Логика и проблемы субъективности. Хайдеггер против логики.

 

Отвечая на вопрос, какое место занимает логика в различных фи­лософских течениях XX века, нельзя ограничиться только обращением к логическому позитивизму или — более широко — к аналитической философии. Утверждение фон Вригта, что «именно логика была отли­чительным признаком философии нашей эпохи», что XX век — это Золотой век логики [ Вригт фон 1992] не означает однозначно позитив­ного отношения к логике в целом в философии XX века, поскольку в нашем веке были и есть и другие влиятельные философские тече­ния, определившие некоторые тенденции будущего развития логики, позволяющие ставить вопросы о иных трактовках логики.

К таким направлениям, безусловно, можно отнести философию М. Хайдеггера. С именем Хайдеггера связывают негативное отношение к формальной логике, к основанной на ней рациональности. Однако, следуя принятому в настоящей книге подходу всякий раз уточнять, что в данном конкретном случае понимается под логикой, какой ее образ имеется в виду, необходимо с таких же позиций проанализировать и хайдеггеровскую позицию по отношению к логике, что невозможно сделать без обращения к тексту известной лекции Хайдеггера «Что такое метафизика?» [ Хайдеггер 1993], которая часто трактуется как «атака на логику».

Эту лекцию Хайдеггер прочитал в 1929 году на общем собра­нии естественнонаучных и гуманитарных факультетов при вступле­нии в должность профессора философии Фрейбургского университета. Текст лекции посвящен онтологии Ничто, один из возможных контекстов — пересмотр господствующего в этот период образа логики, отказ от сложившихся к этому времени идеалов логицизма. Хайдеггер не формулирует в аудитории своих коллег общеизвестные тезисы ло­гицизма и победившего к тому времени антипсихологизма. Ведь они должны быть хорошо известны аудитории, которая живет в контексте интеллектуальных дискуссий эпохи. Хайдеггер сразу же формулирует свои антитезисы к этим хорошо известным тезисам. Он формулирует их как в форме утверждений, так и вопросов. Например:

• «Как обстоит дело с этим Ничто? Случайность ли, что мы невзначай вдруг о нем заговорили? Вправду ли, что это просто манера речи — и больше ничто?» [ Хайдеггер 1993, с. 17].

• «Но зачем нам хлопотать об этом Ничто? Ведь как раз наука отбрасывает Ничто и оставляет его как не имеющее никакого значе­ния» [ там же ].

• «Математическое познание не строже, чем историко-филологи­ческое. У него есть разве что характер "точности", не совпадающий со строгостью» [ там же, с. 16].

• «Человек — сущее среди прочего сущего — "занимается нау­кой"» [ там же, с. 17].

• «"Логика" высится как последняя инстанция... Как, неужели можно покуситься на господство "логики"?» [ Хайдеггер 1993, с. 18].

• «Философию никогда нельзя мерить на масштаб идеи нау­ки» [ там же, с. 26].

По поводу последнего отмеченного пункта замечу, что антипсихо­логизм, как известно, стремился построить философию как строгую науку. Как я уже сказала, часто хайдеггеровское отношение к логике трактуется как неприятие им логики, более того, как определенное требование отказа от логики. Так ли это? На мой взгляд, нет. В начале XX века и в первой трети его в логике и в культуре в целом бурно обсуждаются проблемы психологизма (см. об этом: [ Сорина 1993]). Сре­ди этих проблем наряду с другими стоят вопросы о сущности логики и науки как таковой, о возможности получения достоверного истинного знания. Хайдеггер был непосредственно вовлечен в круг этих вопросов не только как человек, который тесно сотрудничал с Гуссерлем в тече­нии двенадцати лет и после отъезда последнего в Маобург получил его кафедру философии во Фрейбургском университете. Опубликованная Хайдеггером в 1914 году докторская диссертация была непосредственно обращена к проблемам психологизма, что отразилось уже в ее названии «Учение о суждении в психологизме».

Победа антипсихологизма, как известно, привела к формулировке ключевых и господствующих логико-методологических позиций в нау­ке и культуре. К их числу принадлежит тезис логицизма о «непо­грешимости» математического знания, о его строгости и истинности, т. е. утверждения о том, что математические истины являются «ис­тинными во всех возможных мирах». В рамках победившего в начале века антипсихологизма, во-первых, задается идеал научности, во-вто­рых, он отождествляется с логико-математическим знанием. Хайдеггера не устраивает ни то, ни другое. Именно в связи с этим он как раз и кри­тикует фактически сложившийся образ логики как особой науки и как всеобъемлющего эталона для всех других наук. Однако при этом сам Хайдеггер сохраняет классическую аристотелевскую логику в качестве образца корректной формы рассуждений с четко проведенной системой аргументации.

В одном из своих писем 1927 года Хайдеггер достаточно опреде­ленно выражает свое отношение к формальной логике. Это письмо Хайдеггера к его ученику Левиту, где он замечает: «Формальное истол­кование, критика обычного учения об apriori, формализация и т. п. — все это сохраняет для меня свое значение, даже если я сейчас об этом не говорю. Мое философское развитие мало меня интересует, но если оно становится предметом разговора, то не следует выносить о нем поспешные суждения, исходя лишь из последовательности лекций и сказанного только в них. При столь поспешном рассмотрении за­бывают о центральных перспективах и побуждениях» [ Хайдеггер 19956, с. 356]. Однако это письмо было опубликовано лишь в 90-е годы, и уже в силу этого оно не могло снять напряжения в философском сообществе в связи с хайдеггеровскои оценкой логики.

В этом смысле именно рассматриваемая лекция является, пожалуй, важнейшей для понимания явного выражения Хайдеггером его отно­шения к логике. При этом я хотела бы заметить, что в этой «явности» хайдеггеровского текста очень много неявных контекстов, требующих дополнительной реконструкции. Лекция Хайдеггера сформулирована в виде вопроса: «Что такое метафизика?», но она и сама влечет за собой целую серию вопросов, практически каждый из которых оказывается связан лишь с одним из возможных вариантов ответов. Например, по­чему обсуждение проблем метафизики влечет за собой необходимость рассмотрения проблем логики? Кому принадлежат тезисы, относитель­но которых Хайдеггер формулирует антитезисы? Возникает и целый ряд других, контекстуально зависимых вопросов. Хайдеггер задает, говоря его же словами, «пространство мыслящего диалога между мыслящими» [ Хайдеггер 1997, с. II], в котором находятся Аристотель, Кант. Гуссерль, Витгенштейн, Ясперс. другие «мыслящие» предшественники и совре­менники. В этот же контекст входит и доминирующий в современную ему эпоху комплекс философско-гуманитарных и философско-методологических проблем. Хайдеггер не всегда явным образом обозначает этот комплекс, но он всегда, в конечном счете, может быть «вычитан» из него.

Первый из возможных диалогов-дискуссий в этой лекции обращен, как представляется, к Канту, который в «Критике чистого разума» пи­шет о необходимости ограничения возможных метафизических вопро­сов. Хайдеггер, наоборот, на протяжении всей своей лекции постоянно формулирует метафизические вопросы, «развертывает» их, обосновыва­ет само право задавать метафизические вопросы. В этом смысле он как бы, во-первых, формулирует антитезис по отношению к кантовскому тезису о необходимости ограничения метафизических вопросов и, во-вторых, предлагает систему обоснования своей позиции: «...Всякий ме­тафизический вопрос охватывает метафизическую проблематику в це­лом... Всякий метафизический вопрос может быть задан только так, что спрашивающий — в качестве спрашивающего — тоже вовлекается в не­го, т. е. тоже попадает под вопрос... Мы задаемся вопросом здесь и те­перь, для нас. А наше присутствие — в сообществе исследователей, пре­подавателей и учащихся — определяется наукой» [ Хайдеггер 1993, с. 16].

Как же соотносятся между собой кантовское и хайдеггеровское отношение к проблемам вопрошания, к возможности задавать ме­тафизические вопросы? Насколько мне известно, в кантоведческой литературе проблема роли вопросов в философии Канта практически не обсуждалась. Исключением являются две работы Г. В. Сориной [ Со-рина 1992, 1993]. В отличие от Канта, Хавдеггер отстаивает право и необходимость формулировки метафизических вопросов. Процесс во­прошания позволяет Хайдеггеру продемонстрировать, что представляет собой метафизика сама по себе, показать бытийность Ничто, вскрыть особенности трансценденции. Для Хайдеггера само «подлинное» вопрошание имеет глубинный метафизический смысл. В послесловии к лекции «Что такое метафизика?» Хайдеггер возвращается к пробле­мам вопрошания и фактически дает сжатую характеристику целостной теории вопрошания. Он пишет: «Всякий вопрос по делу — уже мо­стик к ответу. Ответ по существу — всегда просто последний шаг спрашивания. А он остается неисполнимым без длинного ряда первых и последующих шагов. Ответ по существу черпает свою подъемную силу из настойчивости спрашивания. Ответ по существу есть лишь начало ответственности. В ней просыпается более изначальное спрашивание. Поэтому подлинный вопрос найденным ответом и не снимается» (курсив мой. - И. Г.)[ Хайдеггер 1993, с. 37].

Сама система хайдеггеровской аргументации, встроенная в после­довательность вопрошания, позволяет ему сформулировать то, что, на мой взгляд, можно оценивать как собственное, хайдеггеровское понимание логики. Хайдеггер не просто провозглашает какие-то пози­ции, он их последовательно доказывает, подводит итог проведенному доказательству, утверждая факт доказанности выдвинутых тезисов, на­пример: «Тем самым, — заявляет Хайцеггер в своей лекции, — выше­названный тезис у нас в общих чертах доказан» [ там же, с. 23]. Свои доказательства Хайдеггер проводит, вводя понятия порой вполне в стиле классической логики, порой — через вопрошание, иногда — используя последовательность определений, иногда — через показ невозможно­сти проведения самой процедуры определения. «И неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть не просто недостаток определенности, а принципиальная невозможность что бы то ни было определить» (курсив мой. — И. Г.)[ там же, с. 20].

Вместе с тем, Хайдеггер всегда уточняет и определяет понятия там, где, с его точки зрения, это возможно и необходимо. Это находит свое выражение в Кассельских докладах, в его работе по физике Аристотеля, других работах. Например, в сравнительно недавно опубликованном тексте хайдеггеровского доклада «Нищета» [ Хайдеггер 1995а], прочитан­ного им в июне 1945 года, он не только отвечает на вопросы, что такое нищета и как выжить. Хайдеггер уточняет необходимые ему для это­го понятия «дух», «свобода». В уже упоминавшемся письме к Левиту Хайдеггер говорит о поиске «понятийной интерпретации» здесь-бытия, о «понятийных отношениях» в онтологии и собственно о понятиях «онтология», «фактическое» [ Хайдеггер 19956, с. 355].

Как мне представляется, в контексте этих идей Хайдеггера лежит, в том числе, еще одна из многочисленных идей реформы логики. Эта идея вполне прочитывается и в тексте анализируемой лекции: «Ничто — источник отрицания, не наоборот. Если таким образом могущество рассудка надламывается в области вопросов о Ничто и бытии, то решается и судьба господства "логики" внутри философии. Сама идея "логики" расплывается в водовороте более изначального вопрошания» (выделено мною. — И. Г.) {Хайдеггер 1993, с. 23].

В хайдеггеровской реформе логики, если ее можно так назвать, прочитывается еще одно пространство «мыслящего диалога между мы­слящими»: Хайдеггером и Аристотелем. Здесь в некотором смысле про­исходит поворот Хайдеггера к иному, неклассическому типу логики — к интеррогативной логике. Несомненно, что строгость в рассуждени­ях — через предпосылки вопросов — явным образом представлена в рассуждениях Сократа и Платона. В их рассуждениях есть жесткая логика, однако они еще не опираются на логику как науку, она будет построена позже Аристотелем. Вместе с тем, как известно, «Органон» Аристотеля, который впоследствии назвали логикой, строился в каче­стве жесткой системы утвердительных предложений. Однако, точно так же хорошо известно, что Аристотель рассматривает и вопросительные предложения, природу которых видит, в частности, в удивлении. А вот как Хайдеггер в своей лекции явным образом выделяет основной источ­ник вопрошания: «Только когда нас теснит отчуждающая странность сущего, оно пробуждает в нас и вызывает к себе удивление. Только на основе удивления — т.е. открытости Ничто — возникает вопрос "почему?". Только благодаря возможности этого "почему?" как такого мы способны спрашивать целенаправленным образом об основаниях и обосновывать» [ там же, с. 26]. Хайдеггер говорит о необходимости «думающего вопрошания», (выделено мною. — И. Г.), которое невоз­можно без субъекта, формулирующего вопрос [ там же, с. 37, 39].

Критикуя логику, Хайдеггер сам термин «логика» берет в кавычки. Он выступает против всесильности формального правила, запрещаю­щего противоречие, против господства формальных дефиниций как стремления «укладывать» все в «определения», против введения «фор­мальных понятий» как самоцели. Но это означает, на мой взгляд, лишь то, что Хайдеггер выступает против образа логики и науки, сформиро­вавшегося в рамках антипсихологизма, отличительной чертой которого является стремление вывести субъекта за свои пределы. Хайдеггер по­казывает, что порой сущее приоткрывается нам через настроения, ощу­щения, которые, в свою очередь, не укладываются в жесткую логику, что в рамках «логицистской», антипсихологистически ориентирован­ной логики (и именно такая логика им критикуется) нельзя исследовать Ничто. В связи со всем этим Хайдеггер ставит вопрос «о правомер­ности господства "логики" в метафизике» [ там же, с. 25] и отрицает такое господство, потому что «метафизика принадлежит к "природе человека"» [ там же, с. 26].

Вместе с тем важно отметить, что предпосылкой рассматривае­мых высказываний Хайдегтера является существенная для моего ис­следования мысль, характеризующая роль логики в истории филосо­фии: выделяется и подчеркивается «господство "логики"» в метафизике. И действительно, как уже отмечалось ранее, Рассел (который как раз в значительной степени и сформировал господствующий в XX веке образ логики) видел в логике «ключ к метафизике», считая, в част­ности, что вся монадология Лейбница вытекает из сугубо логической идеи аналитичности суждений, включенности предиката суждения в его субъект. Поэтому, как мне представляется, важно также отметить, что «вчитывание» в текст лекции Хайдеггера позволяет утверждать, что он отрицает господство только «традиционной логики с ее логосом как началом категорий», «способы мышления» которой не дают возможно­сти «задуматься об истине бытия» [ Хайдеггер 1993, с. 37] и фактически говорит о необходимости разработки и использования там, где обычная логика не работает, иных типов логики. Одна из них — логика во­просов, достоинство которой, по Хайдеггеру, проявляется именно в ее адекватности «бытийному мышлению» [ там же, с. 39].

Как известно, Хайдеггер вынужден был спустя десятилетия, в 1943, а затем в 1949 годах, разъяснять позиции, сформулированные им в лекции «Что такое метафизика?». Он вынужден был это делать, поскольку вокруг его лекции сложилось множество сомнений и, что самое главное, «ложных мнений», по собственному выражению Хайдеггера. Одно из таких ложных мнений, против которых он протестует, непосредственно касается логики. Хайдеггера подозревают в том, что его «лекция решительно выступает против ''логики"» [ там же, с. 37]. Хайдеггер не согласен с такой оценкой.

Каким же образом возникло это мнение и что ему противопоста­вляет Хайдеггер? Позиция, в соответствии с которой Хайдеггер будто бы выступает вообще против логики, сформировалась в неопозитивист­ской среде. Такой вывод позволяет сделать, во-первых, непосредствен­ный анализ хайдеггеровских текстов, во-вторых — анализ контекстных историко-философских дискуссий. Традиционную формальную логику Хайдеггер критикует за то, что она приносит «бытие как стихию мыс­ли» в жертву «технической интерпретации мышления» [ Хайдеггер 1993, с. 193]. Такая логика, по Хайдеггеру, ведет к логицизму (логистике), что и позволяет ему использовать понятие «логика» в кавычках. Он это объясняет тем, что его не устраивает логика, «чьим закономерным вы­рождением может считаться логистика» [ там же, с. 39], т.е. логицизм. Он не может принять такой принцип бытия, который соответствует широко известному тезису логицизму: быть — это значит быть значе­нием квантифицируемой переменной. Для Хайдеггера «рассчитываю­щее мышление» порочно, ибо оно не способно ощущать, не способно «схватить» истину, потому что в нем нет «бытийного мышления», а зна­чит, нет возможности установить, «что тем, что по законам "логики" должно считаться "правильным", исчерпывается все мыслимое и все требующее осмысления и все заданное мысли как задача» [ там же, с. 74]. Хайдеггер подвергает сомнению претензии логицизма на право представлять истину и быть истиной.

Для него истина выступает как «представленность предмета», а «объективность имеет свое основание в субъективности». В так понятой объективности Хайдеггер оставляет место и логике, но уже без кавы­чек. Он пишет: «Логика как развертывание существа "логоса" в смысле единящего представления есть сущность существования и основание истины как объективности» [ там же, с. 163]. Он не принимает логику, которая избавляет себя от постановки вопроса о существе логоса. Хай­деггер специально подчеркивает, что он не занимается ниспроверже­нием логики. Он пишет: «Мысль, пробивающаяся в этом направлении, не нападает на логику (выделено мною. — И. Г.), но тратит себя на до­статочное определение логоса, т. е. того сказа, в котором дается слово бытию как единственно достойному осмысления» [ там же, с. 380].

Дополнительные аргументы в пользу предлагаемой интерпрета­ции хайдеггеровского отношения к логике дает обращение к его работе «Кант и проблема метафизики» [ Хайдеггер 1997], в которой Хайдеггер рассматривает «Критику чистого разума» Канта как работу по обоснованию метафизики. Хайдеггер аргументирует свою позицию буквально в системе пошагового вопрошания. Для него, как отмечает он сам, процесс обоснования основного тезиса выдвинутой им позиции равнозначен ответу на центральный вопрос его книги: «почему обосно­вание метафизики стало для Канта "критикой чистого разума"?» В свою очередь, возможность получения ответа на этот вопрос он ставит в за­висимость от ответов на следующие три частных, с его точки зрения, вопроса: «1. Каково преднайденное Кантом понятие метафизики. 2. Ка­ков подход к обоснованию этой традиционной метафизики, 3. Почему это обоснование является "критикой чистого разума"?» [ там же, с. 3].

Сама постановка задачи нового обоснования метафизики, анатиз предшествующих обоснований как бы исходно задает то искомое «про­странство мыслящего диалога между мыслящими», о котором Хайдеггер говорит в предисловии ко второму изданию своей работы и на которое я уже неоднократно ссылалась. В частности, мне кажется, что здесь неявно прослеживается постоянный диалог Хайдегтера с его в каком-то смысле учителем и в то же время оппонентом Гуссерлем. «Пространство мыслящего диалога» с Гуссерлем определяется той исходной задачей, которую ставит перед собой Хайдеггер в рассматриваемой работе и ко­торую ставил перед собой Гуссерль в работе, с которой он вошел в миро­вую философскую мысль однажды и навсегда. Гуссерль в предисловии к «Логическим исследованиям» формулирует свою цель в качестве «нового обоснования чистой логики», которая для него неотделима от те­ории познания [ Гуссерль 1909, с. VII]. В связи с этим он рассматривает традиционные подходы к решению этой проблемы, скрупулезно ана­лизирует понятийный аппарат, необходимый для решения проблемы. Аналогичную задачу, с совершенно аналогичной структурой и методом рассмотрения, но по отношению к метафизике, решает Хайдеггер.

Вместе с тем в книге «Кант и проблема метафизики» Хайдеггер продолжает обсуждение проблемы места и роли логики в системе ме­тафизики. Во-первых, Хайдеггер утверждает, что Кант в «Аналитике понятий», ставя вопрос о сущностном единстве чистого познания, вы­нужден обращаться к общим знаниям о мышлении вообще, в том числе «почерпнутым из традиционной формальной логики». У Хайдеггера не вызывает сомнений, что для обоснования онтологии, «для архитек­тонического овладения и представления "пестрой ткани человеческого знания", собственно и выявляемой аналитикой "Критики", Кант ну­ждался в определенной школьной структуре, которую создаваемая ло­гика чистого познания верно унаследовала от формальной логики» (курсив мой. - И. Г.)[ Хайдеггер 1997, с. 37-38].

«Бездна метафизики» вступает для Хайдеггера в противоречие с тра­дицией, «в соответствии с которой рацио и логос притязают на централь­ную функцию в истории метафизики» [ там же, с. 96]. Это вынуждает Хайдеггера вновь и вновь фактически формулировать вопрос о месте и роли логики в метафизике. Он понимает, вслед за Кантом, что бесконечная метафизика не может базироваться на конечной школь­ной логике. В то же время совершенно очевидно и для Хайдеггера, в частности, что кантовская метафизика нуждается в логике, что Кант строит специальную логику для метафизики: трансцендентальную логику. Однако для Хайдеггера [ там же, с. 95-97] все-таки важнее оказывается заключительный поворот Канта: от проблем трансцендентальной ло­гики к философской антропологии. Впрочем, здесь Хайдеггер вполне следует за самим Кантом и идейно, и через непосредственные ссылки на четыре знаменитых кантовских вопроса:

«1. Что я могу знать?

2. Что я должен делать?

3. На что я смею надеяться?

4. Что такое человек?-» [ Кант 1980, с. 332].

Однако Хайдеггер почему-то забывает, в важнейшей для его твор­ческой эволюции работе «Кант и проблема метафизики» уточнить, что Кант формулирует эти знаменитые вопросы все-таки в «Логике».

Вместе с тем и этот кантовский поворот оказывается для Хай­деггера недостаточным, что связывается Хайдеггером с традиционной формальной логикой, которую теперь он называет ее исходным именем, т. е. органоном. Позволю себе вновь обратиться к тексту Хайдеггера: «Ни одна антропология, понимающая свою собственную проблематику и ее предпосылки... не может даже притязать на разработку проблем обоснования метафизики... За необходимо связанное с обоснованием метафизики исследование, "что есть человек?", берется метафизика Dasein» [ Хайдеггер, 1997, с. 134].

Как же эта позиция коррелируется с логикой и почему она является для Хайдеггера отрицанием «примата» классической логики в филосо­фии? Думаю, что в качестве вполне адекватного ответа можно выделить следующую мысль Хайдеггера: потому что «Метафизика Dasein не есть раз и навсегда положенный ''органон"» [ там же ]. Хайдеггер проти­вопоставляет конечность логики (органона) бесконечности бытийного состава Dasein.

Свой анализ бытия и времени, места в их понимании логики (орга­нона) Хайдеггер пытается рассмотреть как «подрыв господства разума и рассудка». Хочу заметить, что Хайцеггер ведет речь о «подрыве гос­подства», об отказе от тотального доминирования, но не об отказе от разума и рассудка как таковых. Такой «подрыв», с точки зрения Хайдеггера, приводит к тому, что «логика лишается издавна приписы­ваемого ей метафизического первенства», что «что ее идея становится проблемой» (курсив мой. — И. Г.)[ там же, с. 141].

Можно ли такую хайдеггеровскую позицию рассматривать как то­тальный отказ от логики? На мой взгляд, нет. Скорее, ее можно назвать необычной формой логической строгости, в соответствии с которой, выделив определенный метод, способ рассуждения, надо четко обо­значить возможную область, границы его применения, а это вполне соответствует даже неопозитивистскому тезису о корректном исполь­зовании языка.

Наконец, прежде, чем перейти к анализу взаимоотношений меж­ду Хайдеггером и неопозитивизмом, в частности с Карнапом, можно сформулировать еще один вопрос. Насколько категоричен Хайдеггер в своих рассуждениях и выводах? Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, легко и просто прочитывается в тексте Хайдеггера, который считает, что результат его интерпретации «Критики чистого разума» заключает­ся в том, что сама проблематика фундаментального кантовского труда «получила большую остроту и конкретность». В этом смысле, я думаю, ту же самую «большую остроту и конкретность» получило обсуждение проблем логики в разных ее ипостасях. Хайдеггер некатегоричен в своих выводах. Он заключает свою работу мыслью о том, «что нам остается лишь одно — вопрошанием удерживать исследование открытым» (курсив мой. — И. Г.)[ там же, с. 142]. К сожалению, не все увидели эту нека­тегоричность и своеобразную в некотором смысле все-таки строгость Хайдеггера.

Хайдеггеровское отношение к логике, его диалог с Кантом по пово­ду допустимости/недопустимости метафизических вопросов естествен­ным образом переходит и в диалог с Карнапом по этой же проблеме. Думаю, не ошибусь, если скажу, что в книге Карнапа «Значение и необходимость» можно проследить его очередной, но неявный спор с Хайдеггером (точнее, не в самой книге, а в приложении «Эмпиризм, семантика и онтология»).

В этой работе Карнап вводит три важнейших понятия, которые позволяют понять, во-первых, «онтологию Карнапа», во-вторых — его отношение к метафизическим вопросам, еще точнее, к метафи­зическому вопрошанию. Это — следующие понятия: «языковой кар­кас», «внутренние вопросы», «внешние вопросы». Языковой каркас, по Карнапу, возникает в результате введения системы новых «спо­собов речи, подчиненных новым правилам», для описания на языке новых объектов. Введение языкового каркаса позволяет Карнапу раз­личить два вида вопросов о существовании. Вопросы о существовании объектов внутри каркаса Карнап считает оправданными и коррект­ными. Это — внутренние вопросы. Ответы на подобные вопросы, по Карнапу, могут быть найдены либо чисто логически, либо эмпи­рически. Достоинство внутренних вопросов Карнап видит в том, что понятие реальности, встречающееся в них, «является эмпирическим, научным, неметафизическим понятием» (курсив мой. — И. Г.)[ Карнап 1959, с. 301]. Признание вещи или события реальными происходит в соответствии с правилами каркаса. В таком случае оказывается, что для Карнапа «быть реальным в научном смысле слова значит быть элементом системы» [ там же ]. В качестве таких систем Карнап рас­сматривает, например, мир вещей, где могут быть допустимы следующие вопросы:

• «есть ли на моем столе клочок белой бумаги?»

• «Действительно ли жил Король Артур?»

• «Являются ли единороги и кентавры реальными или только воображаемыми существами?»

и ответы на них, которые основываются на эмпирических ис­следованиях. В качестве примера системы, природа которой является преимущественно логической, а не фактической, Карнап рассматривает систему чисел. Здесь для Карнапа допустимым оказывается, в качестве примера, следующий внутренний вопрос: «Существует ли простое число больше ста?».

Эти вопросы Карнап настойчиво предлагает отличать от внешних вопросов, которые являются философскими, метафизическими вопро­сами и в которых ставятся фактически вопросы о существовании самих систем объектов. Такие вопросы Карнап считает псевдовопросами, ко­торые лишь «переодеты» в формы теоретических вопросов, однако философы, которые формулируют подобные вопросы не способны, по Карнапу, сформулировать свои вопросы «в терминах обыкновен­ного научного языка» [ там же, с. 304]. Фактически различение двух основных видов вопросов Карнапу необходимо, в первую очередь, для запрещения одного из них, а именно — метафизических вопросов. Его позиция сформулирована ясно и однозначно: «принятие какого-ли­бо языкового каркаса не должно рассматриваться как подразумевающее какую-то метафизическую доктрину» [ там же, с. 311].

Сама идея необходимости «преодоления метафизики» является од­ной из важнейших философских идей Карнапа, именно поэтому одна из известнейших его статей так и называется «Преодоление метафизи­ки логическим анализом языка» (1930-1931) [ Карнап 1993]. Думаю, что само появление этой работы во многом было определено полемикой с Хайдеггером.

Карнап последовательно стремится обосновать тезис о том, что вся и всякая метафизика состоит из псевдопредложений, использу­ющих бессмысленные слова. Тот факт, ч го основным объектом его критики оказывается именно Хайдеггер, а еще точнее его лекция «Что такое метафизика?», Карнап объясняет тем, что это именно то ме­тафизическое учение, «которое в настоящее время в Германии имеет сильное влияние» [ Карнап 1993, с. 18]. Уже в добавлении к коррек­туре своей статьи Карнап вновь подчеркивает, что метафизика, пре­одолеть которую он хочет в настоящее время, это — «метафизика Ничто» Мартина Хайдеггера. Здесь же Карнап удовлетворенно заме­чает, что «энергичной протест против современной философии-ничто» кроме него, уже выразили Оскар Краус и Давид Гильберт [ Карнап 1993, с. 26].

Повторять в конце XX века критические замечания в адрес не­опозитивистских идей о выделении протокольных предложений, о не­обходимости сведения к ним всех иных предложений, о проблемах верификации было бы, по крайней мере, некорректно. Мое обращение к программной статье Карнапа и всего неопозитивизма связано с дру­гим. Сравнительный анализ работ Хайдеггера и Карнапа позволяет сделать следующие выводы:

• две внешне очень различные философские системы оказываются взаимозависимы;

• они обусловливают друг друга в том смысле, что каждая из них вынуждает другую оттачивать свои аргументы;

• оказывается, что в сердцевине споров по проблемам метафизики лежат проблемы логики, точнее, вопросы о соотношении между логикой и метафизикой, о месте логики в метафизике, о ее роли для метафизики.

Но, пожалуй, самое удивительное, на мой взгляд, в критике Хайдег­гера Карнапом заключается в том, что последний вынужден признать тот факт, что Хайдеггер фактически в своих метафизических построени­ях ищет аргументы, полемизирует, то есть стремится к доказательности рассуждений. Аргументированность же и доказательность, как это хо­рошо известно, являются важнейшими характеристиками логичности. Другое дело, что высказывает эту мысль Карнап все равно в негатив­ном ключе. Для Карнапа вся метафизика возникает «из потребности выражения чувства жизни», из эмоционального отношения человека к миру. В этом смысле она оказывается близка искусству, которому не нужны аргументы для выражения чувств и эмоций, которое, в от­личие от метафизики, не оперирует бессмысленными выражениями и псевдопредложениями.