Глава 1. Куда пойти, куда податься?

            К школьным выпускным экзаменам мы всем классом готовились на пляже, на берегу реки Иня. Ну как готовились – тетрадки и учебники с собой были. Но те, кто пытался в них заглядывать, тут же подвергался ехидным насмешкам. Мы готовились традиционным способом. Загорали, купались, резались в волейбол, - это всё для закалки организма и совершенствования морально-волевых качеств. Оно себя в конце концов оправдало. Для интеллектуального тренинга играли в «ази», «покер» и «тысячу». В результате все всё, как положено, сдали. Троечники – на «тройки», отличники – на «пятёрки».

        На выпускной вечер тётя Люся, сестра моей бабушки Веры, пошила мне малиновую в талию сорочку с широким воротником – всё по моде. Родители купили светлый льняной, ковбойский какой-то, костюм.

       В актовом зале были накрыты столы. Немного шампанского. Родители. Учителя. Лабать пригласили какое-то трио не первомайского происхождения. Под конец вечера мы с одноклассником моим басистом Серёгой Немчиновым попросили у ребят гитары и на прощанье со школой исполнили пару популярных подзаборных, в смысле – уличных, вещиц.

       Закончилась школа. Впервые надо было принимать ответственные решения самостоятельно.

       Когда-то, в далёком детстве, примеряя в Тайге дедовы чёрные вратарские гетры, я объявил, что буду футбольным судьёй, когда вырасту. Мне очень импонировала тогда значительность этого персонажа, монопольное владение свистком и неограниченная власть над всеми без исключения участниками матча. Учитывая, что этот артист сольно блистал перед битком набитыми зрителями трибунами тайгинского стадиона в отличном от всех элегантном чёрном обмундировании, я думаю, понять мой детский выбор было можно.

       Дальше эволюцию профессиональных пристрастий проследить довольно сложно. Слишком много впечатлений. Калейдоскоп увлечений детства всё время менял картинки, при неизменной яркости мозаичных сочетаний.

       Какое-то время играли с Женькой «в милицию». Рисовали карты дворов, расследовали вскрытые сарайки и погреба, таинственные происшествия и придуманные загадочные преступления. Говорил дома, что хочу стать милиционером. Отец, в смысле рассуждений – очень трезвый человек, шутя, отговаривал. Объяснял, что я всю жизнь буду копаться в человеческом мусоре.

       Ближе к выпускным экзаменам пришла в школу какая-то разнарядка на заявления для поступления в Московский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. После недолгой агитации в исполнении завуча и директора я, как один из самых достойных выпускников, заявление вместе с анкетой и автобиографией подал. Через некоторое время из Москвы пришёл отказ. Что-то в моей родословной, видимо, не прокатило.

       В то же время в школе побывал районный военный комиссар с лекцией, а затем – подполковник из высшего военно-политического училища, что в Академ-городке. И я решил надеть военную форму. Тут ещё дед напомнил про отца своего, который воевал офицером артиллеристом в 1-ю Мировую. Дурь, конечно, с моими-то творческими заморочками, с моим-то, как говорят теперь, бэкграундом, – одевать портупею. Отец отговаривал. Объяснял, что ярмо на шею я одену на всю жизнь, без единого шанса изменить что-либо, Что придётся 25 лет подчиняться приказам, что в гражданском ВУЗе я и так получу образование на военной кафедре и возможность послужить, и так далее. Но я упёрся. Сколько можно слушать и слушаться. Натура-дура требовала проявления самостоятельности и непреклонности. Ну и проявил.

      Дней через десять после выпускного вечера я уже стоял возле дверей областного военкомата. В руках – спортивная сумка с вещами и учебниками. Голова острижена под расчёску. Причём стричься никто не заставлял. Это я сам – для полноты ощущений. С тех пор и на следующие пять лет стрижка под ноль стала для меня, и впоследствии, в студенчестве, – для моего друга Сашки, символом начала реализации принятых поворотных решений по резкому изменению образа жизни. Редкое теперь уже, ласковое обращение друг к другу «лысый», подчёркивает особое интимное взаимопонимание между нами, связанными схожестью прошлых ошибок.

      С места сбора на электричке несколько десятков абитуры со всей области проследовали в сопровождении офицера училища к месту разворачивающихся событий.

      Впечатлений было много. Времени на подготовку к экзаменам не было вообще. Мы должны были компенсировать училищу затраты на питание и комфортное проживание в палаточном лагере. С утра направлялись на всевозможные работы. Пололи клумбы в Ботаническом саду, копали траншеи на стройках и улицах района, вечером заступали в наряд по кухне – чистили картошку тупыми ножами на всё училище, бесконечно мыли полы и посуду.

      В результате, только географию я сдал на «4», остальные – на «тройки». И – не набрал проходного балла. Тем более, что вне конкурса поступали дембеля со всей необъятной Родины. Один из моих товарищей по несчастью, сосед по палатке, откровенно переживал на тему «Что же я скажу любимой девушке, с позором вернувшись в Чаны?». Всё время абитуры он подстригал перед походным зеркальцем молодецкие усы, представлял себя приехавшим в отпуск к любимой в курсантской форме при погонах. И вот такой облом. Другой мой новый знакомец, пролетевший мимо, чернявый украинец, представлявшийся внуком комиссара партизанского отряда Ковпака, философски смотрел на вещи, планируя через год опять брать приступом эту крепость. Он был твёрдым, взрослым и целеустремлённым. Было чему у него поучиться. Читал нам, – как он выговаривал, – Гёнриха Гёйне, с картавой хохляцкой «г».

      Я почему-то без особого сожаления покинул абитуриентский лагерь. Судьба, подумал я. Отец обрадуется, опять же. Дома и вправду обрадовались, ведь я отсутствовал почти целый месяц.

      Но крайний срок приёма документов в ВУЗы был уже завтра. Надо было спешить с решением. Чтобы сэкономить время, отец повёз меня на машине с утра пораньше. И привёз для начала в свою альма-матер – СибСТРИН, то есть строительный институт, который он сам вечерником (или заочником?) заканчивал. Мы вошли в один из корпусов, туда, где находилась приёмная комиссия. И мне сразу же захотелось бежать оттуда прочь сломя голову. Как-то было пустынно и тоскливо в вестибюле. Колонны, подпирающие высокий потолок с лепниной, давили на психику. Безысходно пахнуло прошлыми веками.

Строительство и архитектура представились мне скучнейшими из всех возможных занятий. И я сказал твёрдое «нет».

      К ближайшему заведению проследовали через коммунальный мост. Вошли в 6-й корпус НЭТИ. Это была многоэтажка из алюминия и стекла. На первом этаже я с удовольствием отметил наличие ресторана с притягательным названием «Под яблоком Ньютона». Было людно, а потому – уютно, я прекрасно себя здесь чувствовал. Вокруг сновали точно такие же, как я, с несколько растерянными и озабоченными лицами, абитуриенты. И я решился переступить порог приёмной комиссии. Из более чем десятка факультетов выбрал без особых раздумий Машиностроительный. Ведь это же про машины! Ну, типа, про отцовскую вишнёвую копейку, приехавшую из Италии в парафине. И про крутые тачки с фотографий журнала «За рулём». К примеру – про «Форд-Мустанг-Босс» голубого металлика с выпуклыми линиями задних крыльев, напоминающими загорелые бёдра голливудских красоток.

     Это было первое впечатление от названия «Машиностроительный». И от этого впечатления я никак не мог отделаться, не смотря на отрезвляющий перечень специальностей. Всякие разные технологии металлов и металлорежущие станки меня отталкивали. И я выбрал специальность, про которую никто ничего не мог мне в приёмной комиссии сказать. Никто даже не пытался объяснить, сколько я ни спрашивал. Только намекнули, что это относится к точному машиностроению. Специальность называлась «Оптико-электронные и радио-приборные устройства». Такой уровень таинственности меня устраивал, и я сдал документы. Через пару дней написал сочинение и сдал устно математику. Средний балл аттестата был у меня больше 4,5, поэтому двух экзаменов оказалось достаточно. За сочинение получил «4», за математику – «5». И из абитуриента превратился в студента 1-го курса, о чём как-то пасмурным и дождливым августовским утром с восторгом прочёл на стенде в холле 6-го корпуса, напротив двери в кабак, который станет впоследствии вожделенным островом на пути к материкам гуманитарных наук, окопавшихся этажами выше.