Прибытие и высадка в Селевкии

 

    6 ноября 1945

       Город Селевкия во время прекрасного заката выглядит огромным белым массивом на краю голубой воды моря, безмятежного и приятно поблескивающего, тогда как легкий ветерок играет маленькими волнами под безоблачным небом, которое постепенно переходит от своей кобальтовой сини к пурпуру солнечного заката. Судно направляется к удаленному городу и так охвачено сиянием садящегося солнца, что кажется пылающим в огнях радости о прибытии, до которого теперь рукой подать.

       На палубе среди матросов, которые теперь не заняты и не беспокоятся, находятся пассажиры, которые видят, что приближается их место назначения. Раненый матрос сидит рядом с Иоанном Эндором, который сейчас более истощен, чем в начале путешествия. На голове мужчины легкая повязка и он бледен, как слоновая кость, из-за большой потери крови. Но он улыбается и беседует со своими спасителями со своими товарищами, которые, проходя мимо него, поздравляют его с возвращением на палубу.

       Критянин тоже увидел его и доверив свой пост на время рулевому, пришел приветствовать своего «очень хорошего Демета», который вернулся на палубу в первый раз после того, как был ранен. «И спасибо вам всем», - говорит он апостолам. «Я не думал, что он выживет, после удара тяжелым брусом с железом, которое еще больше утяжелило его. Демет, эти люди действительно вернули тебя к жизни, потому что ты был близок к смерти, и не один раз, а дважды. В первый раз, когда ты лежал на палубе как тюк с товарами и истекал кровью, и волны могли бы смыть тебя за борт, и ты бы умер и спустился в царство Нептуна, оказавшись среди нереид и тритонов. Во второй раз, когда они исцелили тебя своими чудесными мазями. Дай мне взглянуть на твою рану».

       Человек снимает повязку и показывает гладкий заживший шрам, подобный красной отметине, проходящей от его виска к затылку прямо под его волосами, которые кажутся остриженными, наверное, Синтихией, чтобы они не попали в рану. Никомед слегка касается отметины: «Даже кость зажила! Морская Венера возлюбила тебя! Она хочет видеть тебя только на поверхности моря и на берегах Греции. Пусть Эрос будет милостив к тебе, сейчас, когда мы причаливаем, и поможет тебе забыть твое несчастье и ужас перед Танатос, уже схватившей тебя.

       Лицо Петра отображает его чувства, когда он слышит о таком множестве мифологически приукрашенных образов. Прислонившись к мачте, заложив руки за спину, он не говорит, но все в нем говорит о колких эпитетах связанных с язычником Никомедом и его язычеством, и выражает его отвращение ко всему Язычеству.

       Остальные испытывают не меньшее отвращение… Иуда Алфеев хмурит брови, что он обычно делает, когда в плохом настроении, его брат ходит рядом, проявляя великий интерес к морю. Иаков Зеведеев решил, что лучшее, что можно сделать, это покинуть всех и спуститься под палубу, чтобы заняться сумками и ткацким станком. Матфей играет своим поясом. Зилот подражает ему, усердно занявшись своими сандалиями, как если бы они были для него чем-то новым, а Иоанн Зеведеев загипнотизирован созерцанием моря.

       Презрение и досада восьми апостолов так очевидны, - и немота двух учеников, сидящих рядом с раненым, так недвусмысленна, - что критянин понял это и стал оправдываться: «Это наша религия, вы знаете? Как вы верите в вашу, так и мы все верим в нашу…»

       Никто не отвечает и критянин мудро решил оставить своих богов в покое и спуститься с Олимпа на землю, или, скорее, на море, на свой корабль, пригласив апостолов пройти на нос судна, чтобы полюбоваться видом города, к которому они приближаются. «Вот он, видите? Вы когда-нибудь были здесь?»

       «Я был здесь, однажды, но отправился в поместье», - серьезно и сухо говорит Зилот.

       «Очень хорошо! Тогда вы знаете, что Селевкия является истинным портом Антиохии. Морской город находится у устья реки Оронт, которая также благоприятно расположена для приема судов, которые могут подниматься по реке до Антиохии, когда вода глубока. Город, который вы видите, больший из двух, это Селевкия. Другой, который южнее, это не город, а руины на опустошенном месте. Они вводят в заблуждение, но это мертвое место. Эта горная цепь называется Пиера, за которой город называется Селевкия Пиера. Горная вершина, расположенная во внутренней части страны, за равниной, это Касиус, она доминирует, подобно гиганту, над равниной Антиохии. Другая цепь к северу – это Аманус. О! Вы увидите дела римлян, которые они совершили в Селевкии и Антиохии! Они не смогли бы сделать чего-нибудь более великого. Порт с тремя бухтами, одними из лучших, каналы, пристани и волноломы. Их не так много в Палестине. Но Сирия лучше, чем другие провинции Империи…»

       Его слова падают в молчание, подобное смерти. Даже Синтихия, которая будучи гречанкой, менее брезглива, чем остальные, сжала свои губы, и ее лицо стало более чем обычно суровым, подобным лицам, изображаемым на медалях или барельефах: лицом богини, презрительно относящейся к мирским контактам.

       Критянин заметил это и стал оправдываться: «Чего вы ожидали! В конце концов я делаю свои деньги на римлянах!...»

       Ответ Синтихии резок, как удар саблей: «И золото притупляет меч национальной чести и свободы». И она говорит это таким образом и на такой чистой латыни, что критянин ошеломлен…

       Затем он осмелился спросить: «Но разве ты не гречанка?»

       «Я гречанка. Но ты любишь римлян. Я говорю с тобой на языке твоих хозяев, не на моем языке, который является языком нашего страдающего Отечества». 

       Критянин приведен в замешательство, тогда как апостолы молча радуются уроку, который преподан восхваляющему Рим критянину. И он сменяет тему и спрашивает о том, как они доберутся из Селевкии в Антиохию.

       «Пешком, человек», - отвечает Петр. «Но сейчас вечер. И это будет ночью, по времени твоей страны…»

       «Там найдется место, где мы могли бы поспать».

       «Конечно. Но вы могли бы поспать здесь до утра».

       Иуда Фаддей, который видел, что они уже приготовили все необходимое для жертвоприношения богам, чтобы совершить его, вероятно, при их прибытии в порт, говорит: «В этом нет необходимости. Мы благодарим тебя за твою доброту, но мы предпочитаем землю. Верно, Симон?»

       «Да, верно. Нам тоже нужно произнести наши молитвы, и это… либо вы и ваши боги, либо мы и наш Бог».

       «Делайте так, как хотите. Я хотел бы возместить добром сыну Теофила».

       «И мы хотели бы привести еще одного к Сыну Божьему, убедив тебя, что существует только один Бог. Но ты скала, которая не желает сдвинуться. Как видишь, мы стоим на том же. Но, может быть, мы встретимся однажды вновь, и, может быть, ты не будешь таким упорным…» - серьезно говорит Зилот.

       Никомед делает жест, как если бы он хотел сказать: Возможно. Жест ироничной неосмотрительности относительно приглашения признать Истинного Бога и отвергнуть ложных богов. Затем он идет на капитанский мостик, так как до гавани рукой подать.

       «Давай пойдем вниз и поднимем сундуки. Давай сделаем это сами. Я умираю от желания избавиться от этого языческого смрада», - говорит Петр. И все спускаются вниз за исключением Синтихии и Иоанна.

       Двое отосланных,  друг рядом с другом, следят за тем, как все более приближаются волноломы.

       «Синтихия, еще один шаг к неизвестности, еще один рывок из счастливого прошлого, еще одна агония, Синтихия… Я больше не могу этого выносить…»

       Синтихия берет его за руку. Она очень бледна и скорбна. Но она все же остается сильной женщиной, которая знает, как ободрить людей. «Да, Иоанн, следующий рывок, следующая агония. Но не говори: следующий шаг в неизвестность… Это неверно. Мы знаем, что наша миссия здесь. Поэтому мы идем не к неизвестности, напротив, мы все больше и больше сливаемся с тем, что нам известно – с Волей Божьей. Неверно даже говорить: «еще один рывок». Мы соединены с Его волей. Рывок отделяет. Мы же едины. Поэтому мы не вырываемся из этого единства. Мы только расстаемся с чувственным наслаждением нашей любовью к Нему, нашему Учителю, сохраняя для себя сверхчувственное наслаждение, перемещая любовь и долг на сверхъестественный уровень. Ты убедился, что это так? Убедился? Хорошо, ты не должен даже говорить: «еще одна агония». Агония предполагает неминуемую смерть. Но при достижении духовного уровня и превращении его в нашу обитель, нашу атмосферу и нашу пищу, мы не умираем, «мы живем». Потому что все, что духовно – вечно. Мы, поэтому, возвышаемся к более деятельной и глубокой жизни, к предвкушению великой Жизни на Небесах. Итак, ободрись! Забудь о том, что ты человек-Иоанн, и помни, что ты предназначен для Небес. Рассуждай, действуй, думай и надейся только как гражданин этого бессмертного Отечества…»

       Апостолы вернулись со своими грузами, когда судно величаво входило в большой порт Селевкии.

       «А теперь как можно скорее покинем судно и найдем первую же гостиницу, которая нам встретится. Там должны быть люди более близких убеждений, а утром… на лодке или с повозкой мы пойдем к месту нашего назначения»

Судно причаливает, направляемое свистками, и сходни опускаются.

Никомед подходит к убывающим пассажирам.

«Прощай, человек. И спасибо тебе», - говорит Петр от имени всех.

 «Прощайте, израильтяне. И я благодарю вас. Если вы пойдете по этой и по той улице, вы сразу найдете жилье. Прощайте».

Апостолы сошли с этой стороны, а он пошел в противоположном направлении, и пока Петр и остальные, нагруженные как грузчики идут отдыхать, язычник начинает свой бесполезный обряд…

 

Из Селевкии в Антиохию

 

    (Без даты)

       «Вы обязательно найдете повозку на рынке. Если вы захотите мою, я дам вам ее в память о Теофиле. Если я счастливый человек, то этим я обязан ему. Он защитил меня, потому что он был праведным человеком. И нельзя забывать определенных вещей», - говорит старый хозяин гостиницы, стоя перед апостолами в лучах раннего утреннего солнца.

       «Беда в том, что твоя повозка была бы нам нужна в течение нескольких дней… И, во всяком случае, кто бы правил ею? Я могу справиться с ослом… Но с лошадью…»

       «Но это же то же самое, человек! Я дам вам не пылкого жеребенка, а мудрую ломовую лошадь, смирную как ягненок. И вы доедете за короткое время и без каких-либо трудностей. Вы будете в Антиохии в девятом часу, потому что лошадь привычна к этой дороге и будет идти сама. Вы вернете ее мне, когда захотите, без какого-либо материального интереса с моей стороны, так как я заинтересован только в том, чтобы сделать что-нибудь приятное сыну Теофила. Вы можете сказать ему, что я всегда в долгу перед ним, что я помню его и являюсь его слугой».

       «Что нам делать?» - спрашивает Петр у своих товарищей. «Как бы ты ни решил, это будет лучшим решением. Ты решай, а мы будем повиноваться».

       «Должны ли мы попытаться поехать на лошади? Я думаю об Иоанне… и чтобы это было побыстрее… Я чувствую себя так, как если бы я вел человека на эшафот и я умираю от желания увидеть, что все это закончилось…»

       «Ты прав», - говорят все.

       «Хорошо, я возьму ее, человек».

       «А я чувствую большое наслаждение оттого, что даю ее вам. Я пойду подготовить повозку».

       Хозяин гостиницы уходит. Петр теперь может сбросить груз со своих плеч: «Я потерял полжизни за последние несколько дней. Как это печально! Я бы хотел иметь колесницу Илии, мантию, данную Елисеем, что-нибудь, что могло бы ускорить дело… И прежде всего, ценою собственных переживаний смертных страданий, я хотел бы дать что-нибудь, что могло бы утешить тех несчастных, заставить их забыть… Я не знаю!... Короче говоря, что-то, что помогло бы страдать не так сильно… Но если бы я обнаружил, кто является главной причиной всей этой печали, я бы не был больше Симоном Иониным, если бы не скрутил ему шею, как влажную тряпку. Я не имею в виду… убить его. Нет! Но я выжму его, как он выжал радость и жизнь из этих двух несчастных людей…»

       «Ты прав. Это очень прискорбно. Но Иисус сказал, что мы должны прощать оскорбления…» - говорит Иаков Алфеев.

       «Если бы оскорбили меня, то я бы простил… И я бы смог. Я сильный и здоровый, и если кто-то оскорбит меня, то у меня достаточно силы, чтобы противостоять печали. Но бедный Иоанн! Нет, я не могу забыть оскорбление нанесенное человеку искупленному Господом, человеку, который умирает с разбитым сердцем…»

       «Я думаю о той минуте, когда мы должны будем попрощаться с ними…» - со вздохом говорит Андрей.

       «И я тоже. Эта мысль постоянно мучает меня все больше и больше по мере того, как приближается эта минута…» - шепчет Матфей.

       «Давайте сделаем это как можно быстрее, ради Бога», - говорит Петр.

       «Нет, Симон. Прости меня, если я укажу тебе, что ты неправ, желая этого. Твоя любовь к своему ближнему становится изворотливой и сбившейся с прямого пути, и этого бы с тобой не случилось, если бы ты был всегда праведным», - спокойно говорит Зилот, положив руку на плечо Петра.

       «Почему, Симон? Ты ученый и добрый. Покажи мне, в чем я не прав, и если я увижу, что я совершаю ошибку, я скажу тебе: “Ты прав”».

       «Твоя любовь становится нездоровой. Потому что она превращается в эгоизм».

       «Как? Я печалюсь о них, и я же эгоист?»

       «Да, брат, потому что из-за чрезмерной любви, -любая чрезмерность является беспорядком и, таким образом, ведет ко греху, - ты становишься малодушным. Ты не должен желать страдать при виде страданий других людей. Это эгоизм, мой брат во имени Господнем».

       «Это верно! Ты прав! И я благодарю тебя, за то, что ты сказал мне. Так следует поступать среди хороших товарищей. Хорошо. Я больше не буду торопиться… Но скажите мне правду, разве это не печальная ситуация?»

       «Это действительно так…» - говорят все.

       «Как нам надо расстаться с ними?»

       «Я бы сказал, что мы должны расстаться с ними после того, как Филипп окажет им гостеприимство…  мы могли бы оставаться некоторое время в Антиохии, скрывая себя, вызывая Филиппа, чтобы узнать, как они приспосабливаются и привыкают к новой обстановке…» - предлагает Андрей.

       «Нет. Такая внезапная разлука может стать причиной еще больших их страданий», – говорит Иаков Алфеев.

       «Хорошо, давайте воcпользуемся одной частью совета Андрея. Остановимся в Антиохии, но в доме Филиппа. И раз в несколько дней будем навещать их, но все реже и реже», - говорит другой Иаков.

       «Так мы только усугубим их скорбь и горько разочаруем их. Нет. Не следует так поступать», - говорит Фаддей. «Что нам делать, Симон?»

       «Ах! Что касается меня, то я бы предпочел оказаться в их положении, чем сказать им: “Я говорю вам прощайте”» - говорит упавший духом Петр.

       «Я предлагаю следующее. Давайте пойдем вместе с ними в дом Филиппа и остановимся там. Затем мы все вместе пойдем в Антиохию. Это приятное место… И побудем там. Когда они начнут осваиваться, мы уйдем, скорбя, но человечным образом. Вот что бы я посоветовал. Если только Симон Петр не получил других инструкций от Учителя», - говорит Симон Зилот.

       «Я? Нет. Он сказал мне: “Сделай все хорошо, с любовью, без промедления, но и не спеша, таким образом, который ты сочтешь наилучшим”. Насколько я понимаю, я так и сделал. Есть еще одно: я сказал, что был рыбаком!... Но если бы я не сказал этого, он бы не позволил мне быть на палубе».

       «Не поддавайся нелепым сомнениям, Симон. Это ловушки демона, чтобы расстроить тебя», - говорит Фаддей, успокаивая его.

       «Да. Совершенно верно! Я думаю, что он вокруг нас, как никогда раньше, создавая препятствия и пытаясь напугать и побудить к трусливым поступкам, - говорит апостол Иоанн. И он заключает тихим голосом: «я думаю, что он хотел привести этих двоих в отчаяние, удерживая их в Палестине… а сейчас, когда они избегли его ловушек, он мстит за себя нам… Я чувствую, что он вокруг меня подобно змее, скрывающейся в траве. Я чувствовал его присутствие на протяжении месяцев… Но сюда идет хозяин гостиницы, а Иоанн и Синихия идут с другой стороны. Я скажу вам остальное позже, когда мы будем одни, если вам это интересно».

       Действительно, с одной стороны двора подходит хозяин с крепкой повозкой, в которую запряжена сильная лошадь, а два ученика подходят к ним с другой стороны.

       «Уже пора идти?» - спрашивает Синтихия.

       «Да. Ты хорошо укрыт, Иоанн? Твоя боль утихает?»

«Да. Я закутан в шерстяные одежды и мазь мне помогла».

«Тогда садитесь в повозку, и мы через минуту будем с вами».

… Закончив погрузку и сев в повозку, они выехали через широкие ворота, напутствуемые повторными заверениями хозяина в покорности лошади. Они пересекли площадь, как им было указано и поехали по дороге вдоль стен, пока не выехали через ворота и поехали сначала вдоль глубокого канала, а затем вдоль реки. Это прекрасная дорога, поддерживаемая в хорошем состоянии, идущая на северо-восток, следуя за изгибами реки. На другой ее стороне горы, склоны, притоки и ущелья которых очень зеленые, и на самых солнечных местах видны роскошные драгоценности многочисленных кустов в зарослях подлеска.

«Как много миртов!» - восклицает Синтихия.

«И лавров!» - добавляет Матфей.

«Около Антиохии есть места посвященные Аполлону», - говорит Иоанн Эндор. «Возможно, ветры донесли семена до этих мест…»

«Возможно. Но вся местность здесь полна прекрасных растений», - говорит Зилот.

«Так как ты был здесь, ты думаешь, что мы проедем рядом с Дафной?»[5]

        «Должны проехать. Вы увидите одну из прекраснейших долин в мире. Помимо непристойного культа, который выродился в грязные оргии, это долина земного рая, и если в нее вступит Вера, она станет истинным раем. О! Как много хорошего вы сможете сделать здесь! Я желаю, чтобы ваши сердца были плодородными, как эта почва…» - говорит Зилот, чтобы возбудить утешительные мысли в двух учениках. Иоанн опустил свою голову, а Синтихия вздохнула.

       Лошадь рысит ритмичным шагом, и Петр не разговаривает, так как он напряженно следит за движениями лошади и ходом повозки, хотя лошадь везет надежно, не нуждаясь в управлении или подстегивании. Они едут, таким образом, довольно быстро, пока не останавливаются у моста, чтобы поесть и дать отдых лошади. Полуденное солнце сияет, являя всю красоту прекраснейшей страны.

       «Но… я предпочитаю это морю…» - говорит Петр, оглядываясь вокруг. «Какой был шторм!»

       «Господь молился о нас. Я чувствовал, что Он был рядом с нами, когда мы молились на палубе. Так близко, как если бы Он был среди нас…» - говорит Иоанн улыбаясь.

       «Я думаю о том, где Он. Я беспокоюсь, думая о том, что у Него нет одежды… А что если Он промокнет? И что Он будет есть? Он способен полностью поститься…»

       «Ты можешь быть спокоен и уверен, что Он делает это, чтобы помочь нам», - уверенно говорит Иаков Алфеев.

       «А также по другим причинам. Наши братья были очень подавлены с некоторого времени. Я думаю, что Он постоянно умерщвляет Себя, чтобы победить мир», - говорит Фаддей.

       «Ты имеешь в виду демона, который есть в мире», - говорит Иаков Зеведеев.

       «Это то же самое».

       «Но Он не добьется успеха. Мое сердце угнетено страхом…» - говорит Андрей вздыхая.

       «О! Теперь, когда мы далеко, обстоятельства будут уточняться!» - говорит Иоанн Эндор с горечью.

       «Не верь этому! Ты и Синтихия были ничем в сравнении с «великими грехами» Мессии, по мнению влиятельных лиц в Израиле», - резко говорит Фаддей.

       «Ты уверен? Больше всех и прежде всех моих злоключений в моем сердце остается ноющая боль от сознания, что я причинил Иисусу вред, придя к Нему. Если бы я был уверен, что это не так, я бы не страдал так сильно», - говорит Иоанн Эндор.

       «Ты веришь, что я искренен с тобой, Иоанн?» - спрашивает Фаддей.

       «Да, верю».

       «Тогда, во имя Божье и мое, я заверяю тебя, что ты доставил Иисусу только одну печаль: от того, что Он послал тебя сюда с миссией. Ты ничего не добавил к Его прошлым, нынешним и будущим скорбям».

       Первая улыбка после печальных дней мрачной меланхолии осветила ввалившиеся щеки Иоанна Эндора, который говорит: «Какое облегчение и утешение ты даровал мне! День кажется мне ярче, моя болезнь менее мучительной, а мое сердце более утешенным… Спасибо тебе, Иуда Алфеев, спасибо тебе!»

       Они снова садятся в повозку и, проехав по мосту, едут вдоль другого берега реки, следуя по дороге, которая ведет прямо в Антиохию, через очень плодородную местность.

       «Вот мы и доехали! Дафна находится в этой поэтической долине со своим храмом и зарослями (лавра). А за нею, на равнине, расположена Антиохия и ее башни и стены. Мы въедем через ворота у реки. Дом Лазаря находится не очень далеко от стен. Его наиболее прекрасные дома были проданы. Этот остался, когда-то он был местом, где останавливались и отдыхали слуги и подчиненные Теофила, и потому в нем много стоил и зернохранилищ. В нем живет Филипп. Добрая старая душа, преданная Лазарю. Вы будете в этом доме. А мы поедем в Антигонию, где находится дом, в котором жила Евхерия[6] со своими детьми, которые тогда были очень маленькими…»

       «Этот город хорошо укреплен, не так ли?» - спрашивает Петр, который сейчас расслабился, так как осознал, что свой экзамен на возничего он сдал успешно.

«Да, очень. Стены очень высокие и широкие, на них сто башен, которые, как ты можешь видеть, выглядят как гиганты, стоящие на стенах, с непроходимыми рвами у своих ног. И гора Сильпий также предоставила свои вершины в помощь оборонительной системе, в качестве опор в более слабых местах стен… Вот и ворота. Будет лучше, если ты остановишься и войдешь в город, держа лошадь под уздцы. Я поведу тебя, так как знаю дорогу…»

Они входят через ворота, охраняемые римлянами.

Апостол Иоанн говорит: «Мне интересно, здесь ли воин, служивший у Рыбных ворот… Иисус был бы счастлив узнать…»

«Мы поищем его. Но сейчас продолжай идти с нами», - приказывает Петр, который явно озабочен мыслью о том, что они идут в незнакомый дом.

Иоанн подчиняется без разговоров; он только внимательно разглядывает каждого солдата, которого видит.

Проехав небольшое расстояние, они оказались у прочно построенного, но простого дома, то есть у высокой стены без окон, с одной только большой дверью в центральной части стены.

«Мы на месте. Остановись», - говорит Зилот.

«О! Симон! Будь добр! Ты будешь говорить сейчас?!»

«Да, буду, если это нужно для того, чтобы ты был счастлив», - и Зилот стучит в тяжелую дверь. Он представился посланцем Лазаря. Он входит сам. Он выходит со старым величавым человеком, который низко поклонился и приказал слуге открыть ворота и позволить повозке въехать в них. Он оправдывается в том, что позволил им войти через ворота, а не через главную дверь.

Повозка остановилась в большом дворе с навесами, хорошо ухоженном, с огромными платанами в каждом из его четырех углов и двумя в центре, в тени которых находится колодец и корыто для водопоя лошадей.

«Позаботься о лошади», - приказывает слуге управляющий. Затем он говорит гостям: «Пожалуйста, войдите вместе со мной, и да будет благословен Бог за то, что послал мне Своих слуг и друзей моего хозяина. Ваш слуга в вашем распоряжении, я жду ваших приказаний».

Петр покраснел, потому что слова и поклоны управляющего адресовались главным образом ему, и он не знает, что сказать… Зилот пришел к нему на спасение.

«Ученики Мессии Израиля, о которых Лазарь Теофила написал тебе, и которые, как он желает, отныне будут жить в твоем доме, чтобы служить Господу, не нуждаются ни в чем, кроме отдыха. Ты покажешь им их комнаты?»

«О! Здесь есть комнаты всегда готовые для паломников, как в дни моей госпожи. Пойдем», - и, сопровождаемый всеми, он проходит по коридору в маленький двор, в конце которого находится собственно дом. Он открывает дверь, идет по проходу, затем сворачивает направо. Здесь находится лестничная клетка. Они поднимаются по лестнице, где находится следующий коридор с комнатами по обе стороны.

«Пожалуйста, располагайтесь. И пусть ваше пребывание здесь будет приятным. Я пойду сейчас распорядиться о воде и постельном белье. Да пребудет с вами Бог», - говорит старик и уходит.

Они открывают окна комнат, которые выбрали. Стены и башни Антиохии находятся напротив комнат на одной стороне коридора; мирный двор, украшенный вьющимися кустами роз, которые в это время года голые, виден из окон на другой стороне коридора.

И наконец, после такого большого путешествия: дом, комната, постель… Место отдыха для одних, конечный пункт предназначения – для других.

 

В Антигонии

 

        7 ноября 1945

           «Мой сын Птолемей пошел на рынок. Он пойдет обратно в Антигонию сегодня в шестом часу. Сегодня тихий день. Вы все еще желаете идти, как вы запланировали?» - спрашивает старый Филипп, предлагая горячее молоко своим гостям.

           «Мы, конечно, пойдем. Когда ты сказал?»

           «В шестом часу. Вы можете вернуться завтра, если пожелаете, или вечером перед Субботой, если предпочтете так. Все еврейские слуги и те, кто приняли нашу веру, приходят на Субботнее служение».

           «Мы сделаем это. А то место пусть все же будет избрано в качестве местопребывания этих двоих (друзей Лазаря)».

           «Я буду доволен, даже если я лишусь его. Потому что это целебное место. А вы могли бы сделать много хорошего среди слуг, некоторые из которых остались все еще от нашего хозяина. Некоторые находятся здесь по милости нашей благословенной госпожи, которая выкупила их у жестоких хозяев. Так что они не все израильтяне. Но сейчас они и не язычники. Я имею в виду женщин. Все мужчины были обрезаны. Не брезгуйте ими… Но они все еще очень далеки от справедливости Израиля. Святые из Храма были бы в шоке от них, так как они совершенны…»

           «Конечно! Они поистине были бы шокированы! Хорошо! Теперь они смогут стать лучше, дыша мудростью и благостью посланцев Господа… Вы слышали, как много вам предстоит сделать?» - заключает Петр, адресуясь двоим ученикам.

           «Мы будем это делать. Мы не разочаруем Учителя», - обещает Синтихия. Она выходит, чтобы подготовить все, что необходимо взять с собой.

           Иоанн Эндор спрашивает у Филиппа: «Ты думаешь, что в Антигонии я мог бы сделать что-то хорошее также для других людей в качестве учителя?»

           «Много хорошего. Старый Плавт умер три месяца назад и у детей язычников теперь нет школы. Что касается евреев, то для них нет учителя, потому что все наши люди держатся подальше от этого места, которое находится вблизи Дафны. Это мог бы предпринять кто-то подобный… подобный Теофилу…  Без непреклонной суровости… без…»

           «Да, без фарисейства, ты имеешь в виду», - немедленно заключает Петр.

           «Именно так… да… я не хотел критиковать… Но я думаю… Не следует проклинать… было бы лучше помочь им… Как поступала наша госпожа… она привела своими улыбками больше людей к Закону и притом лучшим образом, чем раввин».

           «Вот почему Учитель послал меня сюда! Я человек с подходящей квалификацией… О! Я буду исполнять Его волю, пока не испущу свое последнее дыхание. Я теперь верю, я твердо верю, что моя миссия есть не что иное как миссия предрасположения. Я пойду и скажу Синтихии. Ты увидишь, что мы останемся там…  я иду рассказать ей», - и он выходит, полный жизни, каким он не был долгое время.

           «Всевышний Господь, я благодарю Тебя и благословляю Тебя! Он все же будет страдать, но не так сильно, как прежде… Ах! Какое облегчение!» - восклицает Петр. Затем он почувствовал, что должен дать Филиппу какое-нибудь объяснение, как сумеет в своей радости: «Тебе следует знать, что Иоанн стал объектом атак этих… “непреклонно суровых” в Израиле… Ты назвал их “непреклонно суровыми”…»

           «Ах! Я вижу! Его преследовали по политическим причинам как… как…» - и он смотрит на Зилота.

           «Да, как меня и более, и также по другим причинам. Потому что он привел их в ярость не только потому, что он принадлежит к другой касте, но также потому, что он принадлежит Мессии. Итак, - и пусть это будет сказано раз и навсегда, - оба, он и Синтихия, доверяются твоей преданности… Ты понял?»

           «Да, понял. И я знаю, как себя вести».

           «Что ты будешь говорить о том, кто они?»

           «Два учителя, рекомендованных Лазарем Теофиловым, он учитель для мальчиков, а она для девочек. Я вижу, что она вышивает и у нее есть ткацкий станок… Большое количество вышивки производят и продают в Антиохии иностранцы, но это грубые и низкосортные изделия. Вчера я увидел у нее вышивку, которая напомнила мне работы моей доброй хозяйки… Такие работы будут пользоваться большим спросом…»

           «В очередной раз да будет восхвален Господь», - говорит Петр.

           «Да. Это смягчит нашу печаль при расставании».

           «Вы уже собираетесь уходить?»

           «Мы должны. Мы были задержаны штормом. К началу Шевата мы должны быть с Учителем. Он уже ждет нас, потому что мы опоздали», - объясняет Фаддей.

           Они расстаются, возвращаясь к своим занятиям, то есть Филипп идет туда, куда его зовут женщины, а апостолы на возвышенное место, греться на солнце.

           «Мы можем уйти на следующий день после Субботы. Что ты скажешь на это?» - спрашивает Иаков Алфеев. «Что касается меня, то я не возражаю! Каждое утро я встаю, мучаясь мыслью о том, что Иисус один, без одежды, без кого-нибудь, кто позаботился бы о Нем, и каждую ночь я отправляюсь спать с той же самой постоянной мыслью. Но мы должны сегодня решить».

           «Скажи мне. Но Учитель знал обо всем? Я целыми днями размышляю о том, как Он узнал о том, что мы встретимся с критянином, как Он мог предвидеть служение Иоанна и Синтихии, как… То есть… много вещей», - говорит Андрей.

           «На самом деле, я думаю, что критянин останавливается в Селевкии по определенным датам. И, возможно, Лазарь сказал Иисусу, и потому Он решил уйти, не дожидаясь Пасхи…» - объясняет Зилот.

           «Действительно! Верно. Как бы смог Иоанн провести Пасху?» - спрашивает Иаков Алфеев.

           «Как всякий другой израильтянин…» - говорит Матфей.

           «Нет. Это означало бы упасть в волчью пасть!»

           «Вовсе нет! Кто бы смог найти его среди стольких людей?»

           «Искар… О! Что я сказал! Забудьте об этом. Это просто трюк моего ума…» Петр покраснел и опечалился из-за того, что он сказал.

           Иуда Алфеев кладет руку на его плечо и, улыбаясь своей строгой улыбкой, говорит: «Ничего! Мы все думаем о том же самом. Но мы не хотим говорить никому об этом. И давайте благословим Вечного Отца за то, что Он отвлекает ум Иоанна от этой мысли».

           Все замолчали, погрузившись в свои мысли. Но так как они были истинными израильтянами, мысль о том, как отосланные ученики смогут праздновать Пасху в Иерусалиме, беспокоила их… вновь и вновь начинают они говорить об этом.

           «Я думаю, что Иисус предусмотрел это. Возможно, Иоанн ужу знает. Нам надо только спросить у него», - говорит Матфей.

           «Нет, не делайте этого. Не дайте чувствам и шипам, которые едва успокоились, вновь пробудиться», - умоляет апостол Иоанн.

           «Да. Лучше спросить у Самого Учителя», - одобряет Иаков Алфеев.

           «Когда мы увидим Его? Как вы думаете?»

           «О! Если мы уйдем отсюда на следующий день после Субботы, то к концу лунного месяца мы, конечно, будем в Птолемаиде…» - говорит Иаков Зеведеев.

           «Если мы найдем корабль…» - замечает Иуда Фаддей. А его брат добавляет: «И если не будет шторма».

           «Всегда найдется судно, отплывающее в Палестину. И если мы заплатим, то сможем зайти в порт Птолемаиды, даже если судно направляется в Иоппию. У тебя остались какие-нибудь деньги, Симон?» - спрашивает у Петра Зилот.

           «Да, у меня есть деньги, хотя этот вор, критянин, обобрал меня недвусмысленным образом, несмотря на его заверения, что он хочет оказать услугу Лазарю. Но мне надо еще заплатить за охрану лодки и содержание Антония… Я не хочу касаться денег, данных мне для Иоанна и Синтихии. Это святое. Ценою голодания, я оставлю их как они есть».

           «Вот это правильно. Этот человек очень болен. Он думает, что сможет учительствовать. Я думаю, что он будет все время болеть, и скоро…» - констатирует Зилот.

           «Я того же мнения. Синтихия будет больше занята приготовлением мазей, чем работой», - подтверждает Иаков Зеведеев.

           «Что вы думаете об этой мази? Какое чудесное лекарство! Синтихия сказала мне, что она хочет делать ее здесь и использовать ее, чтобы сблизиться с местными семьями», - говорит Иоанн.

           «Очень хорошая идея! Больные, которые исцеляются, всегда становятся учениками, а их родственники следуют за ними», - утверждает Матфей.

           «О! Нет! Конечно, нет!» - восклицает Петр.

           «Почему? Ты думаешь, что чудеса не привлекают к Господу?» Спрашивает его Андрей вместе с двумя или тремя товарищами.

           «О! Малые дети! Можно сказать, что вы только что спустились с Небес! Но разве вы не видите, как они относятся к Иисусу? Обратился ли Эли из Капернаума? Или Дора? Или Осия из Хоразина? Или Мелкия из Вифсаиды? И, - да простите меня вы, из Назарета, - весь Назарет, после пяти, шести, десяти чудес сотворенных там, вплоть до последнего, сотворенного для своего племянника?» - спрашивает Петр.

           Никто не отвечает, потому что это горькая правда.

           «Мы все еще не нашли римского солдата. Иисус дал понять…» - говорит Иоанн через маленький промежуток времени.

           «Мы скажем тем, кто остается. Это будет для них еще одна благоприятная возможность», - отвечает Зилот.

           Возвращается Филипп: «Мой сын готов. Он раньше закончил. Сейчас он со своей матерью, которая готовит подарки для своих внуков».

           «У тебя хорошая невестка, верно?»

           «Да. Она утешала меня, когда я потерял моего Иосифа. Она мне как дочь. Она была служанкой Евхерии и была воспитана ею. Пойдем и поедим что-нибудь перед отъездом. Остальные уже что-то поели».

               

           …. Они едут рысью в Антигонию, перед ними едет повозка Птолемея, внука Филиппа…  До маленького города доехали быстро. Город расположен среди плодородных садов, защищен от ветров цепью гор окрест его, которые достаточно удалены, чтобы не подавлять его, но и достаточно близки, чтобы защитить и донести до него ароматы своих лесов с камеденосными и эфиромасличными растениями. Город полон солнечного света, он веселит и взбадривает взгляд и сердце, даже если только проходишь по нему.

           Сады Лазаря находятся в южной части города. К ним ведет дорога, сейчас безлюдная, вдоль которой расположены дома садовников. Низкие, но поддерживающиеся в хорошем состоянии дома, из дверей которых появляются любопытные и улыбающиеся, приветствующие дети и женщины. Различные расы могут быть названы по различию лиц.