Глава 4. Травма, трансформация и трансцендентность

Случай Майка

 

Бог хочет родиться в пламени сознания человека, поднимаясь все выше и выше, и что же будет, если оно не укоренено на земле, если оно – не каменный дом, где может пребывать огонь Божий, а жалкая соломенная хижина, что вспыхнет и исчезнет в огне? Может ли тогда Бог родиться? Человек должен быть способен выстрадать Бога. Это высшая задача для носителя идей. Он должен быть адвокатом земного… Бог нуждается в человеке, чтобы стать сознательным, так же как ему нужно ограничение во времени и пространстве. Поэтому давайте будем для него ограничением во времени и пространстве – земной скинией.

(Jung, 1973: 65)

 

Введение

 

В этой главе я хотел бы увязать клинические примеры и образы сновидений, представленные в предыдущих главах, с новым материалом из шестилетней аналитической работы с пациентом, которого я буду называть Майком[33]. В предыдущих случаях мы видели тему внутреннего ребенка/души как отдельные «кадры», здесь же возникает целый «фильм», последовательность снов, ясно показывающая эволюцию этой темы по мере прогресса в психотерапии. Жестокие негативные силы, известные нам по предыдущей главе как Дит, видимо, трансформируются и становятся более доброжелательными и гуманизированными. В целом этот случай показывает, как отдельный человек нашел в себе мужество «выстрадать Бога», то есть бороться с мощными демоническими силами собственной системы выживания до тех пор, пока эти силы не оказались перестроены в интересах его подлинной, хотя и ограниченной, жизни.

Я попытаюсь рассказать эту историю «глядя наружу одним открытым глазом и всматриваясь закрытым глазом вовнутрь», отдавая должное метафоре бинокулярного зрения, о чем упоминалось во введении к этой книге. По ходу своего рассказа я постараюсь показать то, как интегрирующий центр, который Юнг называл Самостью, вселялся в «земную скинию» души этого человека на протяжении шести лет анализа; как этот опыт привел его (и меня) к глубинному переживанию человеческой/божественной основы, которая всем нам служит опорой, когда мы находимся «между мирами».

Эта борьба отражена в примечательной серии сновидений, изображающих внутреннюю и внешнюю ситуацию Майка. На каждую аналитическую сессию мой пациент приносил не менее одного сновидения. Сны давали нам доступ ко всем важным темам в его истории и повседневной жизни, включая немалое количество диссоциированного материала из его травматического прошлого. Юнг писал:

 

В каждом из нас есть другой, которого мы не знаем. Он говорит с нами через сновидения и сообщает нам, насколько иначе он видит нас по сравнению с тем, как мы видим себя. Вот почему, когда мы оказываемся в трудном положении и не видим из него выхода, он может иногда представить ситуацию в ином свете, что радикально изменит нашу установку.

(Jung, 1933: par. 325, p. 153)

 

Для обозначения этого «другого, которого мы не знаем» Юнг использовал слово Самость, которое позаимствовал из индуистской концепции Атмана, что означает «реальное я» и «высший духовный принцип», согласно Оксфордскому энциклопедическому словарю английского языка, Самость представляет собой потенциальную целостность личности и является «невыразимым субъектом бессознательного» (Grotstein, 2000: xvii). Ее диалектические отношения с Эго, или с «феноменальным субъектом сознания» (Grotstein, 2000: xvii), формируют ось «Эго – Самость», которая направляет процесс индивидуации. Эти диалектические отношения могут привести к формированию нового и более глубокого центра личности, и мы будем свидетелями такого развития в сновидениях Майка.

Очевидно, что в пределах одной главы я могу лишь кратко обрисовать то, как развивался диалог между Эго и Самостью и как в ходе анализа утверждался новый центр его личности. Однако, если я не ошибаюсь, я наблюдал процесс, состоящий из двух четко различимых этапов. Первый этап включал в себя опустошение (кенозис) архетипической – и, следовательно, всемогущей – защитной структуры, которая предотвращала всякий плодотворный диалог Эго и Самости. По мере того как сознание пациента получало доступ к блокированным прежде воспоминаниям о ранних травматических событиях через эмоционально заряженные образы сновидений, в его сновидениях раскрывалась защитная структура, сформированная в мире его внутренних объектов, наполненном мучениями и жестокостью. Из-за масштабов ранней травмы в жизни моего пациента эмоции были взрывными в тот период и страдание, которое он испытывал на том этапе, было подобно крестной муке. Его раздирали на части противоположные силы – любовь и ненависть, слабость и сила, пассивность и активность, маскулинность и фемининность.

Это, как представляется, необходимое жертвование на алтарь архетипических антиномий и есть то, что Юнг понимал под процессом, подобным агонии, в котором человек может «выстрадать Бога». В образах сновидений того периода появлялись драматические добровольные жертвоприношения, в которых сновидящее Эго отказывалось от героической роли и покорно принимало свою «смерть», иногда это сопровождалось мученическими страданиями во имя спасения потерянного ребенка.

Затем наступил второй этап консолидации трансперсонального центра личности моего пациента. Неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом мы оба старались изо всех сил, чтобы помочь ему воплотить, персонализировать и интегрировать мучительные бури эмоций, которые постоянно угрожали уничтожением его внутренней целостности. Постепенно стало понятно, что мы не одиноки в этой борьбе. Что-то глубинное в психе пациента и нечто живое в пространстве между нами, казалось, также приветствует моменты интеграции. По мере укрепления этой глубинной, центрирующей силы в психе Майку стали сниться сны, в сюжете которых, по-видимому, находило отражение намерение этой силы.

Например, теперь вместо войны между соперничающими группировками мог быть заключен мирный компромисс, часто опосредованный женской фигурой. Стали появляться образы храмов, создающие сакральное пространство, где разворачивалось действие сновидения. Все большую роль играла женская фигура – блондинка по имени Симпатия. Эти интегрирующие темы или образы часто были окружены аурой нуминозности, и сновидения, в которых они появлялись, были особенно яркими и запоминающимися. Мой пациент почувствовал поддержку от этого сновидческого процесса, когда мы поместили его в рамки нашего диалога. Пациент стал задаваться вопросом, кто в принципе мог бы быть творцом его сновидений? Он называл «его» просто «создателем сновидений». Теперь в трудную минуту он просил его о сновидении, так же как в детстве каждый вечер молился Богу.

Если первый этап процесса центрирования был «претерпеванием Бога» и Майка раздирали на части титанические крайности божества, то вторая стадия была тихим откровением – принимающей встречей не только с болезненной тьмой и трагичностью человеческого существования, но и в равной степени с пронзительной радостью и искупительным светом. Одним из признаков этого нового самоощущения было восприятие красоты – красоты Земли, его жены, его мальчиков, жизни в целом. У Майка возникали проблески более глубокого понимания своего жизненного опыта – истории, воплощающей его подлинную биографию. Теперь она охватывала пространство между двумя мирами, а не только события во внешнем мире. Такой бинокулярный проблеск нового смысла имел духовный характер, подобный смиренной молитве и «встрече с Богом».

Юнг описывал такие моменты следующим образом:

 

На пике жизни, когда бутон распускается и из малого рождается великое, тогда, как сказал Ницше, «одно становится двумя» и великий образ, который всегда присутствовал, оставаясь невидимым, является незначительному человеку с силой откровения. Тот, кто в действительности безнадежно мал, всегда по своей мерке умаляет явление большего и не понимает, что пришел день суда над его ничтожностью. Но внутренне великий человек знает, что, наконец, пришел долгожданный бессмертный друг его души, «чтобы пленить плен» (Ефес. 4: 8), то есть чтобы его захватил этот бессмертный, узником которого был он сам, и направил его жизненный поток в русло новой великой жизни.

(Jung, 1939: par. 217, p. 121)

 

 

Первая встреча

 

Появление Майка в моем кабинете было подобно вихрю – его бьющая через край энергия вызвала у меня образ дикого жеребца. Прекрасно сложенный и ощущающий себя в своем теле как «в своей тарелке», он устроился, как Адонис, в кресле напротив меня и стал расспрашивать об анализе сновидений, которым, как он слышал, я занимаюсь. По его словам, сны были одной из дорог на его духовном пути по «Нью Эйдж», на которую он еще не пытался вступить. Он думал, что это может пойти ему на пользу, потому что в последнее время его охватывал сильный страх и паника без видимой причины. Эти тревожащие чувства заставляли его чувствовать себя отделенным и одиноким, отчужденным от духовного покоя, который он ощущал в другие периоды своей жизни, особенно в ашраме в Индии. Он был женат, у него был четырехлетний сын Вилли и вскоре должен был родиться еще один ребенок. Он очень любил своего сына и проводил с ним много времени. Сам он был средним ребенком из трех детей, у него еще были младший брат и старшая сестра. Майк вырос в подавляющей атмосфере немецкой католической семьи. Его отец был тираном, отставным военным, а ныне покойная мать – более эмоциональной и близкой ему. В настоящее время он работал тренером и консультантом[34]в средней школе.

«В детстве я хотел умереть», – сказал Майк, прерывая многозначительное молчание.

 

Когда мне было два года, родился мой брат, и это событие, видимо, повергло меня в отчаяние… Я был безутешен, когда мои родители уходили – я начинал капризничать, у меня были вспышки гнева. Они стыдили меня за плач и крики и называли «малявкой». Я стал плохо себя вести. Я был упрямым и ленивым. Они пытались сломить мою волю. Они сажали меня на собачью цепь во дворе. Однажды моя мать побрила мне голову, чтобы преподать мне урок. Они вынуждены были приплачивать няням дополнительные деньги, чтобы те соглашались сидеть со мной. Хуже всего было по выходным, когда мои бои с ними усиливались. Они угрожали всеми карами. Затем они собрали мои вещи и отвезли меня в детский дом! Я орал так, что не мог дышать, а затем терял сознание или впадал в оцепенение. Позже я не мог сдержать своей ярости. Дети дразнили меня, и я всегда дрался. Я был «взрывным». Я мог драться с ребенком, который был в два раза больше меня, и победить. Школа была кошмаром. Моя неспособность учиться сделала школу невыносимой. Я хотел читать справа налево! Я «провалил» первый класс. Я не мог учиться. Я списывал на тестах – подделывал свои табели успеваемости. Всегда чувствовал себя тупым… Я стал воровать, когда мне было 10. К 15 годам за уголовные преступления я был арестован больше 50 раз – в основном, за кражи. Я мог ночью вломиться в школу и ходить там по коридорам, а иногда гадил на учительских столах. Я ненавидел их. Я был настоящим преступником. По сей день мой отец ни разу не говорил со мной об этом. Моя мать, которая всегда выручала меня из тюрьмы, каждый раз тащила меня к какому-нибудь священнику на исповедь. Я ненавидел этих священников.

 

Затем Майк перевел дух после этой почти безучастного перечисления перечня негативных «достижений» и продолжил:

 

Я направил свой гнев на спорт… и на девушек – бокс, борьба, американский футбол, трах. Меня отправили в военное училище. Я был хорош в спорте – 177 фунтов веса и полузащитник года!.. Я получал много травм, играл, не замечая боли. У меня была потрясающая нечувствительность к боли. Даже мой тренер был под впечатлением. Это у меня от отца. Бывало, отец ставил меня и брата перед собой для его регулярных экзекуций: один удар палкой за каждую оценку ниже «отлично» в моем табеле. Мой брат никогда не выдерживал и плакал. Я завидовал ему. Я никогда не плакал. Я не позволил ему добраться до меня. Я даже затевал драки, чтобы преодолевать свой страх и боль… никогда не мог доверять никому, кроме себя. Сверстники называли меня Рокки.

Меня выгнали из военного училища за то, что в моей комнате обнаружили девушку. Меня направили во Вьетнам, но затем я повредил спину – несчастный случай на логроллинге[35]. После этого я поехал в Индию, вечно был в поиске, жил в пещерах в ашраме, нашел гуру, обманувшего меня, был ограблен и избит в Иране, прошел часть маршрута восхождения на Эверест, оказался в Афганистане, попался на деле на черном рынке, я действительно мошенничал, был брошен в тюрьму. Красный Крест все еще ищет меня там, а я, наконец, вернулся домой спустя два года, чтобы попасть на свадьбу сестры. Мать сказала, что откажется от меня, если я этого не сделаю. Это было нечто: я весил около 110 фунтов и мои волосы стояли дыбом в разные стороны, словно кто-то включил меня в розетку! Священник принял во мне участие – нашел мне работу с бездомными детьми в Хейт-Эшбери, Сан Франциско! Я действительно сочувствовал этим несчастным детям и сделал там много хорошей работы. Моя половая жизнь была хаотичной в то время – я перетрахал всех в округе. Секс был навязчивым, ненасытным… я должен был трахаться каждую ночь с новой женщиной – я сошел бы с ума, если бы этого не было. Позже я встретил свою жену – она работала в том же районе, что и я. Позже она помогла мне устроиться на работу в сфере образования и коучинга. Я осел на одном месте, 5 лет назад переехал сюда. Появился малыш Вилли… невероятно, я так сильно люблю этого ребенка… это делает меня действительно уязвимым… неприятно.

 

Когда Майк ушел после этой первой сессии, я понял, что только что провел час с очень необычной, почти мифической личностью – с кем-то, в ком жизненный огонь горит очень ярко, даже слишком ярко, чтобы суметь его удержать в том внутреннем контейнере, которым он располагает на данный момент. Тогда я написал в своих клинических заметках:

 

Что за великий Дух! – не вмещаемый в пределы реальности – маниакальный и раздутый архетипической энергией – своей яростью и неистовством похож на ирландского героя Кухулина, который мог бы победить целую армию в одиночку. Почему я чувствую такую сильнейшую связь с этим человеком? Он – истинный искатель… такой живой! Где его боль? Надеюсь, что доберусь до нее!