Иисус в Назарете со Своими двоюродными братьями,

Петром и Фомой

 

20 ноября 1945

Иисус вновь со Своими учениками на дороге, которая от равнины Ездрилона ведет в Назарет. Они, должно быть, где-то провели ночь, потому что сейчас раннее утро. Некоторое время они идут в молчании. Иисус идет впереди, один, затем Он зовет Петра и Симона и идет с ними, наконец все идут одной группой, пока не достигают перекрестка, где дорога на Назарет пересекается с дорогой, ведущей на север.

Иисус жестом призывает беседующих к тишине и говорит: «Сейчас мы разделимся. Я пойду в Назарет с Моими братьями, Петром и Фомой. Остальные под предводительством Симона Кананита пойдут мимо горы Фавор по караванной дороге в Дебарет, Тиверию, Магдалу, Капернаум, а затем к озеру Мером. Вы остановитесь у Иакова, чтобы узнать, обратился ли он, и передадите Мои благословения Иуде и Анне. Вы будете останавливаться в тех домах, где вам будут предлагать гостеприимство более настойчиво. Вы будете оставаться только на одну ночь в каждом месте, потому что вечером Субботы мы встретимся на дороге в Сафет. Я проведу Субботу в Хоразине, в доме вдовы. Посетите ее и скажите ей (об этом). Таким образом мы, наконец, даруем мир душе Иуды, который убедится, что Иоанна нет ни в одном из этих гостеприимных мест…»

«Учитель! Но я верю в это!...»

«Но всегда лучше убедиться, что тебе не придется краснеть перед Каиафой и Анной, как и Мне не придется краснеть перд тобой или другими людьми, когда Я говорю, что Иоанна больше нет с нами. Я беру Фому в Назарет, чтобы он мог успокоиться также и в отношении этого места, чтобы он мог увидеть своими собственными глазами…»

«Но, Учитель… я! Какое мне дело до этого? Мне только жаль, что этого человека больше нет с нами. Он мог бы быть таким, каким он был. Но поскольку мы его знаем, он всегда был лучше, чем многие известные фарисеи. Мне достаточно знать, что он не отрекся от Тебя и не опечалил Тебя и затем … на земле ли он или на лоне Авраамовом, мне до этого нет дела. Поверь мне. Если бы он был в моем доме… я бы не пренебрег им. Я надеюсь, что Ты не думаешь, что в сердце Твоего Фомы есть нечто большее, чем природная любознательность, но не враждебность, не побуждение к более или менее честному расследованию, нет склонности к добровольному или недобровольному или санкционированному шпионажу, нет желания причинить ущерб…»

«Ты оскорбляешь меня! Ты лжешь! Ты видел, что я всегда действовал святым образом в течение этого времени. Так почему же ты говоришь это? Что можешь ты сказать обо мне? Говори!» - Иуда в ярости и не контролирует себя.

«Замолчи. Фома хотел ответить Мне. Только Мне, так как Я спросил его. Я верю словам Фомы. Только этого Я хочу, и это будет сделано, и никому из вас не дано право порицать Мое поведение».

«Я не упрекаю Тебя… Но его оскорбительные намеки метят в меня и…»

«Вас двенадцать. Почему это задело только тебя, когда Я говорил со всеми?»

«Потому что я искал Иоанна».

Иисус говорит: «Другие твои товарищи тоже делали это, и другие ученики будут делать это, но никто не будет чувствовать себя оскорбленным словами Фомы. Не греховно задавать вопросы своим товарищам ученикам честным и искренним образом. Такие слова, как только что произнесенные, не ранят, если наши сердца полны любви и честности и ничто не терзает и не мучит их, или делает их сверхчувствительными, потому что их постоянно жалят угрызения совести. Почему ты хочешь возражать таким образом в присутствии твоих товарищей? Ты хочешь быть заподозренным в грехе? Гнев и гордость плохие спутники, Иуда. Они приводят к безумию, а безумные люди видят то, чего не существует, и говорят то, чего не должно говорить… в точности так, как жадность и похоть побуждают людей к греховным действиям ради их удовлетворения… Избавься от таких злых и нечестивых слуг… А тем временем тебе было бы лучше узнать, что в течение многих дней, пока ты был вдали, здесь всегда была очень хорошая гармония между нами, так же как послушание и уважение. Мы любим друг друга, ты понимаешь?... До свидания Мои дорогие друзья. Идите и любите друг друга. Вам это ясно? Любите друг друга и терпите друг друга, говорите меньше и действуйте хорошо. Мир вам».

Он благословил их, и в то время как они пошли направо, Иисус продолжил Свой путь со Своими братьями, Петром и Фомой.

Они идут в мертвой тишине. Затем Петр взрывается одиночным громоподобным: «Кто знает!» Которое явилось следствием, я думаю, долгого размышления. Остальные смотрят на него…

Иисус немедленно пресекает возможные вопросы, сказав: «Вы двое счастливы тому, что идете в Назарет вместе со Мной?» И Он обнимает за плечи Петра и Фому.

«Ты можешь сомневаться в этом?» - говорит Петр с избыточной импульсивностью.

Фома, более спокойно, со своим пухлым лицом, светящимся радостью, добавляет: «Разве Ты не знаешь, что быть рядом с Твоей Матерью – это такая радость, что я не нахожу слов, чтобы объяснить это Тебе? Мария моя любовь. Я не девственник, и я был не против иметь семью, мне уже приглянулись несколько девушек, но я не был уверен, какую из них я должен избрать своей женой. Но теперь! Нет… Моя любовь Мария. Любовь, выходящая за пределы чувства. Чувство умирает, только когда думаешь о Ней! Любовь, которая наполняет душу восторгом. Когда я сравниваю все хорошее, что я вижу в женщинах, - также в самых дорогих мне, таких как моя мать и моя сестра-близнец, - с тем, что я вижу в Твоей Матери, то я говорю себе: “Вся справедливость, достоинства и красота заключены в Ней. Ее любящая душа является ложем небесных цветов… Ее внешность это поэма… О! Мы в Израиле не осмеливаемся думать об ангелах и с благоговейным почтением мы смотрим на Херувимов в Святая Святых!... Как мы глупы! Как мы не трепещем в десять раз больше со священным страхом глядя на Нее! Потому что я уверен, что в глазах Божьих Она превосходит всю ангельскую красоту…»

Иисус смотрит на Своего апостола, который так сильно любит Его Мать, что, кажется, становится почти одухотворенным, так как его чувства к Марии так глубоко преобразили его добродушное лицо. «Хорошо, мы будем с Ней несколько часов. Мы останемся до послезавтра. Затем мы пойдем к Тиверии, чтобы повидать двух детей и поплыть на лодке в Капернаум».

«А как насчет Вифсаиды?»

«Мы пойдем туда на обратном пути, Симон, чтобы взять Марциана в пасхальное паломничество».

 

…. Это вечер того же дня, в Назарете, в мирном маленьком домике, где Петр и Фома уже уснули. Мать и Сын тихо беседуют.

«Все прошло хорошо, Мама. И они сейчас в мире. Твои молитвы помогали паломникам и сейчас облегчают их печаль, подобно росе на сохнущие цветы».

«Я хотела бы облегчить Твою, Сын! Как много Ты, должно быть, страдал! Взгляни. Твои виски и щеки стали впалыми, и морщины избороздили Твой лоб, подобно глубоким ранам от меча. Кто Тебя так обидел, Мой дорогой?»

«Печаль о том, что причиняю печаль, Мама».

«Только это, Мой Иисус? Твои ученики причиняли Тебе страдания?»

«Нет, Мама. Они были хорошими подобно святым».

«Те, которые были с Тобой… Но Я имею ввиду: каждого…»

«Ты видишь, что Я привел сюда Фому, чтобы вознаградить его, и Мне бы хотелось привести также тех, которые не приходили сюда в последнее время. Но Мне пришлось отправить их куда-то в другие места, перед Собой…»

«И Иуду из Кериофа?»

«Иуда с ними».

Мария обнимает Своего Сына, и плача склоняет голову на Его плечо.

«Почему Ты плачешь, Мама?» - спрашивает Иисус, гладя Ее волосы.

Мария молчит и плачет. Только после третьего вопроса, Она шепчет: «Потому что Я ужасаюсь… Я хотела бы, чтобы он покинул Тебя… Это грех, или нет, желать этого? Но Я так боюсь его, боюсь за Тебя…»

«Ситуация изменится только если он исчезнет, умерев… Но почему он должен умереть?»

«Я не такая плохая, чтобы желать этого… У него тоже есть мать! И душа… Душа, которая все еще может быть спасена. Но… О! Сын! Возможно, смерть была бы для него благом?»

Иисус вздыхает и шепчет: «Смерть могла бы быть благом для многих людей …» Затем Он спрашивает обычным голосом: «Ты слышала о старой Иоанне? Что слышно о ее полях?...»

«Я пошла навестить ее с Марией Алфеевой и Саломеей Симоновой после бури с градом. Но ее пшеница была посеяна поздно, и еще не взошла, и потому не понесла никакого ущерба. Мария вновь пошла повидать ее три дня назад. Она говорит, что поля подобны коврам. Это самые красивые поля в этой округе. Рахиль чувствует себя хорошо и старая женщина счастлива. Мария Алфеева также счастлива сейчас, потому что Симон полностью расположен к Тебе. Ты сможешь, конечно, увидеть его утром. Он приходит сюда каждый день. Он просто ушел сегодня, когда Ты прибыл. Ты знаешь? Никто ничего не заметил. Они бы говорили, если бы заметили, что они здесь. Но если Ты не очень устал, расскажи Мне все о Твоем путешествии…»

И Иисус рассказывает Своей Матери все, кроме Своих страданий в пещере у Ифтах-Эля.

 

Хромая женщина из Хоразина

 

21 ноября 1945

Иисус находится в синагоге Хоразина, которая медленно заполняется людьми. Старейшины города должны были настоять, чтобы Иисус говорил здесь в эту Субботу. Я заключаю об этом по их аргументации и ответам Иисуса.

«Мы не более заносчивы, чем Иудеи и жители Десятиградия, - говорят они, - и все же Ты ходил туда несколько раз».

«Я делал то же самое здесь. Я учил вас как словами, так и делами, и молчанием и действием».

«Но если мы тупее, чем другие, Ты должен был бы еще больше настаивать…»

«Все в порядке».

«Конечно, это хорошо! Мы позволяем Тебе использовать нашу синагогу как место, где Ты можешь учить потому, что мы думаем, что так поступать правильно. Прими, поэтому, наше приглашение и говори».

Иисус раскрывает Свои руки, призывая жестом присутствующих к молчанию, и начинает Свою речь, медленно и выразительно читая в тоне псалма: «“Орна ответил Давиду: ‘Пусть Господин мой Царь возьмет и предложит в жертву все что ему угодно. Вот волы для всесожжения и повозки и упряжь воловья на дрова. Орна, о, царь отдает все это царю’. И он добавил: ‘Пусть Господь твой Бог примет твое приношение’. Но царь ответил и сказал: ‘Это должно быть сделано не так, как ты хочешь. Нет. Я заплачу тебе деньгами, так как я не хочу предлагать Господу моему Богу всесожжение, которое ничего мне не стоило’.”»[13]

Иисус опускает Свои глаза, потому что Он говорил с лицом обращенным к потолку, и пристально смотрит на главу синагоги и четырех старейшин, которые с ним и спрашивает: «Вы поняли смысл?»

«Это вторая книга Царств, когда святой царь покупает гумно Орны… Но мы не поняли, почему ты продекламировал эти слова. Здесь нет моровой язвы и нет жертвоприношения, которое следует предложить. Ты не царь… Мы имеем ввиду: еще не царь».

«Я торжественно говорю вам, что ваши умы медленны в понимании символов и ваша вера неопределенна. Если бы она была определенной, вы бы поняли, что Я уже Царь, как Я говорил, и если бы ваше понимание было бы быстрым, вы бы поняли, что здесь есть мор, который более серьезен, чем тот, который беспокоил Давида. Вы поражены эпидемией неверия, которая приведет вас к гибели».

«Хорошо! Если мы тупые и недоверчивые, дай нам разум и веру и объясни нам, что Ты имел в виду».

«Я говорю: Я не предлагаю вынужденных всесожжений Богу, которые предлагаются ради ничтожных интересов. Я не согласен говорить, если это даруется только тому, кто пришел, чтобы говорить. Право говорить - это Мое право, и Я заявляю о нем. Будь то на солнце или в закрытых стенах, на горах или внизу, в долинах, на берегу моря или сидя на берегу Иордана: повсюду Моим правом и обязанностью является обучение и приобретение посредством Моей работы единственного всесожжения, угодного Богу – обращенных сердец, ставших верными (Богу) благодаря Моему Слову. Здесь вы, люди Хоразина, позволили Слову говорить не из уважения или веры, но потому что есть в ваших сердцах голос, который мучает вас подобно древоточцу, грызущему кусок дерева: “Это холодное наказание причитается нам за суровость наших сердец”. И вы хотите совершить возмещение ради ваших кошельков, а не ради ваших душ. О! Языческий, не поддающийся убеждению Хоразин! Но не все в Хоразине таковы, и Я буду говорить с теми, которые не таковы, посредством притчи.

 

Слушайте. Глупый богач взял крупный кусок материала, красивого, как чистейший мед, к искусному мастеру и сказал ему, чтобы он сделал из него богато украшенную амфору.

«Этот материал не годится для работы», - сказал мастер богачу. «Видишь? Он мягкий и упругий, как смогу я вырезать на нем и формировать его?»

«Что? Он не хорош? Это ценная смола и у моего друга есть маленькая амфора сделанная из нее и его вино приобретает в ней изысканный вкус. Я заплатил за нее так же дорого, как за золото, чтобы иметь большую амфору и таким образом унизить моего друга, который хвастает ею. Сделай ее немедленно. Или я расскажу всем, что ты плохой мастер.

«Но амфора твоего друга, должно быть, из прозрачного алебастра».

«Нет. Она сделана из этого материала».

«Быть может, она сделана из мелкого янтаря».

«Нет. Она из этого же материала».

«Предположим, что она сделана из этого материала, но он, должно быть, стал твердым и жестким от старости или при помощи добавки к ней других ингридиентов-отвердителей. Спроси у него, а затем приди и скажи мне, как она была сделана».

«Нет. Он сам продал мне эту смолу, и он заверил меня, что она должна быть использована такой, как она есть».

«В таком случае он обманул тебя, чтобы наказать тебя за зависть к его прекрасной амфоре».

«Следи за тем, что говоришь! Сделай эту работу или я отберу у тебя эту мастерскую, чтобы наказать тебя. Во всяком случае, все, чем ты владеешь, не стоит того, что я заплатил за эту чудесную смолу».

Несчастный мастер начал работать. Он месил ее… Но смола прилипала к его рукам. Он попытался отвердить ее часть смолой мастикового дерева и порошками… Но смола потеряла свою золотистую прозрачность. Он положил ее рядом со своим горном, надеясь, что тепло отвердит ее, но, потирая свой лоб, он выбросил ее, потому что она разжижилась. У него был замороженный снег, принесенный с горы Ермон, и он погрузил смолу в него… Она затвердела, и была прекрасна. Но он не мог формировать ее. «Я буду резать ее долотом», - сказал он. Но при первом же ударе долота смола разбилась на куски.

Доведенный до отчаяния мастер решил сделать последнюю попытку, хотя он уже убедился, что с этим материалом работать невозможно. Он собрал все куски вместе и, расплавив их в тепле горна, затем заморозил их, но не слишком сильно, снегом и попытался работать стамеской и хлебным ножом над размягчившейся массой. Она принимала форму! Но как только он удалял стамеску и хлебный нож, она восстанавливала свою прежнюю форму, в точности как тесто, поднимающееся в квашне.

       Мужчина сдался. И, чтобы избежать мести богача и разорения, он ночью посадил жену и детей на телегу, погрузил на нее мебель и рабочие инструменты и бежал за границу, оставив посреди своей мастерской, теперь совершенно пустой, оставшуюся прозрачной часть смолы с запиской на ней со словами: «Она не может быть обработана».

       Я был послан, чтобы придавать форму сердцам в соответствии с Истиной и Спасением. Через Мои руки прошли сердца из железа,  свинца, олова, алебастра, мрамора, серебра, золота, яшмы, драгоценных камней. Сердца, которые были жесткими, дикими, слишком нежными, непостоянными, сердце закаленные страданиями, драгоценные сердца, сердца всех видов. Я работал с каждым из них. Я лепил их в соответствии с желанием Того, Кто Меня послал. Некоторые ранили Меня, пока Я работал с ними, некоторые предпочли скорее разбиться на куски, чем быть завершенными. Но они всегда будут сохранять воспоминания обо Мне, даже если они будут полными ненависти.

       Невозможно работать с вами. Ничто не приносит какой-либо пользы в работе с вами: горячая любовь, терпение при обучении вас, суровые упреки, работа долотом и зубилом. Как только Я отвожу от вас Свои руки, вы вновь становитесь тем, чем были. Есть только одно средство, которое могло бы изменить вас: полное предание вас Мне. Но вы не делаете это. И вы никогда не сделаете это. Безутешный Мастер предоставляет вас вашей участи. Но, так как это справедливо, Он не покидает всех одинаковым образом. В Своей безутешности Он все еще может избирать тех, кто заслуживает Его любви и Он утешает и благословляет их. Женщина, подойди сюда!» Он говорит, указывая на женщину, которая стоит у стены и так согнута, что выглядит подобно вопросительному знаку.

       Люди смотрят туда, куда указывает Иисус, но они не могут видеть женщину, и она тоже не может видеть Иисуса и Его руки со своей позиции. Несколько людей говорят ей: «Иди, Марта! Он зовет тебя». И бедная женщина тащится со своей палкой, почти касаясь головой ее рукоятки.

       Сейчас она перед Иисусом, Который говорит ей: «Я хочу дать тебе подарок на память о Моем посещении этого места и вознаграждение за твою молчаливую смиренную веру. Будь исцеленной от твоей немощи», - восклицает Он в заключение, возлагая Свои руки на ее плечи.

       И женщина немедленно встает прямо, как пальма, и, воздевая свои руки, она кричит: «Осанна! Он исцелил меня! Он увидел Свою верную служанку и помог ей. Хвала Сасителю и Царю Израиля! Осанна Сыну Давидову!»

       Толпа поет свою осанну вместе с женщиной, которая сейчас стоит на коленях у стоп Иисуса, целуя полу Его туники, пока Он говорит ей: «Иди с миром и стойко пребывай в своей вере».

       Глава синагоги, который, очевидно, все еще негодует из-за слов, сказанных Иисусом перед притчей, желает отплатить упреками с ядом и гневно кричит, пока толпа расступается, чтобы позволить пройти исцеленной женщине: «Есть шесть дней для работы, шесть дней для того, чтобы просить и давать. Потому приходите в эти шесть дней, как для просьб, так и для даяний. Приходите и исцеляйтесь в эти дни, не нарушая субботы, вы, грешники и неверующие, разложившиеся и разлагающие Закон!» - и он пытается вытолкать всех из синагоги, как если бы он изгонял профанацию из места молитвы.

       Но Иисус видит, что ему помогают четверо старейшин, заранее приготовившихся к этому, и другие, рассеянные среди толпы, которые кажутся в высшей степени возмущенными и… раздраженными «преступлением» Иисуса. И, сложив руки на груди и глядя на него с внушительным и суровым видом, Он восклицает: «Лицемеры! Кто из вас в этот день не отвязывает своего вола или осла от кормушки и не ведет его на водопой? И кто не дает охапки травы своим овцам и не доит их полное вымя? Если у вас есть шесть дней для того, чтобы делать это, почему же вы делаете это также сегодня, просто из-за небольшого количества молока, или из-за страха, что ваш вол или осел может умереть от жажды и вы можете потерять его? И разве Я должен был не освобождать эту женщину от ее цепей, после того как Сатана держал ее связанной в течение восемнадцати лет, только потому, что сегодня Суббота? Идите. Я был способен освободить ее от несчастья, которого она не желала. Но Я никогда не смогу освободить вас от вашего несчастья, потому что вы желаете его, о, враги Мудрости и Истины!»

       Хорошие люди Хоразина одобряют (Его слова) и соглашаются (с ними), тогда как множество злобных, синевато-багровых от ярости, устремляются прочь, покидая синевато-багрового главу синагоги.

       Иисус тоже покидает его и выходит из синагоги, окруженный добрыми людьми, которые провожают Его до окрестностей города, где Он благословляет их в последний раз. Затем Он выходит на главную дорогу со Своими братьями, Петром и Фомой…