Окна открыты настежь, двери открыты настежь,ты снова играешь в это, и ты ни за что не заплачешь,

Ты падаешь в это снова, там глубоко и жарко, другие дадут все, что хочешь, кому здесь нужны подарки.

Всё, что ты догоняешь, точно не уцелеет, кто здесь охотник, добыча, кто здесь оказался смелее,

кто здесь оказался быстрее, сильнее и просто умнее... Ей было бы проще сдаться. Да, но она не умеет.

Она уведет тебя полем, петляя по новому снегу, лесом, глухими тропами, до самого дикого берега,

И ты не собьешься с дыхания, ты не собьешься с ритма, и ты проглотишь свой стон и все эти новые рифмы.

Все эти новые сны, дрожь и приливы истерик, ты можешь оставить себе - она все равно не поверит,

Что ты ее слишком помнишь, что можешь идти по следу. Ты - славный домашний зверек, ты спишь под уютным пледом.

Ты точишь длинные когти, ты пьешь молоко, ешь творог, у тебя растут новые зубы, ты их вырастишь очень скоро,

По ночам каменеют мышцы, по утрам прорезается слух. Ты скоро прыгнешь и бросишься по этому следу. Вдруг.

Вдруг станет темно и жарко, быстро, и, может, больно. Кто здесь домашний зверек и кто тосковал по воле,

Кто ждал, убегал, догонял, кто сможет развить эту скорость, кто знает все повороты, и не знает, что нужен тормоз.

Совершенный охотник, как тень, как дыхание за спиной, он так удивится, что ты оказалась совсем иной.

Кто догонял, кто догнал, кто и кому сдавался, кто зарывался в листву, дрожал и в снегу просыпался,

кто здесь охотник, добыча, кто здесь оказался быстрее... Она не умеет сдаваться? Да ладно. Она умеет.

След обрывается резко, никто понять не успеет. Славный домашний зверек. Губами. Впивается. В шею.

(с) В Засаде

Юля

Сегодня ночью пошел дождь. Просто разверзлись небеса, то ли устав от своего безразличия, то ли поймав сентиментальную волну нашей версии Санта-Барбары в стиле хардкор. Потоки воды бились в гладь стеклопакетов, минуя решетки, а я смотрела на эти разводы, рисовавшие свои гротескные секундные картины, и казалось, что ничего важнее истерики стихии в мире вроде бы как и нет. Не держи меня в заточении этот мир замкнутой темницы, я бы шагнула навстречу этим косым ударам дождя, пусть смоют все воспоминания и отрезвят от апатии. Пусть закроют более непробиваемыми стенами от одного только его присутствия.

Моя психика любила меня. Далеко не взаимной любовью, фанатичной, оберегающей, на которую раньше мне было плевать... Особенно, когда я послала ее в компании Ангела-Хранителя с сачком на хутор, ибо нефиг мне диктовать было, какой мужчина тигр, а который так, суслик в полете. Как она тогда не свалила с чемоданами. Наверное, что-то знала.

"Я не мог позволить тебе упасть..." Что было основополагающим в этом обрывке здравого смысла его губами? Не дать свалиться со скамьи-качели посредством наручников... или что-то иное? Мысли путались. Но одна из этих гребаных пилюль сделала свое дело на какой-то миг. Лазурь неба и морской глади заколебалась, ласковое солнце погасло, вернув кошмар каких-то размытых воспоминаний. У кошмара тоже были его глаза. Я не смогла даже кричать. Смотрела на цепь, сковавшую мои руки, не замечая его присутствия, мне казалось, что, сними я ее одну - весь кошмар прекратится. Он еле успел удержать меня от неосознанного автоматического порыва - перегрызть ее зубами... Подумал, что кисть. Вены. Зубами. Он оказался слишком е..нутым.

Осознание произошедшего кошмара ударило захлестами ужаса, настолько сильно, что я ощутила спазм в горле и головокружение. Я не хотела возвращаться в этот безумный ад. Кто-то, чьего лица я не разобрала - закрыл проем в этот безумный портал, латая стены вновь и вновь, прогоняя из крови отраву транквилизатора. Реинкарнированная гордость? Осознавшее свою вину сознание? Получивший пиз..лей на небесах психически нестабильный Ангел?

- Зачем? - выдохнув последние обрывки паники, с пофигистическим любопытством спросила я, показывая на цепь. Вернее, спросил мой взгляд. Говорить я не хотела и даже не вспомнила, как это делать.

Тогда и прозвучал этот ответ. Логично, подумала куда-то мимо цели, закрывая глаза и даже не заметив, что мои запястья получили свободу. Здесь было хорошо. И спокойно. Пролежать почти до вечера, насчитать шесть яхт/пароходов/катеров/белых танкеров на горизонте, моргать, прогоняя темные круги перед глазами, когда солнце медленно опустилось, задев макушку Кошки, испытать подобие счастья, когда огромная бабочка кофейно-шоколадного окраса села мне на грудь и долго не торопилась улетать. Когда он снова подхватил меня на руки, моя кожа на миг ощетинилась тысячей воображаемых игл протеста, его тело, ощутив эту ментальную акупунктуру, напряглось, и я уловила скрежет зубов вместе с прерывистым вздохом. Хотя, наверное, мне это просто показалось.

Апатия, защитный саркофаг, непробиваемый кевлар спасительного равнодушия - кто подарил мне эти охренительные тюнингованные доспехи и не дал сойти с ума окончательно? Иногда транквилизаторы выбивали из меня панику и содрогание нервов, кратковременно, больно... и мимолетно. В остальном, они работали более мягко. Вернули мне вкус, и я бездумно смаковала горячий кофе и вкусные рулетики, приготовленные его руками. Вызвали подобие легкого любопытства без каких-либо эмоций, сопутствующих ему. Я так и не находила ответов на возникающие вопросы - почему у него такой взгляд, которого раньше не было и близко? Что у него случилось? Почему он как-то осторожно ко мне прикасается, чуть ли не с заискивающим выражением на лице, словно к фарфоровой статуэтке? Наверное, потому, что недавно произошло что-то ужасное. Любопытство тотчас разбивалось о гранитную табличку с надписью "не влезай - убьет", и я оставляла эти попытки. Что бы ни произошло в прошлом, сейчас мне было хорошо от этого вынужденного неведения. Его руки больше ничего плохого не делали. Его слова - тоже. Наоборот, я ловила кварки чужих эмоций, и ничего угрожающего они вроде как не несли. На данный момент мне этого было достаточно.

... Сок нектарина течет по моим губам, заливая подбородок. Я в растерянности, не понимаю, что лучше - стереть его руками или ощущать, как сладкая капля стекает на шею. Как далеко она зайдет? За отворот кораллового шелка? До александрита в штанге пирсинга?.. Или еще ниже? Вряд ли до самого сосредоточения женского естества, хотя, как знать, может, это живительная влага, которая сметет мою апатию? Тень закрывает вселенную размахом острых крыльев, почти отчаянная попытка пробить мои крепостные стены. Но ему это вряд ли удастся, поэтому я не паникую и не сопротивляюсь. Пальцы вновь касаются моих губ, очерчивая их по кругу, в этот раз не находя блуждающей эрогенной точки. Подушечки его пальцев теплые. Немного шероховатые. Странное ощущение. Такие чужие и инородные и такие близкие, почти горячие, с едва ощутимой пульсацией крови. Они любят контролировать все и вся. Так происходит и сейчас. У янтарной капли сладкого сока никаких шансов - не то что сбежать на шею, но даже сорваться с обрыва моего подбородка в свободный полет... Но он не спешит прерывать ее медленный бег, дань закону всемирного тяготения. Мне интересно, что дальше. Пальцы поглаживают контур моего лица. Эта нежность может обмануть кого угодно, это не ласка, это фундамент мнимо безопасного барьера, за которым не ждет ничего хорошего. Осколки памяти не врут. Глаза больше не темные, любопытная игра света и тени, Я просто отстраненно наблюдаю за ними, не считывая никаких сигналов, не замечая в них ни малейшей эмоции. Вроде как они там есть... Но мне просто лень заморачиваться их прочтением.

Его губы совсем близко. Язык снимает каплю сладкого сока за мгновение до того, как накрыть мои губы. Непривычно. Осторожно. Без прикуса кожи и беспощадной экспансии языка. Вроде бы как это должно что-то значить? Следуя бездушной логике - да. За такими поцелуями всегда следует что-то большее. И это безумно логично. Слабый грохот в долине ожидания, он сотрясает шатер моего сознания веерным ударом с грифом "фенозепам" (этим меня тоже кормили...) Секс - это круто. Это даже было классно в той, прошлой жизни... Предполагается удовольствие, но почему-то я его не получала в последние дни... А ведь было же, да? Эта мысль ускользает, но я хватаю ее ослабшими пальчиками, словно крокодильчика за хвост. У меня сейчас состояние ребенка, привет, Эрик Берн. И нетленные строки Паоло Коэльо.

"Иногда надо воскресить в себе ребенка, которым ты был когда-то, и который до сих пор живет внутри тебя. Взглянуть на мир с его воодушевлением и непосредственностью... Иначе смысла в нашем существовании не будет..."

Ребенок любознателен. Это как будто ему подарили самую крутую игрушку, а она вдруг перестала работать. После того, как с ней поигрался ребенок постарше. Или долбанный взрослый. И вроде как не сломал, не разобрал на винтики-кубики, но уже совсем не то. Не приносит удовольствия долгожданная цацка. Этот вопрос не дает мне покоя. Но я терпеливо жду, когда он закончит накрывать мои губы своими. Когда ему это надоест.

У меня сейчас нет никакого скрытого мотива. Чистый лист детской искренности и любопытства. Как "почему люди не летают?" или "а почему зебры полосатые?". Мой голос не дрожит, я не успела отвыкнуть им пользоваться. Но он вздрагивает, когда я произношу свои слова с ненамеренно леденящим спокойствием.

- Я ничего не чувствую, - ни упрека, ни грусти, ни обвинения. И, проведя уже своими пальцами по губам, с обезоруживающим любопытством: - А что ты сделал, что я ничего не чувствую?..

Теперь боль имеет образ. Яркий фотооттиск на сетчатке его глаз. Фотокадр судороги, пробежавшей по его лицу. Чужая боль пытается непроизвольно накрыть и меня ударной волной, но мои стены нерушимы, и она легким рикошетом возвращается к нему. Прямо в уязвимый янтарно-серый мир этих глаз. Отчего-то мне кажется, что она не погаснет в них очень долго...

...Холодный, мокрый дождь. Забери меня с собой, я буду рядом...

В саду, за пределами комнаты... целого дома, ставшего местом моего заточения, светло. Фонари. Они горели всегда, раньше я просто этого не замечала. Поэтому так приятно наблюдать за акварелью дождя, подсвеченного электрическим потоком. Мне хочется открыть окно и просунуть руки в решетку, чтобы ощутить на себе эти рваные стрелы небесной истерики. Но что-то меня останавливает. Символы на стекле.

Три шестерки, число Дьявола. Это тоже логично. Как и 3,14здец. В этой обители зла не может быть иных чисел. Я спокойно смотрю на эту символику... Она даже похожа на тот знак, что автоматом замечала у него на шее. Инь-янь на три сектора. Это если их соединить...

Иллюзия не уходит. Достоверная как никогда. И вот две из этих шестерок переворачиваются. И уже не на стекле. Уже в сознании. В осколках памяти. И они не сами по себе... Они в ряду из...1, 2, 3... Десяти чисел!

*9***6***9... Что этот набор цифр, часть которых мелькает и ускользает, хочет мне сказать?.. Я пытаюсь понять. Ухватиться за обрывки этой важной информации... Но стоит моя стена, охраняя покой моих же сонных не завоеванных городов. В этот закрытый социум имеет доступ только логика на правах гостя-парламентера. Она не сухая, бездушная и расчетливая. Она похожа на кого-то харизмой своей уверенности и незыблемости. Ее сухие версии пока неубедительны.

Экзамены. Теория вероятности? История Украины? Свот-анализ курсовика? Ни то, ни другое, ни третье. И к чему образ маршрутного такси, единственного в городе, где стоит маленький плазменный экран, на котором помимо рекламы крутят диснеевские мультики?..

...Окно я все-таки открываю. Сила привычки, рука сама тянется к сигаретам на прикроватном столике… Щедрость Дьявола вместе с шелковым халатом и сорванным с шеи ошейником. Забираюсь с ногами на подоконник. Почти ледяная свежесть воды, усиленная кондиционированной прохладой помещения. Мое тело так долго было без какой-либо одежды, кроме цепей и гребаной кожаной полоски, что перестало остро реагировать на холод. Тонкая сигаретка со вкусом яблока несколько раз гаснет от капель дождя, я прикуриваю ее снова. Не замечаю ничего, даже того, что капли воды стекают по лицу, халат намок и прилип к телу, а кондиционер может добить этот безумный набор до пневмонии. Словно интуиция что-то хочет мне сказать.. Словно в этом ливне - огни маяков спасения.

Порыв ветра с оглушительным грохотом швыряет стеклопакет о стену. Неожиданно, но даже не пугаюсь. Просто сознание отмечает это с каким-то радостным спокойствием. Стихия искренна и не всегда жестока. Она более миролюбиво настроена ко многим из нас...

Поворачиваю голову на резкий хлопок входной двери. И с удивлением - да, простите за тавтологию! - понимаю, что меня настигла... эмоция удивления!

Он не должен был здесь появиться. После того, что я прочитала в его глазах. За что он, прежний, должен был исхлестать меня по лицу с оттяжкой - не за слова, нет, ведь я даже не осознавала, что они могут ударить. За то, что вызвала в нем эмоции, граничащие с одержимостью, а может, и перевалившие за эту грань. Чего я, разбитая и доведенная до подобного состояния, не могла в нем вызвать в принципе. Ведь не было даже такой цели. Но это было... любопытно, да. Вот лишилась я в теперешнем состоянии полного спектра эмоций - злорадства, удовлетворенности, эйфории от того, что отголосок моей боли задел его осколком.

- Пусти! - этот резкий захват рук мне знаком, знаком настолько, что может сравнять с землей мои оборонительные сооружения в один миг. Паника нашла лазейку в мой мир. Разведка доложила точно, каким ударом бить, чтобы пошатнулись эти стены. И тут капроновой удавкой горло перетягивает ужас. Кажется, я даже кричу, отчаянно колотя руками по его груди… Слишком тяжело вспоминать о том, что недавно сделали со мной эти сильные руки, которым предполагалось защищать, а не причинять боль.. Еще и тем, кто оказался слабее. А потом все резко обрывается. Лишь недоумение. Что это было только что? И только учащенное дыхание непонятным отголоском.

- Ты могла заболеть! Ты понимаешь, что творишь?! Да не будь ты в таком состоянии... Я бы всыпал тебе посильнее!

В каком состоянии?.. Плохо соображаю. Пассивно отмечаю, как его руки срывают с меня насквозь промокший халат, со смешными ругательствами пытается поймать пульт от климат-контроля, в итоге отбросив его прочь, шелк простыни временно стал полотенцем. Я смотрю на его суетливую панику и выдавливаю улыбку.

- А это вылечит, да?

Опять, без подтекста и издевки, но его прошибает. Зря. Я не хочу его присутствия. Я не хочу никаких его эмоций, потому как они будят во мне мои собственные, о которых я бы хотела забыть и не вспоминать. Ледяная стена дала трещину. Страх подкрался белым и пушистым зверьком. Песец. Чтобы его не показать, я просто закусываю губы, прогоняя из памяти пугающие образы. Цепи. Захват моих рук. Черная кожа туфель...

Какой не показать? Когда он возвращается... А я даже не заметила, что он куда-то уходил! - меня уже трясет. Во рту привкус крови. Боже мой, я не хочу. Я хочу обратно. Там было хорошо, никаких страданий и эмоций. Там, что бы он не делал, я этого не замечала, этот холод его давления, жар его ненависти и обволакивающую теплом безысходность. Я почти сбежала. Почему нельзя было оставить меня в покое в том мире, ведь я даже не стала бы сопротивляться?..

Он ничего не замечает... Вернее, думает, что это от холода. Не буду его разочаровывать или, наоборот, радовать раньше времени. Доверчиво прижимаюсь к его плечу в кольце сильных рук, любое ухищрение, только бы не догадался! Только бы... Насколько мне может уже быть хуже? Где эта грань? Теплая вода обволакивает ласковыми объятиями. А я из последних сил гашу в горле вопль отчаяния. Я вернулась. Мои стены пали под натиском его боли. Может, сознание, как утопающий за соломинку, ухватилось за этот шаткий мираж - тот, кто испытал боль, не сможет причинить ее снова... Его руки держат меня в захвате, а я кусаю губы и язык до крови, чтобы из последних сил нарисовать фальшивый баннер poHer Face. Чтобы он не догадался, что моя душа сейчас сама пришла в его тиски, протяни руку, - и можешь снова играть в свои жестокие игры. Мне нужно больше времени. Больше времени ничего не чувствовать, пусть правит пассивный холодный расчет, а не истерзанная уязвимость. Я больше не могу смотреть ему в глаза, и не потому, что он лишил меня этого права. Потому что он в них все прочтет, даже психологом быть не надо. Проще играть свою роль сломанной куклы и дальше, не встречаясь с ним глазами. Я чудом перестаю дрожать минут через пять, когда вода накрывает меня с головой, вернее, сама в нее погружаюсь, чтобы смыть слезы и остановить их поток таким экстремальным способом.

Если б он забрался в джакузи вместе со мной, было бы проще. Так бы у него не было возможности ловить мой взгляд. Но он свалил куда-то, обеспокоенно закатив глаза, как оказалось, за горячим чаем, и куда уж, по традиции, не без коньяка... Мля, я реально вернулась - раз сарказм на время нокаутировал ужас. Надежды на обратное погружение нет... Как же быстро, вашу мать! Вернулось все. Наверняка все, вместе с жестью - я же не могу за него расписываться. Нет уж, мысли и мотивы поступков ЕС пусть читает очередной адвокат дьявола или гениальный аффтар любовно-вампирских романов, если не побоится тронуться башкой. Потому что ею тронусь я. От того, что прикосновения ладоней, размазывающих по моим плечам гель для душа, сейчас вызвали реакцию.

И да, б..дь, не отшатнуться! Не с..баться с воплями! Не выцарапать ему глаза, чтобы не смел трогать! Вполне определенную и шокировавшую своей нелогичностью. Я е..нулась окончательно, а у меня даже микро-разрывы еще не восстановились!

Юля, твою мать, сидеть. Ничего не замечать. Вон, коньячку выпей. И думай, твою мать, как обернуть ситуацию в свою пользу, а не вспоминать в деталях, как он драл тебя на цепях... Именно драл, иначе и не скажешь. Что ты сейчас можешь этому противопоставить, кроме слез, на которые у него встает? Только закрыть эту боль глубоко внутри... Анна Ахматова с тобой в одной упряжке.