Миссия культуры и министр-шоумен

Найдем же в себе мужество покаяться и начнем очищать то замечательное жизненно необходимое пространство вокруг и внутри нас, что зовется русским языком. Тут уж и впрямь надеяться не на кого, кроме как на себя. И уж никак не на того шоумена (слово-уродец), который еще недавно возглавлял российское министерство культуры, да и сейчас все еще при делах. Вспомним, одна из передач, а по сути, позорное ток-шоу (очередное слово-уродец!), затеянное им несколько лет назад в очередной «Культурной революции» на телеканале с красивым и ко многому обязывающим названием «Культура», была посвящена именно мату. Находящимся в студии представителям, так называемой, интеллектуальной и творческой элит предлагалось, по сути, высказаться по поводу того, может ли русский язык вообще существовать без мата. Таким образом, сама постановка вопроса, задуманная и осуществленная как провокация, бьют наотмашь не только по великому языку, но и по всем нам, его носителям.

Нелишне задуматься и о том, что в известном словаре Владимира Даля смысл слова культура толкуется как «обработка и уход, возделывание; образование, умственное и нравственное». Культура, таким образом, есть ничто иное, как миссия. Размышляя об этом, архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) в эссе «Что такое культура» из книги «Беседы с русским народом» напишет: «Истинная культура есть связь человека с Творцом и всем миром. И эта связь называется религией. Это связь с высшим миром бытия, истины и любви должна пройти через все отношения людей и народов. Войти в рояль музыканта, в лабораторию ученого, в тетрадь писателя, в интуицию врача, в руку сеятеля, сеющего на земле хлеб… По холодной проволоке материальных отношений мира должно пробежать тепло жизни. По жилам человечества должна пробежать кровь, соединяющая людей в высшее единство, всё оживляющая и всё отдающая Единому Сердцу – Иисусу Христу. По культуре добра и духа томится всякое человеческое – и русское – сердце. Напрасно пытаются осуществлять культуру насилием и ненавистью. Она есть дочь любви и свободы».

Какую ж ниву возделывают вышеупомянутые деятели культуры, и какую такую миссию они осуществляют в сегодняшней России?! Нормально предположить, что подлинным культурным пространством может быть только то, что освящено, что призвано приблизить образ Божий к Первообразу, ко Творцу. И уж, конечно, культурной никакая революция не может быть по определению. Как и все те, для которых русский язык не национальная святыня, а лишь повод для постыдного шутовства. И не о таковых ли глаголет пророк и псалмопевец Давид: «Гроб открытый – гортань их» (Пс 5,10). Вещающие зло, они воистину зловещие.

 

КАКОВ ЯЗЫК – ТАКОВ И НАРОД

Не может не вызвать интереса и научная точка зрения на эту проблему. Так, исследования, проведенные Российской Академией Наук позволяют говорить о том, что ДНК способна воспринимать человеческую речь и читаемый текст по электромагнитным каналам. Причем, одни тексты оздоравливают гены, а проклятия и матерщина вызывают мутации, ведущие к вырождению человека. Ученые предупреждают, что любое произнесенное слово есть ни что иное, как волновая генетическая программа, влияющая как на нашу жизнь, так и на жизнь наших потомков. Совсем неслучайно в церковнославянском язык и народ суть одно слово: каков язык – таков и народ. По меткому выражению Юрия Воробьевского: «Грешники, для которых родным является ругательный псевдоязык, становятся псевдонародом. И именно эта общность первой поклонится псевдоспасителю».

Рассуждая о сквернословии, полюбопытствуем же о смысле этого слова, для чего в очередной раз заглянем в «Толковый словарь живого великорусского языка» Вл. Даля и прочтем: «Скверна – мерзость, гадость, пакость, касть, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно; нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растленье; все богопротивное». Таким образом, немаловажное наблюдение, что матершинники, в массе своей, нередко тупы и примитивны, имеет вполне научное объяснение.

Будем же помнить о том, что граница языка отдельно взятого человека есть, в то же самое время, и некая граница его духовного мира. Неудивительно поэтому, что объем лексики у Пушкина составляет 313, а у Лермонтова аж 326 тысяч слов! И не налицо ли стремительная лексическая (а значит, и духовная, и интеллектуальная!) деградация нашего общества в сторону печально знаменитой героини И. Ильфа и Е. Петрова – Эллочки-Людоедки.

А ведь когда-то российские власти не были столь безразличны к этой проблеме, к тем, кто обильно изливает словесную жертву сатане. Достаточно вспомнить о том, что за матерную ругань когда-то пороли, сажали в тюрьму, даже отлучали от Церкви. Формально и сегодня действует соответствующая статья Административного кодекса РФ, предусматривающая за сквернословие штраф или арест до 15 суток. Но это все случится, как любил говаривать мой дед, когда-нибудь на Луне.

 

Много лет назад, еще юношей, впервые соприкоснувшись с людьми искусства, которых принято называть еще и богемой, помню, был неприятно поражен тем, что мат и сквернословие, буквально мужицкая брань в этой среде, как это ни покажется парадоксальным (ведь речь идет, в первую очередь, о художниках, поэтах, актерах), считается атрибутом некоей элитарности. Уточню, - речь идет именно о тех представителях этого «сословия», кто не просто далек от какой-либо церковности, но и декларирует это как своеобразную избранность. Причем, печальная эта традиция возникла не сегодня, и не вчера. Понимая, что ничто не возникает на пустом месте, пытаясь отыскать корни этого прискорбного явления, автор этих строк сделал любопытное открытие, поделиться с которым приглашает дорогого читателя.

Послушайте, как описывает М. Горький, человек, вышедший из среды простых людей и немало потрудившийся над собственным интеллектуальным и культурным уровнем, свою первую встречу со Львом Толстым, перед которым благоговел, впрочем, как и весьма значительная часть тогдашнего российского просвещенного общества. В очерке «Лев Толстой», посвященном писателю, читаем: «С обычной точки зрения речь его была цепью “неприличных” слов. Я был смущен этим и даже обижен; мне показалось, что он не считает меня способным понять другой язык». И там же: «О буддизме и Христе он говорит всегда сентиментально; о Христе особенно плохо – ни энтузиазма, ни пафоса нет в словах его и не единой искры сердечного огня. Думаю, что он считает Христа наивным, достойным сожаления, и хотя – иногда – любуется им, но – едва ли любит. И как будто опасается: приди Христос в русскую деревню – его девки засмеют». Только вдумайтесь, это кощунство о стране, основная часть населения которой испокон века называла себя крестьянами, то бишь, христианами, крещеными людьми.

Вспомним толстовскую редакцию народных сказок. Откуда эта бедность красок, этот нарочитый примитивизм в изображении простых русских людей, этот убогий язык и детей, и взрослых? Так никогда не говорили, слава Богу, не говорят и, очень надеюсь, никогда не будут говорить в России. Навязчивое ощущение выхолощенности самого языка, словно лишенного самого главного – любви. И снова М. Горький: «Он часто казался мне человеком непоколебимо – в глубине души своей – равнодушным к людям, он есть настолько выше, мощнее их, что все они кажутся ему подобными мошкам, а суета их – смешной и жалкой. Слишком далеко ушел от них в некую пустыню и там, с величайшим напряжением всех сил духа своего, одиноко всматривается в “самое главное” – в смерть…Всю жизнь он боялся и ненавидел ее, всю жизнь около его души трепетал “арзамасский ужас”, ему ли, Толстому, умирать?».

И в самом деле, страшно, не правда ли? Господи, убереги нас от подобного!

Широкие эти цитаты привожу неспроста. Так, в письме к одному из современников замечательный сын своего народа Константин Петрович Победоносцев скорбно констатирует: «Вся интеллигенция поклоняется Толстому». Разве не важно поэтому понять – кому же все-таки поклонялся тот, кто и поныне кумир многих отечественных интеллигентов, это, по меткому (как ни крути!) выражению Ленина, «зеркало русской революции». И добавим: не просто зеркало, а предтеча величайшей русской трагедии, записавший после беседы с архиепископом Тульским Парфением незадолго до своей кончины: «… возвратиться к Церкви, причаститься перед смертью я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, - ложь…».

И это человек, начавший свой неповторимый путь в великой русской литературе с гениальных «Казаков» и «Севастопольских рассказов», с «Кавказского пленника», с пронзительного рассказа «Лев и собака». Воистину, по слову святых отцов, блажен не тот, кто праведно начинал, а тот, кто праведно завершил. Иначе, конец – делу венец.

В этой связи совсем не случайно, а абсолютно закономерно то, что речь самого лидера октябрьского переворота так изобиловала ругательными словами. Его переписка пестрит словами негодяй, сволочь, архитупица, архимерзавец, идиот … причем, брань адресована чаще всего товарищам по партии и соратникам. И как тут не вспомнить наставление святых отцов о том, что когда мы осуждаем ближнего своего, то глядимся в зеркало.