Энтони М. Клохези. Акт о правах человека: политика, власть и закон

В статье Э.М.Клохези[195] речь идет о законодательном урегулировании прав человека, в частности, о том, что в 1998 г. парламент Соединенного королевства одобрил Акт о правах человека, согласно которому положения Европейской конвенции о правах человека были включены в британское законодательство. Данный Акт, вступивший в силу 2 октября 2002 г., гарантирует широкий спектр базовых прав и свобод, например, право на жизнь, на справедливый суд, на частную жизнь и создание семьи, на образование, на свободу совести, на свободу от дискриминации, пыток, рабства, незаконного заключения под стражу и пр.

Как отмечает автор статьи, Акт, который, как многие считают, является наиболее выдающимся примером развития конституционного законодательства в Британии последнего времени, направлен на разрешение неизбежного противоречия между демократическим правом большинства на обладание политической властью и демократической потребностью отдельных людей и меньшинств в защите своих прав. Теперь каждый человек, находящийся под юрисдикцией Соединенного королевства, независимо от гражданства и национальности может требовать защиты своих прав согласно положениям Европейской конвенции. Другими словами, если права нарушены властями, каждый человек имеет право обратиться в любой суд государства. Акт о правах человека делает судей ответственными за защиту положений Европейской конвенции и дает им возможность оценивать существующее законодательство с точки зрения его соответствия конвенции. При возникновении противоречий высшие суды имеют право заявить о «несоответствии», что, в свою очередь, может побудить парламент к изменению законодательства.

Принятие Акта привело к существенному изменению соотношения между исполнительной, законодательной и судебной властью.

Важно понять, отмечает Клохези, почему лейбористское правительство, которое ранее скептически оценивало политику, основанную на защите прав человека, в своей деятельности поставило Акт на первое место, тем более что его принятие не сопровождалось поддержкой общества. Многие выступали против принятия Акта. Принц Чарльз, например, в своем письме лорду-канцлеру выразил обеспокоенность тем, что Акт, по его мнению, представляет собой серьезную угрозу нормальному цивилизованному образу жизни. В правой прессе отмечалось, что правительство больше озабочено защитой прав тех, кто виновен, нежели тех, кто невиновен. Представители консервативной партии обращали внимание на то, что противопоставление прав индивидов власти, осуществляемой во имя общества в целом, дает политикам, борющимся за голоса избирателей, значительные моральные преимущества перед неизбираемыми и несмещаемыми судьями.

Тревога по поводу двусмысленности некоторых положений Акта высказывалась и внутри самой лейбористской партии. Сущность возражений с этой стороны заключалась в следующем: права человека в рамках Акта рассматриваются как права индивида в противоположность власти государства и правам других индивидов. Но это предполагает, что антагонизм между интересами государства и интересами индивидов непреодолим, следовательно, коммунитарный идеал государства оказывается недостижимым.

Тем не менее, правительство продолжало настаивать на принятии Акта, объясняя это моральными и этическими причинами. При этом оно подчеркивало, что права следует рассматривать в контексте обязанностей. Одной из причин этого была четко выверенная стратегия удержания власти, поскольку Акт был во многом выгоден правительству. В частности, его принятие значительно уменьшило количество обращений в Европейский суд по правам человека, которые наносили серьезный вред репутации Великобритании. Кроме того, решения страсбургского суда часто приводили к усилению традиционно негативного восприятия «европейских дел» британским общественным мнением, что противоречило направленности политики правительства на европейскую интеграцию.

Некоторые критики лейбористского правительства рассматривали принятие Акта в качестве циничной попытки усиления его власти и отказа от действительно важных политических реформ. В частности, отмечалось, что британские суды в некоторых случаях игнорировали решения страсбургского суда, ссылаясь на то, что следование этим решениям может задеть национальные интересы. Страсбургский суд, по мнению этих критиков, должен исходить из уважения политических и культурных традиций стран – членов Европейского сообщества: «Например, то, что задевает религиозные чувства в одной стране, может оказаться важным проявлением свободы совести в другой».[196]

Далее автор статьи рассматривает Акт о правах человека в контексте теории «трех волн», которую, в частности, развивает современная исследовательница Франческа Клаг (Francesca Klug). Первая волна обычно ассоциируется с французской «Декларацией прав человека» 1789 г. и американским «Биллем о правах» 1791 г. Эти документы были проникнуты идеалами эпохи Просвещения, согласно которым индивиды наделены естественными правами, которые следует защищать от тирании государства и религиозных гонений. В то же время в этих документах присутствовало указание на важное значение не только прав, но и обязанностей. С критикой теории естественного права выступил К. Маркс, который считал, что так называемые права человека не идут дальше рассмотрения индивида как члена гражданского общества, предоставленного самому себе и своим частным интересам и отделенного от реального сообщества.

Индивидуалистическая и коллективистская концепция прав соревновались друг с другом до конца Второй мировой войны, и в конце концов индивидуалистическая концепция с ее представлениями о неотчуждаемых правах одержала победу. Подписание Декларации о правах человека ООН (1948 г.) означало, по мнению Ф. Клаг, наступление второй волны в понимании прав человека. От традиции естественных прав ее отличала артикуляция прав не только в негативной, но и в позитивной форме. Такие понятия, как «достоинство, равенство и сообщество» заменили собой идею о Боге или природе как базисе прав человека. «Обе волны были нацелены на защиту индивидов от тирании, но изменились представления о достижении этой цели. В предыдущий период главная задача заключалась в освобождении людей; в последующий период она заключалась в том, чтобы создать ощущение моральной цели для всего человечества. С тех пор борьба за права человека в значительной степени превратилась в проблему создания лучшего мира для каждого человека».[197]

Ф. Клаг утверждает, что с принятием Акта о правах человека Великобритания вступила в третью волну, в результате чего понятие о правах может получить новое культурное и политическое значение. «Хотя сегодня присутствует такое же признание ценности достоинства, равенства и сообщества, как во второй волне (а также свободы, автономии и справедливости, как в первой), сегодня все больший акцент делается на соучастии и взаимности… Корпорации, общественные организации и даже отдельные индивиды в некоторых обстоятельствах все больше оказываются ответственными за соблюдение прав других».[198]

Сущность аргументации Ф. Клаг в обосновании начала третьей волны заключается в том, что Акт о правах человека дает возможность формирования новой правовой и политической культуры, в центре которой находится продуктивный диалог между правительством, парламентом и судами по поводу прав человека. Препятствием на пути этого формирования является позиция «новых лейбористов», которые считают необходимым обсуждать проблему прав человека исключительно в контексте обязанностей и ответственности. С их точки зрения, о правах можно говорить только после исполнения обязанностей. Примером тому являются дебаты по поводу проблемы занятости. Подход «новых лейбористов» к этому вопросу заключается в том, что каждый человек обязан работать, и только после этого он имеет право на получение каких-либо материальных привилегий. Однако Ф. Клаг рассматривает эти дебаты как часть более широкого диалога и полагает, что даже если по этой причине права ограничиваются, это должно происходить пропорционально и соответствовать правовым нормам демократического общества.

Далее в статье рассматриваются методологические вопросы и, в частности, значение дискурсивной теории для анализа прав человека. Однако ситуацию вокруг Акта можно оценивать и с точки зрения инструменталистского методологического подхода. Согласно ему, правительство заговорило о новом соотношении между правами и обязанностями исключительно с целью внедрения определенной идеологии. Это проявилось в том, что коммунитарная философия «третьего пути», которой придерживаются некоторые «христианские правые» внутри новой лейбористской иерархии, была интегрирована в дискурс прав человека. Это помогает успокоить лоббистов прав человека и в то же время нейтрализовать их потенциальную опасность. С точки зрения инструментализма, целью принятия Акта о правах человека было продвижение идеи обязанностей за счет прав.

По мнению Клохези, инструменталистский подход имеет определенные недостатки. Проблему того, почему возникает та или иная методологическая стратегия, следует ставить в более широком теоретическом контексте, прежде всего, исследуя вопрос о том, каким образом эта стратегия становится возможной. С точки зрения дискурсивной теории, возможность постижения идентичности и смысла тех или иных понятий основана на существовании внешних для них оснований, другими словами, понятия нельзя выводить из них самих. Наличие внешних оснований приводит к том, что все претензии на позитивность и универсальность немедленно теряют под собой почву. Идентичность не может быть выведена из структуры явления или события, она требует дополнения извне. Согласно теории Ж. Дерриды, означаемое сохраняет свое значение потому, что его смысл не может быть исчерпан. Оно всегда является предметом реартикуляции в рамках новых контекстов. Если контекст, в котором возникает знак, изменяется, его смысл также изменяется.

Эта мысль важна для оценки политических явлений, поскольку помогает понять, что явления, возникающие, казалось бы, необходимым и естественным образом, представляют собой продукт более широкой контекстуальной системы. Интеграция означаемого в новую систему смыслов всегда представляет собой специфический властный акт, который на время исключает другие возможные интерпретации. Поскольку содержание взаимозависимости прав и обязанностей неисчерпаемо, всегда существует возможность его реконтектуализации и реконфигурации, хотя это и непросто. Другими словами, поскольку контекст, из которого вытекает значение явления, представляет собой результат властных усилий, его смысл всегда будет предметом будущих изменений посредством новых властных усилий. Возвращаясь к теории «трех волн» Ф. Клаг, автор утверждает, что, с точки зрения дискурсивной теории, эти волны сменяли друг друга потому, что права человека представляли собой предмет новых политических усилий по их реконфигурации. Ответ на вопрос, почему лейбористское правительство настаивало на принятии Акта о правах человека, следует формулировать, исходя из ответа на вопрос, каким образом стала возможной реконфигурация представлений о правах человека.

Некоторые скептики продолжают утверждать, что принятие Акта объясняется тем, что он соответствовал эгоистическим интересам правительства. Тем не менее, автор статьи считает, что следует рассматривать действия правительства в более широком контексте, который позволяет выйти за пределы обычной субъективной оценки этих действий и стоящих за ними интересов. Другими словами, политические исследования всегда должны отступать на шаг от субъекта как выразителя своих интересов. Политику следует изучать в таком контексте, который исключает редукцию политических действий к действиям суверенного субъекта. Необходимо понимать, что артикуляция интересов, политических целей и стратегий представляет собой то, что Л. Витгенштейн называл «языковой игрой», дискурсивной рекурсивностью, в которой ни субъект, ни социо-экономические структуры, в которые он включен, не являются приоритетными относительно друг друга. Неспособность признать этот более широкий подход может привести к обеднению понимания смысла политических действий.

Далее автор переходит к рассмотрению того, как дискурсивная теория может помочь в понимании значения Акта о правах человека в конкретном эмпирическом смысле. В этом аспекте следует рассматривать интересы тех или иных политических групп в их развитии, исследовать, как именно конструировались стратегии «за» и «против» принятия Акта. Такое внимание к стратегии позволяет увидеть отличия тактики групп, выступавших против Акта, от тактики его защитников. Клохези отмечает, что обе стороны использовали лишь незначительно различавшиеся риторические приемы, желая убедить общественность в целостности своего подхода к интерпретации законодательства. Противники Акта утверждали, что его принятие приведет к административному хаосу, эрозии прецедентного права и деградации общества. С другой стороны, правительство подчеркивало, что принятие Акта приведет не к ослаблению обязанностей, а, наоборот, к их усилению. Д. Стро в одном из своих выступлений утверждал: «Культура прав и обязанностей, которую нам нужно создать, не подразумевает выдачу гражданам разрешения нападать на государство. Это есть пример вышедшей из моды индивидуалистической либералистской идеи, которая придала всему движению за права человека дурной эгоистический смысл. Эта идея забывает о том, что права существуют не в вакууме, она забывает о взаимоотношениях между индивидом и группой. Это не та культура прав и обязанностей, которая нам нужна».[199]

Если стратегия противников Акта заключалась в обосновании его негативных последствий, то стратегия правительства заключалась в отстаивании идеи гармоничного сочетания прав и обязанностей. Приверженцы теории рационального выбора утверждают, что всякое действие подразумевает выбор наиболее эффективных средств для его осуществления. Другими словами, человек всегда действует рационально, реализуя свои интересы независимо от их онтологического статуса. Однако автор статьи полагает, что конституирование интересов и стратегий их реализации следует анализировать не с помощью рациональной методологии, а лишь в контексте дискурсивной теории и властных отношений.

Одним из способов такого анализа может быть исследование стратегий в контексте «логики тождества» и «логики различия». Первая логика устанавливает дискурсивное единство между разрозненными элементами путем утверждения существования общей опасности. Она стремится разделить социальное пространство путем отнесения смыслов к двум противоположным полюсам. Наоборот, логика различия стремится разрушить границы между смыслами. Так, стратегия противников Акта может быть понята в контексте логики тождества, согласно которой права и обязанности понимаются в качестве антагонистов. Для левых внимание правительства к правам человека представляло собой измену социалистической мечте об обществе, объединенном общими интересами. Для правых Акт представлял собой угрозу распада социального и политического устройства общества. С другой стороны, стратегия правительства, понимаемая в рамках логики различия, была прямо противоположной. Ее целью было ослабление антагонизма между правами и обязанностями посредством их совместного артикулирования таким способом, чтобы они выглядели не противоположными, но совпадающими.

Описывая свои методологические предпочтения, автор статьи указывает, что его главной целью был анализ интервью, речей и текстов как защитников Акта о правах человека, так и его противников. Кроме того, были использованы два специфических аналитических подхода, которые существуют в рамках дискурсивной теории. Во-первых, автор обратил особое внимание на категорию повторяемости, которая позволила понять смысл принятия Акта о правах человека. Суть здесь заключается в том, что предыдущее обсуждение проблемы соотношения прав и обязанностей в рамках «второй волны» полностью определялось властью и политикой, что сделало эту проблему открытой для новых интерпретаций по мере изменения политической ситуации. Во-вторых, анализ интервью, заявлений и текстов с точки зрения логики тождества и логики различия позволил выявить, каким именно образом конкретные риторические стратегии были использованы для обоснования нового подхода к пониманию соотношения прав и обязанностей.

Клохези отмечает, что уже после принятия Акта о правах человека премьер-министр Тони Блэр продолжил попытки сближения понимания прав и обязанностей. В одной из речей он утверждал, что главная задача левых центристов заключалась не в том, чтобы заменить грубый индивидуализм эпохи М. Тэтчер концепцией патерналистского государства. Скорее, эта задача заключалась в восстановлении сильного гражданского общества, в котором права и обязанности идут рука об руку. «Сотрудничество – это непростое понятие. Оно одновременно подразумевает способность давать и получать. Оно подразумевает, что каждый человек имеет как обязанности, так и права, что они должны не только получать, но и созидать».[200]

По мнению автора, инструменталистская методология, которая сводит политические действия и выборы к утилитарным интересам, очень мало способна сказать о реальной политике. Наоборот, анализ конструирования конкретного дискурса дает большие возможности для проникновения в реальный механизм формирования политики. В этом случае мы можем, например, понять, каким образом такие означаемые как права и обязанности могут выступать либо как взаимно обогащаемые метафоры, либо как совершенно противоположные термины.

Возвращаясь к причинам усиления судебной власти относительно исполнительной и законодательной власти в Великобритании после принятия Акта о правах человека, автор ставит проблему соотношения закона и политики в свете дискурсивной теории. Он цитирует Ж. Дерриду, который заметил следующее: «Закон – это не то же самое, что справедливость. Закон – это количественный элемент…, а справедливость не подлежит подсчету… Закон заставляет нас подсчитывать неисчислимое».[201]

Данный методологический подход противоречит позитивистскому, который рассматривает закон как носитель моральных норм, а судей – как определителей тех принципов, которые позволяют защищать индивидуальные права. Однако обсуждение этой проблемы, как отмечает автор, выходит за рамки данной статьи. Он лишь констатирует, что принятие Акта свидетельствует о наступлении третьей волны в понимании прав человека, связанной с открытым диалогом между действующими агентами гражданского общества по поводу соотношения прав и обязанностей, сущности закона, социальной справедливости и т.п.

Это обстоятельство также может быть рассмотрено в более широком этическом контексте. Дискурсивную теорию часто обвиняют в излишнем релятивизме, то есть в неспособности создать «твердые основания» для критики несправедливости и неравенства, а также в таком понимании природы власти, которое служит интересам тех, кто приходит к власти незаконными способами. Однако, как отмечает автор, следует помнить о том, что исследование власти методами дискурсивной теории, которые направлены на анализ способа конструирования политических утверждений, является необходимым условием деконструкции ложных аргументов, выдвигаемых с целью отрицания социальных и политических прав. В этом смысле дискурсивная теория остается важным инструментом в борьбе за демократические права человека в Британии.

В заключении Клохези подчеркивает, что он стремился показать важность дискурсивной теории для анализа Акта о правах человека в двух аспектах. Во-первых, она позволяет предположить, что властные отношения являются условиями конституирования интересов и, в первую очередь, анализировать причины тех или иных действий. Так, в контексте Акта о правах человека, правительство оказалось способным внедрить новый дискурс потому, что проблема взаимоотношений между правами и обязанностями уже была поставлена ранее и поэтому стала предметом реартикуляуии. Во-вторых, дискурсивная теория позволяет добиться критического осмысления движущих механизмов политики и ведущей роли власти в конструировании и поддержании единства дискурсов. В этой связи автор стремился опровергнуть мнение, согласно которому дискурсивная теория представляет собой мета-теоретический уровень анализа и, следовательно, является слишком абстрактной.

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После прочтения книги читатель, наверняка, придет к выводу, что интерпретиций теримина «дискурс» и способов анализа существующих дискурсов великое множество. Вполне возможно, что читателю самому захочется предложить или выработать собственную версию дискурса и дискурс-анализа, которая сможет внести определенный вклад в развитие новой дисциплины под названием «дискурсология». Такая творческая активность нами только приветствуется.

Предлагая нашим читателям и будущим автором принять участие в разработке указанной дисциплины, мы хотели бы сделать несколько дополнительных пояснений относительно места дискурсологии в системе общественных наук, ее структурных компонентов и технологий.

Прежде всего, следует отметить, что дискурсология представляет собой единство теории, технологии и искусства дискурса как важнейшего компонента общественной жизни.

В целом, всю общественну жизнь можно представить как взаимопроникновение экономической, политической и дискурсивной сфер деятельности, т.е. как взаимосвязь экономики, политики и дискурса.

В каждой сфере осуществляется производство определенногокапитала как системы общественныхотношений и общественного обмена.. В сфере экономики происходит производство главным образом утилитарного капитала, основной целью которого является получение максимальной выгоды. В сфере политики осуществляется производство и функционирование политического капитала, главной целью которого является возрастание власти.

В сфере дискурса вырабатывается символический и социетальный капитал. Символический капитал представляет собой систему культурных кодов, необходимых для осуществления коммуникативно-информационного обмена. Социетальный же капитал представляет собой систему социальных контактов, основанных на доверии, уважении и согласии участниковкоммуникаций.

Главными инструментами создания утилитарного капитала выступают натуральный и товарно-денежный обмен, или, условно, «Золото». Основными инструментами обретения политического капитала выступают социально-энергетические ресурсы властвования (административный ресурс, правовой ресурс, партийный ресурс, общественно-организационный ресурс и др.) Условное название - «Меч». Основными инструментами дискурса как символического и социетального капитала являются: речь, диалог, знание, образ, символ, знак, интерпретация, аргументация, внушение. Условное название данного инструментария - «Слово».

В современной системе общественных наук сложились дисциплинарные комплексы, изучающие определенные сферы общественной жизни. Так, например, существуют комплексы экономических и политических наук, изучающие соответственно экономику (мир Золота) и политику (мир Меча). Данные дисциплинарные комплексы на сегодняшний день довольно хорошо теоретически разработаны.

Что же касается той сферы, где функционирует и правит дискурс, или, условно, «Слово», то здесь наблюдается явное дисциплинарно-теоретическое и методологическое отставание. Дискурсология как комплексная дисциплина о дискурсе еще не сложилась и находится на стадии своего первоначального оформления.

Конечно, с незапамятных времен существуют различные дисциплины, изучающие под определенным углом зрения и с определенными целями власть «Слова» или сферу дискурса. К традиционным дисциплинам, исследующим дискурс, относятся риторика, поэтика, педагогика, лингвистика, литературоведение, искусствоведение, источниковедение, историография и др.

В эпоху массовых коммуникаций возникли новые дискурс-аналитические дисциплины, такие как теория и практика журналистики, кино, телевидения, рекламы, PR и др.

Вместе с тем, важнейшее, сущностное свойство дискурса, связанное с обеспеченим общественного единства, согласия, доверия и понимания, наиболее всесторонне и глубоко рассматривается, главным образом, в рамках политической философии и социокультурной лингвистики.

Вместе с тем, теория и практика достижения единства, согласия, доверия и понимания – занятие, достойное не только философов, политологов и лингвистов. Данные вопросы весьма актуальны также для бизнеса, для семейной жизни, для личностного самоутверждения и успеха. Вот почему они сегодня волнуют большинство людей.

В семье все три сферы общественно жизни – экономика, политика и дискурс – теснейшим образом взаимосвязаны. Для устойчивого существования семьи необходимо установление отношений взаимопонимания, согласия и выгоды между всеми ее членами. Иначе говоря, очень важно как на уровне идей, так и на уровне практики развивать дискурс внутрисемейных отношений. (Сегодня в развитых странах мира семья как базовый компонент общества находится в состоянии кризиса. Одна из причин – неразвитость теории и практики дискурса семьи. Нет идей, объединяющих мужа и жену, родителей и детей. Дискурс семьи опирается на политику семьи, которая диктует определенную специализацию между членами семьи, полами, а также особенности распределения внутрисемейной власти. В эпоху унификации полов в семье объединяются два почти одинаковых субъекта, которые практически не дополняют друг друга, не усиливают друг друга, не делают объединение мужчины и женщины технологией возрастания выгодности).

Дискурсология по аналогии с логикой развития экономических и политических наук в итоге должна превратиться в разветвленный комплекс различных дисциплин, в рамках которого могут получить относительно самостоятельное существование такие специализированные дисциплины, как: 1) теория дискурса; 2) методология дискурс-анализа; 3) искусство и культура дискурса.

К примеру, дисциплина «искусство и культура дискурса» может включать тренинги, обеспечивающие развитие креативного мышления и приобретение практических навыков творческого решения коммуникативных задач. Данная дисциплина должна также способствовать приобретению определенных знаний, касающихся особенностей менталитета, обычаев, традиций и нравов различных народов, социальных групп, субкультурных объединений, помочь в расшифровке их культурных кодов.

Искусство и культура дискурса предполагает изучение способов заражения желаниями по аналогии с действием и распространением вирусов. Иначе говоря, предметом исследования дискурсологии должны стать так называемые информационные вирусы. Информационный вирус заражает другое лицо, перенося на него свою информационную программу. После чего субъект, подверженный информационному вирусу, начинает воспринимать мир уже в соответствии с новой программой.

Другой составляющей предметной области искусства и культуры дискурса, на наш взгляд, является изучение технологий внушения (суггестии) определенной системы жизненных приоритетов и установок, к примеру, установок успеха в обществе массового потребления и глобального маркетинга.

При анализе дискурса маркетинга в центре внимания не могут не оказаться такие маркетинговые технологии, как брендбилдинг и брендинг, технологии саморепрезентации и имиджирования, технологии формирования Звезд.

Понятие Звезды является символом Успеха в дискурсе современного маркетинга. Для того, чтобы стать Звездой, необходимо обладать тремя основными качествами: 1) пассионарностью – внутренней энергией для свершения задуманного; 2) харизмой – умением вызывать чувства уважения или любви; 3) лидерскими навыками - способностями видеть цели, вести за собой людей, управлять подчиненными. Искусство и культура дискурса призвана, на наш взгляд, дать в комплексе всю сумму современных знаний и навыков, необходимых для формирования востребованных качеств успеха.

В рамках дисциплины «искусство и культура дискурса» можно выделить также несколько универсальных технологий успеха, применяемых в деловых и социокультурных коммуникациях. К таковым, например, относятся технологии «Масок», «Парадоксальности» и «Системности».

Умелое владение технологией «Масок» характеризует Профи. Профи в автоматическом режиме способен придать своему облику необходимый образ, сменить имидж. Реализация технологии «Парадоксальности» характеризует Гения. Гений – это тот, который выбирает нестандартные пути решения вопросов, благодаря чему становится «звездой». Технология «Системности» характерна для Коуча (педагога-тренера). Коуч, благодаря системному видению объекта и системному освоению собственного опыта, обладает способностью передавать свои идеи, знания и опыт ученику.

В целом, дискурсология как мультидисциплинарное образование на сегодняшний момент пребывает в стадии начального институционального формирования. Вопросы, касающиеся особенностей ее предметной области и методологии, открыты для широкого научного обсуждения.

В последующих выпусках серии «Дискурсология» мы планируем познакомить наших читателей с оригинальными авторскими версиями дискурс-исследований и ценным опытом дискурсных практик. Надеемся, что данный проект получит благоприятный научный и общественный отклик.

 

О.Ф.Русакова, А.Е.Спасский.

 

 

 

 

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

Белоножко Наталья Викторовна – кандидат философских наук, младший научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

Дьякова Елена Григорьевна – доктор политических наук, ведущий научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

Зенкова Анна Юрьевна – кандидат философских наук, докторант Института философии и права УрО РАН.

Ишменев Евгений Васильевич – студент факультета политологии и социологии УрГУ.

 

Карпентье Нико (Carpentier N., Ph.D.) – профессор отделения коммуникативных исследований Брюссельского свободного университета и Брюссельского католического университета, Бельгия.

 

Киселев Константин Викторович – кандидат философских наук, зам. Директора Института философии и права УрО РАН по научной работе.

Кузнецов Александр Сергеевич – магистр политологии, аспирант Института философии и права УрО РАН.

 

Ли Рико (Lie R, Ph.D.), — преподаватель отделения коммуникативных и инновацицонных исследований (CIS) Вагенингенского университета, Вагиненген, Нидерлады.

Максимов Дмитрий Аркадьевич – магистр политологии, аспирант Института философии и права УрО РАН.

 

Мартьянов Виктор Сергеевич – кандидат политических наук, ученый секретарь Института философии и права УрО РАН.

 

Меркушев Виталий Николаевич – кандидат политических наук, научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

 

Руденко Виктор Николаевич – доктор юридических наук, директор Института философии и права УрО РАН.

Русаков Василий Матвеевич – доктор философских наук, профессор, директор колледжа Инстита международных связей.

 

Русакова Ольга Фредовна – доктор политических наук, профессор, зав. отделом философии Института философии и права УрО РАН.

 

Сервэ Ян (Servaes J., Ph.D.), – доктор философии, профессор, глава Школы журналистики и коммуникации Квинслэндского университета, Брисбейн, Австралия.

Спасский Александр Евгеньевич – кандидат политических наук, генеральный директор ДРП «Локомотив».

 

Степанова Елена Алексеевна – доктор философских наук, главный научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

Трахтенберг Анна Давидовна – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

 

Фадеичева Марианна Альфредовна – доктор политических наук, ведущий научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

 

Фан Ирина Борисовна – кандидат философских наук, научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

 

Фишман Леонид Гершевич – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института философии и права УрО РАН.

 

 

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ДИСКУРСОЛОГИИ

 

Гаврилова М.В. Политический дискурс как объект лингвистического анализа. – Полис.2004,№ 2.

 

Герасимов В.И., Ильин М.В. Политический дискурс-анализ. - Политическая наука.2002,№ 3.

 

Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – Москва: Гнозис, 2004.

 

Макаров М.Л. Основы теории дискурса. – М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.

Массовая культура на рубеже ХХ-ХХ1 веков: Человек и его дискурс. Сборник научных трудов /Под ред. Ю.А.Сорокина, М.Р.Желтухиной. ИЯ РАН. – М.: «Азбуковник», 2003.

 

Мухарямов Н.М., Мухарямова Л.М. Политическая лингвистика как научная дисциплина - Политическая наука. 2003, № 3.

 

Русакова О.Ф. Дискурс, политический дискурс, политическая дискурсология// Многообразие политического дискурса. – Екатеринбург: УрО РАН, 2004.

 

Русакова О.Ф., Спасский А.Е. Искусство «звезд» политического маркетинга. – Екатеринбург: Издательский дом «Дискурс-Пи», 2004.

 

Серио П. Анализ дискурса во Французской школе (дискурс и интердискурс) // Семиотика: Антология /Сост. Ю.С.Степанов. Изд. 2-е, испр. И доп. – М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2001.

 

Филлипс Л.Дж., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ: теория и метод / Пер. с англ. – Харьков: Изд-во Гуманитарный Центр, 2004.

 

Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. - М.: ИТДГК «Гнозис», 2004.

Carpentier N., Servaes J., Lie R. ( 2003). Community Media: Muting the Democratic Media Discourse. – Continuum, vol. 17, № 1.

 

Dijk T.A. van. ( 1985). Introduction: Discourse Analysis as a New Cross-Discipline// Handbook of Discourse Analysis,vol.1, Disciplines of Discourse. Academic Press.

 

Dijk T.A. van. Elite Discourse and Institutional Racism. Universitat Pombeu Fabra, Barcelona. – http://www. Teun at discourse –in-Society.org.

 

Dijk T.A. van. Racism and Discourse in Spain and Latin America: Discourse Approaches to Politics, Society and Culture. Chapter 1. - http://www. Discourse –in-Society.org.

 

Fairclough N. (1992). Discourse and Social Change. Cambridge: Polity Press.

Fairclough N. (1995). Critical Discourse Analysis. London: Lohgman.

 

Fairclough N. (2003). Analysing Discourse: Textual Analysis for Social Research. London: Routledge.

 

Gee J.P. (2005). An Introduction to Discourse Analysis: Theory and method. New York and London: Routledge.

 

Laclau E., Mouffe C. (1985). Hegemony and Socialist Strategy. L.

 

Laclau E. (1996a). The Death and Resurrection of Ideology. – Journal of Political Ideologies, vol.1, № 3.

 

Laclau E. (2000). ‘Identity and Hegemony’, ‘Structure, History and the Political’, and ‘Constructing Universality’. – Butler J., Laclau E., Žižek S. (eds.) Contingency, Hegemony, Universality. L.

 

Philllips L. (1999). Media Discourse and the Danish Monarchy: Reconciling Egalitarianism and Royalism. – Media, Culture and Society, vol. 21.

Stavrakakis Y. (2005). Passions of Identification: Discourse, Enjoyment, and European Identity. – Howarth D., Torfing J. (eds.) Discourse theory in European politics: identity, policy and governance. N.Y.

 

Torfing J. (1999). New theories of discourse: Laclau, Mouffe, and Žižek. Oxford.

 

Torfing J. (2005). Discourse Theory: Achievements, Arguments, and Challenges. – Howarth D., Torfing J. (eds.) Discourse theory in European politics: identity, policy and governance. N.Y.

 

Wodak R. and Meyer M. (2001). Methods of Critical Discourse Analysis/. L.

 

Wodak R. (2002). Fragment identities: redefining and recontextualizing national identity. - Chilton P., Schäffner C. (eds.) Politics as text and talk: analytic approaches to political discourse. Amsterdam.

Žižek S. (1989). The Sublime Object of Ideology. L.

 

Žižek S. (1990). Beyond Discourse