Жить «страстями бесстрастными»

Весьма показательно в этом отношении слово искусство, как обозначение той сферы человеческой деятельности, которая наиболее приближена к его душе. Не могу согласиться с теми, кто склонен видеть здесь одно лишь искушение. Как же тогда искусство слова, иконописи, пения, музыки? Скорее, это некий предупреждающий знак для тех, кто вовлечен в эту сферу, вне зависимости от конкретного рода занятий. Слишком уж много встречается здесь лести и похвал, поклонения кумирам. И если Церковь на протяжении веков призывает чад своих жить «страстями бесстрастными», то в этом мире, о котором автор этих строк, поверьте, знает не понаслышке, наличие страстей, как и вдохновения, является нередко чуть ли не одним из главнейших инструментов профессии и мерилом таланта. Неслучайно в театральной среде бытует невеселая, по сути, шутка о том, что актер – это человек, которому становится скучно всякий раз, когда в его присутствии говорят не о нем. Вообще, сама идея перевоплощения в чужую личность, выставление самых интимных, самых сокрытых движений бессмертной человеческой души на показ, для этой самой души весьма не безобидна. И если слово шоу никак не резонирует с русской душой, то старинное русское название театрального зрелища, перекликающееся по смыслу с иноземным, а именно позор – заставляет о многом задуматься. Таким образом, слово искусство призвано напоминать творческим людям, что они, как никто иной, находятся в непосредственной близости от искушения, и, следовательно, им надлежит пребывать в особой духовной резвости. Прославленным отечественным деятелям искусства: великим Сергею Бондарчуку, Ивану Лапикову, Василию Шукшину, Олегу Жакову, Анатолию Солоницыну, создавшим незабываемые образы русских людей, это, похоже, удалось.

 

ВЫСОКИЙ СМЫСЛ ПРИВЫЧНЫХ СЛОВ

Что же до вдохновения, о котором упомянули выше, то оно есть прямое свидетельство, указывающее на главного участника творческого процесса, - Того, Кто вдохнул в художника его мысли, чувства, переживания, даровал талант. В конечном счете, вдохнул жизнь в его творение: будь то икона, стихотворная строка или красивая мелодия. Как это созвучно процессу сотворения Богом самого человека: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт 2, 7). Неживое: звук, буква, глина не может одушевиться без участия Бога, без Духа Свята. А потому о лучших творениях сынов человеческих во все времена говорили и будут говорить: здесь рукой художника водил Сам Бог.

Как и призвание, о котором в этой среде тоже принято помногу и красочно говорить. Если же вслушаться, то как удивителен и совершенно ясно различим исконный смысл такого знакомого слова: призывание. Кем и к чему ты призван, человек? Как важно различить и не перепутать в многоголосице зов Того Единственного, и о чем так мудро сказано устами святых: «Не пытайтесь делать все – делайте только то, к чему вас призывает Бог».

Мне могут возразить, - а как же те творения, выдаваемые за искусство, которые способны лишь унизить образ Божий в человеке, нацелены на это. Увы, мир преизобилует нечистыми духами, не все ангелы светлы и добропобедны. Не секрет, что наиболее искушаемы и склонными искушать других становятся те деятели искусств, кто и впрямь поверил, что, занимаясь творчеством, всерьез способен конкурировать с Самим Творцом. С этого момента проблема из нравственно-философской области плавно перетекает в медицинскую, чему мы с вами «тьму примеров сыщем».

Такой глубины понятия искусства не встретить в иных языках. Скажем, если перевести его с азербайджанского, то оно будет звучать как хрупкое, нежное ремесло, профессия. В этом случае, согласитесь, речь все же о принципиально ином.

Главной же целью всякого искусства, без которого, как ни говори, нам не обойтись, главным его оправданием должно быть, наверное, все же стремление угадать и раскрыть человеку замысел Божий о нем самом. Истинное искусство по-особому освящает нашу жизнь подобно тому, как Церковь освящает обычную воду. Ее можно и даже нужно пить, но отныне это – святыня. А потому и пьется по-иному.

 

БРАТЕЛЛЫ ИЗ ОБЩАГИ

Своеобразным мерилом нарастающей апостасии нашего мира и секуляризации общественного сознания является не только искажение, но нередко и опошление подлинного смысла слов, вошедших в наш лексикон из церковной жизни, некогда неразделимой с каждодневным бытованием русского человека. Кто-то, быть может, впервые узнает о том, что слово общежитие пришло к нам из монашеской среды, почему и уставы монастырей называются общежительными. И как же это разительно не похоже на печально знакомые многим из нас разнузданные общаги.

Как и слова сожитель (или сожительница) привычно отдают ныне не вполне чистым духом, что-то вкралось в них темное, нечистоплотное. А вот у Пушкина в «Капитанской дочке» встречаем: «Гости требовали вина, хозяин кликал сожительницу». Причем, хозяин – это священник Герасим, а сожительница – попадья, Акулина Памфиловна. Понятно, что язык живет, что множество слов приобретают новые значения, но почему обязательно – с понижением смысла?

Так, брат, перейдя из церковной лексики в жаргон, выродилось в пошлейшие братва и брателло. И не только форма древнего слова изменилась, уродливой стала сама интонация. Правило, гласящее о том, что важно не столько что, а как – незыблемо во все времена. А ведь именно словом братия чаще всего взывает к нам Господь в Своей Церкви со страниц Священного Писания.

Неслучайно поэтому Сталин, глава советского государства, с начала своего существования отделившего себя от Церкви и разрушающего ее, в один из самых трагических моментов отечественной истории, выступая в связи с общенациональным бедствием – началом Великой Отечественной войны, обратился к своему народу с традиционным церковным: братья и сестры.

Читая письма святителя Феофана Затворника к своим духовным чадам, не мог не обратить внимания на то, что он нередко ставил в конце их подпись: доброхот. И какой же язвительно-ироничный смысл приобрело это слов за истекшее время, с какой недоброй интонацией произносится оно ныне.

То же случилось со словом соревнование, некогда воспринимаемое не как состязание и соперничество за первенство, а совокупность духовных усилий, ревность ко Христу, стремление к святости.

А правитель – как разительно отличается оно коренным своим смыслом от всевозможных лидеров, генеральных секретарей, президентов и премьер-министров. Только вслушаемся, правитель – это ведь тот, кто призван вести вверенный ему Богом народ по правому, сиречь, спасительному пути, дабы восстал он, когда прейдут времена и наступят сроки, справа, одесную Престола Божия. И как же печально сознавать, что в каждом новом руководителе бесконечно терпеливый народ наш все чает узреть истинного правителя, тогда как унылой вереницей все тянутся и тянутся суть одни кривители.

А им бы заглянуть – хотя б разок – в Канон Ангелу-хранителю и замереть, прочитав молитвенное обращение к нему: «руководителю мой».

Как и событие – слово, которое означает ныне происшествие, значимостью своею или масштабом отличающееся от повседневности, возможно, и не имеющее никакого отношения к самому человеку. А ведь в глубине изначального своего смысла оно и есть именно причастность, непосредственного отношение его самого (со-бытие) к чему-либо, что и сделало это происшествие знаковым. И если так, то и каждый день – в идеале – должен непременно стать событием!

 

«ПУСТЬ Я – УБОГИЙ!»

Вспоминаю, как в детстве еще слышал от некоторых взрослых нелестную характеристику, которой они частенько награждали людей непрактичных, а, по сути, тех, кто так и не смог приспособиться к жестким реалиям жизни: не ловчил, не заискивал, не стяжал, старался быть, а не казаться. О таковых неизменно говорили со снисходительной усмешкой, граничащей с жалостью: бедняга, не от мира сего. Вдобавок могли и пальцем покрутить у виска. Да и сегодня такое не редкость, еще и добавят с оттенком плохо скрываемого превосходства: убогий! И как же был я поражен, взяв когда-то в руки Евангелие и прочитав слова Христа, сказанные Им вначале о Себе Самом: «Я не от сего мира» (Ин 8, 23), а позже о Своих учениках: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин 15, 18-19). Таким образом, то, что в миру звучит как клеймо, оказывается пред очами Божиими высшей добродетелью. Воистину, тысячу раз прав Апостол: «Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор 3, 19).

Что же касается пресловутой убогости, то слово это не есть обозначение некоей ущербности, в том числе, и физической. Скорее наоборот, - в нем запечатлен статус тех, кто изначально, от рождения, на особом счету у Самого Господа. Недаром гласит народная поговорка: «Не бойся богатого грозы, бойся убогого слезы». Вот и в стихотворении московского поэта Владимира Лесового читаем:

 

Пусть я – убогий,

Но я – у Бога.

 

ДУХОВНАЯ ГЛУХОТА

Духовная эта глухота началась не сегодня, и не вчера. Поразительно, но мы совершенно спокойно произносим фразы типа «избили друг друга», или же «оскорбили друг друга». Но если вдуматься: друг избил друга! Друг оскорбил (нанес скорбь) друга! А между тем, друг (самый близкий) и другой (чужой) слова однокорневые! Непонятное, а потому необъяснимое здравым смыслом и формальной логикой оказывается совершенно правильным с евангельской точки зрения: мы все другие, потому как разные, и все други, потому как дети Адама и Ева, сотворенных Отцом Небесным.

А ясли? Да-да, те самые привычные детские ясли, из которых вышли мы с вами, и в которые по сей день наскоро одетых полусонных малышей отводят ранним утром вечно спешащие по делам родители и неторопливые бабушки. Но детскими ясли не могут быть по определению! По той простой причине, что ясли – это кормушка для скота. И только одному Младенцу – а случилось это две тысячи лет назад – не нашлось место под кровом человеческого жилища, так уж случилось. И Его Матери ничего не оставалось, как, запеленав Новорожденного, уложить Его в мягкую солому, позволив домашним животным согревать его своим дыханием. Поразительно, но почти два тысячелетия спустя, в далекой северной стране, где к власти пришли безбожники и немедля принялись разрушать храмы и уничтожать священнослужителей, яростно преследовать верующих людей, в этой самой стране женщины и мужчины, многие из которых, возможно, сами участвовали в разгроме церквей и кощунственных богохульных карнавалах, ежеутренне отводили своих малюток в …детские ясли. Или это русское сердце подсказывало им неслышно, что самое надежное место для их драгоценных чад просто не может называться по-иному. Именно кормушка для скота, где мирно дремала некогда Величайшая Драгоценность мира.

А столь же привычный для всех нас детский сад, он словно вырос из стихотворения А. Плещеева, так замечательно напетого на народный мотив неподражаемой исполнительницей русских духовных песен Евгенией Смольяниновой:

 

Был у Христа младенца сад,

И много вырастил Он роз.

Он трижды в день их поливал,

Чтобы сплести венок потом.

 

Когда же розы расцвели,

Собрал еврейских он детей.

Они сорвали по цветку,

И сад был весь опустошен.

 

«С чего сплетем Тебе венок?

В Твоем саду не видно роз».

«А вы забыли, что шипы

Остались Мне», - сказал Христос.

 

И из шипов они сплели

Венок колючий для Него,

И капли крови вместо роз

Чело украсили Его…

 

Христос непостижимым образом пронизывает всю нашу жизнь – от младенческих яслей до смертного одра, а потому тысячу раз прав Александр Семенович Шишков, утверждая, что «народ российский всегда крепок был языком и верою: язык делал его единомысленным, вера – единосущным». Что же касается загадочной русской души, амплитуда мнений о которой колеблется от высокопарных славословий до откровенного зубоскальства, то, по мнению автора этих строк, разгадка ее проста и сложна одновременно, смотря для кого: в истинно русской душе живет Христос, не понятый, а потому не принятый многими, а более всего «просвещенной» Европой. И душа эта загадочна и непонятна им в той же мере, в каковой загадочен и непонятен для них Сам Спаситель, который и поныне «для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1 Кор 1, 23). В Россию, как и во Христа, и в самом деле, «можно только верить».

 

Так и слышу разумное, на первый взгляд, возражение: но ведь язык для этого народа куда более древнее понятие, нежели христианская вера. И что на это возразить? Выходит, и вправду чудо. А впрочем, пытливому моему читателю прелагаю поразмыслить на одну небезынтересную тему. Скажите, уважаемый, очень ли напоминает аскетический по форме и лишенный всякого запаха розовый бутон расцветший, распустившийся цветок, поражающий взгляд каким-то неземным совершенством цветов и линий, а обоняние - чарующим неповторимым ароматом. Так вот тот, первозданный язык, был бутоном, в котором промыслительно было заложено то, чему еще предстояло дивно распуститься. И еще. Давным-давно прочел о том, как археологи обнаружили в одной из египетских пирамид закупоренные в древних сосудах зерна пшеницы. Рискнули и высадили их в грунт, и они проросли! Так и язык русский. Изначально был он дарован людям, населяющим эти необозримые просторы, как те потаенные зерна будущего хлеба. Оставалось ожидать божественных солнца и влаги, которыми и стала Православная вера. И явлена была она этому народу вовсе не тысячу лет назад, а гораздо раньше. Вспомним, еще святой апостол Господень Андрей пришел в эти земли, которые позже назовут Киевской Русью, на Валаам, где водрузил в память об этом событии свой каменный крест, предрек процветание здесь христианской веры. И все это проявилось в языке, проросло удивительными по красоте и силе всходами, - живым великорусским языком, в котором всё проповедует нам Самого Христа. Не дадим же вытоптать заветную ниву!

 

ОТВЕТИМ ЗА КАЖДОЕ СЛОВО

Искренне убежден, что в неотвратимом для каждого из нас финале, когда надлежит, помимо всего иного, держать ответ и за каждое слово (при условии, что нас вообще сочтут достойными диалога!), с нами будут говорить на русском языке. Так какого же качества, какой чистоты язык предъявим, на каком русском, вверенном нам для сохранения и умножения, будем ответствовать пред Судией?!

Как важно нам осознать это сейчас, пока еще есть время и возможность хоть что-то исправить. Нам, терпящим одно за другим поражения в стремительно сужающемся геополитическом и духовном пространстве. Нам, стремительно уменьшающимся в своей численности, в том числе и матерям, в ужасающем количестве убивающим собственных нерожденных детей. Нам, задыхающимся от табачного дыма и спиртового перегара, неизменно впадающим в уныние и отчаяние. Осознать, наконец, что русский язык – один из последних форпостов самости народа – по-прежнему свидетельствует о высокой миссии, возложенной на русскую нацию, так чудно запечатленной в нем самом.

Как еще одно подтверждение Богоизбранности нации, нашедшем свое подтверждение в событии вселенского масштаба, происшедшего на берегу реки Свирь, куда в 1485 году из Валаама, повинуясь божественному гласу, пришел для совершения духовного подвига инок Александр, найдя «бор красен зело, место сие было леса и озеро исполнено и красно отвсюду и никтоже там от человек прежде живяще». И где святому, проведшему несколько лет в полном уединении, не вкушая даже хлеба, а питаясь лишь «зелием зде растущим», и позже основавшему здесь обитель, на двадцать третьем году поселения явился большой свет и он услышал исходящее из уст трех лучезарных мужей, вошедших к нему в храм, повеление: «Возлюбленный, якоже видиши в Триех Лицах Глаголющего с тобою, созижди церковь свою во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Единосущной Троицы… Аз же ти мир Мой оставлю и мир Мой подам ти».

И если впервые в истории человечества Троичный Бог явлен был человеческому взору в ветхозаветные времена святому праотцу Аврааму у Мамврийского дуба, то второй раз – на русской земле, русскому святому, русскому человеку (хотя и вепсу по национальности). Заметим, не греку, не румыну, не грузину, не сирийцу, не эфиопу, не албанцу, не сербу, не ливанцу, не болгарину, не копту, не хорвату, не черногорцу, не палестинцу… В своем знаменитом дневнике святой праведный Иоанн Кронштадтский в 1904 году запишет: «Что значило это явление новозаветному святому – не будем дерзать отвечать. Только будем стремиться почтить эту землю, тот монастырь, который был воздвигнут на севере русской земли по велению Бога-Троицы и самого «новозаветного Авраама» – преподобного отца нашего и чудотворца Александра».

Воистину, смирение, как одна из доминирующих черт русского национального характера, нередко именуемая в миру скромностью, - тема для отдельного повествования.

 

ИВАНЫ, ПОМНЯЩИЕ РОДСТВО

Всякий раз вздрагиваю внутренне, услышав или даже прочитав имя Господа нашего Христа, которым так щедро награждают своих мальчиков некоторые наши братья по вере, те же греки и болгары. Уточняю – не осуждаю, а именно не могу привыкнуть и принять, похоже, так и не привыкну никогда. Может, они так буквально услышали призыв Христа быть как дети? (Мф 18, 3). В конце концов, подбежать к уважаемому всеми взрослому человеку и дернуть его за бороду – привилегия малышей, не так ли? Русским же людям нарекать своих чад именем Иисуса и в голову не придет. И по сей день они привычно называют своих мальцов Иванами. Но уже не первое столетие всех здешних мужчин именно так, без разбора, кличут за ближними и дальними пределами их необъятной сказочной земли. Правда, за глаза, вкладывая, почему-то, в это некий уничижительный оттенок. А зря.

Издавна размышляя над феноменом исторического пристрастия русского человека именно к этому мужскому имени, автор этих строк пришел к выводу, которым, похоже, и утешился. Вспомним, в Евангелии от Матфея Господь, говоря народу об Иоанна Крестителе, дал ему высочайшую характеристику, какую только мог заслужить земной человек: «Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя…» (Мф 11, 11). Как часто под словом послушание понимаем мы немедленное и буквальное исполнение воли того, кого признали для себя авторитетом, в том числе, и духовным. Вот и младшая моя дочь, только лишь начинаю я фразу, обращенную к ней, уже на полпути… торопыга моя, ты ведь не дослушала меня, привычно сокрушаюсь я. И впрямь, для того, чтобы правильно исполнить, вначале следует правильно услышать. Какое удивительное послушание (именно послушание – так услышать слова Христа!) проявил русский человек. Ведь это такая радость – называть своих сыновей, дорогих своих мальчиков, продолжателей рода и фамилии именем, освященным пречистыми устами Самого Спасителя! А потому дерзну предположить, что число Иванов, Ванечек и Ванюшек в нашей стране не просто статистика, а некий показатель духовного состояния, духовного роста, духовной мощи русской нации.

В записках о. Павла Флоренского за 1915 год прочел: «Знаю, что самое русское имя – Иван. Кротость, простоватость (или простота). У меня ноет желание, “желание чрева моего”, иметь сына Ивана. Хочется родить сына Ивана… Удивительно, как среди студентов мало Иванов. Это худо. Очевидно, в духовной среде мало Иванов, а потому нет и ивановства: простоты и кротости».

 

Долгое прощание