Когда начинается жизнь. Когда она заканчивается.

 

Вышеприведённые цифры столь же фантастичны, как и оценка среднего роста. На самом деле они основаны на тех же ошибочных вычислениях, искажённых высокой детской смертностью. Если не учитывать этот фактор, можно увидеть, что доисторические люди, если им удавалось выжить в детские годы, могли доживать до возраста 66–91 год. Их общий уровень здоровья и подвижности превосходили по этим показателям большинство современных западных обществ. Как видите, здесь просто ведётся затейливая игра со «средними значениями». Хотя верно то, что в доисторических сообществах многие младенцы и дети не выживали, о чём свидетельствуют многочисленные детские скелеты из раскопок многих погребений, но эти скелеты ничего не говорят нам о том, когда наступал «возраст глубокой старости». Средняя продолжительность жизни на момент рождения, цифра, которую обычно приводят специалисты, даже близко не отражает типичную продолжительность жизни – если вы читаете, что «в начале ХХ столетия средняя продолжительность жизни при рождении была около 45 лет. Она выросла до почти 75 лет благодаря появлению антибиотиков и повсеместному развитию здравоохранения, что позволяет людям избегать или легче переносить инфекционные заболевания»²⁷⁹, не забывайте, что этот впечатляющий рост есть скорее отражение резкого скачка детской выживаемости, нежели увеличения реальной продолжительности жизни взрослых.

В Мозамбике, на родине одного из авторов этой книги, средняя продолжительность жизни на момент рождения сегодня, как это ни трагично, составляет около 42 лет. Но отец Касильды умер в девяносто три (не слезая с велосипеда до последнего дня). Вот он был старик. Сорокалетний – не старик. Даже в Мозамбике.

Несомненно, множество детей в доисторическую эпоху умирали от болезней или тяжёлых условий жизни. То же наблюдается и у других приматов, или в племенах собирателей, или в современном Мозамбике. Но немало антропологов уверены, что огромный процент детской смертности, который ранее приписывали голоду и болезням, скорее всего имеет причиной банальное детоубийство. Они утверждают, что сообщества собирателей таким образом ограничивают количество детей, чтобы те не стали обузой для группы и не раздували популяцию до размеров, угрожающих истощить продовольственные ресурсы.

Каким бы ужасным это ни казалось нам, но детоубийство, или инфантицид, не является редким явлением даже в сегодняшнее время. Антрополог Нэнси Шепер‑Хьюз изучала современные данные по уровню детской смертности на северо‑востоке Бразилии, где около 20 % младенцев умирают, не дожив до года. Она обнаружила, что матери в некоторых случаях считают смерть «благословением», если ребёнок родился вялым и пассивным. Матери говорили Шепер‑Хьюз, что эти дети «хотели смерти, поскольку их воля к жизни была слабой». Шепер‑Хьюз нашла, что такие дети получали значительно меньше еды и медицинского ухода, чем их более энергичные братья и сёстры²⁸⁰.

По оценкам Джозефа Бердселла, одного из величайших в мире исследователей культуры австралийских аборигенов, примерно половина из всех новорождённых у них намеренно лишается жизни. Многочисленные обзоры современных доиндустриальных сообществ заключают, что повсеместно от половины до трёх четвертей из них практикуют какие‑либо формы прямого детоубийства.

Чтобы чрезмерно не возноситься от осознания своей сострадательности и мыслей о собственном превосходстве, давайте вспомним дома для подкидышей в Европе. Только во Франции количество детей, принесённых туда почти на верную смерть, выросло с 40 тысяч в 1784 г. до почти 140 тысяч к 1882 г. К 1830 г. во французских домах для подкидышей было 270 закрытых вращающихся приёмников, специально спроектированных для сохранения анонимности тех, кто клал туда нежелательных детей. От 80 до 90 % детей умирали в первый год после попадания туда.

Когда наши предки начали культивировать землю ради получения пищи, они попали в порочный круг. Чем больше земли, тем больше еды. Больше еды – значит, можно прокормить больше детей. Больше детей – больше помощи в хозяйстве, больше солдат. Такой рост населения требует ещё больше земель, которые можно завоевать и удержать только через войну. Другими словами, переход к земледелию ускорялся, казалось бы, неопровержимым доводом, что лучше захватить земли чужаков (убив их, если это необходимо), нежели позволить собственным детям умереть от голода.

 

ПО ДАННЫМ БИ‑БИ‑СИ, ОКОЛО 15 % ЗАЯВЛЕННЫХ МАТЕРЯМИ СМЕРТЕЙ МЛАДЕНЦЕВ В НЕКОТОРЫХ ЧАСТЯХ ЮЖНОЙ ИНДИИ ЯВЛЯЮТСЯ НА САМОМ ДЕЛЕ СЛУЧАЯМИ ДЕТОУБИЙСТВА.

 

Ближе к нашему времени, по данным Би‑би‑си, около 15 % заявленных матерями смертей младенцев в некоторых частях Южной Индии являются на самом деле случаями детоубийства. Ещё больше детей умирают в Китае, где особенно распространено убийство девочек, и это происходит уже в течение многих столетий. Одна из миссий, находившаяся в Китае в конце XIX века, докладывала, что из 183 мальчиков и 175 девочек, рождённых в одной типичной деревне, дожили до десяти лет 126 мальчиков (69 %) и только 53 девочки (30 %)²⁸¹. Политика китайского руководства (правило «одна семья – один ребёнок») плюс укоренившееся в культуре предпочтение сыновей лишь ухудшили и без того слабые шансы девочек на выживание²⁸².

Существует также довольно проблематичное убеждение, свойственное многим культурам, которое не учитывается в расчётах демографов, полагающих, что жизнь начинается с момента рождения ребёнка. Этот взгляд отнюдь не универсален. Сообщества, практикующие детоубийства, не считают новорождённых за полноценных людей. Различные ритуалы – от крещения до церемонии присвоения имени – откладывают решение: позволить ребёнку жить или нет. Если это решение не в его пользу, то с этой точки зрения ребёнок всё равно не был ещё по‑настоящему живым²⁸³.

 

Это новые 30?

 

Искажённая статистика, не учитывающая детоубийства, не является единственным источником путаницы в вопросе доисторического долголетия. Как вы, наверное, догадываетесь, точно определить возраст наступления смерти человека по его ископаемому скелету, пролежавшему в земле тысячелетия, не так уж просто. По разным причинам технического характера археологи склонны занижать этот возраст. Например, археологи определяли возраст смерти по скелетам с кладбищ христианских миссий в Калифорнии. Потом оценку сравнили с реальными данными. Археологи рассчитали, что только 5 % дожили до возраста 45 лет и старше, но по документам их было в семь раз больше – 37 %²⁸⁴. А ведь скелетам было лишь несколько сотен лет. Представьте, насколько неточны оценки, если останкам десятки тысяч лет.

 

ДВА ПЕЩЕРНЫХ ЧЕЛОВЕКА БОЛТАЮТ МЕЖДУ СОБОЙ, ОДИН ИЗ НИХ ГОВОРИТ: «ЧТО‑ТО ТУТ НЕЛАДНО.

У НАС ЧИСТЫЙ ВОЗДУХ, ХОРОШАЯ ВОДА, МЫ ДЕЛАЕМ ДОСТАТОЧНО ФИЗИЧЕСКИХ УПРАЖНЕНИЙ, ЕДИМ ЭКОЛОГИЧЕСКИ ЧИСТУЮ ПИЩУ – И ВСЁ РАВНО НЕ ДОЖИВАЕМ ДАЖЕ ДО ТРИДЦАТИ».

Комикс в «The New Yorker»

 

Один из самых надёжных приёмов, используемый археологами для оценки возраста смерти, – эрозия зубов. Сравнивается, насколько моляры выступают из челюстной кости. Это даёт приблизительную индикацию возраста. Но даже наши зубы мудрости прекращают рост вскоре после достижения 30‑летнего возраста. Это значит, что после него археолог определит возраст смерти как «35+». Это не свидетельствует, что человеку было ровно 35, а что ему было 35 или больше лет. Где‑то между 35 и 100. Точно никто не знает.

Где‑то в процессе популяризации этого метода оценки он был неверно истолкован и преподнесён публике массовой литературой и журналистами. Это привело к распространению ошибочного убеждения, будто наши древние предки редко жили более 35 лет. Огромная ошибка. Множество данных (даже включая Ветхий Завет) указывает, что типичное время жизни было от 70 до более чем 90 лет.

В одном исследовании учёные, изучавшие соотношение веса мозга и тела у различных приматов, пришли к оценке продолжительности жизни от 66 до 78 лет для Homo sapiens²⁸⁵. Это совпадает с данными наблюдений за современными племенами собирателей. Среди бушменов кунг‑сан, народов хадза и аче (сообщества из Африки и Южной Америки) женщины, которые дожили до 45, в среднем могли прожить ещё 20, 21,3 и 22,1 года соответственно²⁸⁶. Среди бушменов большинство из доживших до 60 с большой вероятностью жили ещё десять лет или около того – активной, подвижной, социально насыщенной жизнью. Антрополог Ричард Ли писал, что каждый десятый из бушменов, которых он встречал в Ботсване, был старше 60 лет²⁸⁷.

Как упомянуто в предыдущих главах, ясно, что в целом здоровье человека (включая долголетие) было серьёзно подорвано переходом к земледелию. Типичная диета, бывшая до того чрезвычайно разнообразной и питательной, свелась к нескольким типам зерновых с редкими добавлениями мяса и молочных продуктов. Например, аче едят мясо 78 различных видов млекопитающих, 21 вида пресмыкающихся и амфибий, более 150 видов птиц и 14 видов рыбы. И, разумеется, разнообразные растения²⁸⁸.

Из‑за перехода к земледелию, в дополнение к пониженной питательной ценности сельскохозяйственной диеты, начали своё победное шествие смертельные для нашего вида заболевания. Условия создались превосходные: города с повышенной плотностью населения, где народ задыхался в собственных нечистотах; одомашненные животные, жившие тут же, с их экскрементами, вирусами и паразитами; расширившиеся сети торговых сообщений, облегчавшие передачу возбудителей инфекционных заболеваний от популяций, выработавших иммунитет, к беззащитным сообществам²⁸⁹.

Когда Джеймс Ларрик и его коллеги изучали пока ещё относительно изолированное эквадорское племя индейцев ваорани, их удивило отсутствие у населения повышенного артериального давления, сердечных заболеваний и рака. Не было случаев анемии или простуд. Не было кишечных паразитов. Не было последствий полиомиелита, пневмонии, оспы, ветряной оспы, сыпного и брюшного тифа, сифилиса, туберкулёза, малярии или гепатита В²⁹⁰.

В этом нет ничего удивительного. Почти все эти заболевания или переносятся одомашненными животными, или являются следствием переуплотнённого проживания, что облегчает их распространение. Самые опасные инфекции и паразиты, преследующие наш вид, не имели возможности распространяться до перехода человечества к сельскохозяйственному производству.

 

Таблица 3.

СМЕРТЕЛЬНЫЕ БОЛЕЗНИ, ПРОИСХОДЯЩИЕ ОТ ОДОМАШНЕННЫХ ЖИВОТНЫХ²⁹¹

 

Резкий рост населения в мире, сопровождавший развитие земледелия, означает не улучшение здоровья, а увеличение плодовитости. Больше людей живут и размножаются, но качество их жизни становится хуже. Даже Эджертон, постоянно твердящий ложь о скоротечности жизни древних людей (у собирателей «продолжительность жизни небольшая – ожидаемая средняя продолжительность на момент рождения между 20 и 40 годами…»), вынужден согласиться, что, в каком‑то смысле, собиратели умудряются быть здоровее, чем земледельцы: «Земледельцы во всём мире всегда были более болезненными и слабыми, чем охотники и собиратели». Городское население Европы, пишет он, «на порядок отставало по показателю долголетия от охотников‑собирателей вплоть до середины XIX или даже до XX столетия»²⁹².

В Европе! Что же говорить про Африку, большую часть Азии и Латинскую Америку, где люди до сих пор ещё не достигли уровня долголетия, типичного для их предков? Да и вряд ли они его статистически достигнут, пусть скажут спасибо хронической бедности, глобальному потеплению и ВИЧ‑инфекции.

Мутировав и перейдя от домашних животных к паразитированию на человеке, болезнетворные микроорганизмы начали быстро мигрировать от одного сообщества к другому. Настоящим подарком для них стали торговые связи, опутавшие весь мир. Бубонная чума попала в Европу по Шёлковому пути. Оспа и корь приплыли на судах в Новый Свет, а сифилис, по‑видимому, наоборот, переплыл Атлантику в противоположном направлении во время первого возвращения Колумба. Сегодня западный мир ежегодно трепещет перед нашествием птичьего гриппа, идущего с Дальнего Востока.

 

БУБОННАЯ ЧУМА ПОПАЛА В ЕВРОПУ ПО ШЁЛКОВОМУ ПУТИ. ОСПА И КОРЬ ПРИПЛЫЛИ НА СУДАХ В НОВЫЙ СВЕТ, А СИФИЛИС, ПО‑ВИДИМОМУ, НАОБОРОТ, ПЕРЕПЛЫЛ АТЛАНТИКУ В ПРОТИВОПОЛОЖНОМ НАПРАВЛЕНИИ ВО ВРЕМЯ ПЕРВОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ КОЛУМБА.

 

Геморрагическая лихорадка Эбола, синдром атипичной пневмонии, плотоядные бактерии, свиной грипп и бесчисленное множество других микроорганизмов, ещё только ждущих своей очереди на получение научного наименования, выработали в нас автоматическую привычку постоянно мыть руки.

Хотя в доисторическое время, разумеется, бывали вспышки инфекционных заболеваний, маловероятно, чтобы они распространялись достаточно широко, несмотря на значительную сексуальную раскрепощённость. Для болезнетворных микробов это было почти непреодолимым препятствием; группы собирателей были разбросаны на далёкие расстояния, с минимумом межплеменных контактов. Для опустошающих эпидемий не было условий вплоть до начала сельскохозяйственной революции. Заявления о том, что современная медицина и санитария спасают нас от инфекций, бушевавших в доисторическое время (нередко приходится слышать и такое) – сродни заявлениям о том, как здорово спасают в автомобильных авариях жизни современных людей ремни и подушки безопасности, при том что для первобытных людей такие аварии неминуемо заканчивались летальным исходом.