А завтра опять мне играть свою роль.

И смеяться опять невпопад.

Помнишь, ты говорил что любовь - это боль?

Ты ошибся, любовь - это ад...

С известной поэтессой меня в данный момент роднило все, кроме любви, которой не было в помине и не могло быть. Даже не потому, что он растерзал ее своей одержимостью. Будем честными, он с самого начала был для меня еще одним бриллиантом в коллекции шикарных мужчин, о которых можно было бы с легким сердцем рассказать дочери на совершеннолетие или подругам за бокалом мартини. Только вот бриллиант оказался черным. Редким. Беспощадным. На его фоне померкла крутая огранка белых, и он отравил свою обладательницу своими черными невидимыми излучениями... Перед тем, как отомстить за то, что посмела даже предположить, что он удовлетворится ролью драгоценного экспоната в сейфе ее побед. Кем для него теперь стала я? Подобной редкой драгоценностью в весьма осязаемой камере хранения?..

Мне удалось в тот вечер взять себя в руки. Сообразительность и придавленное шоком мышление получило необходимый отдых, чтобы уже совсем скоро сплести свои пути отхода и выхода. Подготовительные работы начались, только я этого еще не понимала. Успех первого этапа зависел только от меня. Остаться хладнокровной и невозмутимой, чтобы получить ответы на свои вопросы и удержать его внутренний зоопарк от повторения последней ночи, едва не стоившей мне потери рассудка.

Играть в апатию-меланхолию не сложно. Главное, не видеть его глаза и расслаблять мышцы тела, когда он к тебе прикасается. Никаких эмоций в голос, во взгляд и в изгиб губ. Даже при виде его беспокойства и чего-то еще, похожего на раскаяние. Рано еще до настоящей боли, и не тебе сейчас лечить его сознание. Ни сейчас, ни потом. Я закрывала глаза, когда он пытался заглянуть мне в лицо. Две девятки и шестерка прочно отпечатались в сознании, об этих числах я решила поразмыслить наедине с собой. Титанических усилий мне стоило справиться с дрожью страха... И иной дрожью, рядом с которой даже ужас сваливал в стопроцентном, скьюз майн дойч, а..е. Когда он подхватывал меня на руки - за этот вечер это случилось не менее четырех раз, - я расслабляла мускулатуру и устремляла взгляд в потолок. А потом просекла очень интересную фишку со взглядом в глаза. Смотри в переносицу. Расфокусируй зрение. Все гениальное - просто. Пока страх держал за глотку, я банально молчала. А потом под действием горячительных напитков (чтобы малышка не простудилась... Ведь с ней еще не наигрались...) пришло состояние покоя. Тяжело было гнать прочь воспоминания - тело помнило боль вторжения, холод цепей и поцелуи кнута, пусть не такие болезненные, скорее, унизительные до предела - но я из последних сил их гасила, убегая в более приятные моменты, вспоминая те периоды, когда мне было хорошо. Не с ним. И даже не с мужчинами.

Он пытался меня поцеловать... погладить шею... Прикоснуться к эрогенным точкам... Я до одури насиловала память, вспоминая даты исторических событий или вычитая в уме произвольно заданный интеграл с факториалом. Срабатывало. Весь мой с таким трудом возведенный покер фэйс был готов вылететь в трубу, когда я ловила его взгляд и убеждалась, что это не игра воображения и не желаемое за действительное. Именно боль. Я достала его. Вскрыла саркофаг, в котором, предположительно, так же стучало настоящее сердце, ценой своих жестоких страданий.

Было ли мне его хоть немного жаль? Народ, сожгите до пепла свои попытки увидеть во мне альтруизм, сочувствие, ванильно-розовый стокгольмский синдром, я не мать Тереза. Мне было хорошо. Я видела его боль и гасила торжествующую улыбку, жалея, что не могу замедлить пульс... Мне казалось, от мстительного злорадства сердечко шарахало так, что его слышали отдыхающие на побережье. Было что-то, что мне надо было выяснить. Его слова, которые во многом стоили мне погружения в безумие.

- Два года? Ты меня не отпустишь? - расслабленный взгляд в переносицу, в глазах любопытство ребенка. И оно должно там остаться, даже если ответ будет утвердительным.

Почему именно два года? Он что-то такое упоминал. Что через два года я... Нет, не думать! Забыть! Держать свою маску до конца.

- Юля... - с трудом не отшатываюсь от прикосновения его рук, прячу острые иглы неприятия, чтобы не ощутил и не понял, что я вернулась. - Вообще забудь думать о том, что я тогда сказал. Все неправда. От первого до последнего слова.

- Хорошо, - изображаю улыбку одними губами, стараясь не выдохнуть от облегчения. Почему-то абсолютная уверенность в том, что не врет. От кратковременной эйфории мысли уходят куда-то вдаль, снова перед глазами эти цифры... Что-то важное. Их 10...10... Вроде я близка к разгадке ребуса подсознания… Но его руки снова не дают мне сосредоточиться. Я помню, чем заканчиваются эти якобы утешительные поглаживания... Девятки и еще одна цифра отлетают на второй план. Я должна остановить его. Без боя. Без слез. Без просьб. У меня никто не отнимал женского оружия.

- А мы были вместе, да? - скулы сводит от идиотской улыбки ушедшей в себя безумицы, очень тяжело медленно обводить взглядом потолок, а не смотреть в его глаза. Он увидит там мрак, этого допустить нельзя. - Сколько раз?

Он пытается выиграть секунды, делая вид, что не понял, о чем я. Я ощущаю все. Боль. Растерянность. Сожаление. Хаотичный поиск выхода из ситуации. Мне не жаль, это бальзам на срезы моего окровавленного Я. Мне нужен ответ. Я помню с ужасающей правдоподобностью один раз, насчет остальных не уверена. Игра разбитого воображения? Иллюзия?

- Я не знал, что делать. Ты... Просто не разговаривала. Смотрела в одну точку. Я должен был попробовать все методы.

- Несколько раз, да? - скольжу расслабленным взглядом по спасительной точке на его переносице, а внутри сущность скручивается в тугой ледяной узел. Твою ж мать. Культ лечебного фаллоса прям. Такой симбиоз из двух расхожих анекдотов - "ну и сиди, как дура, без подарка" вместе с "е.у и плачу". Еле сдерживаюсь, чтобы не сжать кулаки. Интересно, что он еще мне начнет чесать в ответ, пользуясь моим неадекватным состоянием? Про волшебную палочку, сорри за пошлость?!

- Я думал, ты вспомнишь... Тебе же никогда не было со мной плохо? Вспомнишь ту ночь, когда забыла обо всем в моих руках...

- Не сработало, да? - ребенок констатирует факт. - Совсем-совсем?

Как же мне в тот момент хотелось сорвать с себя эту маску прибитой горем апатичной жертвы! Выплеснуть всю свою боль в отчаянном вопле, всего на миг, хватит слабости! - и сжать свои ладони на его шее, давить, сжимать до кровавых пузырей, и при этом смотреть в глаза, а не в гребаную переносицу! Возможно, у меня бы хватило на это сил, и да, после пережитого я теперь знала - меня не остановит слово Совесть. Теперь у меня были основания это сделать! Меня остановила его боль. Да… но не в том смысле, о котором вы все подумали! Нет! Я не насмотрелась на эту моральную агонию ЕС, мне хотелось снова и снова, пить этот коктейль адского раскаяния каждой чакрой, и становиться все сильнее… Я даже понимала все мотивы его поступков в тот момент - власть и осознание того, что ты держишь чьи-то эмоции в кулаке, не могла не вскружить голову! Понимала. Но, какого хрена, он решил воплотить ее в жизнь, не спросив меня?!

- Юля… - ментально ощущаю, как он пытается прогнать собственную боль, переключив внимание на что-то отвлеченное. - Ты никогда не думала о собственном бизнесе? Что бы ты хотела иметь?

Тебя, тварь, страпоном размера XXL. Камеру пыток, нахрен. Мужской бордель. Кунсткамеру моральных уродов. И в каждой этой бизнес-сфере ты был бы вип-экспонатом.

- Спать, - отстраненно выдыхаю с растяжкой, чтобы не озвучить свои мысли ему в лицо. Моя мини-пьеса достигла цели. Усугубила его терзания на несколько пунктов. А мне действительно нужен сон. Хоть адреналин от успеха предприятия и бурлит в крови, титанические усилия, которые нужны были, чтобы сохранить лицо, не прошли бесследно. И я засыпаю. Сны лишены кошмаров, и впервые я вижу их красочными. Говорят, они черно-белые у нормальных людей, а цветные у тех, кто страдает отклонениями. Вот у него, наверняка цифровое с передачей оттенков. Это у меня пока еще аналоговое телевидение, но уже скоро...

Я просыпаюсь среди ночи от прикосновения его руки. Мое запястье в осторожном, нежном, но все же захвате. Крик гасит холодный расчет, и я, скрепя сердце, фиксирую эмоции осязаемыми цепями, надевая покер фейс даже в темноте. В его действиях дохрена настоящей, неигровой ласки. Она отличается от прежней - за ней не последуют издевательства. Я очень на это надеюсь.

Тьма мой союзник. Все, "Ад стал союзником рая в ту ночь, против тебя одного". В темноте я могу смотреть в его глаза и не заливать свои пассивно-сломанным тупизмом. Все равно ничего не увидит. А в силу своего застега в мире страдания - тем более. Come into my world, сладкий, и никакого вопля "красный".

Его слова долетают до меня, словно в тумане, но аналитический центр мозга включается в работу, цинично фильтруя этот звуковой ряд и подготавливая контрудар, фишка которого в том, что он не должен таким казаться. Его ладонь нежно разгибает мои пальцы, не встречая сопротивления.

- Это вернется. У тебя просто нервный срыв. - От его шепота сводит горло. Твою ж мать. - Совсем скоро, моя девочка. Совсем... - рука, обхватившая мою ладонь, уверенным движением перемещает ее.

Я мысленно прикусываю язык, ощутив сталь мышц его груди под теплой кожей. Его ладонь ведет меня давно забытым маршрутом, и я едва успеваю выровнять дыхание. Б..дь. Да что этот уе..к должен со мной сделать, чтобы я перестала на него реагировать?! Только лоботомию, вашу мать. Трогать такое тело и не испытывать ничего невозможно. Совсем. В принципе.

- Юля? - его губы совсем рядом.

Черт, я задержала дыхание. Ты палишься, детка. А он прав в одном. Все вернулось. От этого мне хочется уснуть и не проснуться. Из последних сил беру под контроль взбесившийся пульс, гашу ужас от осознания очевидности своего желания, ловлю спасительную точку на его переносице.

- Нет... Снова ничего. Это плохо, да?

Кажется, комната вспыхивает сотней мощных прожекторов. Это только мое воображение, но я до основания разглядела надлом в его глазах. Они снова неопределенного цвета... И он скоро погаснет, когда я напьюсь твоего отчаяния по самую глотку.

Тяжелее всего было вовсе не избегать его взгляда. Не симулировать ненормальность. Не бороться с желанием проснуться ночью и задушить его, спящего, подушкой. Тяжело было просыпаться в кольце его рук. Когда оковы сна только размыкаются, мир на миг кажется идеальным. Шелк постельного белья - самым ласковым и родным. Ощущение тепла чужого тела – закономерным, и волнующе приятным. Наверное, я неосознанно прижималась ближе, без всякого эротического подтекста, в необоснованном стремлении согреться после того арктического холода, который стал моим постоянным спутником с первого дня, как я переступила порог этого дома. Было несколько сладких минут неведения... Когда шаткий корсет прежних крыльев начинал расти со световой скоростью, подпитанный чувством безопасности и защиты, сонные глаза не хотели открываться, а губы изгибались в счастливой улыбке... А потом... Потом я просыпалась окончательно, и хрупкие сваи не успевшего стать железобетонным корсета рассыпались в пыль, черным пеплом накрывая сознание. Паника сдавливала горло, я с трудом успевала выровнять дыхание и предотвратить отчаянный рывок из его объятий. Видимо, получалось плохо, но он списывал все это на отголоски кошмарных снов.

Что делала я? Я играла свою роль. Роль поломанной игрушки, которую сильно любили, чтобы выбросить на помойку, и поэтому больше не откручивали ей руки-ноги и не выдергивали волосы. Это все можно было делать потом, когда она восстановится. А сейчас же имитировали детскую игру в больничку. Не стоило разочаровывать этого зверя. Двойственность утреннего пробуждения сводила меня с ума. С одной стороны, мне хотелось поскорее сбросить его руки собственника и смыть эти прикосновения под секущими струями контрастного душа. С другой - в этих объятиях, реально было что-то от безопасности. Пока я якобы сплю, меня не тронут. Запланированный отдых перед тем, как надеть свои доспехи и держать очередные удары.

Пока я размышляла о том, выдавать ли свои карты, или насладиться... Скорее, воспользоваться мнимой передышкой, он проснулся сам. И гребаный самоконтроль оказался под ударом. Шелковая простыня поползла вниз, остановившись на талии... Я прикусила припухшие губы, чтобы не закричать, но мышцы тела превратились в гранит, который едва не отбросил его ладонь. Или мне так показалось?

- Ты проснулась?

Проснулась. И я все еще ненормальная. Как та девочка со стройки, что надела каску, когда на нее и мальчика летела плита. Мальчика размазало по стройплощадке, а девочка только улыбнулась. Теперь всю жизнь бегает и улыбается. Весь мир театр, и люди в нем актеры. Поднимаюсь, из последних сил приказывая заткнуться бешено колотящемуся сердцу и встречаю его взгляд... Черта с два. Острый эротический импульс захватывает сознание, водружая там свои пиратские флаги. Какая нахрен мишень между глаз, если я не могу оторвать взгляд от его губ... Которые... Да! Я в неадеквате! И мне это сейчас простят! Спишут на безумие или застег в моем мире боли! Если я с таким же отсутствующим видом запущу свои пальцы в его волосы и, изобразив потустороннюю улыбку, сожму что есть силы, чтобы эти самые губы оказались там, где... Где не надо будет выдерживать его взгляд, в общем! На той высоте, с которой он не сможет рассмотреть во мне возвращение прежней Юльки. Перепуганной. Почти убитой. И сексуально озабоченной по самое мама не горюй. Ловкость языка и пять минут... а может и больше... только бы не меньше! Долгожданной тишины. От его языка можно реально перестать симулировать ненормальность, можно запросто в нее вернуться.

Что это было? Подсознательная попытка доминирования? Требование сатисфакции за шокирующее изнасилование на цепях? Стремление доказать себе, что мужчина, выписывающий жаркие иероглифы языком на складках моей киски и внутри нее, практически не опасен? Или просто не самая изощренная подмена сознания, которая позволит ненадолго вырваться из безрадостных дней моего существования?