Глава 6. И всё-таки – домой.

     Долго ли, коротко ли тянулась служба, – это уж как кому покажется. Но и всё-таки подходило время демобилизации.

     Расставаться с товарищами-офицерами не хотелось. В жизнь армейскую мы втянулись всем семейством. Но и по дому соскучились, по родному городу. И перемен хотелось. И расслабиться на гражданке мечталось.

     Командир мой по поручению вышестоящего командования агитировал меня остаться на контракт, на сверхсрочную.

     - Женя, – заговаривал он со мной, – подумай хорошенько. Что там на гражданке? Неизвестность. Работу искать. Привыкать. О хлебе-соли тревожиться. А тут ты – на всём готовеньком. У меня, вон, один костюм гражданский выходной. Больше не надо. Всем остальным государство обеспечивает. Опять же, какую ты там зарплату получишь по первому времени? Инженеру дадут максимум сто двадцать рублей. А здесь должность получишь повыше, довольствие – рублей двести пятьдесят сразу. Дальше – больше. Паёк.

Все дела.

     Но я отнекивался. Рассказывал о мечте – об образовании музыкальном. Жена по специальности хочет поработать. Друзья, родные. Одним словом, надо домой.

     Политрук тоже присоединился к обработке. Политруков при мне сменилось трое. Первый был пронырой, бабником и выпивохой. Нашёл место потеплее по блату – и был таков. Второй был служакой, семьянином, туповатым, по- партийному упёртым. Куда-то перевели. Третий оказался интеллигентом, начитанным и воспитанным не по-военному. Оттянув лямку положенного минимального срока в глухом лесу, перевёлся под чьим-то патронажем в столицу. Этот был уже четвёртым. Я его за глаза пожарником прозвал. Впечатление он производил такое. Как будто всю жизнь провел на пожарной каланче, бездельничая и высматривая возгорания в соседних хуторах. От простой работы мозг его привык работать просто, без затей.

     - Макеев, – подкатывал он ко мне как бы невзначай, – вы что же, увольняться надумали? Зря, зря. Подумайте, подумайте. Шаг опрометчивый, неправильный. Здесь у нас одни только выгоды, красота, вольность.

     Так и мерещилось, что он продолжает на каланче кемарить. В мороз он резиновый комплект защитный на шинель не натягивал. Горючку с окислителем не нюхал. Блоки не таскал. Двигатели с ЗИЛов не снимал с бойцами, не капиталил. В караулах сутками не томился. И по тревоге не надо ему подскакивать по ночам, рабочее место в считанные минуты занимать, и по окопам носиться. Его рабочее место в штабе, возле кухни и красного уголка с портретом Ленина. Не жизнь у него, а малина. Я его подкаты игнорировал. О чём с ним говорить? Решил да и решил. Всё.

      Но меня ещё и в штаб бригады вызывали на беседу. Подполковник, начальник штаба, прямо в лоб: «В Сирию хочешь поехать?» Я ему уклончиво, с почтением к седым волосам: «Подумаю, с семьёй посоветуюсь». А про себя – фиг вам! Хватит, навоевался.

     Никаких решений после моего «подумаю» от меня в штабе не дождались. И вот уже приехавший на очередную проверку в дивизион начальник вооружения, старый полковник, вызвал меня в кабинет командира.

   - Товарищ полковник, старший лейтенант Макеев по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал бодро я.

   - Ну что, Макеев, домой собрался?

   - Так точно, товарищ полковник.

   - Ну да, молодец. А у меня есть разнарядка – в Германию. В службу вооружения. Как? Поедешь?

   Ставки растут, изумился я. И тут всё же какой-то хитрый бес во мне встрепенулся, и на секунду вызвал замешательство. Но сразу отпустило. Мелковат бес оказался.

   - Извините, товарищ полковник. Решение уже в семье приняли. Домой.

   - Точно? Последнее слово?

   - Так точно, не передумаю.

   - Ну ладно, старлей, спасибо за службу.

   - Служу Советскому Союзу!

   И он протянул мне руку.

 

    Попрощались бурно в офицерском городке. Снарядили и отправили контейнер с вещами. Посмотрели последний раз из окна дивизионного «бобика» на лес, в котором прожили два года. Целую жизнь. Ни на что другое не похожую.

    Автобусами до Горького по тому же маршруту. В Горьком сели в поезд до Москвы. Он в народе назывался колбасным. По выходным был переполнен – полуголодные горьковчане ехали в сытую и богатую столицу отовариваться. А я на радостях, – гулять так гулять! – взял билеты в СВ вагон. По-королевски, впервые вкусив неслыханного сервиса, пропутешествовали до Москвы.

     Жена по случаю хотела навестить свою двоюродную сестру. У меня было другое на уме. Дали мне кроме последней получки ещё и «подъёмные» в размере оклада. Объявил жене, что покупаю на них бас-гитару. И – никаких возражений. И – цыц у меня!

     Потолкался среди фарцовщиков у ЦУМа, пощупал цены. Понял, что потянуть могу только ГДРовскую. Но новую. Но в немецком фирменном отделе, здесь же, в универмаге.

Купил «Музиму» цвета sunburst. Качество, в сравнении с нашими, совдеповскими, просто изумительное. Я был доволен итогом моей нелёгкой службы.

     Что там, дома, нас ожидало … Какая-то новая жизнь. Надежды, планы, мечты.

Что оставили мы за спиной, там, в дивизионе … Часть себя, своей души. Я – ещё и указательный палец правой руки. Зачем-то это, видимо, было нужно.