Империализм и раскол социализма

Есть ли связь между империализмом и той чудовищ­но-отвратительной победой, которую одержал оппорту­низм (в виде социал-шовинизма) над рабочим движением в Европе?

Это основной вопрос современного социализма. И после того, как мы вполне установили в нашей партийной литературе, во-1-х, империалистский характер нашей эпо­хи и данной войны; во-2-х, неразрывную историческую связь социал-шовинизма с оппортунизмом, а равно их идейно-по­литическое одинаковое содержание, можно и должно перей­ти к разбору этого основного вопроса.

Начать приходится с возможно более точного и полно­го определения империализма. Империализм есть особая историческая стадия капитализма. Особенность эта троя­кая: империализм есть (1) — монополистический капита­лизм; (2) — паразитический или загнивающий капитализм; (3) — умирающий капитализм. Смена свободной конку­ренции монополией есть коренная экономическая черта, суть империализма. Монополизм проявляется в 5 главных видах: 1) картели, синдикаты и тресты; концентрация про­изводства достигла той ступени, что породила эти моно­полистические союзы капиталистов; 2) монопольное поло­жение крупных банков: 3—5 гигантских банков ворочают всей экономической жизнью Америки, Франции, Герма­нии; 3) захват источников сырья трестами и финансовой олигархией (финансовый капитал есть монополистический

промышленный капитал, слившийся с банковым капита­лом); 4) раздел мира (экономический) международными картелями начался. Таких международных картелей, вла­деющих всем мировым рынком и делящих его «полюбов­но», — пока война не переделила его — насчитывают уже свыше ста! Вывоз капитала, как особенно характерное явление в отличие от вывоза товаров при немонополисти­ческом капитализме, стоит в тесной связи с экономическим и политически-территориальным разделом мира. 5) Раз­дел мира территориальный (колонии) закончился.

Империализм, как высшая стадия капитализма Амери­ки и Европы, а затем и Азии, сложился вполне к 1898— 1914 г.г. Войны испано-американская (1898), англо-бурская (1899—1902), русско-японская (1904—1905) и экономический кризис в Европе 1900 г. — вот главные исторические вехи новой эпохи мировой истории.

Что империализм есть паразитический или загниваю­щий капитализм, это проявляется, прежде всего, в тенден­ции к загниванию, отличающей всякую монополию при частной собственности на средства производства. Разни­ца между республикански-демократической и монархиче- ски-реакционной империалистской буржуазией стирается именно потому, что та и другая гниет заживо (чем нисколь­ко не устраняется поразительно быстрое развитие капита­лизма в отдельных отраслях промышленности, в отдельных странах, в отдельные периоды). Во-2-х, загнивание капи­тализма проявляется в создании громадного слоя рантье, капиталистов, живущих «стрижкой купонов». В четырех передовых империалистских странах, Англии, Северной Америке, Франции и Германии, капитал в ценных бумагах составляет по 100—150 миллиардов франков, что означает ежегодный доход не менее 5—8 миллиардов на страну. В-З-х, вывоз капитала есть паразитизм в квадрате. В-4-х, «финан­совый капитал стремится к господству, а не к свободе». Политическая реакция по всей линии — свойство империа­лизма. Продажность, подкуп в гигантских размерах, панама всех видов. В-5-х, эксплуатация угнетенных наций, нераз­рывно связанная с аннексиями, и особенно эксплуатация колоний горсткой «великих» держав все больше превраща­ет «цивилизованный» мир в паразита на теле сотен миллио­нов нецивилизованных народов. Римский пролетарий жил на счет общества. Теперешнее общество живет на счет современного пролетария. Это глубокое замечание Сисмон- ди Маркс особенно подчеркивал. Империализм несколь­ко изменяет дело. Привилегированная прослойка проле­тариата империалистских держав живет отчасти на счет сотен миллионов нецивилизованных народов.

Понятно, почему империализм есть умирающий капита­лизм, переходный к социализму: монополия, вырастающая из капитализма, есть уже умирание капитализма, начало перехода его в социализм. Гигантское обобществление тру­да империализмом (то, что апологеты — буржуазные эко­номисты зовут «переплетением») означает то же самое.

Выставляя это определение империализма, мы прихо­дим в полное противоречие с К. Каутским, который отка­зывается видеть в империализме «фазу капитализма» и определяет империализм как политику, «предпочи­таемую» финансовым капиталом, как стремление «про­мышленных» стран аннектировать «аграрные» страны Г Это определение Каутского теоретически насквозь фаль­шиво. Особенность империализма — господство как раз не промышленного, а финансового капитала, стремление к аннексиям как раз не только аграрных, а всяких стран. Каутский отрывает политику империализма от его эконо­мики, отрывает монополизм в политике от монополизма в экономике, чтобы расчистить дорогу для своего пошло­го буржуазного реформизма вроде «разоружения», «уль­тра-империализма» и тому подобного вздора. Смысл и цель этой теоретической фальши всецело сводятся к тому, что­бы затушевать самые глубокие противоречия империа­лизма и оправдать таким образом теорию «единства»

¹ «Империализм есть продукт высокоразвитого промышленного капи­тализма. Он состоит в стремлении всякой промышленной капиталистиче­ской нации подчинять и присоединять себе все больше и больше аграрных областей, без отношения к тому, какой нацией населены они» (Каутский в «Neue Zeit» 11/IX 1914).

с апологетами империализма, откровенными социал-шови­нистами и оппортунистами.

На этом разрыве Каутского с марксизмом мы уже доста­точно останавливались и в «Социал-Демократе», и в «Комму­нисте». Наши российские каутскианцы, «окисты» с Аксель­родом и Спектатором во главе, не исключая Мартова и в значительной степени Троцкого, — предпочли обой­ти молчанием вопрос о каутскианстве, как направлении. Защищать то, что писал Каутский во время войны, они побоялись, отделываясь либо простым восхвалением Каут­ского (Аксельрод в своей немецкой брошюре, которую OK обещал напечатать по-русски), либо частными письмами Каутского (Спектатор), где он уверяет, что принадлежит к оппозиции, и иезуитски пробует свести на нет свои шови­нистские заявления.

Заметим, что в своем «понимании» империализма, — которое равносильно подкрашиванию его — Каутский идет назад не только по сравнению с «Финансовым капита­лом» Гильфердинга (как бы усердно сам Гильфердинг ныне ни защищал Каутского и «единство» с социал-шовиниста­ми!), но и по сравнению с социал-либералом Дж. А. Гобсо­ном. Этот английский экономист, не имеющий и тени пре­тензий на звание марксиста, гораздо глубже определяет империализм и вскрывает его противоречия в своем сочи­нении 1902-го года 1 Вот что писал этот писатель (у которо­го можно найти почти все пацифистские и «примиритель­ные» пошлости Каутского) по особенно важному вопросу о паразитизме империализма:

Двоякого рода обстоятельства ослабляли, по мнению Гоб­сона, силу старых империй: 1) «экономический паразитизм» и 2) составление войска из зависимых народов, «Первое обстоятельство есть обычай экономического паразитиз­ма, в силу которого господствующее государство использу­ет свои провинции, колонии и зависимые страны для обога­щения своего правящего класса и для подкупа своих низших

¹ J. A. Hobson. «Imperialism», London, 1902 (Дж. А. Гобсон. «Империа­лизм», Лондон, 1902). Ред.

классов, чтобы они оставались спокойными». Относительно второго обстоятельства Гобсон пишет:

«Одним из наиболее странных симптомов слепоты импе­риализма» (в устах социал-либерала Гобсона эти песен­ки о «слепоте» империалистов уместнее, чем у «марксиста» Каутского) «является та беззаботность, с которой Великобри­тания, Франция и другие империалистские нации становятся на этот путь. Великобритания пошла дальше всех. Большую часть тех сражений, которыми мы завоевали нашу индий­скую империю, вели наши войска, составленные из туземцев; в Индии, как в последнее время и в Египте, большие постоян­ные армии находятся под начальством британцев; почти все войны, связанные с покорением нами Африки, за исключени­ем ее южной части, проведены для нас туземцами».

Перспектива раздела Китая вызывала у Гобсона такую экономическую оценку: «Большая часть Западной Евро­пы могла бы тогда принять вид и характер, который теперь имеют части этих стран: юг Англии, Ривьера, наиболее посе­щаемые туристами и населенные богачами места Италии и Швейцарии, именно: маленькие кучки богатых аристокра­тов, получающих дивиденды и пенсии с далекого Востока, с несколько более значительной группой профессиональных служащих и торговцев, и с более крупным числом домашних слуг и рабочих в перевозочной промышленности и в промыш­ленности, занятой окончательной отделкой фабрикатов. Глав­ные же отрасли промышленности исчезли бы, и массовые про­дукты питания, массовые полуфабрикаты притекали бы, как дань, из Азии и из Африки». «Вот какие возможности откры­вает перед нами более широкий союз западных государств, европейская федерация великих держав: она не только не дви­гала бы вперед дела всемирной цивилизации, а могла бы озна­чать гигантскую опасность западного паразитизма: выде­лить группу передовых промышленных наций, высшие классы которых получают громадную дань с Азии и с Африки и при помощи этой дани содержат большие прирученные массы слу­жащих и слуг, занятых уже не производством массовых земле­дельческих и промышленных продуктов, а личным услужени­ем или второстепенной промышленной работой под контролем новой финансовой аристократии. Пусть те, кто готов отмах­нуться от такой теории» (надо было сказать: перспективы) «как не заслуживающей рассмотрения, вдумаются в экономи­ческие и социальные условия тех округов современной южной Англии, которые уже приведены в такое положение. Пусть они подумают, какое громадное расширение такой системы стало бы возможным, если бы Китай был подчинен экономи­ческому контролю подобных групп финансистов, «поместите- лей капитала» (рантье), их политических и торгово-промыш­ленных служащих, выкачивающих прибыли из величайшего потенциального резервуара, который только знал когда-ли­бо мир, с целью потреблять эти прибыли в Европе. Разумеется, ситуация слишком сложна, игра мировых сил слишком труд­но поддается учету, чтобы сделать очень вероятным это или любое иное истолкование будущего в одном только направ­лении. Но те влияния, которые управляют империализ­мом Западной Европы в настоящее время, двигаются в этом направлении и, если они не встретят противодействия, если они не будут отвлечены в другую сторону, они будут работать в направлении именно такого завершения процесса».

Социал-либерал Гобсон не видит того, что это «противо­действие» может оказать только революционный пролетариат и только в виде социальной революции. На то он и социал-ли­берал! Но он превосходно подошел еще в 1902-м году к вопро­су и о значении «Соединенных Штатов Европы» (к сведению каутскианца Троцкого!) и всего того, что затушевывают лице­мерные каутскианцы разных стран, именно: что оппортунисты (социал-шовинисты) работают вместе с империалистской бур­жуазией как раз в направлении создания империалистской Европы на плечах Азии и Африки, что оппортунисты объек­тивно представляют из себя часть мелкой буржуазии и неко­торых слоев рабочего класса, подкупленную на средства импе­риалистской сверхприбыли, превращенную в сторожевых псов капитализма, в развратителей рабочего движения.

На эту экономическую, наиболее глубокую, связь имен­но империалистской буржуазии с победившим ныне (надол­го ли?) рабочее движение оппортунизмом мы указыва­ли неоднократно, не только в статьях, но и в резолюциях

нашей партии. Отсюда выводили мы, между прочим, неиз­бежность раскола с социал-шовинизмом. Наши каутскиан­цы предпочитали обходить вопрос! Мартов, напр., еще в сво­их рефератах пускал в ход софизм, который в «Известиях заграничного секретариата OK» (№ 4 от 10 апреля 1916 г.) выражен следующим образом:

...«Дело революционной социал-демократии было бы очень плохо, даже безнадежно, если бы наиболее приблизившие­ся по умственному развитию к «интеллигенции» и наибо­лее квалифицированные группы рабочих фатально уходили от нее к оппортунизму».

Посредством глупенького словечка «фатально» и некото­рой «подтасовочки» обойден тот факт, что известные про­слойки рабочих отошли к оппортунизму и к империалист­ской буржуазии! А софистам OK только и надо обойти этот факт! Они отделываются тем «казенным оптимизмом», кото­рым ныне щеголяет и каутскианец Гильфердинг и многие другие: дескать, объективные условия ручаются за единство пролетариата и за победу революционного течения! дескать, мы «оптимисты» насчет пролетариата!

А на самом-то деле они, все эти каутскианцы, Гильфер- динг, окисты, Мартов и К^о, — оптимисты... насчет оппорту­низма. В этом суть!

Пролетариат есть детище капитализма — мирового, а не только европейского и не только империалистского. В миро­вом масштабе, 50 лет раньше или 50 лет позже — с точки зрения этого масштаба вопрос частный — «пролетариат», конечно, «будет» един, и в нем «неизбежно» победит рево­люционная социал-демократия. Не в этом вопрос, гг. каут­скианцы, а в том, что вы сейчас в империалистских странах Европы лакействуете перед оппортунистами, которые чужды пролетариату, как классу, которые суть слуги, агенты, про­водники влияния буржуазии и без освобождения от которых рабочее движение остается буржуазным рабочим движени­ем. Ваша проповедь «единства» с оппортунистами, с Легина- ми и Давидами, Плехановыми или Чхенкели и Потресовыми и т. д. есть, объективно, защита порабощения рабочих импе­риалистскою буржуазиею через посредство ее лучших агентов в рабочем движении. Победа революционной социал-демо­кратии в мировом масштабе абсолютно неизбежна, но она идет и пойдет, происходит и произойдет только против вас, будет победой над вами.

Те две тенденции, даже две партии в современном рабо­чем движении, которые так явно разошлись во всем мире в 1914—1916 г.г., были прослежены Энгельсом и Марксом в Англии в течение ряда десятилетий, приблизительно с 1858 по 1892 год.

Ни Маркс, ни Энгельс не дожили до империалистской эпо­хи всемирного капитализма, которая начинается не раньше как в 1898—1900 годах. Но особенностью Англии было уже с половины XIX века то, что по крайней мере две крупней­шие отличительные черты империализма в ней находились налицо: (1) необъятные колонии и (2) монопольная прибыль (вследствие монопольного положения на всемирном рынке). В обоих отношениях Англия была тогда исключением среди капиталистических стран, и Энгельс с Марксом, анализируя это исключение, совершенно ясно и определенно указыва­ли связь его с победой (временной) оппортунизма в англий­ском рабочем движении.

В письме к Марксу от 7 октября 1858 г. Энгельс писал: «Английский пролетариат фактически все более и более обур­жуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по-видимому, довести дело, в конце концов, до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный про­летариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной сте­пени правомерно». В письме к Зорге от 21 сентября 1872 г. Энгельс сообщает, что Хэйльз (Hales) поднял в федеральном совете Интернационала великий скандал и провел вотум порицания Марксу за его слова, что «английские рабочие вожди продались». Маркс пишет к Зорге от 4 августа 1874 г.: «Что касается городских рабочих здесь (в Англии), то при­ходится пожалеть, что вся банда вождей не попала в парла­мент. Это был бы вернейший путь к освобождению от этой сволочи». Энгельс говорит в письме к Марксу от 11 авгу­ста 1881 г. о «худших английских тред-юнионах, которые позволяют руководить собой людям, купленным буржуази­ей или по крайней мере оплачиваемым ею». В письме к Каут­скому от 12 сентября 1882 г. Энгельс писал: «Вы спрашивае­те меня, что думают английские рабочие о колониальной политике? То же самое, что они думают о политике вооб­ще. Здесь нет рабочей партии, есть только консервативные и либеральные радикалы, а рабочие преспокойно пользуются вместе с ними колониальной монополией Англии и ее моно­полией на всемирном рынке».

7 декабря 1889 г. Энгельс пишет Зорге:...«Самое отвра­тительное здесь (в Англии) — перешедшая рабочим в плоть и кровь буржуазная «почтенность» (respectability). даже Том Мэн, которого я считаю наилучшим из всех, говорит охотно о том, что он будет завтракать с лордом-мэром. Когда сравниваешь с этим французов, — видишь, что значит рево­люция». В письме от 19 апреля 1890 г.: «движение (рабоче­го класса в Англии) идет вперед под поверхностью, захваты­вает все более широкие слои и притом большей частью среди неподвижной доселе самой низшей (курсив Энгельса) массы, и не далек уже день, когда эта масса найдет сама себя, когда ей ясно станет, что именно она сама является этой колос­сальной двигающейся массой». 4 марта 1891 г.: «неудача рас­павшегося союза докеров, «старые», консервативные тред- юнионы, богатые и именно потому трусливые, остаются одни на поле битвы». 14 сентября 1891 г.: на нью-касльском кон­грессе тред-юнионов побеждены старые юнионисты, против­ники 8-часового рабочего дня, «и буржуазные газеты при­знают поражение буржуазной рабочей партии» (курсив везде Энгельса).

Что эти мысли Энгельса, повторяемые в течение деся­тилетий, высказывались им и публично, в печати, дока­зывает предисловие его ко второму изданию «Положе­ния рабочего класса в Англии», 1892-го года. Здесь говорится об «аристократии в рабочем классе», о «привилегирован­ном меньшинстве рабочих» в противоположность «широ­кой массе рабочих». «Маленькое, привилегированное, охра­няемое меньшинство» рабочего класса одно только имело «длительные выгоды» от привилегированного положения Англии в 1848—1868 г.г., «широкая масса в лучшем случае пользовалась лишь кратковременным улучшением»... «С кра­хом промышленной монополии Англии английский рабочий класс потеряет свое привилегированное положение». Чле­ны «новых» юнионов, союзов необученных рабочих «име­ют одно неизмеримое преимущество: их психика является еще девственной почвой, совершенно свободной от унасле­дованных, «почтенных» буржуазных предрассудков, кото­рые сбивают с толку головы лучше поставленных «старых юнионистов»»... «Так называемыми рабочими представителя­ми» называют в Англии людей, «которым прощают их при­надлежность к рабочему классу, потому что они сами гото­вы утопить это свое свойство в океане своего либерализма».

Мы нарочно привели довольно подробные выпис­ки из прямых заявлений Маркса и Энгельса, чтобы читате­ли могли в целом изучить их. А их необходимо изучить, в них стоит внимательно вдуматься. Ибо здесь гвоздь той тактики в рабочем движении, которая предписывается объективными условиями империалистской эпохи.

Каутский и здесь уже попытался «замутить воду» и под­менить марксизм сладеньким примиренчеством с оппорту­нистами. В полемике с открытыми и наивными социал-им- периалистами (вроде Ленча), которые оправдывают войну со стороны Германии, как разрушение монополии Англии, Каутский «исправляет» эту очевидную фальшь посредством другой столь же очевидной фальши. На место циничной фальши он ставит слащавую фальшь! Промышленная монопо­лия Англии давно сломана, говорит он, давно разрушена, ее нечего и нельзя разрушать.

В чем фальшь этого аргумента?

В том, что, во-1-х, обойдена колониальная монопо­лия Англии. А Энгельс, как мы видели, уже в 1882 году, 34 года тому назад, вполне ясно указал на нее! Если про­мышленная монополия Англии разрушена, то колониальная не только осталась, но чрезвычайно обострена, ибо вся зем­ля уже поделена! Посредством своей сладенькой лжи Каут­ский протаскивает буржуазно-пацифистскую и оппортуни- стически-мещанскую идейку, что-де «воевать не из-за чего». Напротив, капиталистам теперь не только есть из-за чего воевать, но и нельзя не воевать, если хотеть сохранить капи­тализм, ибо без насильственного передела колоний новые империалистские страны не могут получить тех привилегий, которыми пользуются более старые (и менее сильные) импе­риалистские державы.

Во-2-х. Почему монополия Англии объясняет победу оппортунизма (на время) в Англии? Потому, что монополия дает сверхприбыль, т. е. избыток прибыли сверх нормальной, обычной во всем свете капиталистической прибыли. Из этой сверхприбыли капиталисты могут выбросить частичку (и даже не малую!), чтобы подкупить своих рабочих, создать нечто вроде союза (вспомните знаменитые «аллиансы» англий­ских тред-юнионов со своими хозяевами, описанные Уэб­бами) — союза рабочих данной нации со своими капитали­стами против остальных стран. Промышленная монополия Англии разрушена еще в конце XIX века. Это бесспорно. Но как произошло это разрушение? Так ли, что всякая моно­полия исчезла?

Если бы это было так, то примиренческая (с оппортуниз­мом) «теория» Каутского получала бы известное оправдание. Но в том-то и суть, что это не так. Империализм есть моно­полистический капитализм. Каждый картель, трест, синдикат, каждый гигантски-крупный банк есть монополия. Сверхпри­быль не исчезла, а осталась. Эксплуатация одною, привилеги­рованною, финансово-богатою, страною всех остальных оста­лась и усилилась. Горстка богатых стран — их всего четыре, если говорить о самостоятельном и действительно гигантски- крупном, «современном» богатстве: Англия, Франция, Соеди­ненные Штаты и Германия — эта горстка развила монополии в необъятных размерах, получает сверх прибыль в количестве сотен миллионов, если не миллиардов, «едет на спине» сотен и сотен миллионов населения других стран, борется между собой за дележ особенно роскошной, особенно жирной, осо­бенно спокойной добычи.

В этом как раз экономическая и политическая суть импе­риализма, глубочайшие противоречия коего Каутский приту- шевывает, а не вскрывает.

Буржуазия «великой» империалистской державы эко­номически может подкупать верхние прослойки «своих» рабочих, бросая на это сотенку-другую миллионов франков в год, ибо ее сверхприбыль составляет, вероятно, около мил­лиарда. И вопрос о том, как делится эта маленькая подач­ка между рабочими-министрами, «рабочими-депутатами» (вспомните великолепный анализ этого понятия у Энгельса), рабочими-участниками военно-промышленных комитетов, рабочими-чиновниками, рабочими, организованными в узко­цеховые союзы, служащими и т. д. и т. д., это уже вопрос вто­ростепенный.

В 1848—1868 г.г. и частью позже монополиею пользова­лась только Англия; поэтому в ней мог на десятилетия победить оппортунизм; других стран ни с богатейшими коло­ниями, ни с промышленной монополией не было.

Последняя треть XIX века была переходом к новой импе­риалистской эпохе. Монополией пользуется финансовый капитал не одной, а нескольких, очень немногих, великих держав. (В Японии и России монополия военной силы, необъ­ятной территории или особого удобства грабить инород­цев, Китай и пр. отчасти восполняет, отчасти заменяет моно­полию современного, новейшего финансового капитала.) Из этой разницы вытекает то, что монополия Англии мог­ла быть неоспоренной десятилетия. Монополия современ­ного финансового капитала бешено оспаривается; началась эпоха империалистских войн. Тогда рабочий класс одной стра­ны можно было подкупить, развратить на десятилетия. Теперь это невероятно, пожалуй даже невозможно, но зато меньшие (чем в Англии 1848—68 г.г.) прослойки «рабочей аристокра­тии» подкупить может и подкупает каждая империалист­ская «великая» держава. Тогда «буржуазная рабочая партия», по замечательно глубокому выражению Энгельса, могла сло­житься только в одной стране, ибо только одна имела моно­полию, но зато надолго. Теперь «буржуазная рабочая пар­тия» неизбежна и типична для всех империалистских стран, но, ввиду их отчаянной борьбы за дележ добычи, невероят­но, чтобы такая партия могла надолго победить в ряде стран. Ибо тресты, финансовая олигархия, дороговизна и проч., позволяя подкупать горстки верхов, все сильнее давят, гнетут, губят, мучают массу пролетариата и полупролетариата.

С одной стороны, тенденция буржуазии и оппортуни­стов превратить горстку богатейших, привилегированных наций в «вечных» паразитов на теле остального человечества, «почить на лаврах» эксплуатации негров, индийцев и пр., дер­жа их в подчинении при помощи снабженного великолепной истребительной техникой новейшего милитаризма. С дру­гой стороны, тенденция масс, угнетаемых сильнее прежне­го и несущих все муки империалистских войн, скинуть с себя это иго, ниспровергнуть буржуазию. В борьбе между этими двумя тенденциями неизбежно будет развертываться теперь история рабочего движения. Ибо первая тенденция не слу­чайна, а экономически «обоснована». Буржуазия уже роди­ла, вскормила, обеспечила себе «буржуазные рабочие пар­тии» социал-шовинистов во всех странах. Различия между оформленной партией, например, Биссолати в Италии, пар­тией вполне социал-империалистской, и, скажем, полуоформ- ленной почти-партией Потресовых, Гвоздевых, Булкиных, Чхеидзе, Скобелевых и К^о, — эти различия несущественны. Важно то, что экономически откол слоя рабочей аристокра­тии к буржуазии назрел и завершился, а политическую форму себе, ту или иную, этот экономический факт, эта передвижка в отношениях между классами найдет без особого «труда».

На указанной экономической основе политические учре­ждения новейшего капитализма — пресса, парламент, союзы, съезды и пр. — создали соответствующие экономическим при­вилегиям и подачкам для почтительных, смирненьких, рефор­мистских и патриотических служащих и рабочих политиче­ские привилегии и подачки. Доходные и спокойные местечки в министерстве или в военно-промышленном комитете, в парламенте и в разных комиссиях, в редакциях «солидных» легальных газет или в правлениях не менее солидных и «бур­жуазно-послушных» рабочих союзов — вот чем привлека­ет и награждает империалистская буржуазия представителей и сторонников «буржуазных рабочих партий».

Механика политической демократии действует в том же направлении. Без выборов в наш век нельзя; без масс не обой­тись, а массы в эпоху книгопечатания и парламентаризма нельзя вести за собой без широко разветвленной, система­тически проведенной, прочно оборудованной системы лести, лжи, мошенничества, жонглерства модными и популярны­ми словечками, обещания направо и налево любых реформ и любых благ рабочим, — лишь бы они отказались от рево­люционной борьбы за свержение буржуазии. Я бы назвал эту систему ллойд-джорджизмом, по имени одного из самых передовых и ловких представителей этой системы в клас­сической стране «буржуазной рабочей партии», английско­го министра Ллойд-Джорджа. Первоклассный буржуазный делец и политический пройдоха, популярный оратор, умею­щий говорить какие-угодно, даже ррреволюционные речи перед рабочей аудиторией, способный проводить изрядные подачки послушным рабочим в виде социальных реформ (страхование и т. п.), Ллойд-Джордж служит буржуазии вели­колепно ^[LXXIII] и служит ей именно среди рабочих, проводит ее влияние именно в пролетариате, там, где всего нужнее и все­го труднее морально подчинить себе массы.

А велика ли разница между Ллойд-Джорджем и Шейде- манами, Легинами, Гендерсонами и Гайндманами, Плехано­выми, Реноделями и К^о? Из последних, возразят нам, неко­торые вернутся к революционному социализму Маркса. Это возможно, но это — ничтожная разница в степени, если брать вопрос в политическом, т. е. массовом масштабе. Отдельные лица из нынешних социал-шовинистских вождей могут вер­нуться к пролетариату. Но течение социал-шовинистское или (что то же) оппортунистическое не может ни исчезнуть, ни «вернуться» к революционному пролетариату. Где популя­рен среди рабочих марксизм, там это политическое течение, эта «буржуазная рабочая партия», будет клясться и божить­ся именем Маркса. Запретить им этого нельзя, как нель­зя торговой фирме запретить употребление любого ярлыка, любой вывески, любой рекламы. В истории всегда бывало, что имена популярных среди угнетенных классов революци­онных вождей после их смерти враги их пытались присвоить себе для обмана угнетенных классов.

Факт тот, что «буржуазные рабочие партии», как поли­тическое явление, создались уже во всех капиталисти­ческих передовых странах, что без решительной, беспо­щадной борьбы по всей линии против этих партий — или, все равно, групп, течений и т. п. — не может быть и речи ни о борьбе с империализмом, ни о марксизме, ни о социа­листическом рабочем движении. Фракция Чхеидзе, «Наше Дело», «Голос Труда» в России и «окисты» за грани­цей — не более как разновидность одной из таких пар­тий. Мы не имеем ни тени оснований думать, что эти пар­тии могут исчезнуть до социальной революции. Напротив, чем ближе будет эта революция, чем могущественнее раз­горится она, чем круче и сильнее будут переходы и скач­ки в процессе ее, тем большую роль будет играть в рабо­чем движении борьба революционного — массового потока против оппортунистического — мещанского. Каутскиан­ство не представляет никакого самостоятельного течения, не имея корней ни в массах, ни в перешедшем к буржуа­зии привилегированном слое. Но опасность каутскианства в том, что оно, пользуясь идеологией прошлого, усилива­ется примирить пролетариат с «буржуазной рабочей пар­тией», отстоять единство его с ней, поднять тем авторитет ее. За открытыми социал-шовинистами массы уже не идут: Ллойд-Джорджа освистали в Англии на рабочих собраниях, Гайндман ушел из партии, Реноделей и Шейдеманов, Потре- совых и Гвоздевых защищает полиция. Прикрытая защита социал-шовинистов каутскианцами всего опаснее.

Один из самых распространенных софизмов каутски­анства — ссылка на «массы». Мы-де не хотим оторвать­ся от масс и массовых организаций! Но вдумайтесь в поста­новку этого вопроса Энгельсом. «Массовые организации» английских тред-юнионов были в XIX веке на стороне бур­жуазной рабочей партии. Маркс и Энгельс не мирились с ней на этом основании, а разоблачали ее. Они не забывали (1), что организации тред-юнионов непосредственно обнима­ют меньшинство пролетариата. И в Англии тогда и в Гер­мании теперь не более \ пролетариата состоит в организа­циях. Серьезно думать о том, что при капитализме возможно включить в организации большинство пролетариев, не дово­дится. Во-2-х, — и это главное — вопрос не столько в чис­ле членов организации, сколько в реальном, объективном значении ее политики: массы ли представляет эта полити­ка, массам ли служит, т. е. освобождению масс от капитализ­ма, или представляет интересы меньшинства, его примирение с капитализмом? Именно последнее было верно для Англии в XIX веке, — верно теперь для Германии и пр.

От «буржуазной рабочей партии» старых тред-юнио­нов, от привилегированного меньшинства Энгельс отлича­ет «низшую массу», действительное большинство, апелли­рует к нему, не зараженному «буржуазной почтенностью». Вот в чем суть марксистской тактики!

Мы не можем — и никто не может — усчитать, какая именно часть пролетариата идет и пойдет за социал-шо­винистами и оппортунистами. Это покажет только борьба, это решит окончательно только социалистическая револю­ция. Но мы знаем с достоверностью, что «защитники отече­ства» в империалистской войне представляют лишь мень­шинство. И наш долг поэтому, если мы хотим остаться социалистами, идти ниже и глубже, к настоящим массам: в этом все значение борьбы с оппортунизмом и все содержа­ние этой борьбы. Разоблачая, что оппортунисты и социал- шовинисты на деле предают и продают интересы массы, что они отстаивают временные привилегии меньшинства рабо­чих, что они проводят буржуазные идеи и влияние, что они на деле союзники и агенты буржуазии, — мы тем самым учим массы распознавать их действительные политические интересы, бороться за социализм и за революцию через все, долгие и мучительные, перипетии империалистских войн и империалистских перемирий.

Разъяснять массам неизбежность и необходимость рас­кола с оппортунизмом, воспитывать их к революции беспо­щадной борьбой с ним, учитывать опыт войны для вскры­тия всех мерзостей национал-либеральной рабочей политики, а не для прикрытия их, — вот единственная марксистская линия в рабочем движении мира.

В следующей статье мы попытаемся подытожить главные отличительные особенности этой линии в противовес каут­скианству.

Осень 1916 г.

Соч., 3 изд., т. XIX, стр. 301—313.

ИЗ СТАТЬИ:
ВОЕННАЯ ПРОГРАММА
ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В Голландии, Скандинавии, в Швейцарии из среды рево­люционных социал-демократов, которые борются против лжи социал-шовинистов о «защите отечества» в теперешней импе­риалистской войне, раздаются голоса в пользу замены ста­рого пункта социал-демократической программы-минимум: «милиция» или «вооружение народа» — новым: «разоруже­ние». «Jugend-Internationale» ¹ открыл дискуссию по этому вопросу и поместил в № 3 редакционную статью за разоруже­ние. В новейших тезисах Р. Гримма мы также, к сожалению, находим уступку идее «разоружения». В журналах «Neues Leben» и «Vorbote» ² открыта дискуссия.

Присмотримся к позиции защитников разоружения.

I

Основной довод заключается в том, что требование раз­оружения является самым ясным, самым решительным, самым последовательным выражением борьбы против вся­кого милитаризма и против всякой войны.

Но в этом основном доводе и состоит основное заблу­ждение сторонников разоружения. Социалисты, не переста­вая быть социалистами, не могут быть против всякой войны.

— «Интернационал Молодежи». Ред.

— «Новая Жизнь» и «Предвестник». Ред.

Во-первых, социалисты никогда не были и никогда не могут быть противниками революционных войн. Буржуа­зия «великих» империалистских держав стала насквозь реак­ционной, и войну, которую теперь ведет эта буржуазия, мы признаем реакционной, рабовладельческой и преступной войной. Ну, а как обстоит дело с войной против этой бур­жуазии? Например, с войной угнетаемых этой буржуазией и зависимых от нее или колониальных народов за свое осво­бождение? В тезисах группы «Интернационал», в параграфе 5-м, мы читаем: «В эру этого разнузданного империализма уже не может быть никаких национальных войн» — это, оче­видно, неправильно.

История XX века, этого века «разнузданного империа­лизма», полна колониальных войн. Но то, что мы, евро­пейцы, империалистские угнетатели большинства народов мира, со свойственным нам гнусным европейским шовиниз­мом, называем «колониальными войнами», это часто нацио­нальные войны или национальные восстания этих угнетен­ных народов. Одно из самых основных свойств империализма заключается как раз в том, что он ускоряет развитие капи­тализма в самых отсталых странах и тем самым расширя­ет и обостряет борьбу против национального угнетения. Это — факт. И отсюда неизбежно следует, что империализм должен в нередких случаях порождать национальные войны. Юниус, защищающий в своей брошюре упомянутые «тезисы», говорит, что в империалистскую эпоху всякая националь­ная война против одной из империалистских великих держав приводит к вмешательству другой, конкурирующей с первой и также империалистской великой державы, и, таким образом, всякая национальная война превращается в империалистскую. Но и этот довод неправилен. Это может быть, но это не все­гда так бывает. Многие колониальные войны в годы 1900— 1914 пошли не этим путем. И было бы просто смешно, если бы мы заявили, что, например, после теперешней войны, если она закончится крайним истощением воюющих стран, «не может» быть «никаких» национальных, прогрессивных, рево­люционных войн со сто