К вопросу о соотношении формальной и неформальной логики

И.Н.ГРИФЦОВА

ЛОГИКА

КАК ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ

И ПРАКТИЧЕСКАЯ

ДИСЦИПЛИНА

К вопросу

о соотношении формальной и неформальной логики

Эдиториал УРССМосква, 1998

Настоящее издание осуществлено при финансовойподдержке Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 97-06-87072)

Грифцова Ирина Николаевна

ЛОГИКА КАК ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ И ПРАКТИЧЕСКАЯ ДИСЦИПЛИНА

К вопросу о соотношении формальной и неформальной логики

М.: Эдиториад УРСС, 1998. — 152с.

 

ISBN 5-901006-58-5

 

Монография посвящена проблеме трактовки логики как теоретической и практиче­ской дисциплины. В свете характерного для философских исследований конца XX века «прагматического поворота», интереса к исследованиям обыденного языка и мышления рассматривается вопрос о том, способна ли логика принять участие в этих исследовани­ях, может ли она реально влиять на уровень «практической рациональности» общества, имеет ли она вообще отношение к этой рациональности. Вводится понятие «образ логи­ки», с помощью которого проводится анализ различных трактовок логики (Аристотелем, авторами «Логики Пор-Рояля», Лейбницем. Хр. Вольфом, Кантом, Фреге, Гильбертом и другими). Показывается влияние изменений, происходящих в общих философских установках, на принимаемый образ логики. Учет современной формальной лошкой подходов и результатов, полученных в рамках неформальной логики как особого на­правления в развитии логики, рассматривается в книге как один из вариантов развития логики в качестве не только теоретической, но и практической дисциплины. Выяатяются основные методолошческие принципы и характеристики неформальной логики.

Для специалистов в области логики, философии, а также всех интересующихся проблемами, связанными с ролью логики в жизни общества и человека.

Моей дочери Ане

 

Ни одна наука не вправе отказаться от ответа на вопросы для чего она, какую ценность представляет она для жизни, какие изменения произошли бы в судьбе человечества, если бы эта наука вдруг перестала быть достоянием культуры.

 

В.Ф. Асмус. Философские задачи Логики (лекция pro venia legendi, 7.III. 1922)

 

 

Введение

 

Слова, вынесенные в эпиграф, принадлежат В.Ф. Асмусу, с име­нем которого во многом связано возрождение формальной логики в нашей стране во второй половине 40-х годов. Так получилось, что в 1947 году вышел учебник логики, написанный Асмусом, и в том же 1947 году под редакцией С. А. Яновской была опубликована пер­вая в послеоктябрьской России монография по математической логике «Основы теоретической логики» Д. Гильберта и В. Аккермана. Однако, основываясь на том представлении о логике, которое можно получить из книги Д. Гильберта и В. Аккермана, не так просто ответить на во­прос, «какую ценность представляет она (логика. — И. Г.)для жизни» Конечно, вовсе необязательно, чтобы всякая наука имела непосред­ственную практическую значимость, мгновенную пользу и отдачу — и Асмус вряд ли это имел в виду. Наука — не диссертация, и не обязана иметь соответствующую рубрику. Неслучайно и деление наук Не фун­даментальные и прикладные. Наконец, наука, научное знание имеют и самостоятельную ценность как таковые. И, тем не менее, если речь идет о логике, а именно ей посвящена данная книга, без ответов на вопросы, сформулированные В. Ф.Асмусом, не обойтись.

Логика как теоретическая и практическая дисциплина — основ­ная тема предлагаемого читателю исследования. Тема эта существует столько же, сколько существует сама логика. Традиция разделения логики на теоретическую и практическую имеет свою долгую исто­рию. Конституировавшись в науку в трудах Аристотеля, логика играла существенную роль в жизни древнегреческого общества, претендуя на руководство человеческим умом во всех сферах его деятельности, не только в научных рассуждениях, но и в повседневных разговорах и спорах. «Логика Аристотеля, по ее первоначальному назначению, была таким же практическим руководством, как трактаты о мореплава­нии или руководства к игре в вист» [ Минто 1995, с. 10].

Так понимаемое практическое значение логики сохранилось и в эпоху, на первый взгляд, несовместимую с логикой, рациональностью — эпоху западноевропейского средневековья, в котором доминировала религия. Выступления против схоластики в эпоху Возрождения выра­жались, как известно, во многом в борьбе с аристотелевской логи­кой, поскольку именно логика использовалась в качестве инструмента в ходе бесчисленных религиозных диспутов. В XVII веке благодаря Г. Лейбницу начинается новый этап развития логики как теоретичес­кой дисциплины, в результате чего, как отмечает в своей работе с при­мечательным названием «К вопросу о реформе логики...» Н.Я.Грот, появляется «стремление к уравновешиванию теоретических и практи­ческих задач логики» [ Грот 1882, с. 10]. Такое «равновесие» наступает в XVIII веке, в школе немецкого философа и логика Хр. Вольфа, ко­торый произвел детальное деление логики (как, впрочем, и других наук) на теоретическую и практическую. В том же XVIII веке это рав­новесие было нарушено в пользу теоретической логики. С И. Канта начинает формироваться образ логики как «чистой» науки, независи­мой от практики реальных рассуждений. Этот образ оказался самым устойчивым и является доминирующим и в наше время, в XX веке, когда формальная логика стала символической логикой.

Сравнительно недавно, в 1991 году, в Швеции на IX Международ­ном конгрессе по логике, методологии и философии науки с фунда­ментальным докладом «Логика и философия в XX веке» выступил один из выдающихся логиков нашего времени Георг фон Вригт. Целью его доклада было «оценить место логики (имеется в виду формальной. — И. Г.) вфилософии нашего столетия». Это место он оценивает очень высоко, утверждая, что «именно логика была отличительным призна­ком философии нашей эпохи», которую он называет Золотым веком логики. Тем неожиданнее оказывается его прогноз относительно даль­нейшей судьбы логики: «...мне кажется маловероятным, что логика будет продолжать играть ту решающую роль в целостной философской картине эпохи, которую она играла в нашем столетии. Я не буду пы­таться предсказывать, какие направления будут ведущими в философии первого века III тысячелетия. Но думаю,...что логики среди них не бу­дет» [ Вригт фон 1992, с. 89].

Конечно, в приведенном отрывке речь идет о значении логики только для философии, и он, несомненно, требует комментариев. Однако если исходить из того, что прогноз фон Бритта оправдается, то возникает вопрос, а в какой области, в каком качестве логика будет играть если не решающую, то вообще какую-нибудь роль? Сохранит ли она свою функцию органона, элемента культуры в широком смысле, которая была ей свойственна на протяжении всей истории ее развития?

Особенности формальной логики XX века заключаются в исполь­зовании особых сложных методов исследования — формализованных искусственных языков и исчислений, что привело к превращению ло­гики в довольно специализированную область знания, в определенной мере самодостаточную, занимающуюся, главным образом, разработ­кой собственных внутрилогических проблем. Конечно, символическая логика конца XX века во многом отличается от той, которая созда­валась усилиями Фреге—Рассела, она обращается сегодня к анализу рассуждений, содержащих временные, эпистемические, деонтические, модальные и тому подобные характеристики. Эта особенность логики хорошо видна на примере постоянного расширения фрагментов ес­тественного языка, которые поддаются логическому анализу. Сегодня вряд ли можно полностью признать обоснованной критику в адрес формальной логики, высказанную X. Перельманом (основателем новой риторики как особой логики гуманитарного знания). Суть этой критики заключается в утверждении о том, что логики редко рискуют исследо­вать рассуждения, используемые в праве, этике, философии, политике, повседневной жизни, а сами эти рассуждения, в свою очередь, не име­ют отношения к логике в строгом смысле этого слова, т. е. формальной дедуктивной логике (см.: [ Perelman 1979]). Современные формальные логики «рискуют исследовать» самые разные рассуждения — другое дело, насколько помогают проводимые логиками исследования тем, кто использует эти рассуждения: политикам, юристам, философам, обычным людям в их повседневной жизни. Парадоксальным в некото­ром смысле образом современная логика, приближаясь к естественным рассуждениям, одновременно отдаляется от них, поскольку вынуждена строить все более изощренный логический аппарат, способный пред­ставлять всевозможные нюансы изучаемых мыслительных процедур.

Можно, видимо, утверждать, что современная логика в нашем сто­летии во многом утратила одну существенную функцию, которая имма­нентно была ей присуща с момента появления логики как науки. Логика перестает «участвовать» в жизни общества, отдельного человека. Про­возгласив свой принципиальный отказ от ориентации на исследование обыденных рассуждений, того, «как мыслит человек», и благодаря этой антипсихологистской установке сделав огромный шаг вперед в качестве теоретической науки, логика, озабоченная обоснованием собственной теоретической самостоятельности, постепенно теряет свою практичес­кую значимость. В результате, говоря словами Г.Лейбница, «толпа либо вообще не замечает предмета, либо оставляет его без внимания» [ Лейб­ниц 1984, т. 3, с. 74], поскольку, добавлю от себя, не совсем понимает, зачем он ей нужен.

Сказанное не означает критики в адрес логики, скорее, это — «забота», «переживание» по поводу того, что логики нет там, где ей нет замены. Проблема трактовки логики как практической дисциплины для России, как это ни покажется, возможно, странным, оказывается особенно актуальной, связанной с той конкретной ситуацией радикаль­ных изменений во всех сферах жизни, в которой мы живем сегодня. Периоды преобразований неизбежно обостряют вопрос о рационально­сти членов общества, понимаемой как «способность мышления, пони­мания, ответственности» [ Манхейм 1994, с. 298] обычного человека, как способность к формированию собственных суждений и действиям на их основе. Роль же логики — конечно, не единственная — в увеличении «доли рациональности» несомненна.

В то же время можно, видимо, говорить в целом о невостребован­ности логики в нашем российском обществе, о чем, как известно, писал еще П. Я. Чаадаев. Обсуждение проблемы соотношения теоретической и практической логики вообще не характерно для отечественной ло­гической школы. Пожалуй, только в XVIII веке, когда в российской логике было очень сильно влияние Христиана Вольфа, логика рас­сматривалась как практическая дисциплина: например, Иван Рижский воспроизводит в своем «Умословии, или умственной философии...» вольфовское деление логики на теоретическую и практическую, говоря о полезности «исправного разума во всех частях и званиях жизни» [ Риж­ский 1790, с. 9]. Однако далее логика развивалась в России в основном как теоретическая дисциплина, в рамках парадигмы «чистой логики», а всякое обращение к теме практической логики до сих пор многими отечественными логиками трактуется как попытка «психологизации» логики (см., например: [ Маркин 19976]).

Вместе с тем ситуация стала несколько меняться в последние го­ды. Об этом говорят, в частности, и изменения в названиях недавно вышедших учебников по логике: если раньше учебников по логике было очень мало и назывались они, как правило, просто «Логика», то сейчас это «Практический курс логики для гуманитариев» [ Брюшинкин 1996], «Практическая логика» [ Светлов 1995], «Основы прак­тической логики...» [ Уемов 1997]. Определяют излагаемый в своем учебнике «Логика» круг логических вопросов и проблем как практичес­кую логику и Е. К. Войшвилло с М. Г. Дегтяревым [ Войшвилло, Дегтярев 1994]. Необходимость практической направленности преподавания ло­гики обсуждалась также в рамках секции логики Первого Российского философского конгресса в Санкт-Петербурге (1997 год). Однако ре­альная практика преподавания логики и анлиз содержания учебников по логике показывает, что на самом деле по-прежнему остается доми­нирующим теоретический подход к преподаванию логики. Логический принцип отбора материала, боязнь «кастрации научного содержания логики»[1] явно превалируют над соображениями практической целе­сообразности. Пожалуй, только В. Н. Брюшинкин не боится открыто заявить, что в его учебник «вошел только тот теоретический матери­ал, который может быть непосредственно полезен для формирования таких навыков» (навыков по правильному использованию логических форм. — И. Г.), что «почти ничего не рассматривается только потому, что это необходимо для последовательного и связного рассмотрения логики как теоретической дисциплины» [ Брюшинкин 1996, с. 7].

Конечно, успешность преподавания логики зависит от того, на­сколько сами логики озабочены, говоря словами С. И. Поварнина, тем, чтобы пользуясь материалами, добываемыми теоретической логикой, «так излагать и приспособлять правила логики, чтоб их можно было легче и удобнее всего применять к практике, например, к анализу доказательств» (см.: [ Поварнин 1916, с. VIII]). Однако к сказанному необходимо, как представляется, добавить, что применение «материа­ла, добываемого теоретической логикой», в первую очередь, зависит от принципиальной применимости этого материала, т. е. речь идет о не­обходимости нового взгляда на саму теоретическую логику.

Таким образом, если в начале нашего века на первом месте стояла проблема обоснования логики, то в конце века на первое место выхо­дит, на мой взгляд, проблема применимости того, что сделано в логике в качестве теоретической дисциплины. Н. Я. Грот в уже упоминавшейся работе пишет, что «... важнейшей чертой в развитии логики является прогрессивно увеличивающееся преобладание теоретического характе­ра логических исследований над практическими» [ Грот 1882, с. 10]. Сегодня важно достижение, по крайней мере, некоторого равновесия в этой сфере.

Характерной чертой философских исследований в конце XX века является «прагматический поворот», интерес к исследованиям обы­денного языка и мышления, сегодня «существует спрос на научные исследования повседневной жизни» [ Кюнг 1992, с. 47]. Способна ли логика принять участие в этих исследованиях, может ли она реально влиять на уровень «практической рациональности» общества, имеет ли она вообще отношение к этой рациональности — вот те проблемы, решение которых во многом может определить место логики и в фило­софии, и шире, — в культуре следующего столетия.

Таким образом, ни в коей мере не разделяя периодически появля­ющихся выводов о неэффективности формальной логики, думаю, что они свидетельствуют, тем не менее, о необходимости определенного изменения ее «облика» (что не раз уже происходило с логикой, особен­но в переходные периоды человеческой истории, от которой история логики неотделима), изменения через переосмысление своих задач, некоторых сложившихся стереотипов в оценках собственной истории, своего места в философии, роли в науке, образовании, повседневной жизни.

Данный вывод требует конкретизации применительно к «месту и времени». Речь идет, в первую очередь, об отечественной логике, по­скольку осознание необходимости такого «прагматического поворота» уже произошло в определенной части логического мирового сооб­щества — в ряде зарубежных стран, где эти проблемы обсуждаются и периодически возникают новые направления, часто, к сожалению, противопоставляющие себя формальной логике (например, уже упоми­навшаяся «новая риторика»). Среди этих направлений особого внима­ния заслуживает неформальная логика. Проблему соотношения формаль­ной и неформальной логики можно, на мой взгляд, рассматривать как один из современных вариантов представления проблемы трактовки логики как теоретической и практической дисциплины, и именно под этим углом зрения неформальная логика рассматривается в настоящей книге.

Идея неформальной логики родилась, по признанию самих ее осно­вателей, из неудовлетворенности как преподавателей, так и студентов курсами формальной логики, не дающей, по их мнению, методов, аде­кватных задачам анализа повседневных рассуждений. Как пишет один из неформальных логиков, «ко мне подошел один студент и спросил ме­ня в то время, когда я преподавал им логику предикатов, каким образом все то, что он узнал за семестр, имеет хоть какое-то отношение к реше­нию президента Джонсона об эскалации войны во Вьетнаме. Я что-то промямлил о плохой логике президента, а потом заявил, что вообще-то мой курс "Введение в логику" не имеет к этому отношения. В ответ он спросил меня, в каком курсе изучают такие вопросы, и я вынужден был признать, что, насколько мне известно, такого курса не существует. Он хотел того же, чего хотят сегодня многие студенты — курса, имеющего отношение к повседневным рассуждениям, аргументации, которые они слышат и читают при обсуждении национальных, демографических проблем, угрозы атомной войны и многих других проблем, встающих перед лицом человечества во второй половине двадцатого века» [ Ка h апе 1971, р. VIII].

В зарубежной литературе неформальная логика представлена се­годня достаточно широко[2], главным образом, учебной литературой с многочисленными упражнениями по анализу аргументационных тек­стов, сопровождаемыми небольшими комментариями. Теоретических исследований по этой проблематике немного — в основном, это материалы симпозиумов (начиная с 1978 года) и отдельные статьи. Для многих из этих работ характерно противопоставление неформаль­ной логики формальной, недостаточный уровень рефлексии над соб­ственными основаниями, принципами и методами. Это осознают и сами неформальные логики, чаще предпочитающие называть себя «движением».

Существуя более двадцати лет в качестве области знания и учебной дисциплины (главным образом, в Канаде, США, Голландии, Бельгии, но литература по неформальной логике представлена и в других странах: в Оксфорде, например, в известном книжном магазине Blackwell книга­ми по неформальной логике заставлен целый стеллаж), неформальная логика до недавнего времени не вызывала в нашей стране ни теоретиче­ского, ни практического интереса[3]. Почти невозможно встретить и сам термин «неформальная логика» (Informal Logic), к которому существует к тому же несколько предвзятое, негативное отношение. Видимо, есть целый ряд причин такого отношения, среди которых можно назвать и нелегкую судьбу логики в послеоктябрьской России, постоянные атаки на нее как на «буржуазную» науку, в силу чего то, что удалось отстоять, стало особенно дорогим; и споры между представителями формальной и диалектической логики, в силу чего среди формальных логиков сформировалась позиция: все то, что не есть логика фор­мальная, есть логика диалектическая и, следовательно, на самом деле логикой не является. Эту позицию можно, например, обнаружить в уже упоминавшемся учебнике А. И. Уемова «Основы практической логики»: «Всякая логика формальна; если она претендует на то, чтобы не быть формальной, то она и не логика» [ Уемов 1997, с. 7].

Для того чтобы разобраться, что такое неформальная логика (и можно ли вообще считать ее логикой), необходим анализ фи­лософских, в первую очередь, теоретико-познавательных установок, принципов, влияющих на ту или иную трактовку логики, ее основных понятий и методов. Логично было бы предположить, что те карди­нальные изменения в философии науки, которые произошли в 50-60-е годы в западных странах, а в 70-е годы и в нашей стране, и которые самым существенным образом затронули другие области философии, прежде всего, гносеологию, а также ряд близких дисциплин, долж­ны были в той или иной степени коснуться и логики. Изменения в идеалах рациональности должны, казалось бы, затронуть и «глубин­ную структуру» рациональности — логику. Однако тот образ логики, который создавался усилиями Г. Фреге. Б. Рассела, Д. Гильберта, логи­ческими позитивистами и аналитической философией в целом, остался доминирующим. Именно поэтому, видимо, и фон Вригт, для которого формальная логика в любом случае исходно связана именно с этим типом философии, не находит логике места среди восходящих, как он говорит, «на философском горизонте новых облаков, привлекающих внимание философов и требующих своего прояснения» [ Вригт фон 1992, с. 89].

 

 

* * *

 

Основная задача, которая ставилась при написании этой работы, состояла в философско-методологическом анализе проблемы возмож­ности трактовки логики как практической дисциплины.

Книга состоит из четырех глав. В первой главе вводятся и эксплици­руются основные понятия, задающее проблемное поле «теоретическая логика — практическая логика». Вторая глава носит исторический ха­рактер, в ней рассматриваются некоторые исторически сложившиеся образы логики. При этом не ставилось цели представить достаточ­но полную картину исторического развития логики. Акцент делается на некоторых принципиальных изменениях в трактовке логики, за­висящих, прежде всего, от изменений в философских предпосылках, а также определяемых, говоря словами фон Вригта, «какими-то другими характерными чертами культурного облика времени» (курсив Вригта. — И. Г.)[ Вригт фон 1992, с. 82], позволяющих говорить о соотношении теоретической и практической логики.

Третья глава посвящена выявлению основных особенностей трак­товки логики, или ее основных образов, сложившихся в XX веке, рас­сматриваются особенности трактовки логики Г. Фреге, Д. Гильбертом, А.Тарским, а также обсуждается влияние концепции Л.Витгенштейна на не-фрегевскую логику и отношение М.Хайдеггера к классической формальной логике.

Последняя, четвертая глава книги — это ответы на вопросы: какова история и причины появления неформальной логики, какой смысл вкладывается в ее название, какие проблемы составляют область ее интересов, какое место отводит она себе в рамках логики, философии, какие задачи ставит перед собой? Действительно ли это совершенно новое направление в логике и можно ли его вообще считать логикой? Как выгладит проблема трактовки логики как теоретической и практи­ческой дисциплины в свете неформальной логики?

 

 

* * *

 

В заключение — слова благодарности:

Моим дорогим родителям — Марии Дмитриевне Мишаевои и Ни­колаю Павловичу Грифцову.

Моим учителям А. В. Ницинскому, В. А. Бочарову, Е. К. Войшвилло, В. А. Смирнову, особые слова признательности — Елене Дмитриев­не Смирновой. Всей кафедре логики философского факультета МГУ им. М. В Ломоносова.

За предоставленную возможность работать над книгой, помощь и поддержку — факультету социологии, экономики и права Москов­ского педагогического государственного университета, лично — его декану Ольге Петровне Шушариной.

Всем моим коллегам с кафедры философии МПГУ, но особен­но — ее заведующей Людмиле Александровне Микешиной, оказавшей на меня влияние своими работами по реформированию традиционной гносеологии.

В. Н. Брюшинкину, заведующему кафедрой философии и логики Калининградского государственного университета, автору замечатель­ного учебника по логике, моему сокурснику и другу — за поддержку, а также за Кантовские чтения и семинары «Логическое кантоведение», которые во многом помогли в написании этой книги.

Моим студентам — поскольку сама идея специального рассмо­трения логики как практической дисциплины возникла в результате попыток превратить изучение логики в полезное для жизни занятие.

Российскому фонду фундаментальных исследований за финансо­вую поддержку издания этой книги.

Издательству «Эдиториал УРСС», лично — его директору Доминго Марин Рикою — за высокопрофессиональную работу.

Наконец, я не могу не сказать, что эта книга была бы совершенно невозможна без постоянных и вследствие близости наших интересов крайне полезных для меня обсуждений рассматриваемых в книге во­просов, помощи и участия Г. В. Сориной и В. Н. Садовского.

Глава I
Предуведомление об основных понятиях

 

Эта глава, как следует из ее названия, в некотором смысле предва­ряет дальнейшее изложение, представляя основные понятия, которые, на мой взгляд, задают проблемное поле, образуемое двумя парами ис­следуемых в книге предметов: «теоретическая логика — практическая логика» и «формальная логика — неформальная логика». Это поня­тийные ряды и понятия: «логика, философия логики, философская логика», «образ логики», «логическая форма», «теоретическая и прак­тическая логика». Дается обоснование выбору именно данных понятии и раскрывается их основное содержание, которое детализируется и обо­гащается в последующих главах.

Проблемы понимания логики как теоретической и практической дисциплины, соотношения формальной и неформальной логики от­носятся к сфере философии логики. Это термин (введенный, видимо, Б. Расселом) не является общепринятым в отечественной традиции. В. Н. Брюшинкин использует его в обосновании своей программы метапсихологизма (см.: [ Брюшинкин 1988]). Предлагается различать: саму логику; два уровня рефлексии над ней: металогику и философию ло­гики: применение логики. Если в металогике стремятся к тому типу прояснения, который не требует определения экстралогических, фи­лософских позиций, остается близким к опыту реального «делания» логики, то философия логики пытается дать определение логики, ее места в системе человеческого знания, философии, культуры в целом. Это дальнейшая рефлексия над логикой, стремление к конечному про­яснению природы логики вообще, логических сущностей, в частности. Предлагается также различать философию логики и философскую ло­гику, относящуюся к сфере собственно логики. Под философской логикой понимается область тех тем и проблем, которые могут быть поставлены и решены, в принципе, в рамках логики, хотя соответ­ствующие работы в этой области (например, «Философская логика» Стросона [ Strawson 1967]) могут иметь существенное философское со­держание. Второй смысл понимания философской логики предполагает философские применения логики, в частности, в этике, метафизике, эпистемологии (например, «Логика, языковые игры и информация» Я.Хинтикки [ Hintikka 1973]).

 

Логическая форма

 

Понятие логической формы является для логики центральным, благодаря которому она, собственно говоря, и получила название «формальная логика». В то же время проведение чисто «формального» подхода к анализу мыслительных процедур имеет крайне ограничен­ный характер, содержание постоянно «дает о себе знать», или, говоря словами Р. Барта, происходит «вечная игра в прятки между смыслом и формой» [ Барт 1989, с. 83]. Степень «практичности» логики можно рассматривать как степень ее «неформальности», «содержательности». Однако все эти характеристики требуют своего уточнения.

Хотя название «формальная логика» закрепилось за логикой бла­годаря И.Канту, в определенном значении можно говорить о том, что, логика является формальной со времени своего появления, т. е. начи­ная с Аристотеля. У Аристотеля нет специального понятия «логическая форма», но есть метафизическое понятие «форма», которое, как из­вестно, рассматривается им в единстве с понятием «материя»: и то, и другое является одной из четырех «причин», «принципов» бытия. Форма и материя у Аристотеля — «имманентные структурные (выде­лено мною. — И. Г.)элементы вещи, которые "неотделимы" от нее и не обладают самостоятельной реальностью в качестве данного нечто; таковой обладает только результат их синтеза — "целостность"» [ Ле­бедев 1989, с. 711]. Если согласиться с представленной А. В.Лебедевым интерпретацией аристотелевского учения о форме и материи как но­сящего «эвристический характер: расчленить и высветить в размытом хаосе ''слитых" впечатлений объективную ("по природе") структуру» (выделено мною. — И.Г.) вещи, делающую ее познаваемой [ там же ], то в таком контексте вполне традиционная трактовка логической фор­мы как структуры мысли не кажется мне чужеродной. В то же время более детальный анализ этого основного понятия логики демонстрирует его неоднозначность и возможность выделения нескольких планов.

Прежде всего нужно сказать, что в логике можно встретить упот­ребление слова «форма» в двух основных смыслах: как вида мысли и как структуры мысли.

При первом понимании обычно говорят о «формах мышления», «формах мысли», имея в виду, как правило, понятие, суждение и умозаключение, хотя встречаются и другие варианты. Например, Е.К.Войшвилло и М.Г.Дегтярев предпочитают говорить об «особых формах знания», понимая под ними понятия, суждения и теории, ко­торые, «будучи выраженными в языке и при этом достаточно точным образом, наряду с определенной знаковой, то есть языковой формой, имеют также логическую форму» (см.: [ Бойшвимо, Дегтярев 1994, с. 21]). Аналогичный подход развивают В. А. Бочаров и В. И. Маркин, при этом умозаключение рассматривается ими не как форма, а как прием мышления, интеллектуальная процедура, познавательная операция [ Бо­чаров, Маркин 1994, с. 13].

Употребление термина «форма» в первом смысле предполагает определенную трактовку логики как науки о формах и законах пра­вильного мышления (или другие близкие варианты). Однако сущест­вуют концепции логики, отрицающие такое понимание ее предмета и соответственно считающие, что логика не изучает мышление и его формы. Такая позиция наиболее ярко представлена Я. Лукасевичем: «Исследовать, как мы действительно мыслим или как должны мыс­лить, — не предмет логики. Первая задача принадлежит психологии, вторая относится к области практического искусства... Логика имеет дело с мышлением не более, чем математика» [ Лукасевич 1959, с. 48]. Выражение «форма мышления» Лукасевич вообще считал бессмыслен­ным, поскольку, с его точки зрения, нельзя говорить о форме того, что не имеет протяженности. В то же время он считал возможным гово­рить о логической форме, например, силлогизма, понимая под этим структуру, но не силлогизма как вида, формы мысли, а как опреде­ленного языкового выражения. Аналогичной позиции придерживается В. К. Финн, который также считает психологистской трактовку логики как науки о формах мышления: «Логики аристотелевской традиции считали, что объектом логической науки яатаются формы мышления (понятия, суждения, умозаключения). Последовательное развитие этой точки зрения приводило к психологизму, т. е. к пониманию логики как средства изучения мышления и, в конце концов, как раздела психологии» [ Финн 19966, с. 95].

Если говорить о понимании логической формы во втором смысле, т. е. как структуры мысли, то в большинстве современных фундамен­тальных руководств по логике (а именно в такого рода литературе чаще всего вводится это понятие) понятие логической формы определяется, скорее, контекстуально: дается ряд примеров, из которых более менее ясно, о чем пойдет речь. Типичным примером такого подхода можно считать подход, представленный в книге А. Черча «Введение в ма­тематическую логику», начинающейся следующим образом: «Предмет нашего изучения есть логика, пли, говоря более точно, формальная ло­гика. Обычно (формальная) логика занимается анализом предложений или суждений и доказательств; при этом основное внимание обращается на форму в отвлечении от содержания < matter >. Сейчас было бы нелегко точно определить различие между формой и содержанием, но его можно пояснить на примерах» (курсив А.Черча) [ Черч 1960, с. 15]. Далее сле­дует ряд примеров рассуждений, призванных продемонстрировать, что такое правильность «в силу одной своей логической формы». Не дают явного определения логической формы и ранее упоминавшиеся авторы учебника «Логика с элементами эпистемологии и научной методоло­гии» [ Войшвилло, Дегтярев 1994], отмечая, что понятия логической формы и логического содержания — «это понятия высокого теорети­ческого уровня и сложности. Для точного их выяснения необходимо применение специальных формализованных языков» [ там же, с. 20].

Тем не менее, все же представляется возможным говорить, что в современной логике под логической формой мысли фактически понимается структура (строение) того выражения языка, в котором эта мысль выражена, структура, полученная в результате проведения определенного анализа этого выражения. Л.Витгенштейн, специально рассматривающий вопросы логической формы в своем «Логико-философском трактате», пишет: «4.002....Язык переодевает мысли. И притом так, что по внешней форме этой одежды нельзя заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем не для того, чтобы обнаруживать форму тела» [ Витгенштейн 1958, с. 44]. Существенным при этом оказывается, что в зависимости от лежащих в основе такого анализа предпосылок (характер которых требует специального рассмотрения), эта структура может выглядеть по-разному. Таким образом, речь идет о выявлении логической формы как бы каждый раз заново: «2.033. Форма есть возможность структу­ры» [ там же, с. 34] — в такой трактовке, на мои взгляд, происходит своеобразное возвращение аристотелевского философского понимания формы как принципа, в данном случае принципа, определяющего, какого типа конкретное выражение перед нами — происходит как бы «оборачивание метода». Мы начинаем с конкретного выражения, структурируем его определенным образом (в зависимости от принятого принципа структурирования) и только тогда определяем точно, с чем же имели дело в начальном пункте исследования.

Какова же процедура, позволяющая выявлять логическую форму? «Если вы удалите из силлогизма все конкретные термины, заменив их буквами, — вы удалите материю силлогизма, и то, что остается, назы­вается его формой. Посмотрим теперь, из каких элементов состоит эта форма. К форме силлогизма, кроме числа и расположения переменных, принадлежат так называемые логические постоянные» [ Лукасевич 1959, с. 50]. При этом под конкретными терминами понимается то, что в ло­гике принято называть дескриптивными терминами, т. е. такие, которые обозначают предметы, свойства, отношения. Если при этом мы оста­емся только в рамках как бы внешнего вида полученного выражения, представляющего логическую форму (вида знаков, их порядка и спо­собов соединения), то мы имеем, в терминах Е. Д. Смирновой, синтак­сическое понятие логической формы (см.: [ Смирнова 1996, с. 62-63]). Это выражение несет информацию только о своем внешнем виде, «показывает» его Однако возможно Дальнейшее уточнение понятия логической формы, если мы будем учитывать тип тех конкретных тер­минов, которые удалялись, а также значение логических постоянных Один из возможных подходов к уточнению понятия логической формы в рамках дедуктивной логики на базе теории семантических категорий предлагает Е Д Смирнова (см [ там же ] ) Конкретная зависимость логической формы от принимаемых методов семантического анализа (в данном случае, семантического анализа предложения) будет показана на примере не-фрегевскои логики в Гяаве III

В порядке гипотезы можно также предположить, что понятие ло­гической формы является зависимым от принимаемых принципов, предпосылок и допущении самого разного порядка (философского, культурно-исторического и т.д.) Если выйти за рамки «чистого» под­хода к логическим формам и процедурам как таковым, рассматрива­ющего их вне контекста применения, вне применяющего их субъек­та, то это потребует, с моей точки зрения, структурирования иного, многоуровневого типа, включения в «логическую форму» параметров, задающих также прагматический контекст (на этом пути необходимо сотрудничество логики с другими, смежными дисциплинами, напри­мер, с теорией дискурсного анализа)

Глава II
Образы логики в истории философии и культуры

 

Эта глава пос