Николай Бухарин летом 1934 года

Таков объективный исторический контекст «дела» Мандельштама. Но были в нем и субъективные факторы, которые марксизм приемом фокусника часто объявляет решающими. «Дело» поэта оказалось на перекрестке личных приоритетов и амбиций самого Николая Ивановича Бухарина. Май—июль 1934 года были уникальными месяцами именно для такого астрологического совпадения.

Три темы письма (газета «Известия», Академия наук, Мандельштам) с математической выверенностью констатируют и определяют параметры политической игры Бухарина в момент его ограниченного и дозированного возвращения на политическую сцену. А то, что Бухарин вел политическую игру, не должно вызывать никаких сомнений. В этой игре Мандельштам оказался козырем (так казалось Бухарину).

Карьера Бухарина после изгнания из Политбюро в конце 1929 года привела его на должность начальника Научно-иccледовательcкого cектора ВCНХ CCCР. Из серого здания Делового двора на площади Ногина бывший главный идеолог партии руководил всей научно-технической пропагандой в стране. Руководил и постоянно писал письма вождю. 9 марта 1933 года Бухарин («Здравствуй, Коба») поведал Сталину о своем желании жить: «Хочу продолжать работать. Не хочу иметь никаких правых исторических “хвостов”. В обывателя превращаться не могу. Никаких претензий не имею <...> Твой Николай»[55]. Многочисленные обращения и настойчивая мольба в адрес «Кобы» (именно так он обращался к Сталину даже в официальной переписке) принесли свои плоды.

В два часа дня 20 февраля 1934 года в Кремле, в «зале заседаний ЦК» (переводя советизмы на монархический русский язык: в Екатерининском зале бывшего Андреевского [Большого Кремлевского] дворца) состоялось заседание Политбюро. Первое заседание после окончания работы «съезда победителей», о судьбе делегатов выборных органов которого мы более или менее знаем. По первому пункту докладывал Сталин. Он отложил в сторону распечатанную на гектографе повестку дня. Символично то, что первым он поднял вопрос идеологический, историко-партийный, стержневой для культовой природы сталинского режима. «Без материала» — отмечено в протоколе Политбюро, а значит, спонтанно, неподготовленно, эффектным жестом фокусника-импровизатора Сталин стал обсуждать вопрос: «О непредоставлении тт. Стецким и Радеком статей для “Истории гражданской войны”».

Провидчески и символически Политбюро открыло новую главу новейшей истории страны темой из недавней истории. Есть у гражданской войны начало, нет у нее конца. Пророчеством прозвучала угроза начальнику агитпропа Алексею Стецкому и заведующему иностранным отделом «Известий» Карлу Радеку. Их обязали сдать не позже конца февраля статьи для первого тома, предупредив, что «невыполнение настоящего постановления к сроку повлечет за собой репрессию» (они будут расстреляны, но не за эти статьи).

Следующие вопросы первого заседания Политбюро ЦК семнадцатого созыва были не менее пророческими. Постановили: комиссиям партийного и советского контроля совместно с управлением народно-хозяйственного учета проверить данные по народонаселению за 1933 год и данные по животноводству и провести на деле исправление недостатков. Следующий вопрос — об организации союзного наркомата НКВД. Докладывал Сталин. Решили: нужно создать НКВД «со включением реорганизованного ОГПУ». Итак, гражданская война как концепция сталинской перманентной революции. Народонаселение и животноводство как действующие лица эксперимента. Союзное НКВД как его штаб.

В этой череде символов не менее значительным звучит следующий пункт. Сталин лично поднял вопрос о редакторе газеты «Известия ЦИКС». Отметки о материале опять нет. Решение: Освободить Ивана Гронского от должности ответственного редактора «Известий» с оставлением его редактором «Нового мира». «б) Утвердить т. Бухарина Н. И. ответственным редактором «Известий ЦИКС» с освобождением его от исполняемой им в настоящее время работы в Наркомтяж­проме». Сталин дописал место работы Бухарина и дважды вставил слово «ответственный» в его новую должность[56].

О чем говорит этот бюрократически сухой протокольный перечень пунктов повестки дня забытого заседания Политбюро семидесятилетней давности? Новому курсу (НКВД с включением ОГПУ), заявленному незамедлительно после окончания съезда, придавалось явное либеральное и амнистионное обрамление. Ивана Гронского, уже потерявшего должность председателя оргкомитета ССП, отстраняли от руководства правительственной газетой, а Бухарина переводили из ссылки в научно-промышленных дебрях Министерства индустрии на передовую линию столь любимой им той «единственной гражданской» войны, на полях которой он падет одним из «комиссаров в пыльных шлемах».

Назначение Бухарина редактором «Известий» было знаком времени. Его выступление на съезде партии в череде покаяний бывших оппозиционеров было самым достойным и конкретно-деловым. Хотя амнистия последовала и для других кающихся: Зиновьев стал членом редколлегии «Большевика» — главного теоретического журнала партии, а Каменев по протекции Горького стал трудиться на посту директора издательства «Академия», его прочили на пост руководителя Института мировой литературы. Но назначение Бухарина было самым престижным и политически значимым. «Известия» — формально правительственный орган — по замыслу главного садовода становились своеобразной экспериментаторской делянкой в проведении нового курса. Социальные опыты Сталина были сродни мечтаниям Циолковского и химерическим фруктовым плодам Мичурина.

На ниве советских СМИ либеральные и радужные «Известия» были антиподом «Правды». Уже до прихода туда Бухарина эту ауру игривости и непредсказуемого мальчишеского хулиганства газете придавала деятельность и характерные особенности интеллекта Карла Радека (розыгрыш, каламбур). Возвращенный из воронежской ссылки еще в 1930 году, он был направлен именно в «Известия». Работа там была явочным прикрытием его тайной деятельности в «Бюро международной информации» ЦК — темной аналитической структуре, что-то вроде современных фондов политтехнологии. Зная о комбинаторских и фантастически прожектерских особенностях польского коммуниста, можно только предположить об объ­еме работы и о природе проектов БМИ, часть которых иносказательно обыгрывалась на страницах «Известий».

Приход Бухарина в газету казался сенсационным экспромтом только для непосвященных. «Тропку проторил к дыре, посыпанной крупой» (Пастернак), именно блестящий махинатор и не менее яркий публицист Радек — этот раскаявшийся троцкист, дискредитированный на Западе коминтерновскими аферами. Бухарин придал газете более респектабельную ауру, особенно в глазах беспартийной интеллигенции. Стратегиче­ской целью вождя были: принятие конституции СССР и легитимная, с элементами западной представительной демократии, консолидация террористического однопартийного режима.