Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Засушливое лето сорок шестого
После Первого съезда советских писателей прошло двенадцать лет. Погибли Бухарин, Стецкий и Мандельштам. Умерли Щербаков, Ставский, Демьян Бедный. В ГУЛАГе мучился Гронский. Окончилась война. Наступила разруха. На европейскую часть Союза ССР надвигалась засуха. 6 сентября 1946 года Политбюро утвердило с пометкой «не для печати» «проект сообщения Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) советским и партийным руководящим организациям»: «Неблагоприятные климатические условия, вызвавшие в текущем году засуху в Тамбовской, Курской, Воронежской и Орловской областях, западных районах Поволжья, Северо-Донских районах Ростовской области и на юге Украины, привели к тому, что мы в этом году получаем по заготовкам на 200 млн. пудов меньше хлеба, чем можно было ожидать при среднем урожае <…> В силу указанных обстоятельств отмену карточной системы на продовольственные товары приходится перенести с 1946 на 1947 г., на что имеется разрешение Президиума Верховного Совета СССР»[146]. Засуха не замедлила дать о себе знать и в российском политическом и идеологическом календаре. Ужесточенной цензуре подвергся доступ иностранной литературы. Постановление ЦК ВКП(б) от 14 сентября «О выписке и использовании иностранной литературы» гласило: «ЦК ВКП(б) устанавливает, что в закупке и использовании иностранной литературы сложилась порочная антигосударственная практика <…> Многие организации безответственно отнеслись к расходованию валюты, преступно разбазаривали государственные средства на выписку беллетристики, иллюстрированных журналов, журналов мод и различных развлекательных изданий вместо ценной и необходимой для страны научно-технической литературы». Все это «наносит ущерб интересам государства, ведет к растранжированию валюты и распространению среди части населения антисоветской пропаганды, содержащейся в зарубежных газетах, журналах и книгах»[147]. Главными эпизодами советской засухи 46-го года стала череда учиненных Сталиным — руками Жданова — погромов в области литературы, театра, кино, СМИ. Она дала о себе знать уже 2 августа. В тот день, вслед за постановлением «О мерах помощи издательству “Советский писатель”», Политбюро приняло другое: «О мероприятиях по улучшению газеты “Правды”». Это было трафаретное постановление, которое на примере одной организации, одной газеты давало директивную установку для всех. Оно не просто регулировало работу центрального партийного СМИ, а выражало неудовлетворенность прессой вообще и оказывалось применимым ко всей советской печати: партийной и непартийной, литературы общего интереса, для широкой аудитории — и узкоспециальной. Если бы мы не знали названия газеты, то заметили бы, как это часто бывает в русско-советской истории, что некоторые структурные формулировки с поразительной бюрократической легкостью могут быть адресованы и ленинградским и московским толстым литературным журналам, равно как и другим областям культуры и даже к сферам промышленности и сельского хозяйства, строительства, военного дела, производства атомной бомбы, внешней и внутренней торговли.
Первый гром августовских бурь прозвучал тем более зримо и весомо, что речь шла о центральном органе ВКП(б). В постановлении говорилось, что газета «ведется неудовлетворительно и не выполняет в должной мере своих задач как орган ЦК партии. “Правда” перестала быть ведущей, руководящей газетой для других газет, не проявляет самостоятельности и инициативы в освещении вопросов международной жизни, плохо освещает вопросы партийной жизни, хозяйственное и культурное строительство, слабо занимается вопросами идеологической работы партии. На страницах “Правды” редко печатаются публицистические статьи по актуальным вопросам международной и внутренней жизни, художественной литературы, театра, кино. Публикуемые в газете материалы изобилуют пересказами общеизвестных положений, статьи и корреспонденции составляются по шаблону, примитивно, ввиду чего “Правда” не удовлетворяет запросов читателей». «Внешнее оформление газеты невыразительно, верстка и расположение материалов однообразны, шрифты заголовков зачастую подбираются неудачно, в результате чего газета имеет серый вид. Редколлегия “Правды” работает неудовлетворительно, не направляет работу отделов редакции и корреспондентов на местах. Редакция газеты и ее отделы не имеют вокруг себя широкого авторского коллектива»[148]. И так далее.
Последовали оргвыводы. В частности, новым редактором по отделу критики и библиографии был утвержден старый правдист Давид Иосифович Заславский, работающий в газете с 1928 года[149]. В этот же день рассмотрены «вопросы Оргбюро и Секретариата». Цель очередной бюрократической перестройки была одна: удовлетворить сталинскую манию упорядочения и совершенствования стиля работы. Если есть органы, найдется для них и работа. А лучшая разминка для любой большой работы — масштабное наступление на культурном фронте. Вслед за постановлением о «Правде» шло антикоррупционное постановление «О фактах премирования министерствами СССР и хозяйственными организациями руководящих партийных и советских работников». Отмечались факты завуалированного взяточничества и казнокрадства, которые выражались в форме получения и вручения подарков, как-то: золотых часов, охотничьих ружей, месячных окладов, значков «отличника социалистического соревнования», обмундирования, денежных премий, продуктов. «Такая практика премирования, получения подачек, наград приводит к неправильным взаимоотношениям между партийными и хозяйственными органами, по существу носит характер подкупа, ставит партийных работников в зависимость от хозяйственных руководителей, приводит к отношениям семейственности и связывает парторганизации в критике недостатков в работе хозяйственных организаций, в силу чего руководящие партийные работники теряют свое партийное лицо и становятся игрушкой в руках ведомств в ущерб интересам государства. Такое положение, если ему не положить конец, является позором и гибелью для партработников и парторганизаций, поскольку они лишаются независимости и самостоятельности, необходимой партийным работникам и партийным организациям для того, чтобы осуществлять руководящую роль как защитников интересов государства против всяких нарушений государственных интересов»[150]. Для Сталина идеологические и эстетические вывихи (газеты, журналы — надстройка) концептуально были связаны с преступлениями хозяйственными и экономическими (базис). Один логический бином вел к подрыву советского общественного и политического строя. Таков обзор заседания 2 августа. Эти инициативы получают закономерное и логическое продолжение в грозди знаменитых решений о ленинградских журналах, о репертуаре драматических театров, о советском кино. Но если первые остались тайной за семью печатями и достоянием узкого круга высших партийных функционеров, то вторые были растиражированы в миллионах экземпляров от бумажных брошюр до подарочных изданий в ледериновых переплетах, вошли во многие хрестоматии и сборники постановлений ЦК на русском и иностранных языках. Получив ярлык «ждановщины», они стали метафорой тоталитарного насилия над искусством в ХХ веке. Коллеги — архивисты и литературоведы (в первую очередь Денис Бабиченко) убедительно продемонстрировали, что дело журналов было литературным измерением личностного и политического конфликта внутри Политбюро[151]. Можно сделать более обобщенный вывод. Многие конфликты внутри сталинского генштаба, переведенные в измерение надстроечных феноменов (искусство, СМИ), в очередной раз становились гласным выражением внутренних кризисных явлений режима. На политическом уровне разноголосица была категорически запрещена. Следовательно, разномыслие проявлялось в менее контролируемой сфере (литература, искусство).
Другой уровень прочтения событий первой декады августа 46-го года наводит на мысль о том, что очередные масштабные карательные операции режима, через год после победы в войне, через семь лет после окончания самоуничижительной чистки, оказались связанными с необходимостью сформулировать и озвучить новую национальную идею (борьба с низкопоклонством перед Западом). Любая новая идея презентовалась в российской истории при одновременном закручивании полицейско-экономических гаек и в условиях наступления на культурном фронте. По такому трафаретному сценарию и стали развиваться события в августе 1946-го. Лето обещало быть спокойным — власти начали с осторожной разрядки напряженности на международном музыкальном «фронте». Они решили пригласить на гастроли в СССР Пабло Касальса[152], Золтана Кодаи[153], Артуро Тосканини[154] и что более показательно — пианиста Владимира Горовца, который с 1925 года формально числился невозвращенцем. Затем разрядка распространилась на кинофронт. Была утверждена советская делегация на кинофестивали в Канны и в Венецию. Затем был сформирован весьма либеральный по своему составу художественный совет при Министерстве кинематографии, в который вошли Дмитрий Шостакович, Сергей Эйзенштейн и Всеволод Пудовкин. Правда, имели место быть и контртенденции ретроградного и охранительного толка. В марте было принято лаконичное постановление ЦК о запрете второй серии «Ивана Грозного», в мае — также закрытое постановление о переделке картины «Адмирал Нахимов» Пудовкина. Но это были решения для служебного пользования, об их существовании знали немногие. Однако, как часто бывает в российской истории, вдруг подул не тот ветер — суховей. В стране началась засуха и замаячил призрак очередного голодомора. Сталин перенес на более поздний срок свой второй послевоенный отпуск в Сочи. В этом контексте 2 августа Политбюро приняло ряд постановлений, которые сигнализировали о смене курса корабля под управлением великого кормчего. Стенограмма заседания Оргбюро ЦК ВКП(б) по вопросу «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» от 9 августа 1946 года была опубликована в 1994 году[155]. Строго говоря, это не стенограмма, а «фрагмент стенограммы». В тексте имелась драматургическая пометка «начало не стенографировалось». В то же время отсутствовала пометка «конец не стенографировался». Можно предположить, что у опубликованной стенограммы нет ни начала, ни конца. Андрей Артизов и Олег Наумов при репринте стенограммы предположили, что в доступном тексте отсутствует «доклад о журналах», с которым выступил главы агитпропа ЦК Георгий Александров[156].
Опубликована вводная часть постановления Оргбюро от 9 августа, где в скобках перечислены выступавшие на обсуждении. Порядок выступавших по протокольному списку не совпадает с приведенным в стенограмме. Внутри стенограммы также заметны структурные отличия. Часть ее построена как диалог — беседа. Два выступления даны в самостоятельном оформлении с полными заголовками: «Выступление тов. Тихонова на заседании Оргбюро <…>» и «Выступление тов. Широкова на заседании Оргбюро <…>». Если принять подобную хронологию за факт, то получается, что стенограмма завершается выступлением секретаря Ленинградского обкома Широкова. В списке же за ним следуют фамилии писателя Всеволода Вишневского и секретаря обкома Попкова. Конец опубликованной записи отмечен ответом Широкова: «Нет». По формальным признакам такой лаконизм нельзя считать окончанием документа. Партийный протокол требовал внятного и четкого закрытия темы. На том же заседании при обсуждении второго пункта повестки дня Жданов проговорил начало: «Секретариат считает необходимым поставить вопрос об очень крупных недостатках в фильме “Большая жизнь”, которые ставят вопрос о возможности его демонстрации на экранах. В чем недостатки фильма “Большая жизнь”? <…>». Далее шел предсказуемый текст[157]. Загадкой для историков оставались достоверность или легендарность того факта, что, согласно протоколу Оргбюро, обсуждение вопроса о журналах завершил Сталин. Сегодня это недостающее звено стенограммы заседания, посвященного ленинградским журналам, можно приобщить к делу и восстановить более полную картину судилища. Да, выступление Сталина имело место. Стенограмма заседания Оргбюро приводит порядок выступлений. Речь Сталина по сути дела — заключительное слово. Она подводит итоги исполненной партитуры «дискуссии». Сталин дает общие и частные формулировки оценки творчества Зощенко и Ахматовой вообще и журнально-издательской политики в частности. Сегодня можно с уверенностью сказать, что именно речь Сталина стала конспектом всемирно известных докладов Жданова о журналах. Жданов лишь озвучил и творчески развил сталинские тезисы. Есть в речи и неизвестные исследователям мотивы. Отметим один из них. По существовавшей в партийной практике традиции Сталин в качестве верховного вождя мог говорить на темы, на которые не позволялось рассуждать вслух даже его ближайшим соратникам. Во-первых, тем самым его обращения становились более содержательными и интересными. Во-вторых, верховный жрец оставлял за собой право указать на наличие иных, скрытых причин для своего выступления. В-третьих, вождь, как персонифицированный сгусток коллективного бессознательного, мог снять общее напряжение, выговорив одну из щекотливых тем. Даже если это происходило в узком кругу чиновников. Ведь и в таком засекреченном и зашифрованном обществе, как сталинская Россия, существовали санкционированные механизмы для передачи сталинских пристрастий, фобий и вкусов инженерам человеческих душ, а затем следовала их прививка массовому сознанию. Это проиллюстрировал Константин Симонов в мемуарах «Глазами человека моего поколения».
В выступлении на Оргбюро подобной зашифрованной темой может показаться такой сложный для режима вопрос, как возвращение миллионов солдат и офицеров с фронтов Отечественной войны. Недопущение их малейших притязаний на власть, отсечение фронтового поколения от системы кормления, от несанкционированного доступа к номенклатурным благам и привилегиям, а в конечном счете от претензий на руководство как логичной платы за их военные подвиги — все это наводило на мысль о том, что опорой послевоенного сталинизма, по мысли вождя, должна была стать тыловая публика. Макиавеллиевско-византийский орнамент этой мысли был соткан вождем весьма витиевато. Идее была придана метафорическая форма басни или байки о «хождении» бывших военных в ленинградские журналы. Хождении именно людей в погонах, с геройскими заслугами, а не Михаила Зощенко с Анной Ахматовой. Согласно одному Сталину доступной изощренной логике, «Зощенко» и «Ахматова» стали зашифрованными кодовыми словами этой опасности. Может быть, вождя пугала сама возможность того, что фронтовые демобилизованные подпадут под влияние подлинных мастеров культуры? Советские журналы — партийно-государственные предприятия. Получается, что фронтовые писатели штурмуют государственные учреждения, пускай и завуалированно, но открывают огонь по штабам. Поход демобилизованных во власть (в журналы) представлялся походом на государство и партию. Разумеется, таково лишь одно из возможных прочтений сталинского текста. Но надо учитывать основополагающий негласный принцип партийной риторики советско-византийского образца: шифровка. Устно и письменно зашифровывалось все и вся. В одной из инструкций кровавого 1937 года, исходившей из Политбюро, было четко сказано: «перешифровывать зашифрованное». Логично, что часто идеологические по форме и содержанию скандалы своей первопричиной имели весьма далекие сюжеты. Зощенко и Ахматова оказывались зашифрованными громоотводами для бюрократическо-идеологической кампании (в этой ситуации в такой же роли могли оказаться Платонов и Пастернак). Приглашенная идеологическая номенклатура усвоила сталинский урок мгновенно. Это выразится в подборе новых редколлегий — очередной раз в российской истории все многообразие жизни сводилось к примитивным кадровым вопросам. Археографическая справка о выступлении Сталина Возникает вопрос: почему выступление Сталина было изъято из стенограммы? Ответ:такова была рутинная практика делопроизводства. Выступления, доклады и реплики Сталина изымались из стенографических отчетов и складировались в личном архиве Сталина (в наши дни существующего в виде — в том числе — одиннадцатой описи фонда 558 в РГАСПИ в Москве). Следов или отметок о производимых выемках в текстах неправленых стенограмм не оставляли. Эти тексты должны были стать материальной основой для собрания сочинений Сталина. Выход в свет первых томов этого издания как раз начинался в 1946 году. Речь о журналах обнаружилась в деле по соседству с материалами, не вошедшими в макет собрания сочинений. Сохранилось два машинописных варианта выступления Сталина. Они слегка отличаются один от другого. Следов правки Сталина на них нет. Не обнаружено и фамилий стенографисток в верхнем правом углу страницы. В обоих вариантах сохранена последовательная пагинация машинописного текста (стр. 1—7). Можно оценить общую картину различий между ними. Они носят стилистический характер и принципиального значения не имеют. Текст изначально не предназначался ни для печати, ни для циркуляции среди высшей элиты, поэтому редакторская и самоцензорская энергия Сталина была сэкономлена. Окончательный вариант лишь немного сбавил раздраженный тон формулировок и ярлыков, которыми вождь наградил Михаила Зощенко. Приведем пример из первоначального текста: «Разве такие люди, как Анна Ахматова или этот дурак, балаганный рассказчик Зощенко могут воспитывать наших людей? Какого чорта мы с ними церемонимся!» Второй, итоговый вариант: «Разве Анна Ахматова таких людей может воспитывать или тот балаганный рассказчик Зощенко? Какого чорта с ними церемонятся!»[158]. Во втором варианте выступления Сталина присутствует стилистическо-синтаксическая правка. Слова от первого лица Сталин перевел в косвенную речь. Свое мнение переложил в уста безымянного редактора. Есть и следы джентльменского представления о недопустимости оскорблений в адрес уже немолодой женщины (Ахматовой). Первоначальный текст от первого лица: «Ахматова писала в 1917 году, а сейчас 1947 скоро будет, 30 лет тому назад, она, может быть, писала хорошо в свое время. Какого чорта мы должны приспосабливать наш журнал к старым вкусам поэтессы, на каком основании?» Исправленный текст для истории: «Если редактора возьмут себе за правило никогo не обижать, а будут считаться с тем, что у Ахматовой авторитет былой, а теперь чепуху она пишет, и не могут в лицо ей сказать: “Послушайте, у нас теперь 1946 год, а 30 лет тому назад, может быть, вы писали хорошо для прошлого, а мы — журнал настоящего”. Надо иметь мужество сказать». После знакомства с выступлением Сталина проясняется происхождение отдельных наиболее одиозных формулировок из конспектадокладов Жданова на собрании партийного актива и на собрании писателей в Ленинграде по итогам заседания Оргбюро и обнародованного постановления. Дословное цитирование эстетических открытий Сталина — доказуемая черта стиля ждановского творчества. Сталин: они пишут «не очерки и не рассказы, а какой-то рвотный порошок». Жданов: «Его произведения — рвотный порошок». Жданов: «Ему не нравятся наши порядки. Он вздыхает по другим». Сталин: «Приятельские отношения, не политический подход к писателю, а приятельские отношения». Конспект Жданова: «приятельские отношения и критика». Сталин: «либерализм идет за счет интересов государства и за счет интересов правильного воспитания нашей молодежи». В конспекте Жданова — небольшая вариация в духе псевдонародной демагогии: «либерализм за счет народа». Сталин: «без критики ничего не выйдет». Жданов: «без критики ничего не выйдет». Сталин: «без такой критики может сгнить человек. Когда болезнь организма запущена, болезнь запустит лапы глубже». Конспективная запись тезисов доклада Жданова: «Без критики можно загнить. Болезнь пойдет вглубь». Совпадения заставляют предположить, что конспект, опубликованный Денисом Бабиченко[159], возможно, включает ждановские заметки выступления Сталина. Вопросы к тексту выступления Сталина Но не все понятно в сталинском выступлении. После его прочтения остаются вопросы. Свой спич Сталин строит как монолог, который временами переходит в диалог. Его собеседником в определенный момент становится Виссарион Саянов[160], которого Сталин представляет в роли главного редактора. Когда Саянов оказался редактором журнала «Звезда», если 26 июня 1946 года постановлением Ленинградского горкома ответственным редактором был назначен П. И. Капица[161], а Саянов — лишь членом редколлегии? Похоже, что в редакции толстого журнала создалось недопустимое для советской политической системы двоевластие. Старая редакция во главе с Саяновым продолжала работать, потому что новая редколлегия во главе с Капицей к работе еще не приступила. Решение Ленинградского горкома о редколлегии «Звезды» оказалось одним из пунктов сталинского обвинения ленинградских партийных властей. Почему оно не было утверждено в Москве? Но до 9 августа редколлегии местных региональных журналов в протокольных решениях Оргбюро — Секретариата, а тем более Политбюро не утверждались. Они утверждались обкомами на местах. Этот пункт обвинения был изобретением последнего часа. Подлинник решения Бюро Ленинградского горкома № 253/2 от 27 июня 1946 года указывает, что выписки были посланы Широкову, Капице и «т. Еголину ЦК ВКП(б)». Последнее подчеркнуто. Секретариат Управления пропаганды ЦК ВКП(б) взял этот вопрос под контроль 1 июля 1946 года с пометкой: «Срок исполнения 7 июля». То есть о ленинградском решении в Москве знали и в течение месяца никакого криминала в нем не видели[162]. Особенность той эпохи — в ее непредсказуемой неоднозначности, которую, в частности, иллюстрирует связанный с Саяновым эпизод из выступления Сталина. «Литературная энциклопедия» посмертно рисовала Виссариона Саянова совершенно советским человеком (родился в семье политических ссыльных, работал с Горьким в «Литературной учебе», лауреат Сталинской премии, в 1939—1945 годах был в действующей армии, написал книгу «Нюрнбергский дневник» и т. д.[163]). Однако даже в панегирическом официозе биографии были важные для советского иерархического общества пропуски. Партийность литератора? Участие в организационных структурах ССП? Награды? Участие в литературных группировках? За внешним благополучием биографии чувствовалась недоговоренность. В чем дело? В первой половине 30-х Саянов был человеком круга Михаила Кузмина. Он посещал поэта вместе со своей супругой, а за десять лет до встречи за столом зеленого сукна в кремлевском кабинете Сталина произнес «прекрасную», по словам современников, речь на похоронах поэта[164]. Саянов не был членом коммунистической партии и очень условно мог быть назван «беспартийным большевиком». Из всего номенклатурного реестра советских писателей Саянов меньше всего подходил на должность главного редактора «Звезды». Сталинское указание на возможность продолжения им работы в журнале в этом качестве соблюдено не будет. 14 августа развернутое постановление ЦК утвердит главредом А. М. Еголина «с сохранением за ним должности заместителя начальника управления пропаганды ЦК ВКП(б)». Еголин и Саянов — несопоставимые величины в номенклатурном мире советской идеологической надстройки. В то же время, вынося выговор редактору «Ленинграда» Б. М. Лихареву «за плохое руководство журналом» и отменяя «как политически ошибочное» решение Ленинградского горкома от 26 июня, ЦК оставил безнаказанным Саянова (не в последнюю очередь потому, что он, как беспартийный, не подлежал партийной ответственности). Парадокс практического сталинизма и заключается в том, что, заявляя строжайшие требования к журналам, их редколлегиям, главным редакторам, Сталин одновременно неуверенно и мягко допускает возможность руководящей работы для таких людей, как Виссарион Саянов. На долю аппарата выпадала задача ликвидировать и свести на нет подобное несоответствие, довести кадровое решение вопроса до уровня жесткого политического руководства. Что и было сделано через три недели в особом, полувоенного образца, постановлении Секретариата ЦК о редколлегии журнала «Звезда». Главным редактором был подтвержден Еголин, назначены редакторы журнала по отделам прозы, поэзии, драматургии, искусства, а также критики и библиографии. Имени Виссариона Саянова в этом списке не оказалось[165]. Возможно, что за эти три недели была проведена дополнительная проверка поэта по линии МГБ, в ходе которой могла всплыть пламенная речь на похоронах Михаила Кузмина. Абсурдность назначения такого человека на роль перевоспитателя Анны Ахматовой и Михаила Зощенко становилась очевидной.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2022-01-22; просмотров: 25; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.141.8.247 (0.036 с.) |