иерусалима, именно в эту ночь оказывается здесь?

И последний вопрос, Ирод Антипа, который казнил Иоана Крестителя, как он относился к тому что ты Мессия и Царь Иудейский?

Политика, политика, политика! Когда ты посылаешь Любовь людям, когда ты молишься за них, они иногда делают необычные даже для них вещи.

Синедрион договорился с Пилатом, что священники заставят меня отречься от моей веры в Любовь. Их не Любовь испугала. Ирод Антип даже тени Иоана Крестителя, боялся ведь многие думали что в моем лице воскрес Иоан. Вот они и боялись что меня кругом называли Царем Иудейским. Понтий Пилат испугался восстаний, мятежей во время праздника, когда религиозность народа, его ум и душа находится в наибольшем волнении смутить его легче всего. Синедрион то же боялся и не хотел возмущений, не хотел крови своего народа. Для них я был обычным человеком который должен по их мнению отречься чтобы в судьбе страны ничего не менялось.

Понтий Пилат приказал меня арестовать и привести к нему на допрос утром. Приказал после письма от Ирода Антипы, в котором говорится о том, что я новый лже Царь Иудейский, и в Иерусалиме могут быть беспорядки. Ты прав только Пилат мог приказать центуриону, поэтому римский отряд пришел и удалился. Для синедриона это было поводом заставить меня отречься от моих мыслей. Без всяких слушаний, которые я им предлагал сделать, без всяких диспутов. Как видишь, все сошлось в одну точку.

Священники поэтому и упросили Пилата дать меня на ночь им, чтобы я отрекся от моей веры, поэтому и били меня, и издевались, так им казалось, чтобы я сказал «Нет» По иудейскому закону на суде нельзя бить обвиняемого. Это не суд был это было даже не предварительное следствие перед судом, это была, пытка, чтобы я отрекся от своих слов о Любви о Вере. Лукавство было в их словах: «Ты же говорил что спасешься, вот и спасись сам, скажи что все что ты говорил ложь»

Даже если бы они не усмотрели моей вины, и признали во мне Мессию, они поставили бы себе в заслугу перед народом, что они защитили меня от ненавистных всем римлян. Поэтому они и спрашивали меня: «Кто я? Что я говорил народу?». Упрашивали, заклинали Богом живым, сказать: «Христос ли я, Сын Божий?» Представляешь в какую ярость они приходили, как это очищение выливалось наружу, когда я говорил что и они такие же сыны Божии. Они слышали это как издевательство. Я улыбался и говорил что я не от мира сего. Рассказывал им об их страхах, а они орали на меня, что у них нет страха, кричали что я издеваюсь над ними. Я просто говорил то что я думаю.

«Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти,

И не находили; и, хотя много лжесвидетелей приходило, не нашли. Но наконец пришли два лжесвидетеля

И сказали: Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его.

И, встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют?

Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?

Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Св. Евангелие от Матфея 26:59-64).

Суд в Синедрионе не был ни судом, ни судебным разбирательством. Они даже свидетелей забраковывали, и мне предлагали дать возможность оправдаться. Они ждали моего отречения.

Я посылал им свою Любовь. Я не говорил ни да, ни нет. Когда я молчал они сами искали и подбирали свидетелей. Они ждали, чтобы я сам сказал о своем отречении. Поэтому, когда они поняли, что я не отрекусь, стали меня бить. Это выходила та самая накипь, все те страхи, которые были в них, о которой говорил я. Когда вина доказана, то в знак скорби по обвиняемому, все члены Синедриона должны были порвать одежды во время суда. Разорвал только Каиафа, потому что он первым понял, что отречения не будет, а значит все напрасно, всё ночное собрание было напрасным. Он увидел будущее.

Не мог я отречься. Не мог! Ради Любви, ради того, что есть сейчас и того, что будет, ради Царствия Небесного, ради того, чем я жил, ради Марии и учеников, которые мне верили, ради того же иудейского народа, который я любил не меньше, чем судьи, и видел, что им тоже нужна моя Любовь. Не мог я этого сделать. Не мог! И я не отрекся.

Скажи, почему Понтий Пилат хотел тебя оправдать и не оправдал? Это тоже проявилась его равнодействующая Любви и страхов?

Конечно, вся наша жизнь такая равнодействующая. Наутро меня отвели в приториум, где по римскому праву проходили судебные разбирательства, и где судьей был Понтий Пилат. Для него все наши религиозные разногласия были чуждыми, они были ему даже неприятны. Кто прав, кто виноват, разбирайтесь сами. Его интересовало другое, угрожаю ли я Риму, говорил ли я что-то против Императора. Вот, что его интересовало и он понял, что для Рима я не угроза.

Как видно понял, но не совсем, иначе бы он оправдал тебя окончательно. Это было же в его власти?

Его волновал вопрос, как и Ирода: «Ты царь Иудейский?» то что он услышал в ответ, что я и мое Царство не от мира сего, это было посягательство на божественность императора. Только он мог говорить о том, что он посланец Божий в этом мире. После таких слов Пилат должен был предать меня суду, но не сделал этого. Так проявляется Любовь. Он стал придумывать разные уловки, чтобы меня освободить, предлагать народу, чтобы они меня отпустили по обычаю, который был у народа, а отнюдь не у римлян. Судили-то меня по римскому праву. Он тоже думал, что если я отрекусь, то спасу себе жизнь. Не понимал он, что жизнь вечная. Но он понял, что такое Любовь, вот только страх в последнюю минуту переборол его. Он испугался, что донесут Цезарю, если он меня отпустил. Скажут, что отпустил человека, называющего себя Царем. Любовь и страх приводят нашу жизнь к тому, что мы есть.

«От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху.

Пилат вышел к ним и сказал: в чем вы обвиняете Человека Сего?

Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе.

Пилат сказал им: возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого, —

Да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет.

Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский?

Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?

Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?

Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда.

Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.

Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.

Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?

Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник» (Евангелие от Иоанна 18:28-40).

«Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его.

И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу,

И говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам.

Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины.

Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек!

Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины.

Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.

Пилат, услышав это слово, больше убоялся.

И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа.

Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?

Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.

С этого времени Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю.

Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа.

Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш!

Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря.

Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели» (Св. Евангелие от Иоанна 19: 1-16).

Когда меня вели на Голгофу, почему-то от креста шел запах свежеструганного дерева и стружки. Это было странным, обычно использовали старые кресты. Наверное, они пахли кровью, смертью, страхом и потом человеческим. А мне достался новый крест. И это поддержало мой дух. Я искал тогда хоть какую-то помощь или знак, что все идет так, как надо. Что все, что происходит, это и есть совершенство. Трудно видеть совершенство накануне своей смерти.

Когда ты людям отправляешь свою Любовь, после очищения у них наступает умиротворение. Я это ощутил на кресте, во время казни и во время суда. С креста проповеди не прочтешь, утешить можно только той Любовью, которую я отправлял Людям.

Ожидание боли бывает невыносимее самой боли. Я уходил от нее, переключая свое внимание на красоту. Уходил не в страх, не в обиду а в прощение, в Любовь, и приходила Сила та, что двигает Душу и твою Жизнь вперед и вверх.

Именно, последнее искушение было самое сильное. Отказаться, отречься, забыть, то чему учил, делать все как обычно происходит, то есть отвечать ударом на удар, злостью на злость, ответом на ответ. В том-то и дело, что это не по-человечески!!