Если тебе мешает шум, заткни уши или попроси остальных не шуметь

 

Когда мы едем из клиники домой, начинается дождь. Дэвид закрывает уши руками, чтобы не слышать едва уловимый скрип дворников по мокрому стеклу.

Стефания говорит, что у Дэвида обостренный слух. Он слышит, как молоко течет в стакан, как лязгают тележки в магазине, как визжат мои морские свинки, как тормозит школьный автобус на углу и как с шипением открывается его дверь, — все это и куча других вещей заставляют Дэвида моментально затыкать себе уши.

По идее последний учебный день — это счастье, но у меня перед глазами стоит Дэвид — на остановке, вцепившись в зонт, склонив голову к плечу так, чтобы оно закрывало одно ухо, и рукой прикрывая другое. Райан Дешейн сказал, что он стащит у Дэвида зонтик, если тот выпустит его из рук, а Дэвид поверил. Я объяснила, что Райан пошутил, но, видимо, зря, потому что Дэвид начал смеяться и никак не мог ни остановиться, ни разогнуться, а Райан стал его передразнивать: тоже свернул голову набок и давай хохотать.

А мне пришлось объясняться с водителем автобуса, потому что она заметила, как я пихаю Райана. Она велела нам пересесть вперед, чтобы она могла приглядывать за нами. По дороге в школу я добавила к списку Дэвида еще одно правило:

 

Надеюсь, Дэвид запомнит это правило к сентябрю, когда мы снова окажемся на остановке.

— Наверное, соседи как раз будут заселяться, когда мы вернемся.

Я наблюдаю за цаплей, которая охотится за рыбой на мелководье под мостом. Крылья у нее темные, приглаженные дождем.

— Грузчики сказали «в пять», но, может, они ошиблись.

— Может быть, — сказала мама, — наши новые соседи едут издалека, а во время переезда всегда в последний момент обнаруживаются еще какие-нибудь дела.

Я стараюсь не давать воли воображению, но это сильнее меня. Мы сворачиваем, и я вижу Райана Дешейна, который усаживается на велосипед, с оранжевой сумкой для газет через плечо; его черные волосы вьются от дождя.

Я все-таки позволяю себе немного помечтать: надеюсь, он промокнет.

Дэвид машет в окошко машины:

— Привет, Райан!

— Не говори ему «привет», — обращаюсь я к Дэвиду. — Он не твой друг.

— Кэтрин! — рявкает мама, и в зеркале заднего вида сверкает блик от ее очков. — Не мешай Дэвиду общаться с другими детьми! Не смей! Мы столько работали с ним, чтобы он сам мог начать разговор.

Мне хочется рассказать ей про Райана, но она позвонит его маме или в автобусный парк, и Дэвиду в следующем году будет только хуже. Мама не понимает, что далеко не все относятся к Дэвиду так же, как мы.

— Я тут на днях случайно встретила маму Райана, и она рассказала мне, сколько всего интересного этим летом организует для детей муниципалитет, — говорит мама. — Ты бы не хотела на что-нибудь записаться, Кэтрин?

Почему, как только у детей появляется свободная минутка, родители норовят ее чем-нибудь заполнить?

— Она сказала, что будут уроки плавания, теннис, йога, — продолжает мама. — Обещают даже автобусные экскурсии и танцы. Правда, здорово?

— У меня есть правило насчет танцев, — отвечаю я. — Никаких танцев. Только если я одна в своей комнате или в полной темноте.

— Не глупи. По-моему, это просто здорово.

Мне хочется ответить: «Тогда танцуй сама», но от этого будут одни неприятности.

 

Склонившись вперед, я протискиваюсь в проем между передними сиденьями, чтобы разглядеть дорожку, ведущую к дому соседей: на длинной полосе черного битума пусто.

Я откидываюсь обратно на сиденье.

 

* * *

 

С утра я только и делаю, что придумываю сама себе занятия, лишь бы не смотреть на часы каждые пятнадцать минут, но к четырем часам понимаю, что больше сидеть в своей комнате не могу.

Прихватив с собой альбом, я выхожу на веранду, откуда хорошо виден въезд на соседский участок. Когда я открываю дверь, откуда-то из гостиной доносится мамин голос:

— Дэвид, прошу тебя, прекрати! Папа заберет тебя в пять. Больше я повторять не буду!

Я спешу занять место на садовых качелях, опасаясь, что сейчас мама скажет: «Почему бы тебе не посмотреть, что делает Кэтрин?»

Дождь непрестанно стучит по крыше, колеса машин шелестят по мокрой дороге, я сижу и рисую.

Без четверти пять я слышу, как по луже медленно проезжает машина. Я поднимаю глаза и вижу, что к соседнему дому подъехал мини-вэн.

Поджав ноги под себя, я выглядываю поверх альбома. Из автомобиля выходит женщина. Она бежит к крыльцу, прикрывая короткостриженую голову сумочкой.

С пассажирского места вылезает девочка. Высокая, с прямыми каштановыми волосами до пояса, не толстая и не тощая — она то, что надо. Девочка не бежит, а просто идет, как будто дождь ей вообще нипочем.

Вспоминая о бедном Джейсоне и о противном Райане, я решаю, что сегодня не самый удачный день для великих начинаний. Лучше подождать до завтра, чтобы все неудачи остались в прошлом. К тому же я еще ничего не испекла. А хочется, чтобы день нашего знакомства был идеальным. Не хочу стоять у нее на крыльце насквозь промокшая и с раскисшими печеньями.

Девочка проходит следом за своей матерью прямо в дом, ни разу не оглянувшись в мою сторону.

Наша дверь открывается.

— Едем в видеопрокат, — говорит Дэвид. С зонтом под мышкой, он плюхается на качели рядом со мной. Карандаш в моей руке вздрагивает, линия искривляется. — Осталось семь минут.

— Иногда папа опаздывает.

У папы всегда находится уважительная причина: пробки, покупатели, пришедшие в аптеку прямо перед закрытием, потому что у них закончилось лекарство, а до утра они ну никак подождать не могут, или поставщик с каталогом новых лекарств. Но, думаю, даже если бы все шло как по маслу, папа все равно бы опаздывал. Это стало частью его образа, как темные волосы, или очки, или белый халат с бейджем. Я уже давным-давно не надеюсь, что он придет вовремя, но Дэвид думает, что если кто-то что-то сказал, то так оно и будет.

Папа работает сверхурочно, сколько может, даже по субботам, так чтобы мама имела возможность работать дома неполный день. У мамы есть офис в центре города, но несколько лет назад Дэвид вылетел из сада, поэтому она управляет своей бухгалтерской конторой из гостевой спальни. Конечно, хорошо, что мама всегда рядом, что можно с ней поболтать или съездить куда-нибудь, но плохо то, что Дэвида всегда нужно брать с собой, куда бы мы ни ехали, а когда мама встречается с клиентами или разговаривает по телефону, мне приходится сидеть с ним вместо няни.

Она говорит, это непрофессионально, если во время делового разговора ей приходится, прикрывая трубку рукой, вопить: «Дэвид! Зачем ты снял штаны?!»

Дэвид смотрит на часы:

— Шесть минут тридцать три секунды.

Ровно через шесть минут тридцать три секунды начнется истерика. Я знаю это абсолютно точно, как и то, что окно у соседей открыто и они непременно услышат, если Дэвид начнет вопить.

Красная спортивная машина проносится по дороге, обдавая грязью наш забор.

— Давай считать машины, — предлагаю я. — Вот раз.

Дэвид смотрит на меня исподлобья. Его не так-то просто отвлечь, особенно когда речь идет о видеопрокате, но ему нравится считать машины.

Мимо проезжает грузовик.

— Два! — Дэвид поднимает руку и держит ее перед собой, чтобы видеть одновременно и дорогу, и часы. И пять минут шесть секунд.

— Ну, может быть, пять минут.

— Три машины! И четыре минуты пятьдесят восемь секунд.

Я сдаюсь. Мы считаем машины: четыре, пять, шесть.

Дэвид считает минуты: три, две, одна.

— Напоминаю правило. — Я открываю свой альбом на последней странице и протягиваю Дэвиду.

 

Дверь наших новых соседей открывается.

— Десять! Девять! — выкрикивает Дэвид, отсчитывая секунды, как диктор перед запуском ракеты.

Девочка выходит на крыльцо.

— Восемь! Семь!

Я пытаюсь заткнуть Дэвиду рот, но он вскакивает с качелей. Приближается машина. Пусть это будет папа. Пожалуйста.

— Шесть! Пять! — кричит Дэвид, а девочка на крыльце соседнего дома украдкой поглядывает в нашу сторону. — Четыре! Три! Два! ОДИН!

Краем глаза я замечаю, что девочка уже не просто поглядывает в нашу сторону — она уставилась прямо на нас.

— Семь машин! — визжит Дэвид, когда машина проезжает мимо. — «Весь мир усеян пуговицами, но нет среди них моей!»

Я вскакиваю с места, чтобы остановить его руки, которые взмывают в воздух, как злые хищные птицы.

— С ним все в порядке? — окликает меня девочка. — Могу помочь тебе найти ее.

Найти что?

— Тебе помочь найти его пуговицу? — спрашивает она.

— А, нет, спасибо! — я с трудом удерживаю Дэвида.

Откровенно говоря, я просто не знаю, как объяснить ей, с чего начать, тем более что придется кричать через забор.

Разговаривать с Дэвидом — все равно что искать сокровища. Приходится заглядывать под слова, чтобы понять, что он хочет сказать. Это проще, если вы знаете его разговорные правила:

 

 

Строчку про пуговицу Дэвид позаимствовал в одной из своих самых любимых книг — про Квака и Жаба. Арнольд Лобел рассказывает о том, как Жаб все время находит пуговицы — большие, маленькие, квадратные, — но ни одна из них ему не подходит. Так же и среди проезжающих мимо машин нет папиной.

Пришлось бы слишком много всего объяснять, а девочка уже собралась обратно в дом.

Никаких тебе печений.

Ни тебе «привет», ни «меня зовут» или хотя бы «приятно познакомиться».

Никаких разговоров про фонарики. Первые слова, с которыми она обратилась ко мне: «С ним все в порядке?»

— Я заберу тебя в пять, — шепчет Дэвид. Слезинка, как крошечная жемчужина, дрожит у него на реснице.

Руки мои разжимаются.

— Папа обязательно приедет. Если человек опаздывает, это не значит, что он не придет.

Но это не помогает. Я протягиваю руку, утираю его слезу большим пальцем и произношу единственные известные мне слова, которые могут его успокоить:

— «Квак, ты какой-то зеленый».

Дэвид всхлипывает.

— «Но я всегда зеленый, я же лягушка».

Я делаю паузу, притворившись, будто не помню, что дальше, хотя знаю всю книжку наизусть, слово в слово.

— «Сегодня ты слишком зеленый, даже для лягушки».

Дэвид смотрит на меня.

Я киваю:

— Даже для лягушки.

Мы с Дэвидом сидим на качелях до тех пор, пока папина машина не останавливается перед домом.

— Ты готов? — спрашивает он, хотя Дэвид уже несется ему навстречу.

Я смотрю, как Дэвид пытается забраться в машину с раскрытым зонтом в руках.

— Прости, что опоздал, — кивает мне папа. — В последнюю минуту объявилась миссис Джесланд — у нее закончились сердечные капли. — Хочешь с нами, Кэтрин?

— Нет, спасибо.

Я смотрю на часы. Пять сорок две.