Завершительный акт разделения Церквей. Римо-католическая Церковь - абсолютная монархия (инквизиция, крестовые походы, интердикты). Догмат об учительной непогрешимости папы.

Завершительный акт разделения церквей

Момент полного разрыва неуклонно приближался. Двенадцатилетний Бенедикт IX и его преемник, папа немецкой национальности, канонического общения с Восточными Церквами уже не поддерживали. Церковно мыслящие люди скорбели о таком положении.

Ситуация на папском престоле была в эти годы весьма сложной и это еще больше усугубляло взаимоотношения Церквей. На Римский престол в 1045-1047 гг. одновременно с Бенедиктом IX претендовали «лжепапы» Сильвестр III и Григорий VI. На Сутрийском Соборе 1046 г. по желанию императора Генриха III все три папы были объявлены низложенными. При его же поддержке на Римской кафедре в 1049 г. был утвержден его родственник — Лев IX, человек выдающихся организаторских дарований, убежденный апологет идеологии папизма.

Восточные иерархи неоднократно делали попытки сохранить единство Вселенской Церкви. При этом они твердо отстаивал догматические основы вероучения, но готовы были не придавать большого значения каноническим и обрядовым расхождениям.

Патриарх Антиохийский Петр писал в 1052 г. папе Льву IX: «День и ночь я спрашиваю себя, почему произошло церковное разделение и как могло случиться, что великого Петра великий преемник, пастырь древнего Рима отлучился и отсекся от Божественного тела Божественных Церквей и не соучаствует предстоятелям сих в божественных советах и не вносит своего участия в церковные попечения и сам не получает от других братского и апостольского руководства». Патриарх Петр искренне желает восстановления единства, но прежде чем вписать имя папы в диптихи, он хочет знать о православии папы. Патриарх отрицает принципиальную непогрешимость папы и не исключает a priori возможности нарушения им чистоты веры и канонического порядка. В связи с этим патриарх посылает свое исповедание веры и просит того же от папы. В ответном письме, пришедшем через два года, папа исповедовал свою веру в преимущества Римского престола, на котором вера апостола Петра «не оскудеет во веки веков», а также — в исхождении Св. Духа от Отца и Сына; но в перечне Вселенских Соборов он все же не шел дальше Седьмого и о Соборе 869 г. не упоминал. Этот ответ Льва IX сейчас у римо-католиков приравнивается к символам веры.

Важно подчеркнуть, что в момент окончательного разрыва предметом спора и полемики оказались не вопросы, по-настоящему разделяющие Церкви — о папстве и Св. Духе, а обрядовые отличия Западной Церкви от Восточной: опресноки, пост в субботу, пение аллилуйя на Пасху и т. д. Здесь сказалось сужение вселенского кругозора Церкви: второстепенное, внешнее, обрядовое заслоняло собой Истину.

Подтверждением этому служит написанное одним из видных византийских иерархов Львом Охридским по поручению императора Константина Мономаха сочинение против латинских обрядов. В нем он хочет обратить внимание всех представителей Западной Церкви на неуместность соблюдения христианами иудейских обычаев. Речь идет преимущественно об употреблении опресноков в Евхаристии и заканчивается призывом оставить иудейские обычаи, «да будем чистыми в правой и непорочной вере и стадом единым единого Пастыря — Христа». Как видно, это письмо тоже проникнуто заботой о восстановлении единства. Патриарх Антиохийский Петр, справедливо разграничивая догматы от обрядов, не считал совершение литургии на опресноках и другие обрядовые разности чем-то имеющим существенное значение, хотя и признавал преимущество за практикой употребления в Евхаристии обычного хлеба. «Что касается меня, чтобы и я обнаружил свое мнение, то, если бы латиняне исправились в прибавке к св. Символу, я ничего не потребовал бы от них сверх сего и даже вопрос об опресноках вместе со всем прочим оставлю без различными», — так писал он патриарху Константинопольской Церкви Михаилу Керулларию.

Письмо Льва Охридского попало в руки папы Льва IX, и он использовал его по-своему. Осенью 1053 г. папа ответил на него целым трактатом, включавшим 41 главу. Тон папского сочинения очень резкий. Папа обрушивается не столько на Льва Охридского, сколько на Константинопольскую Церковь, он отзывается о ней как об источнике заразы, обвиняет ее в том, что она возводит на свой престол евнухов и даже, как «настойчиво утверждает публичная молва», женщин. В одном месте обширного послания папа упоминает о дошедших до него слухах о закрытии греками латинских храмов. Папа называет восточных христиан «врагами света и истины», «знаменосцами мрака», их патриарха — неучем», «неофитом», «слепым псом». Послание содержит обширные цитаты из «Дарственной Константина». Несколько раз папа упоминает о том, что «высшая кафедра никем не судится» (prima sedes a nemine judicatur), требует признать высший авторитет Римской Церкви, единственной матери «всех прочих Церквей, «главы мира и госпожи народов», грозит восточным анафемой и «отсечением».

Через несколько месяцев после этого в Риме было получено послание Константинопольского патриарха Михаила Керуллария. Как и Антиохийский патриарх Петр, Константинопольский патриарх выражает озабоченность тем фактом, что Римская Церковь обособилась от других Поместных Церквей. Патриарх заявляет о своей готовности вновь вписать имя папы в восточные диптихи, если и папа окажется готовым восстановить общение с Востоком.

В ответ на это миролюбивое предложение патриарха папа Лев XIX посылает в Константинополь летом 1054 г. возглавляемое кардиналом Гумбертом посольство со вторым письмом, адресуя его «архиепископу Михаилу». Папа подтверждает получение из Константинополя письма, в котором патриарх, по словам папы, «печется о деле согласия и единства». В дальнейшем, однако, послание папы полно выпадов против патриарха Михаила. Папа называет снова Михаила «неофитом, не по степеням проскочившим на высоту епископства», обвиняет его в «гнусном и достоплачевном святотатстве» — присвоении титула «вселенский», в гонении на употребляющих опресноки, о чем якобы говорит дошедшая до папы «молва». Сам папа решительно высказывается против употребления в Евхаристии квасного хлеба, как содержащего в себе «тление, искажение природы» и «порчу». Папа иронизирует по поводу предложения патриарха восстановить общение Римской Церкви с другими Поместными Церквами. Римская Церковь — «глава и мать Церквей», могла ли она оказаться обособленной? Она не нуждается в согласии других. Наоборот, «если на круге земном (orbis terrarum) какой-либо ирод гордо разногласит с ней, то такой народ не должен ни называться, ни считаться какой-либо Церковью, он — совершенное ничто или, лучше сказать, — это собрание еретиков, скопище схизматиков, синагога сатаны... Папа отказывается иметь общение с пребывающими в заблуждении. Это письмо папы короче первого, но тон — еще более резкий. Учение о том, что для всех христианских народов в религиозных вопросах обязательна римская точка зрения, не только излагается здесь с полной определенностью, но сопровождается хулой на иную, кафолическую, концепцию церковности, исходящую из признания за всеми народами равного права на истину. Для папы Льва Церковь, базирующаяся на таком принципе и считающая возможным не соглашаться с Римом, — не Церковь, а «синагога сатаны». Оба послания папы очень красноречивы и роль их в дальнейших событиях 1054 г. ясна. Ими был окончательно предрешен полный разрыв Церквей.

Поведение снабженных таким письмом легатов было достойно всяческого осуждения. «Они не сказали мне даже обычного приветствия, — пишет Михаил Антиохийскому патриарху, — не благоволили сделать самого простого поклона, не оказали ни малейших знаков уважения... Всего же удивительнее то, что они всякому твердят: мы-де прибыли сюда не для того, чтобы у вас учиться, но чтобы вас научить, вас заставить принять наши догматы».

В письме императору Генриху III папа писал: «Собрат наш, архиепископ Михаил, направил нам письмо с призывом к согласию и единству... Но пусть знает твоя светлость, что до слуха Нашего дошли вести о многих нестерпимых его поступках».

Содержание обоих писем папы не оставляет никакого сомнения в том, что он хотел принудить Константинополь, а через него — и прочие Церкви Востока к признанию Римской Церкви «главой и матерью» всех церквей, понимая под этим не только право осуществлять высшую административную власть над всеми Церквами, но и привилегию на непогрешимое руководство в вопросах вероучения. Вместе с тем папа не хочет, чтобы признание такого главенства выглядело как введение чего-то нового. Он представляет дело так, что такое положение существовало всегда и существует везде, что Римская Церковь не одинока, когда учит об этом, и что исключение из общего положения представляет как раз Михаил Керулларий со своими сторонниками.

Михаил действительно совершенно не склонен был признавать безусловный авторитет Римской Церкви, и стремился, как видно из его действий, к установлению с ней нормальных канонических отношений. Вот почему мирные предложения патриарха Михаила вызвали у папы даже большее раздражение, чем критические замечания архиепископа Охридского. Папа всеми силами старается скомпрометировать Михаила Керуллария, представить его нарушителем чего-то. В лице Михаила он видел препятствие к осуществлению своих церковных планов, и считал нужным это препятствие во что бы то ни стало устранить. Однако он не оценил того, что римской концепции церковности противостояла концепция кафолическая, имевшая на своей стороне прошлое Церкви и дух Нового Завета.

Кроме писем папы, легаты привезли в Константинополь и стали распространять полемическое сочинение под названием «Против греческой клеветы». Все сочинение написано в неспокойном, вызывающем тоне. «Вы потеряли рассудок», «дурак, если бы молчал, считался бы умным», «глупость ваша всем известна», — такие и подобные резкие выпады встречаются здесь часто. Касается это сочинение ряда обрядовых вопросов и заканчивается угрозой анафемы.

В очень спокойном тоне ответил легатам на это сочинение монах Студийского монастыря, ученик Симеона Нового Богослова, пресвитер Никита Стифат на состоявшемся по этому поводу богословском диспуте. Начинается его ответ с напоминания о любви, которая «все терпит, не превозносится, не ищет своего» и т.д. Далее Никита пишет, что держащиеся опресноков находятся еще «под сенью закона». Второе замечание Никиты касается поста и субботы Великой Четыредесятницы, нарушения латинянами 64-го апостольского правила, как известно, возбраняющего пост по воскресеньям и субботами (за исключением Великой Субботы). У латинян это нарушенное имело место в Великую Четыредесятницу, когда 64-е апостольское правило выполнялось ими лишь в отношении воскресных дней, в то время как субботы Великой Четыредесятницы у них причислялись к постными дням. Об этом отступлении латинян говорит и 55-е правило VI Вселенского Собора, на которое тоже ссылается Никита Стифат. Третье замечание Никиты касается совершения латинянами полной литургии в постные дни Великой Четыредесятницы, притом в обычные утренние часы дня, вопреки 49-му правилу Лаодикийского Собора и 52-му правилу VI Вселенского Собора. Последнее, четвертое, замечание касается обязательного безбрачия духовенства. Отметив эти четыре канонических нарушения, Никита увещевает римлян избегать их, чтобы быть «светлыми очами всего мира и едиными с нами, вашими собратиями». Заканчивает свое писание Никита следующими словами: «Приветствуем вас во Христе Иисусе Господе нашем, Ему же слава и держава со Отцем и Святым Духом ныне и присно и во веки веков».

Кардинал Гумберт в ответном сочинении разразился бранью по адресу Никиты Стифата: «Ты глупее осла... Тебе место не в Студийском монастыре, а в цирке или лупанаре... Ты столько наблевал, что в извращении божественного учения не уступаешь скверным и бешеным собакам — Иулиану и Порфирию...» (12). Возражение Никиты против обязательного целибата Гумберт расценил в своем ответе как николаитскую ересь и стремление превратить Церковь Божию в «синагогу сатаны и иезавелинскую блудницу» (13). Заканчивается это сочинение такими словами: «А ты, жалкий Никита, доколе не обратишься, будь анафема от всей Церкви Христовой со всеми, кои слушаются твоего превратного учения».

Главное препятствие к достижению взаимопонимания заключалось в том, что Восток и Запад стояли на принципиально различных позициях в вопросе самого метода решения споров. Суть этого различия очень хорошо резюмирует современный римско-католический византолог А. Венгер: «В Константинополе говорили: если есть расхождения, давайте разберемся сообща. Нет, отвечал Рим, надо подчиниться, ибо у нас примат, а это значит, что мы правы» (14).

Легаты так и не добились от патриарха заявления о послушании папе в духе тех тезисов, которые папа выдвинул в двух своих посланиях. Создать в Константинополе оппозицию против патриарха им также не удалось. И вот 16 июля 1054 г. они положили на престол Святой Софии грамоту, в тексте которой провозглашалось отлучение от церкви патриарха Константино-польского и всех с ним единомыслящих. В ней «Михаил, несправедливо называемый патриархом, и защитники его глупости» были обвинены в причастности к девяти ересям (симонианству, валезианству, арианству, донатизму, николаитству, северианству, духоборчеству, манихейству и назарейству) и преданы анафеме «с диаволом и ангелами его», — анафеме, которую заранее условно произнес на них папа.

Прежде чем покинуть Константинополь, легаты, как они сами говорят в своем отчете, «привели в порядок дела латинских церквей этого города»: они успели опубликовать еще одну анафему — на всякого, кто стал бы принимать причащение от «грека» (то есть от греческого священнослужителя), порицающего римскую Евхаристию.

Нелепость происшедшего поразила всех. Император дал указание сжечь акт отлучения. Но Константинопольский Синод решил сохранить этот документ «на вечное посрамление и осуждение хулителей Бога нашего».

Синод анафематствовал «нечестивое писание» и легатов. Самого папу Константинопольский Синод все же прямо не задел в своем определении по этому вопросу.

В ответ на анафематствования папских легатов состоявшийся 20 июля Собор под председательством Михаила Керуллария и в составе двух архиепископов, двенадцати митрополитов и семи епископов, в свою очередь, торжественно отлучил виновников выступления 16 июля. Окружным посланием патриарха решение Собора было доведено до сведения всей восточной иерархии. Так совершился окончательный акт разрыва двух Церквей.

Дальнейший исторический процесс характеризуется постепенным ослаблением церковных связей, перерастанием разрыва в окончательное разделение Церквей, которое со временем оформилось в расово-религиозную ненависть.

По оценке прот. Александра Шмемана, «Ужас разделения Церквей в том, что на протяжении веков мы не встречаем почти ни одного проявления страдания от разделения, тоски по единству, сознания ненормальности греха, ужаса этого раскола в христианстве. В нем доминирует не сознание невозможности единство предпочесть Истине, единство отделить от Истины... сколько почти удовлетворение разделением, желание найти все больше и больше темных сторон в противоположном лагере. Это эпоха разделения Церквей не только в смысле их фактической разделенности, но и в смысле постоянного углубления и расширения этого рва в сознании церковного общества» (15).

 

Римско-католическая церковь как абсолютная монархия

Греховный разрыв с Православными Церквами Востока не мог не отразиться на дальнейшем ходе истории Римской Церкви. На протяжении веков наблюдается постепенный отход ее от православного образа жизни церковной и православного образа мышления.

После окончательного отпадения от православия (1054 г.) Римско-католическая Церковь продолжает держаться мнения о своей непогрешимости и о власти римского папы над Церковью. Никем и ничем не сдерживаемая, она доводит это учение до самых категорических и крайних выводов.

Утверждается мнение о возможности развития догматического учения и в связи с этим провозглашаются новые, неизвестные Древней Церкви, догматы; в результате в учении многое наполняется чуждым богословию этой Церкви содержанием.

Активную деятельность по обновлению только что отпавшей от Православия Римско-католической Церкви развил папа Григорий VII (1073-1085). Он настойчиво стремился централизовать Церковь, сосредоточить право церковного законодательства в руках папы и подчинить митрополию Риму.

Именно им четко сформулирована идея отождествления папы с Церковью и его роли как представителя апостола Петра, которому «Бог дал власть вязать и разрешать и на земле и на небе, никого не исключая из-под его власти».

Так называемый Диктат папы Григория VII определяет власть папы следующими положениями: только папа может низлагать епископов (пункт 3); только папа может пользоваться императорскими регалиями (пункт 8); папе цари должны целовать ноги (пункт 9); папа может низлагать императоров (пункт 12); он «не может быть никем судим» (пункт 19); Римская Церковь никогда не заблуждалась и, как свидетельствует Писание, не может заблуждаться (пункт 22); Римский первосвященник, законно поставленный, несомненно становится святым по заслугам св. Петра (пункт 23).

Приписав себе, таким образом, неограниченную власть «на земле и небе», Григорий VII объявил своим пасомым: «В силу этой власти я запрещаю именем Всемогущего Бога Отца, Сына и Святого Духа королю Генриху, сыну императора Генриха, управлять Германской и Итальянской империей... Я разрешаю всех христиан от клятвы верности, которую они ему принесли или принесут в будущем, и запрещаю им признавать его в дальнейшем королем». Как видим, папа извращает здесь богословский смысл права ключей и использует это право как средство политической борьбы. Так же поступают и многие его преемники.

Непослушание папе приравнивалось к отпадению от христианства или идолослужению. Происхождение государства греховно, государственная власть ведет начало от установивших ее по наущению дьявола преступников. Признавая, тем не менее, божественность как священнической, так и царской власти, Григорий VII считает необходимым их единение, причем ставит первую выше второй, как Церковь выше государства.

Христос сделал Петра князем над царствами мира («prince super regna mundi»), и эту власть Петр передал папам. Отсюда претензии папы на подчинение Риму ряда европейских государств и на верховную власть над другими государями. Конечным идеалом папы Григория VII является, таким образом, теократии.

Столь же энергично папа Григорий VII пытался действовать в делах распространения влияния папизма ни Востоке. К этому времени относится идея возглавляемого папой крестового похода (1074) с целью завоевания «Гробницы Господней».

Так складывались основы превращения Римско-католической Церкви в мощную абсолютную монархию. Рим с самого начал направляет свою энергию на выработку железной церковной' организации, которая в средние века подчинила папскому престолу всю Западную Европу. Ритуализм, клерикализм, непреклонность власти церковной иерархии сформировали в этой школе искусство управлять людьми. Только созванные на положении Вселенских Соборы Пизанский (1409), Констанцский (1414—1418) Базельский (1431—1438) отвергли монархический примат Рима и подчинили его в делах веры Соборам.

Прибывший на место назначения инквизитор обращался к населению с воззванием каяться и называть имена еретиков; сделавшие это в течение «льготных дней» подлежали лишь церковному наказанию, прочие подвергались тяжким карам. Судопроизводство было тайным; обвиняемый не знал имен свидетелей, их показания давались ему в сокращенном виде, чтобы он не мог угадать, кто явился против него свидетелем. Обвиняемый был обязан говорить всю правду и указать участников преступления. Для получения признания трибунал мог прибегнуть к пытке. Жестокость применявшихся инквизицией истязаний и пыток не имела границ: оковы, голод, растягивание тела на особом станке, вздергивание на дыбе, пытка водой и огнем, «испанский башмак».

Оправдательный приговор был крайне редким явлением, при отсутствии состава преступления обычно назначалось церковное покаяние. Наиболее частым наказанием было примирение с Церковью, сопровождавшееся конфискацией имущества, лишением определенных прав как виновного, так и его ближайшего потомства и заключением в тюрьму. Упорствующие еретики присуждались к смертной казни на костре, причем кающиеся в последний момент подвергались задушению, а потом сожжению.

Торжественный публичный акт осуждения (аутодафе) начинался общей проповедью, на следующий день смертный приговор приводился в исполнение. Жаловаться на решения инквизиции фактически было нельзя, даже папский легат не имел права вмешиваться в ее дела. Личность инквизитора была неприкосновенна.

В период разгула жестокостей средневековой инквизиции не мог не возникнуть вопрос, какова нравственная оценка участия инквизиторов-священников в истязаниях и пытках подозреваемых в ереси, не становятся ли они на некоторое время неспособными к священнослужению. Однако папа Урбан IV (1261—1264) особой буллой успокоил тех, чью совесть смущало такое сочетание функций священника и палача.

Конфискованное у еретиков имущество и владения делились между государством, духовенством и инквизицией и приносили им немалый доход. Инквизиция сыграла значительную роль в борьбе с иудаизмом и мусульманством, а в дальнейшем также с протестантизмом.

Новую эпоху в истории инквизиции начал папа Павел III, учредив для инквизиторов централизованное управление — «Священную конгрегацию инквизиции», объединившую и подчинившую контролю папского центра разобщенные до того инквизиционные трибуналы. Главной задачей ее была координация борьбы с ересями, и в первую очередь противодействие распространению протестантизма. Параллельно с конгрегацией инквизиции действовала и как бы дополняла ее конгрегация индекса запрещенных книг. Первый список (индекс) запрещенных к был опубликован в 1557 г., последний — в 1955 г. В индекс включались книги, которые католикам нельзя было ни читать, ни хранить под угрозой отлучения.

Конгрегация инквизиции вела напряженную деятельность, исключавшую, пока это было возможно, и таких мер, как пере дача «светской руке» осуждаемых на смерть за ересь или колдовство. К началу XIX в. от этих методов пришлось отказаться. Изменилось и название этого учреждения: оно стало официал называться («Святая служба») (sanctum officum), которая 6ыла активна до последнего времени. Это она издала в 1949 г. декрет об отлучении сотрудничающих с коммунистами, а в 1959 г. инструкцию, запрещающую деятельность священников – рабочих.

В 1967 г. при общей реформе Римско-католической Церкви: после II Ватиканского Собора конгрегация получила новый статус вероучительной организации. Ее целью было декларировано способствовать развитию богословской науки. В задачу конгрегации ныне входит попечение о чистоте католического вероучения, образования и прессы, осуждение книг определенной категории, по делам, касающимся преступлений против веры.

Еще одним из совершенно недозволенных с христианской точки зрения средств борьбы Римско-католической Церкви с идеологическими противниками и отступниками был интердикт – один из видов духовной цензуры или кар врачующих (рое medicinales). Он состоял в запрете совершения богослужений, таинств и христианского погребения для подвергшихся ему лиц территорий. Различают интердикт местный, частный и смешанный, поражающий всякую территорию, которую изберет местом пребыванием лицо, подвергшееся интердикту. Во всех этих случаях интердикт может быть общим или частным. Общий местный интердикт распространяется на округа — от деревни и замка государства, частный местный интердикт — на отдельные храмы и помещения. Общий личный интердикт поражает целые категории лиц, частный — определенно указанные личности. Наконец, по содержанию запрещаемых функций интердикт может быть полным и частичным.

На протяжении XI—XIII вв. интердикт являлся страшным оружием в руках епископата и папства в борьбе за вольности и примат Церкви над государством. Встречая растущую оппозицию мирян и признав все же несправедливость кары, поражающей невинных, интердикт постепенно потерял свою остроту и к началу XVII в. практически перестал существовать.

Римско-католическая Церковь все более становилась похожей на светское государство. Одним из свидетельств такого обмирщения были возглавляемые ею военные экспедиции, известные под названием крестовых походов. Они проводились в XI-XII вв. и были направлены в основном на Восток сначала против мусульман, а потом также против еретиков и языческих племен. Целью их было не только освобождение Святой земли и Гроба Господня от мусульман, но и подчинение папе православного Востока. Проповедь крестовых походов имела на Западе необыкновенный успех среди разных слоев населения: от тяготившихся социально-экономическими условиями низших слоев общества до не находивших на родине приложения своим силам представителей рыцарского класса. Давшие обет идти с оружием против неверных как пилигримы принимались Церковью под ее покровительство и получали ряд экономических льгот и отпущение грехов (при условии, что ими руководит благочестие, а не стремление к приобретению богатств или почестей). Кровавые крестовые походы на Святую землю оказались неудачными, но они ясно показали характер интересов Римско-католической Церкви на Востоке и нравственные недостатки крестоносцев, ставивших на первое место часто политические и личные цели в ущерб более высоким идеям.

Итогом четвертого крестового похода в 1204 г. было взятие Константинополя, варварское его разграбление, кощунство над православными святынями и многолетним утверждением латинян на Востоке.

Справедливая оценка этого исторического периода, явившегося ярким итогом проведения в жизнь монархических идей римского католицизма, принадлежит уже неоднократно цитировавшемуся прот. А. Шмеману: «Но это только вершина, только самое эффективное из проявлений ненависти, которыми наполнена эта продолжительная встреча двух разделенных поло-вин христианского мира. Тогда разделение Церквей перестало быть спором иерархов и спором богословским... «Латинство» на Востоке и «греки» на Западе стали синонимом зла, ереси, вражды, ругательным словом. Встреча-лись теперь уже не иерархи, а народные массы, и в их психологии разделение превращалось в стихийную ненависть, в которой верность своей вере, обиды за поругание своих святынь смешивались с элементарным отталкиванием всего чужого без различения в нем хорошего от плохого» (16).

Окончательно сформировавшийся в XII в. монархизм Римско-католической Церкви в последующие века настойчиво поддерживался и укреплялся ее иерархами. Самые Вселенские Соборы Римско-католической Церкви, состоявшиеся вскоре после разделения (I Римско-католической Церкви, состоявшиеся вскоре после разделения, I Латеранский, 1123 г., I Лионский, 1245 г.), занимаются не столько богословскими, сколько политическими вопросами.

В 1302 г. папа Бонифаций VIII издал знаменитую буллу Unam Sanctam о праве Церкви на светскую власть и на обладание мечом не только духовным, но и материальным. Это исходило из провозглашенного ранее одним из кардиналов принципа, что наместник Христа является земным и духовным владыкой и что Церковь обязана сражать двойным мечом тех, кто не признает ее двойного владычества. Поэтому, когда папа находит народ, забывший Бога, «грешный от пяты ноги до темени», он считает необходимым свое вмешательство: смотря по обстоятельствам, меры сострадательные или лозу железную.

В XIV в. исключительным правом папы становится поставление епископов в Римско-католической Церкви. По нынешнему каноническому праву епископская хиротония в Римско-католической Церкви также может быть совершена только по получении на это полномочия от папы. Это не известное Древней Церкви положение привело к тому, что сейчас все епископы Римско-католической Церкви являются избранниками папы, они — избранники, но не Церкви, как это было в древности. А это ведет к еще большему укреплению господства папы над Церковью.

В первой половине XV в. в Римско-католической Церкви была предпринята попытка ограничения абсолютной власти папы. Три великих Собора — Пизанский (1409), Констанцский (1414-1418) и Базельский (1413-1443) провозгласили положение о том, что Вселенские Соборы выше папы и что папа может быть судим и низложен Собором.

Это были так называемые реформационные Соборы, которые сделали попытку признать за собой высший над папами авторитет. Однако провозглашенный ими принцип просуществовал в Римско-католической церкви недолго.

Идея абсолютной власти римского монарха настойчиво проводилась в жизнь католическими иерархами, все более приобретая характер требования безграничного, слепого повиновения, доходящего порой до абсурда. Например, знаменитый католический богослов XVI в. кардинал Баллармин писал: «Верховный первосвященник в прямом и абсолютном смысле слова выше Вселенской Церкви» (17). «Если даже папа впал в заблуждение, предписывая пороки и запрещая добродетели, Церковь, если она не желает погрешить против совести, обязана была бы верить, что пороки — добро, а добродетели — зло... Она обязана считать за добро то, что он приказывает, за зло — то, что он запрещает» (18).

Действенность учения о власти папы Римско-католическая Церковь подтверждает и исторически вовсе недавними документами. В своде канонического права, опубликованном папой Бенедиктом XV в 1917 г. говорится: «Римский первосвященник, преемник в примате блаженного Петра, не только имеет первенство чести, но высшую и полную власть юрисдикции над всей Церковью, как в вопросах, касающихся веры и нравственности, так и в тех, которые касаются дисциплины и управления Церкви, разветвленной по всему миру» (19).

 

Догмат об учительной непогрешимости папы

Завершением развития католического учения о власти папы над Церковью явился провозглашенный в 1870 г. папой Пием IX на I Ватиканском Соборе догмат о папской непогрешимости в делах веры, переносящий функции Церкви на ее высшего иерарха.

Постановление Ватиканского Собора гласит: «Твердо держась предания, дошедшего до нас от начала христианской веры, мы во славу Бога Спасителя нашего к возвышению католической религии и ко благу христианских народов, с согласия Священного Собора, учим и определяем как богооткровенное учение, что, когда римский первосвященник говорит со своей кафедры (cum ex cathedra loquitur), то есть когда, исполняя свое служение как пастырь и учитель всех христиан, он в силу своей высшей апостольской власти определяет учение о вере или нравственности, которое должна содержать вся Церковь, он через Божественную помощь, обещаемую ему в лице блаженного Петра, обладает тою непогрешимостью (infallibilitate), которою Божественный Спаситель благоволил наделить Свою Церковь, для определения учения относительно веры и нравственности, и что поэтому такого рода определения римского первосвященника сами по себе, а не с согласия Церкви, неизменны (ex sese, non autem ex consensu ecclesiae irreformabiles). Если же бы кто дерзнул противоречить этому нашему определению, от чего да хранит Господь, то да будет анафема» (20).

Таким образом, римо-католики пытаются еще больше укрепить фундамент всей догматики католичества — учение о папской власти, о видимом главе Церкви, «заместителе и наместнике Христа», подчас заслоняющем невидимого Главу — Христа. Решением I Ватиканского Собора утверждается, что познание Истины дается папе самостоятельно, лично, вне связи с Церковью.

Состоявшийся уже в наше время II Ватиканский Собор (1962-1965), несмотря на сильное реноваторское течение в его лоне, не дерзнул вносить каких-либо изменений в это догматическое определение. В догматической конституции «О Церкви» он со всей категоричностью подтвердил учение о непогрешимости папских определений ex cathedra. Согласно разъяснению II Ватиканского Собора, они «не нуждаются ни в чьем утверждении и не допускают никакой апелляции к чьему бы то ни было суждению». Римскому первосвященнику как верховному учителю Вселенской Церкви единолично (singulariter) присуща харизма непогрешимости самой Церкви.

Четкую оценку подчиненного положения Церкви дает католический богослов XX в. Гадфруа: «Когда папа провозглашает что-либо ex cathedra, Церковь не может ни судить, ни проверять, ни подтверждать, она должна лишь повиноваться и верить» (21).

Более того, догматическая конституция II Ватиканского Собора (1962-1965) распространяет обязанность верующих «религиозно подчинять свою волю и ум» наставлениям Римского первосвященника и на те случаи, когда он говорит не ex cathedra (etiam cum non ex cathedra loquitur).

Из вышесказанного следует, что папа не только возглавитель иерархии, главный организатор и руководитель жизни церковной, не только «глава Церкви», фигура, знаменующая собой единство Церкви, он — носитель своей полноты власти, никому неподсудный, никому не обязанный отчетом самодержец. Единоличная власть – папы в Римско-католической Церкви не только больше соборной власти епископата, но несоизмеримо больше.

В отличие от этой догмы католицизма, не имеющей корней в древних вероучительных текстах, в Православной Церкви слова, действия и поступки любого епископа могут быть предметом рассмотрения и канонически законный епископский суд может вынести приговор любому из них. Из-под действия этого принципа, само собой разумеется, не изъят в Православной Церкви и первый из ее епископов — Константинопольский патриарх.

Не находит подтверждения догмат о папской непогрешимости и в учении о таинствах. По православному учению, епископы становятся преемниками апостолов через таинство Священства и в этом таинстве получают необходимые для их служения особые дары. Благодать епископства преподается в Римско-католической Церкви тоже через таинства. Но таинства, в котором Римскому епископу как преемнику апостола Петра преподавались бы исключительные дары, отличающие его от других епископов и других апостолов. Церковь никогда его не знала, и в латинском обряде такого таинства тоже нет. Так называемая папская коронация, по пониманию самих римо-католиков, это не таинство, а лишь торжественная церемония, которая к папской власти (получаемой до этого, во время избрания) ничего не прибавляет и не сообщает вступившему на папский престол никаких особых благодатных даров. Таким образом, чрезвычайные полномочия, которыми не обладает никто из епископов, — неограниченную власть над Церковью и исключительный дар непогрешимости — человек получает без всякого священнодействия. Причина этого только в том, что Церковь никогда не знала такой власти и такого дара.

Безосновательность учения о папской непогрешимости можно подтвердить множеством исторических примеров заблуждений Римских епископов в области вероучения и нравоучения. Наиболее характерные из них приводятся ниже.

Папа Либерий I (IV в.) был сторонником св. Афанасия Александрийского в его борьбе с арианами, а затем, поддавшись давлению светских властей, подписал арианский символ веры, подписал не как частное лицо, а как епископ Рима. С точки зрения православной экклесиологии, в этом нет ничего неестественного: он подпал естественной человеческой слабости. Папа Либерии потом раскаялся и даже был причтен к лику святых. Такого Рода искушения сопровождали церковных иерархов, и не только их, на протяжении всей истории Церкви. Но как объяснить этот факт с точки зрения экклесиологии католической? Это невозможно: поступок Римского епископа был определенно неправославен.