Эмпириокритицизм и исторический материализм

4. ПАРТИИ В ФИЛОСОФИИ И ФИЛОСОФСКИЕ БЕЗГОЛОВЦЫ

Нам осталось еще рассмотреть вопрос об отноше­нии махизма к религии. Но этот вопрос расширяется до вопроса о том, есть ли, вообще, партии в философии и какое значение имеет беспартийность в философии.

В течение всего предыдущего изложения, на каж­дом из затронутых нами вопросов гносеологии, на каждом философском вопросе, поставленном новой физикой, мы прослеживали борьбу материализма и идеализма. За кучей новых терминологических ухищрений, за сором гелертерской схоластики всегда, без исключения, мы находили две основ­ные линии, два основных направления в решении философ­ских вопросов. Взять ли за первичное природу, материю, физическое, внешний мир — и считать вторичным созна­ние, дух, ощущение (— опыт, по распространенной в наше время терминологии), психическое и т. п., вот тот корен­ной вопрос, который на деле продолжает разделять фило­софов на два большие лагеря. Источник тысяч и тысяч оши­бок и путаницы в этой области состоит именно в том, что за внешностью терминов, дефиниций, схоластических вывер­тов, словесных ухищрений просматривают эти две основ­ные тенденции (Богданов, например, не хочет признать

своего идеализма, потому что вместо «метафизических», видите ли, понятий: «природа» и «дух» он взял «опытные»: физическое и психическое. Словечко изменили!).

Гениальность Маркса и Энгельса состоит как раз в том, что в течение очень долгого периода, почти полу­столетия, они развивали материализм, двигали вперед одно основное направление в философии, не топтались на повторении решенных уже гносеологических вопросов, а проводили последовательно, — показывали, как надо про­водить тот же материализм в области общественных наук, беспощадно отметая, как сор, вздор, напыщенную претен­циозную галиматью, бесчисленные попытки «открыть» «новую» линию в философии, изобрести «новое» направ­ление и т. д. Словесный характер подобных попыток, схо­ластическую игру в новые философские «измы», засорение сути вопроса вычурными ухищрениями, неумение понять и ясно представить борьбу двух коренных гносеологиче­ских направлений, — вот что преследовали, травили Маркс и Энгельс в течение всей своей деятельности.

Мы сказали: почти полустолетия. В самом деле, еще в 1843 году, когда Маркс только еще становился Марксом, т. е. основателем социализма, как науки, основателем совре­менного материализма, неизмеримо более богатого содержа­нием и несравненно более последовательного, чем все пре­дыдущие формы материализма, — еще в то время Маркс с поразительной ясностью намечал коренные линии в фило­софии. К. Грюн приводит письмо Маркса к Фейербаху от 20-го октября 1843 года \ где Маркс приглашает Фейербаха написать статью в «Deutsch-Franzosische Jahrbucher» ^{[60] [61]} про­тив Шеллинга. Этот Шеллинг — пустой хвастун, — пишет Маркс, — со своими претензиями обнять и превзойти все прежние философские направления. «Французским романти­кам и мистикам Шеллинг говорит: я — соединение филосо­фии и теологии; французским материалистам: я — соедине­ние плоти и идеи; французским скептикам: я — разрушитель догматики» ^х. Что «скептики», называются ли они юмистами или кантианцами (или махистами, в XX веке), кричат про­тив «догматики» и материализма и идеализма, Маркс видел уже тогда и, не давая отвлечь себя одной из тысячи мизер­ных философских системок, он сумел через Фейербаха пря­мо встать на материалистическую дорогу против идеализма. Тридцать лет спустя, в послесловии ко второму изданию пер­вого тома «Капитала», Маркс так же ясно и отчетливо про­тивополагает свой материализм гегелевскому, т. е. самому последовательному, самому развитому идеализму, презри­тельно отстраняя контовский «позитивизм» и объявляя жал­кими эпигонами современных философов, которые мнят, что уничтожили Гегеля, на деле же вернулись к повторению догегелевских ошибок Канта и Юма. В письме к Кугельма- ну от 27-го июня 1870 г. Маркс так же презрительно трети­рует «Бюхнера, Ланге, Дюринга, Фехнера и т. д.» за то, что они не сумели понять диалектики Гегеля и относятся к нему с пренебрежением ^{[62] [63]}. Возьмите, наконец, отдельные философ­ские замечания Маркса в «Капитале» и в других сочинени­ях, — вы увидите неизменный основной мотив: настаивание на материализме и презрительные насмешки по адресу вся­кого затушевывания, всякой путаницы, всяких отступлений к идеализму. В этих двух коренных противоположениях вра­щаются все философские замечания Маркса — с точки зрения профессорской философии, в этой «узости» и «односторон­ности» и состоит их недостаток. На деле в этом нежелании считаться с ублюдочными прожектами примирения материа­лизма и идеализма состоит величайшая заслуга Маркса, шед­шего вперед по резко-определенному философскому пути.

Вполне в духе Маркса и в тесном сотрудничестве с ним Энгельс во всех своих философских работах коротко и ясно противополагает по всем вопросам материалистиче­скую и идеалистическую линию, не беря всерьез ни в 1878, ни в 1888, ни в 1892 годах бесконечных потуг «превзойти» «односторонность» материализма и идеализма, провозгла­сить новую линию, какой бы то ни было «позитивизм», «реа­лизм» или прочий профессорский шарлатанизм. Всю борьбу с Дюрингом Энгельс провел целиком под лозунгом после­довательного проведения материализма, обвиняя материа­листа Дюринга за словесное засорение сути дела, за фразу, за приемы рассуждения, выражающие собой уступку идеализ­му, переход на позицию идеализма. Либо последовательный до конца материализм, либо ложь и путаница философского идеализма, — вот та постановка вопроса, которая дана в каж­дом параграфе «Анти-Дюринга» и не заметить которой мог­ли только люди с мозгами, подпорченными уже реакцион­ной профессорской философией. И вплоть до 1894 года, когда написано последнее предисловие к пересмотренному автором и дополненному последний раз «Анти-Дюрингу», Энгельс, продолжая следить и за новой философией, и за новым есте­ствознанием, продолжал с прежней решительностью настаи­вать на своей ясной и твердой позиции, отметая сор новых систем и системок.

Что Энгельс следил за новой философией, видно из «Люд­вига Фейербаха». В предисловии 1888 года говорится даже о таком явлении, как возрождение классической немецкой философии в Англии и в Скандинавии, о господствующем же неокантианстве и юмизме у Энгельса нет (и в предисловии, и в тексте книги) других слов, кроме самого крайнего презре­ния. Совершенно очевидно, что Энгельс, наблюдая повторе­ние модной немецкой и английской философией старых, до-ге- гелевских, ошибок кантианства и юмизма, готов был ждать добра даже от поворота (в Англии и в Скандинавии) к Геге­лю, надеясь, что крупный идеалист и диалектик поможет узреть мелкие идеалистические и метафизические заблужде­ния.

Не вдаваясь в рассмотрение громадного количества оттен­ков неокантианства в Германии и юмизма в Англии, Энгельс отвергает с порога основное отступление их от материа­лизма. Энгельс объявляет все направление и той и другой школы «научным шагом назад». И как он оценивает несо­мненно «позитивистскую», с точки зрения ходячей термино­логии, несомненно «реалистическую» тенденцию этих ново- кантианцев и юмистов, из которых, например, он не мог не знать Гексли? Тот «позитивизм» и тот «реализм», кото­рый прельщал и прельщает бесконечное число путаников, Энгельс объявлял в лучшем случае филистерским прие­мом тайком протаскивать материализм, публично разнося его и отрекаясь от него! Достаточно хоть капельку подумать над такой оценкой Т. Гексли, самого крупного естествоиспы­тателя и несравненно более реалистичного реалиста и пози­тивного позитивиста, чем Мах, Авенариус и К^о, — чтобы понять, с каким презрением встретил бы Энгельс теперешнее увлечение кучки марксистов «новейшим позитивизмом» или «новейшим реализмом» и т. п.

Маркс и Энгельс от начала и до конца были партийны­ми в философии, умели открывать отступления от материа­лизма и поблажки идеализму и фидеизму во всех и всяческих «новейших» направлениях. Поэтому исключительно с точки зрения выдержанности материализма оценивали они Гекс­ли. Поэтому Фейербаха упрекали они за то, что он не про­вел материализма до конца, — за то, что он отрекался от мате­риализма из-за ошибок отдельных материалистов, — за то, что он воевал с религией в целях подновления или сочинения новой религии, — за то, что он не умел в социологии отде­латься от идеалистической фразы и стать материалистом.

И эту величайшую и самую ценную традицию своих учите­лей вполне оценил и перенял И. Дицген, каковы бы ни были его частные ошибки в изложении диалектического материа­лизма. Много грешил И. Дицген своими неловкими отступле­ниями от материализма, но никогда не пытался он принци­пиально отделиться от него, выкинуть «новое» знамя, всегда в решительный момент заявлял он твердо и категорически: я материалист, наша философия есть материалистическая. «Из всех партий, — справедливо говорил наш Иосиф Диц- ген, — самая гнусная есть партия середины... Как в политике партии все более и более группируются в два только лагеря,...так и наука делится на два основных класса (Generalklassen); там — метафизики, здесь — физики или материалисты ³. Про­межуточные элементы и примиренческие шарлатаны со вся­ческими кличками, спиритуалисты, сенсуалисты, реалисты и т. д. и т. д., падают на своем пути то в то, то в другое тече­ние. Мы требуем решительности, мы хотим ясности. Идеали­стами ^[64] называют себя реакционные мракобесы (Retraiteblaser), а материалистами должны называться все те, которые стре­мятся к освобождению человеческого ума от метафизиче­ской тарабарщины... Если мы сравним обе партии с прочным и текучим, то посредине лежит нечто кашеподобное» ³.

Правда! «Реалисты» и т. п., а в том числе и «позитивисты», махисты и т. д., все это — жалкая кашица, презренная пар­тия середины в философии, путающая по каждому отдельно­му вопросу материалистическое и идеалистическое направле­ние. Попытки выскочить из этих двух коренных направлений в философии не содержат в себе ничего, кроме «примиренче­ского шарлатанства».

Что «научная поповщина» идеалистической философии есть простое преддверие прямой поповщины, в этом для И. Дицгена не было и тени сомнения. «Научная поповщи­на, — писал он, — серьезнейшим образом стремится посо­бить религиозной поповщине» (1. с., 51). «В особенно­сти область теории познания, непонимание человеческого духа, является такой вшивой ямой» (Lausgrube), в которой «кладет яйца» и та, и другая поповщина. «Дипломирован­ные лакеи с речами об «идеальных благах», отупляющие народ при помощи вымученного (geschraubter) идеализма» (53), — вот что такое профессора философии для И. Диц­гена. «Как у боженьки антипод — дьявол, так у поповско­го профессора (Kathederpfaffen) — материалист». Теория познания материализма является «универсальным оружием против религиозной веры» (55), — и не только против «всем известной, настоящей, обыкновенной религии попов, но и против очищенной, возвышенной профессорской рели­гии опьянелых (benebelter) идеалистов» (58).

По сравнению с «половинчатостью» свободомысля­щих профессоров Дицген готов был предпочесть «религи­озную честность» (60) — там «есть система», там есть люди цельные, не разрывающие теории и практики. «Филосо­фия не наука, а средство защиты от социал-демократии» (107) — для гг. профессоров. «Те, кто зовут себя философами, профессора и приват-доценты, все тонут, несмотря на свое свободомыслие, более или менее в предрассудках, в мисти­ке... все составляют по отношению к социал-демократии... одну реакционную массу» (108). «Чтобы идти по верному пути, не давая никаким религиозным и философским неле­постям (Welsch) сбивать себя, надо изучать неверный путь неверных путей (der Holzweg der Holzwege) — философию» (103).

И посмотрите теперь, с точки зрения партий в фило­софии, на Маха и Авенариуса с их школой. О, эти господа хвалятся своей беспартийностью, и если есть у них анти­под, то только один и только... материалист. Через все писания всех махистов красной нитью проходит тупоумная претензия «подняться выше» материализма и идеализма, превзойти это «устарелое» противоположение, а на деле вся эта братия ежеминутно оступается в идеализм, ведя сплошную и неуклонную борьбу с материализмом. Утон­ченные гносеологические выверты какого-нибудь Авена­риуса остаются профессорским измышлением, попыткой основать маленькую «свою» философскую секту, а на деле, в общей обстановке борьбы идей и направлений современ­ного общества, объективная роль этих гносеологических ухищрений одна и только одна: расчищать дорогу идеализму и фидеизму, служить им верную службу. Не случайность же в самом деле, что за маленькую школку эмпириокрити­ков хватаются и английские спиритуалисты вроде Уорда, и французские неокритицисты, хвалящие Маха за борь­бу с материализмом, и немецкие имманенты! Формула И. Дицгена: «дипломированные лакеи фидеизма» не в бровь, а в глаз бьет Маха, Авенариуса и всю их школу ^х.

Несчастье русских махистов, вздумавших «примирять» махизм с марксизмом, в том и состоит, что они довери­лись раз реакционным профессорам философии и, доверив­шись, покатились по наклонной плоскости. Приемы сочи­нения разных попыток развить и дополнить Маркса были очень нехитры. Прочтут Оствальда, поверят Оствальду, пере­скажут Оствальда, назовут это марксизмом. Прочтут Маха, поверят Маху, перескажут Маха, назовут это марксизмом. Прочтут Пуанкаре, поверят Пуанкаре, перескажут Пуанка­ре, назовут это марксизмом! Ни единому из этих профессоров, способных давать самые ценные работы в специальных обла­стях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии. Почему? По той же причине, по которой ни единому профессору политической экономии, способному давать самые ценные работы в области фактиче­ских, специальных исследований, нельзя верить ни в одном слове, раз речь заходит об общей теории политической эко­номии. Ибо эта последняя — такая же партийная наука в современном обществе, как и гносеология. В общем и целом

¹ Вот еще пример того, как широко распространенные течения реак­ционной буржуазной философии на деле используют махизм. Едва ли не «последней модой» самоновейшей американской философии является «прагматизм» (от греческого pragma — дело, действие; философия дей­ствия). О прагматизме говорят философские журналы едва ли не более всего. Прагматизм высмеивает метафизику и материализма и идеализма, превозносит опыт и только опыт, признает единственным критерием прак­тику, ссылается на позитивистское течение вообще, опирается специально на Оствальда, Маха, Пирсона, Пуанкаре, Дюгема, на то, что наука не есть «абсолютная копия реальности», и... преблагополучно выводит изо всего этого бога в целях практических, только для практики, без всякой метафи­зики, без всякого выхода за пределы опыта (ср. William James. «Pragmatism. A new name for some old ways of thinking», N. Y., 1907, p. 57 и 106 особ.). (Ср. Уильям Джемс. «Прагматизм. Новое название для некоторых ста­рых путей мышления», Нью-Йорк, 1907, стр. 57 и 106 особ. Ред.). Разли­чия между махизмом и прагматизмом так же ничтожны и десятистепенны с точки зрения материализма, как различия между эмпириокритицизмом и эмпириомонизмом. Сравните хотя бы богдановское и прагматистское определение истины: «истина для прагматиста есть родовое понятие для всяческого рода определенных рабочих ценностей (working-values) в опыте» (ib., р. 68).

профессора-экономисты не что иное, как ученые приказчи­ки класса капиталистов, и профессора философии — ученые приказчики теологов.

Задача марксистов и тут и там суметь усвоить себе и переработать те завоевания, которые делают­ся этими «приказчиками» (вы не сделаете, например, ни шагу в области изучения новых экономических явле­ний, не пользуясь трудами этих приказчиков), — и уметь отсечь их реакционную тенденцию, уметь вести свою линию и бороться со всей линией враждебных нам сил и классов. Вот этого-то и не сумели наши махисты, рабски следующие за реакционной профессорской философией. «Может быть, мы заблуждаемся, но мы ищем», — писал от имени авто­ров «Очерков» Луначарский. — Не вы ищете, а вас ищут, вот в чем беда! Не вы подходите с вашей, т. е. марксистской (ибо вы желаете быть марксистами), точки зрения к каж­дому повороту буржуазно-философской моды, а к вам под­ходит эта мода, вам навязывает она свои новые подделки во вкусе идеализма, сегодня a la Оствальд, завтра a la Max, послезавтра a la Пуанкаре. Те глупенькие «теоретические» ухищрения (с «энергетикой», с «элементами», «интроекци- ей» и т. п.), которым вы наивно верите, остаются в пределах узенькой, миниатюрной школки, а идейная и обществен­ная тенденция этих ухищрений улавливаемся сразу Уордами, неокритицистами, имманентами, Лопатиными, прагмати­стами и служит свою службу. Увлечение эмпириокритициз­мом и «физическим» идеализмом так же быстро прохо­дит, как увлечение неокантианством и «физиологическим» идеализмом, а фидеизм с каждого такого увлечения берет себе добычу, на тысячи ладов видоизменяя свои ухищрения в пользу философского идеализма.

Отношение к религии и отношение к естествознанию превосходно иллюстрирует это действительное классовое использование буржуазной реакцией эмпириокритицизма.

Возьмите первый вопрос. Не полагаете ли вы, что это случайность, если в коллективном труде против филосо­фии марксизма Луначарский договорился до «обожеств­ления высших человеческих потенций», до «религиозного атеизма» ^[65] и т. п.? Если вы полагаете так, то исключительно в силу того, что русские махисты неверно осведомили пуб­лику насчет всего махистского течения в Европе и отноше­ния этого течения к религии. Не только нет в этом отно­шении ничего подобного отношению Маркса, Энгельса, И. Дицгена, даже Фейербаха, а есть прямо обратное, начи­ная с заявлений Петцольдта: эмпириокритицизм «не проти­воречит ни теизму, ни атеизму» («Einf. i. d. Philosophie der reinen Erfahrung», I, 351) или Маха — «религиозные мнения частное дело» (фр. пер., р. 434) и кончая прямым фидеизмом, прямым черносотенством и Корнелиуса, который расхва­ливает Маха и которого расхваливает Мах, и Каруса, и всех имманентов. Нейтральность философа в этом вопросе уже есть лакейство пред фидеизмом, а дальше нейтральности не поднимаются и не могут подняться Мах и Авенариус в силу исходных пунктов своей гносеологии.

Раз вы отрицаете объективную реальность, данную нам в ощущении, вы уже потеряли всякое оружие против фиде­изма, ибо вы уже скатились к агностицизму или субъекти­визму, а это для него только и нужно. Если чувственный мир есть объективная реальность, — всякой другой «реально­сти» или квази-реальности (вспомните, что Базаров пове­рил «реализму» имманентов, объявляющих бога «реальным понятием») закрыта дверь. Если мир есть движущаяся мате­рия, — ее можно и должно бесконечно изучать в бесконеч­но сложных и детальных проявлениях и разветвлениях этого движения, движения этой материи, но вне ее, вне «физи­ческого», внешнего мира, знакомого всем и каждому, ниче­го быть не может. И вражда к материализму, тучи клевет на материалистов, — все это в цивилизованной и демокра­тической Европе порядок дня. Все это продолжается до сих пор. Все это скрывается от публики русскими махистами, которые ни единого раза не попытались просто даже сопо­ставить выходок против материализма Маха, Авенариуса, Петцольдта и К^о с заявлениями в пользу материализма Фей­ербаха, Маркса, Энгельса, И. Дицгена.

Но «укрывательство» отношений Маха и Авенариу­са к фидеизму ничему не поможет. Факты говорят за себя. Никакие усилия в мире не оторвут этих реакционных про­фессоров от того позорного столба, к которому пригвоздили их поцелуи Уорда, неокритицистов, Шуппе, Шуберта-Золь- дерна, Леклера, прагматистов и т. д. И влияние названных сейчас лиц, как философов и профессоров, распространен­ность их идей в «образованной», т. е. буржуазной, пуб­лике, специальная литература, созданная ими, вдесятеро шире и богаче, чем специальная школка Маха и Авенариуса. Школка служит, кому надо. Школкой пользуются, как надо.

Позорные вещи, до которых опустился Луначар­ский, — не исключение, а порождение эмпириокритициз­ма, и русского, и немецкого. Нельзя защищать их «хороши­ми намерениями» автора, «особым смыслом» его слов: будь это прямой и обычный, т. е. непосредственно фидеистиче­ский смысл, мы не стали бы и разговаривать с автором, ибо не нашлось бы, наверное, ни одного марксиста, для которо­го подобные заявления не приравнивали бы всецело Анато­лия Луначарского к Петру Струве. Если этого нет (а этого еще нет), то исключительно потому, что мы видим «особый» смысл и воюем, пока еще есть почва для товарищеской войны. В том-то и позор заявлений Луначарского, что он мог связать их с своими «хорошими» намерениями. В том-то и зло его «теории», что она допускает такие средства или такие выво­ды в осуществление благих намерений. В том-то и беда, что «благие» намерения остаются в лучшем случае субъектив­ным делом Карпа, Петра, Сидора, а общественное значение подобных заявлений безусловно и неоспоримо, и никакими оговорками и разъяснениями ослаблено быть не может.

Надо быть слепым, чтобы не видеть идейного род­ства между «обожествлением высших человеческих потен­ций» Луначарского и «всеобщей подстановкой» психиче­ского под всю физическую природу Богданова. Это — одна и та же мысль, выраженная в одном случае преимущественно с точки зрения эстетической, в другом — гносеологической. «Подстановка», молча и с другой стороны подходя к делу, уже обожествляет «высшие человеческие потенции», отры­вая «психическое» от человека и подставляя необъят­но расширенное, абстрактное, божественно-мертвое, «пси­хическое вообще» под всю физическую природу. А «Логос» Юшкевича, вносимый «в иррациональный поток данного»?

Коготок увяз — всей птичке пропасть. А наши махи­сты все увязли в идеализме, т. е. ослабленном, утончен­ном фидеизме, увязли с того самого момента, как взяли «ощущение» не в качестве образа внешнего мира, а в каче­стве особого «элемента». Ничье ощущение, ничья психи­ка, ничей дух, ничья воля, — к этому неизбежно скатиться, если не признавать материалистической теории отражения сознанием человека объективно-реального внешнего мира.

Вторая половина 1908 г.

Материализм и эпириокритицизм.

М., Госполитиздат, 1945, стр. 297—306.

★

Речь депутата Суркова в Государственной думе при обсу­ждении сметы синода и прения в нашей думской фрак­ции при обсуждении проекта этой речи, печатаемые нами ниже, подняли чрезвычайно важный и злободневный как раз в настоящее время вопрос. Интерес ко всему, что связано с религией, несомненно, охватил ныне широкие круги «общества» и проник в ряды интеллигенции, близкой к рабочему движению, а также в известные рабочие круги. Социал-демократия безусловно обязана выступить с изло­жением своего отношения к религии.

Социал-демократия строит все свое миросозерцание на научном социализме, т. е. марксизме. Философской основой марксизма, как неоднократно заявляли и Маркс и Энгельс, является диалектический материализм, впол­не воспринявший исторические традиции материализ­ма XVIII века во Франции и Фейербаха (1-ая половина XIX века) в Германии, — материализма безусловно атеисти­ческого, решительно враждебного всякой религии. Напо­мним, что весь «Анти-Дюринг» Энгельса, прочтенный в рукописи Марксом, изобличает материалиста и атеиста Дюринга в невыдержанности его материализма, в оставле­нии им лазеек религии и религиозной философии. Напо­мним, что в своем сочинении о Людвиге Фейербахе Энгельс ставит в упрек ему то, что он боролся с религией не ради уничтожения ее, а ради подновления, сочинения новой, «возвышенной» религии и т. п. Религия есть опиум

народа, — это изречение Маркса есть краеугольный камень всего миросозерцания марксизма в вопросе о религии. Все современные религии и церкви, все и всяческие религиоз­ные организации марксизм рассматривает всегда, как орга­ны буржуазной реакции, служащие защите эксплуатации и одурманению рабочего класса.

И в то же время, однако, Энгельс неоднократно осуждал попытки людей, желавших быть «левее» или «революцион­нее» социал-демократии, внести в программу рабочей партии прямое признание атеизма в смысле объявления войны рели­гии. В 1874-ом году, говоря о знаменитом манифесте бег­лецов Коммуны, бланкистов, живших в качестве эмигран­тов в Лондоне, Энгельс трактует как глупость их шумливое провозглашение войны религии, заявляя, что такое объявле­ние войны есть лучший способ оживить интерес к религии и затруднить действительное отмирание религии. Энгельс ставит в вину бланкистам неумение понять того, что только классовая борьба рабочих масс, всесторонне втягивая самые широкие слои пролетариата в сознательную и революцион­ную общественную практику, в состоянии на деле освободить угнетенные массы от гнета религии, тогда как провозглаше­ние политической задачей рабочей партии войны с религией есть анархическая фраза. И в 1877-ом году в «Анти-Дюрин­ге», беспощадно травя малейшие уступки Дюринга-философа идеализму и религии, Энгельс не менее решительно осужда­ет якобы революционную идею Дюринга о запрещении рели­гии в социалистическом обществе. Объявлять подобную войну религии — значит — говорит Энгельс — «перебисмар- кить самого Бисмарка», т. е. повторить глупость бисмарков- ской борьбы с клерикалами (пресловутая «борьба за куль­туру», Kulturkampf, т. е. борьба Бисмарка в 1870-х годах против германской партии католиков, партии «центра», путем полицейских преследований католицизма). Такой борь­бой Бисмарк только укрепил воинствующий клерикализм католиков, только повредил делу действительной культу­ры, ибо выдвинул на первый план религиозные деления вме­сто делений политических, отвлек внимание некоторых сло­ев рабочего класса и демократии от насущных задач классовой и революционной борьбы в сторону самого поверхностного и буржуазно-лживого антиклерикализма. Обвиняя, желавше­го быть ультрареволюционным, Дюринга в желании повто­рить в иной форме ту же глупость Бисмарка, Энгельс требо­вал от рабочей партии уменья терпеливо работать над делом организации и просвещения пролетариата, делом, ведущим к отмиранию религии, а не бросаться в авантюры полити­ческой войны с религией. Эта точка зрения вошла в плоть и кровь германской социал-демократии, высказывавшей­ся, например, за свободу для иезуитов, за допущение их в Германию, за уничтожение всяких мер полицейской борь­бы с той или иной религией. «Объявление религии частным делом» — этот знаменитый пункт Эрфуртской программы (1891 года) закрепил указанную политическую тактику соци­ал-демократии.

Эта тактика успела уже теперь стать рутинной, успела породить новое искажение марксизма в обратную сторону, в сторону оппортунизма. Стали толковать положение Эрфурт­ской программы в том смысле, что мы, с.-д., наша партия считает религию частным делом, что для нас, как с.-д., для нас, как партии, религия есть частное дело. Не вступая в пря­мую полемику с этим оппортунистическим взглядом, Энгельс в 1890-х годах счел необходимым решительно выступить про­тив него не в полемической, а в позитивной форме. Именно: Энгельс сделал это в форме заявления, нарочно им подчерк­нутого, что социал-демократия считает религию частным делом по отношению к государству, а отнюдь не по отноше­нию к себе, не по отношению к марксизму, не по отношению к рабочей партии.

Такова внешняя история выступлений Маркса и Энгель­са по вопросу о религии. Для людей, неряшливо относящих­ся к марксизму, для людей, не умеющих или не желающих думать, эта история есть комок бессмысленных противоре­чий и шатаний марксизма: какая-то, дескать, каша из «после­довательного» атеизма и «поблажек» религии, какое-то «бес­принципное» колебание между р-р-революционной войной с богом и трусливым желанием «подделаться» к верую­щим рабочим, боязнью отпугнуть их и т. д. и т. п. В литературе анархических фразеров можно найти не мало выходок про­тив марксизма в этом духе.

Но кто сколько-нибудь способен серьезно отнес­тись к марксизму, вдуматься в его философские основы и в опыт международной социал-демократии, тот легко уви­дит, что тактика марксизма по отношению к религии глу­боко последовательна и продумана Марксом и Энгельсом, что то, что дилетанты или невежды считают шатаниями, есть прямой и неизбежный вывод из диалектического материа­лизма. Глубоко ошибочно было бы думать, что кажущая­ся «умеренность» марксизма по отношению к религии объ­ясняется так называемыми «тактическими» соображениями в смысле желания «не отпугнуть» и т. п. Напротив, полити­ческая линия марксизма и в этом вопросе неразрывно связа­на с его философскими основами.

Марксизм есть материализм. В качестве такового, он так же беспощадно враждебен религии, как материализм энциклопедистов XVIII века или материализм Фейербаха. Это несомненно. Но диалектический материализм Маркса и Энгельса идет дальше энциклопедистов и Фейербаха, при­меняя материалистическую философию к области истории, к области общественных наук. Мы должны бороться с рели­гией. Это — азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановив­шийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистиче­ски объяснить источник веры и религии у масс. Борьбу с рели­гией нельзя ограничивать абстрактно-идеологической пропо­ведью, нельзя сводить к такой проповеди; эту борьбу надо поставить в связь с конкретной практикой классового движе­ния, направленного к устранению социальных корней рели­гии. Почему держится религия в отсталых слоях город­ского пролетариата, в широких слоях полупролетариата, а также в массе крестьянства? По невежеству народа, отвеча­ет буржуазный прогрессист, радикал или буржуазный мате­риалист. Следовательно, долой религию, да здравствует ате­изм, распространение атеистических взглядов есть главная наша задача. Марксист говорит: неправда. Такой взгляд есть поверхностное, буржуазно-ограниченное культурниче­ство. Такой взгляд недостаточно глубоко, не материалисти­чески, а идеалистически объясняет корни религии. В совре­менных капиталистических странах это — корни, главным образом, социальные. Социальная придавленность трудя­щихся масс, кажущаяся полная беспомощность их перед сле­пыми силами капитализма, который причиняет ежедневно и ежечасно в тысячу раз больше самых ужасных страданий, самых диких мучений рядовым рабочим людям, чем вся­кие из ряда вон выходящие события вроде войн, землетря­сений и т. д., — вот в чем самый глубокий современный корень религии. «Страх создал богов». Страх перед слепой силой капитала, которая слепа, ибо не может быть предусмо­трена массами народа, которая на каждом шагу жизни проле­тария и мелкого хозяйчика грозит принести ему и приносит «внезапное», «неожиданное», «случайное» разорение, гибель, превращение в нищего, в паупера, в проститутку, голод­ную смерть, — вот тот корень современной религии, который прежде всего и больше всего должен иметь в виду материа­лист, если он не хочет оставаться материалистом приготови­тельного класса. Никакая просветительная книжка не вытра­вит религии из забитых капиталистической каторгой масс, зависящих от слепых разрушительных сил капитализма, пока эти массы сами не научатся объединенно, организованно, планомерно, сознательно бороться против этого корня рели­гии, против господства капитала во всех формах.

Следует ли из этого, что просветительская книжка про­тив религии вредна или излишня? Нет. Из этого следует совсем не это. Из этого следует, что атеистическая пропаган­да социал-демократии должна быть подчинена ее основной задаче: развитию классовой борьбы эксплуатируемых масс против эксплуататоров.

Человек, не вдумавшийся в основы диалектического мате­риализма, т. е. философии Маркса и Энгельса, может не понять (или, по крайней мере, сразу не понять) этого положе­ния. Как это так? Подчинить идейную пропаганду, проповедь известных идей, борьбу с тем врагом культуры и прогресса, который держится тысячелетия (т. е. с религией), — классо­вой борьбе, т. е. борьбе за определенные практические цели в экономической и политической области?

Подобное возражение принадлежит к числу ходячих воз­ражений против марксизма, свидетельствующих о полном непонимании марксовой диалектики. Противоречие, сму­щающее тех, кто возражает подобным образом, есть живое противоречие живой жизни, т. е. диалектическое, не сло­весное, не выдуманное противоречие. Отделять абсолютной, непереходимой гранью теоретическую пропаганду атеиз­ма, т. е. разрушение религиозных верований у известных слоев пролетариата, и успех, ход, условия классовой борь­бы этих слоев — значит рассуждать недиалектически, пре­вращать в абсолютную грань то, что есть подвижная, отно­сительная грань, — значит насильственно разрывать то, что неразрывно связано в живой действительности. Возь­мем пример. Пролетариат данной области и данной отрас­ли промышленности делится, положим, на передовой слой довольно сознательных социал-демократов, которые явля­ются, разумеется, атеистами, и довольно отсталых, свя­занных еще с деревней и крестьянством рабочих, кото­рые веруют в бога, ходят в церковь или даже находятся под прямым влиянием местного священника, основываю­щего, допустим, христианский рабочий союз. Положим, далее, что экономическая борьба в такой местности привела к стачке. Для марксиста обязательно успех стачечного дви­жения поставить на первый план, обязательно решитель­но противодействовать разделению рабочих в этой борьбе на атеистов и христиан, решительно бороться против тако­го разделения. Атеистическая проповедь может оказать­ся при таких условиях и излишней, и вредной — не с точки зрения обывательских соображений о неотпугивании отста­лых слоев, о потере мандата на выборах и т. п., а с точки зрения действительного прогресса классовой борьбы, кото­рая в обстановке современного капиталистического обще­ства во сто раз лучше приведет христиан-рабочих к социал- демократии и к атеизму, чем голая атеистическая проповедь. Проповедник атеизма в такой момент и при такой обста­новке сыграл бы только на руку попу и попам, которые ничего так не желают, как замены деления рабочих по уча­стию в стачке делением по вере в бога. Анархист, пропове­дуя войну с богом во что бы то ни стало, на деле помог бы попам и буржуазии (как и всегда анархисты на деле помога­ют буржуазии). Марксист должен быть материалистом, т. е. врагом религии, но материалистом диалектическим, т. е. ста­вящим дело борьбы с религией не абстрактно, не на почву отвлеченной, чисто теоретической, всегда себе равной про­поведи, а конкретно, на почву классовой борьбы, идущей на деле и воспитывающей массы больше всего и лучше все­го. Марксист должен уметь учитывать всю конкретную обста­новку, всегда находить границу между анархизмом и оппор­тунизмом (эта граница относительна, подвижна, переменна, но она существует), не впадать ни в абстрактный, словесный, на деле пустой «революционаризм» анархиста, ни в обыва­тельщину и оппортунизм мелкого буржуа или либерально­го интеллигента, который трусит борьбы с религией, забыва­ет об этой своей задаче, мирится с верой в бога, руководится не интересами классовой борьбы, а мелким, мизерным рас­четцем: не обидеть, не оттолкнуть, не испугать, премудрым правилом: «живи и жить давай другим», и т. д., и т. п.