Первая фаза коммунистического общества

В «Критике Готской программы» Маркс опровергает подробно лассалевскую идею о получении рабочим при социа­лизме «неурезанного» или «полного продукта труда». Маркс показывает, что из всего общественного труда всего общества необходимо вычесть и резервный фонд, и фонд на расшире­ние производства, и возмещение «сношенных» машин и т. п., а затем из предметов потребления фонд на издержки управ­ления, на школы, больницы, приюты престарелых и т. п.

Вместо туманной, неясной, общей фразы Лассаля («пол­ный продукт труда — рабочему») Маркс дает трезвый учет того, как именно социалистическое общество выну­ждено будет хозяйничать. Маркс подходит к конкретному анализу условий жизни такого общества, в котором не будет капитализма, и говорит при этом:

«Мы имеем здесь дело» (при разборе программы рабочей партии) «не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на сво­ей собственной основе, а с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, носит еще отпечаток ста­рого общества, из недр которого оно вышло».

Вот это коммунистическое общество, которое только что вышло на свет божий из недр капитализма, которое носит во всех отношениях отпечаток старого общества, Маркс и назы­вает «первой» или низшей фазой коммунистического общества.

Средства производства уже вышли из частной собственно­сти отдельных лиц. Средства производства принадлежат все­му обществу. Каждый член общества, выполняя известную долю общественно-необходимой работы, получает удостове­рение от общества, что он такое-то количество работы отра­ботал. По этому удостоверению он получает из общественных складов предметов потребления соответственное количе­ство продуктов. За вычетом того количества труда, которое идет на общественный фонд, каждый рабочий, следовательно, получает от общества столько же, сколько он ему дал.

Царствует как будто бы «равенство».

Но когда Лассаль говорит, имея в виду такие обществен­ные порядки (обычно называемые социализмом, а у Мар­кса носящие название первой фазы коммунизма), что это «справедливое распределение», что это «равное право каж­дого на равный продукт труда», то Лассаль ошибается, и Маркс разъясняет его ошибку.

«„Равное право", — говорит Маркс, — мы здесь действи­тельно имеем, но это еще „ буржуазное право", которое, как и всякое право, предполагает неравенство. Всякое право есть применение одинакового масштаба к раз­личным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу; и потому „равное право" есть нарушение равенства и несправедливость». В самом деле, каждый получает, отра­ботав равную с другим долю общественного труда, — равную долю общественного продукта (за указанными вычетами).

А между тем отдельные люди не равны: один сильнее, дру­гой слабее; один женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и т. д.

...«При равном труде, — заключает Маркс, — следовательно, при равном участии в общественном потребительном фонде, один получит на самом деле больше, чем другой, окажется богаче другого и т. д. Чтобы избежать всего этого, право, вместо того, чтобы быть рав­ным, должно бы быть неравным»...

Справедливости и равенства, следовательно, первая фаза коммунизма дать еще не может: различия в богатстве останут­ся и различия несправедливые, но невозможна будет эксплуа­тация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и прочее в част­ную собственность. Разбивая мелкобуржуазно-неясную фра­зу Лассаля о «равенстве» и «справедливости» вообще, Маркс показывает ход развития коммунистического общества, кото­рое вынуждено сначала уничтожить только ту «несправед­ливость», что средства производства захвачены отдельными лицами, и которое не в состоянии сразу уничтожить и даль­нейшую несправедливость, состоящую в распределении пред­метов потребления «по работе» (а не по потребностям).

Вульгарные экономисты, в том числе буржуазные про­фессора, в том числе «наш» Туган, постоянно упрека­ют социалистов, будто они забывают о неравенстве людей и «мечтают» уничтожить это неравенство. Такой упрек, как видим, доказывает только крайнее невежество гг. буржуаз­ных идеологов.

Маркс не только точнейшим образом учитывает неизбеж­ное неравенство людей, он учитывает также то, что один еще переход средств производства в общую собственность все­го общества («социализм» в обычном словоупотреблении) не устраняет недостатков распределения и неравенства «буржуазного права», которое продолжает господствовать, поскольку продукты делятся «по работе».

...«Но эти недостатки, — продолжает Маркс, — неизбежны в пер­вой фазе коммунистического общества, в том его виде, как оно выходит, после долгих мук родов, из капиталистического общества. Право нико­гда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества».

Таким образом, в первой фазе коммунистического обще­ства (которую обычно зовут социализмом) «буржуазное пра­во» отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т. е. лишь по отно­шению к средствам производства. «Буржуазное право» при­знает их частной собственностью отдельных лиц. Социа­лизм делает их общей собственностью. Постольку — и лишь постольку — «буржуазное право» отпадает.

Но оно остается все же в другой своей части, остается в качестве регулятора (определителя) распределения продук­тов и распределения труда между членами общества. «Кто не работает, тот не должен есть» — этот социалистический принцип уже осуществлен; «за равное количество труда рав­ное количество продукта» — и этот социалистический прин­цип уже осуществлен. Однако это еще не коммунизм, и это еще не устраняет «буржуазного права», которое неравным людям за неравное (фактически неравное) количество труда дает равное количество продукта.

Это — «недостаток», говорит Маркс, но он неизбежен в первой фазе коммунизма, ибо, не впадая в утопизм, нель­зя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научают­ся работать на общество без всяких норм права, да и эконо­мических предпосылок такой перемены отмена капитализма не дает сразу.

А других норм, кроме «буржуазного права», нет. И постольку остается еще необходимость в государстве, кото­рое бы, охраняя общую собственность на средства производ­ства, охраняло равенство труда и равенство дележа продукта.

Государство отмирает, поскольку капиталистов уже нет, классов уже нет, подавлять поэтому какой бы то ни было класс нельзя.

Но государство еще не отмерло совсем, ибо остается охра­на «буржуазного права», освящающего фактическое нера­венство. Для полного отмирания государства нужен полный коммунизм.

4. ВЫСШАЯ ФАЗА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

Маркс продолжает:

...«На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению тру­да; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вме­сте с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и произво­дительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, — лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на сво­ем знамени: „Каждый по способностям, каждому по потребностям"».

Только теперь мы можем оценить всю правильность замечаний Энгельса, когда он беспощадно издевался над нелепостью соединения слов: «свобода» и «государство». Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства.

Экономической основой полного отмирания государства является такое высокое развитие коммунизма, при котором исчезает противоположность умственного и физического тру­да, исчезает, следовательно, один из важнейших источни­ков современного общественного неравенства и притом такой источник, которого одним переходом средств производства в общественную собственность, одной экспроприацией капи­талистов сразу устранить никак нельзя.

Эта экспроприация даст возможность гигантского развития производительных сил. И, видя, как теперь уже капитализм невероятно задерживает это развитие, как многое мож­но было бы двинуть вперед на базе современной, уже достиг­нутой, техники, мы вправе с полнейшей уверенностью сказать, что экспроприация капиталистов неизбежно даст гигант­ское развитие производительных сил человеческого обще­ства. Но как скоро пойдет это развитие дальше, как скоро дойдет оно до разрыва с разделением труда, до уничтожения противоположности между умственным и физическим тру­дом, до превращения труда в «первую жизненную потреб­ность», этого мы не знаем и знать не можем.

Поэтому мы и вправе говорить лишь о неизбежном отми­рании государства, подчеркивая длительность этого процесса, его зависимость от быстроты развития высшей фазы комму­низма и оставляя совершенно открытым вопрос о сроках или о конкретных формах отмирания, ибо материала для реше­ния таких вопросов нет.

Государство сможет отмереть полностью тогда, когда общество осуществит правило: «каждый по способностям, каждому по потребностям», т. е. когда люди настолько при­выкнут к соблюдению основных правил общежития и когда их труд будет настолько производителен, что они доброволь­но будут трудиться по способностям. «Узкий горизонт бур­жуазного права», заставляющий высчитывать, с черствостью Шейлока, не переработать бы лишних получаса против дру­гого, не получить бы меньше платы, чем другой, — этот узкий горизонт будет тогда перейден. Распределение про­дуктов не будет требовать тогда нормировки со стороны общества количества получаемых каждым продуктов; каж­дый будет свободно брать «по потребности».

С точки зрения буржуазной легко объявить подобное обще­ственное устройство «чистой утопией» и зубоскалить по пово­ду того, что социалисты обещают каждому право получать от общества, без всякого контроля за трудом отдельного гра­жданина, любое количество трюфелей, автомобилей, пианино и т. п. Таким зубоскальством отделываются и поныне боль­шинство буржуазных «ученых», которые обнаруживают этим и свое невежество и свою корыстную защиту капитализма.

Невежество, — ибо «обещать», что высшая фаза развития коммунизма наступит, ни одному социалисту в голову не при­ходило, а предвидение великих социалистов, что она насту­пит, предполагает и не теперешнюю производительность тру­да и не-теперешнего обывателя, способного «зря» — вроде как бурсаки у Помяловского — портить склады общественно­го богатства и требовать невозможного.

До тех пор, пока наступит «высшая» фаза коммунизма, социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления, но только контроль этот должен начать­ся с экспроприации капиталистов, с контроля рабочих за капиталистами и проводиться не государством чиновни­ков, а государством вооруженных рабочих.

Корыстная защита капитализма буржуазными идеолога­ми (и их прихвостнями вроде гг. Церетели, Черновых и К^о) состоит именно в том, что спорами и разговорами о дале­ком будущем они подменяют насущный и злободневный во­прос сегодняшней политики: экспроприацию капиталистов, превращение всех граждан в работников и служащих одного крупного «синдиката», именно: всего государства, и полное подчинение всей работы всего этого синдиката государству действительно демократическому, государству Советов Рабо­чих и Солдатских Депутатов.

В сущности, когда ученый профессор, а за ним обыва­тель, а за ним господа Церетели и Черновы говорят о без­рассудных утопиях, о демагогических обещаниях больше­виков, о невозможности «введения» социализма, они имеют в виду именно высшую стадию или фазу коммунизма, «вво­дить» которой никто не только не обещал, но и не помыш­лял, ибо «ввести» ее вообще нельзя.

И здесь мы подошли к тому вопросу о научном разли­чии между социализмом и коммунизмом, которого коснулся Энгельс в приведенном выше рассуждении его о неправиль­ности названия «социал-демократы». Политически разли­чие между первой или низшей и высшей фазой коммунизма со временем будет, вероятно, громадно, но теперь, при капи­тализме, признавать его было бы смешно и выдвигать его на первый план могли бы разве лишь отдельные анархисты (если еще остались среди анархистов люди, ничему не научив­шиеся после «плехановского» превращения Кропоткиных, Грава, Корнелиссена и прочих «звезд» анархизма в социал- шовинистов, или в анархо-траншейников, как выразился один из немногих сохранивших честь и совесть анархистов, Гэ).

Но научная разница между социализмом и коммунизмом ясна. То, что обычно называют социализмом, Маркс назвал «первой» или низшей фазой коммунистического общества. Поскольку общей собственностью становятся средства про­изводства, постольку слово «коммунизм» и тут применимо, если не забывать, что это не полный коммунизм. Великое значение разъяснений Маркса состоит в том, что он последо­вательно применяет и здесь материалистическую диалектику, учение о развитии, рассматривая коммунизм как нечто раз­вивающееся из капитализма. Вместо схоластически-выдуман- ных, «сочиненных» определений и бесплодных споров о сло­вах (что социализм, что коммунизм), Маркс дает анализ того, что можно бы назвать ступенями экономической зрелости коммунизма.

В первой своей фазе, на первой своей ступени коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым, вполне сво­бодным от традиций или следов капитализма. Отсюда такое интересное явление, как сохранение «узкого горизонта бур­жуазного права» — при коммунизме в его первой фазе. Бур­жуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуаз­ное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способ­ного принуждать к соблюдению норм права.

Выходит, что не только при коммунизме остается в тече­ние известного времени буржуазное право, но даже и буржу­азное государство — без буржуазии!

Это может показаться парадоксом или просто диалектиче­ской игрой ума, в которой часто обвиняют марксизм люди, не потрудившиеся ни капельки над тем, чтобы изучить его чрезвычайно глубокое содержание.

На самом же деле остатки старого в новом показыва­ет нам жизнь на каждом шагу, и в природе, и в обществе. И Маркс не произвольно всунул кусочек «буржуазного» пра­ва в коммунизм, а взял то, что экономически и политически неизбежно в обществе, выходящем из недр капитализма.

Демократия имеет громадное значение в борьбе рабочего класса против капиталистов за свое освобождение. Но демо­кратия вовсе не есть предел, его же не прейдеши, а лишь один из этапов по дороге от феодализма к капитализму и от капи­тализма к коммунизму.

Демократия означает равенство. Понятно, какое вели­кое значение имеет борьба пролетариата за равенство и лозунг равенства, если правильно понимать его в смысле уничтожения классов. Но демократия означает только фор­мальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равен­ства всех членов общества по отношению к владению средства­ми производства, т. е. равенства труда, равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическо­му, т. е. к осуществлению правила: «каждый по способностям, каждому по потребностям». Какими этапами, путем каких практических мероприятий пойдет человечество к этой выс­шей цели, мы не знаем и знать не можем. Но важно выяс­нить себе, как бесконечно лживо обычное буржуазное пред­ставление, будто социализм есть нечто мертвое, застывшее, раз навсегда данное, тогда как на самом деле только с социа­лизма начнется быстрое, настоящее, действительно массовое, при участии большинства населения, а затем всего населения, происходящее движение вперед во всех областях обществен­ной и личной жизни.

Демократия есть форма государства, одна из его разно­видностей. И, следовательно, она представляет из себя, как и всякое государство, организованное, систематическое при­менение насилия к людям. Это с одной стороны. Но, с дру­гой стороны, она означает формальное признание равен­ства между гражданами, равного права всех на определение устройства государства и управление им. А это, в свою оче­редь, связано с тем, что на известной ступени развития демократии она, во-первых, сплачивает революционный против капитализма класс — пролетариат и дает ему возможность разбить, сломать вдребезги, стереть с лица земли буржуазную, хотя бы и республикански-буржуаз- ную, государственную машину, постоянную армию, поли­цию, чиновничество, заменить их более демократической, но все еще государственной машиной в виде вооружен­ных рабочих масс, переходящих к поголовному участию народа в милиции.

Здесь «количество переходит в качество»: такая сте­пень демократизма связана с выходом из рамок буржуазного общества, с началом его социалистического переустройства. Если действительно все участвуют в управлении государством, тут уже капитализму не удержаться. И развитие капитализма, в свою очередь, создает предпосылки для того, чтобы действи­тельно «все» могли участвовать в управлении государством. К таким предпосылкам принадлежит поголовная грамот­ность, осуществленная уже рядом наиболее передовых капи­талистических стран, затем «обучение и дисциплинирование» миллионов рабочих крупным, сложным, обобществленным аппаратом почты, железных дорог, крупных фабрик, круп­ной торговли, банкового дела и т. д. и т. п.

При таких экономических предпосылках вполне возмож­но немедленно, с сегодня на завтра, перейти к тому, чтобы, свергнув капиталистов и чиновников, заменить их — в деле контроля за производством и распределением, в деле уче­та труда и продуктов — вооруженными рабочими, поголов­но вооруженным народом. (Не надо смешивать вопрос о кон­троле и учете с вопросом о научно образованном персонале инженеров, агрономов и пр.: эти господа работают сегодня, подчиняясь капиталистам, будут работать еще лучше завтра, подчиняясь вооруженным рабочим.)

Учет и контроль — вот главное, что требуется для нала- жения, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым явля­ются вооруженные рабочие. Все граждане становятся слу­жащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поров­ну, правильно соблюдая меру работы, и получали поров­ну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всяко­му грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок Ч

Когда большинство народа начнет производить самостоя­тельно и повсеместно такой учет, такой контроль за капита­листами (превращенными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими капиталистические замаш­ки, тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, «некуда будет деться».

Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы.

Но эта «фабричная» дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетари­ат распространит на все общество, никоим образом не явля­ется ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки обще­ства от гнусности и мерзостей капиталистической эксплуа­тации и для дальнейшего движения вперед.

С того момента, когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управ­лять государством, сами взяли это дело в свои руки, «нала­дили» контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистиче­ские замашки, за рабочими, глубоко развращенными капи­тализмом, — с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демо­кратичнее «государство», состоящее из вооруженных рабо­чих и являющееся «уже не государством в собственном

¹ Когда государство сводится в главнейшей части его функций к такому учету и контролю со стороны самих рабочих, тогда оно перестает быть «политическим государством», тогда «общественные функции превраща­ются из политических в простые административные функции» (ср. выше, гл. IV, § 2, о полемике Энгельса с анархистами). (См. Соч., 3 изд., т. XXI, стр. 410. Ред.) смысле слова», тем быстрее начинает отмирать всякое госу­дарство ².

¹ Продолжая и развивая марксистско-ленинское учение о государстве в новой исторической обстановке, товарищ Сталин дал теорию социали­стического государства и его задач в условиях победившего социализма и построения коммунизма.

В отчетном докладе на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б) това­рищ Сталин говорил:

...«Ленин написал свою знаменитую книгу «Государство и революция» в августе 1917 года, т. е. за несколько месяцев до Октябрьской революции и создания Советского государства. Главную задачу этой книги Ленин видел в защите учения Маркса и Энгельса о государстве от искажения и опошления со стороны оппортунистов. Ленин собирался написать вторую часть «Государства и революции», где он рассчитывал подвести главные итоги опыта русских революций 1905-го и 1917-го года. Не может быть сомнения, что Ленин имел в виду во второй части своей книги разработать и развить дальше теорию государства, опираясь на опыт существования Советской власти в нашей стране. Но смерть помешала ему выполнить эту задачу. Но чего не успел сделать Ленин, должны сделать его ученики.

Государство возникло на основе раскола общества на враждеб­ные классы, возникло для того, чтобы держать в узде эксплуатируе­мое большинство в интересах эксплуататорского меньшинства. Орудия власти государства сосредоточивались главным образом в армии, в кара­тельных органах, в разведке, в тюрьмах. Две основные функции харак­теризуют деятельность государства: внутренняя (главная) — держать эксплуатируемое большинство в узде и внешняя (не главная) — расши­рять территорию своего, господствующего класса за счет территории дру­гих государств или защищать территорию своего государства от нападений со стороны других государств. Так было дело при рабовладельческом строе и феодализме. Так обстоит дело при капитализме.

Чтобы свергнуть капитализм, необходимо было не только снять с вла­сти буржуазию, не только экспроприировать капиталистов, но и разбить вовсе государственную машину буржуазии, ее старую армию, ее бюро­кратическое чиновничество, ее полицию, и поставить на ее место новую, пролетарскую государственность, новое, социалистическое государство. Большевики, как известно, так именно и поступили. Но из этого вовсе не следует, что у нового, пролетарского государства не могут сохраниться некоторые функции старого государства, измененные применительно к потребностям пролетарского государства. Из этого тем более не сле­дует, что формы нашего социалистического государства должны остаться неизменными, что все первоначальные функции нашего государства должны полностью сохраниться и в дальнейшем. На самом деле формы нашего государства меняются и будут меняться в зависимости от развития нашей страны и изменения внешней обстановки.

Ленин совершенно прав, когда он говорит:

«Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна все эти государства являются так или иначе, но в последнем счете

Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством,

обязательно диктатурой буржуазии. Переход от капитализма к комму­низму, конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: дик­татура пролетариата» (Ленин, т. XXI, стр. 393).

Со времени Октябрьской революции наше социалистическое государ­ство прошло в своем развитии две главные фазы.

Первая фаза — это период от Октябрьской революции до ликвида­ции эксплуататорских классов. Основная задача этого периода состояла в подавлении сопротивления свергнутых классов, в организации обороны страны от нападения интервентов, в восстановлении промышленности и сельского хозяйства, в подготовке условий для ликвидации капиталисти­ческих элементов. Сообразно с этим наше государство осуществляло в этот период две основные функции. Первая функция — подавление свергнутых классов внутри страны. Этим наше государство внешним образом напоми­нало предыдущие государства, функция которых состояла в подавлении непокорных, с той, однако, принципиальной разницей, что наше государ­ство подавляло эксплуататорское меньшинство во имя интересов трудя­щегося большинства, тогда как предыдущие государства подавляли экс­плуатируемое большинство в интересах эксплуататорского меньшинства. Вторая функция — оборона страны от нападения извне. Этим оно также напоминало внешним образом предыдущие государства, которые также занимались вооруженной защитой своих стран, с той, однако, принципи­альной разницей, что наше государство защищало от внешнего нападения завоевания трудящегося большинства, тогда как предыдущие государства защищали в таких случаях богатство и привилегии эксплуататорского мень­шинства. Была здесь еще третья функция — это хозяйственно-организа­торская и культурно-воспитательная работа органов нашего государства, имевшая своей целью развитие ростков нового, социалистического хозяй­ства и перевоспитание людей в духе социализма. Но эта новая функция не получила в этот период серьезного развития.

Вторая фаза — это период от ликвидации капиталистических эле­ментов города и деревни до полной победы социалистической системы хозяйства и принятия новой Конституции. Основная задача этого периода — организация социалистического хозяйства по всей стране и ликвидация последних остатков капиталистических элементов, органи­зация культурной революции, организация вполне современной армии для обороны страны. Сообразно с этим изменились и функции социали­стического государства. Отпала — отмерла функция военного подавления внутри страны, ибо эксплуатация уничтожена, эксплуататоров нет больше и подавлять некого. Вместо функции подавления появилась у государства функция охраны социалистической собственности от воров и расхитите­лей народного добра. Сохранилась полностью функция военной защиты страны от нападения извне, стало быть, сохранились также Красная армия, Военно-Морской флот, равно как карательные органы и разведка, необхо­димые для вылавливания и наказания шпионов, убийц, вредителей, засы- самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных «хранителей традиций капитализма», — тогда уклонение от этого всенародного уче­та и контроля неизбежно сделается таким неимоверно труд­ным, таким редчайшим исключением, будет сопровождать­ся, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сен­тиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой.

И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от пер­вой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства.

Август — сентябрь 1917 г.

Избранные произведения в двух томах, т. II, 1943, стр. 171—184.

★

лаемых в нашу страну иностранной разведкой. Сохранилась и получила полное развитие функция хозяйственно-организаторской и культурно­воспитательной работы государственных органов. Теперь основная задача нашего государства внутри страны состоит в мирной хозяйственно-органи­заторской и культурно-воспитательной работе. Что касается нашей армии, карательных органов и разведки, то они своим острием обращены уже не во внутрь страны, а во вне ее, против внешних врагов.

Как видите, мы имеем теперь совершенно новое, социалистиче­ское государство, не виданное еще в истории и значительно отличающееся по своей форме и функциям от социалистического государства первой фазы.

Но развитие не может остановиться на этом. Мы идем дальше, вперед, к коммунизму. Сохранится ли у нас государство также и в период комму­низма?

Да, сохранится, если не будет ликвидировано капиталистическое окру­жение, если не будет уничтожена опасность военного нападения извне, причем понятно, что формы нашего государства вновь будут изменены сообразно с изменением внутренней и внешней обстановки.

Нет, не сохранится и отомрет, если капиталистическое окружение будет ликвидировано, если оно будет заменено окружением социалистическим.

Так обстоит дело с вопросом о социалистическом государстве» (И. Сталин. Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 604—606). Ред.

МАРКСИЗМ И ВОССТАНИЕ

ПИСЬМО ЦЕНТРАЛЬНОМУ КОМИТЕТУ РСДРП

К числу наиболее злостных и едва ли не наиболее рас­пространенных извращений марксизма господствующими «социалистическими» партиями принадлежит оппортуни­стическая ложь, будто подготовка восстания, вообще отно­шение к восстанию, как к искусству, есть «бланкизм».

Вождь оппортунизма, Бернштейн, уже снискал себе печальную славу обвинением марксизма в бланкизме, и нынешние оппортунисты в сущности ни на йоту не под­новляют и не «обогащают» скудные «идеи» Бернштейна, крича о бланкизме.

Обвинять в бланкизме марксистов за отношение к вос­станию, как к искусству! Может ли быть более вопиющее извращение истины, когда ни один марксист не отречется от того, что именно Маркс самым определенным, точным и непререкаемым образом высказался на этот счет, назвав восстание именно искусством, сказав, что к восстанию надо относиться, как к искусству, что надо завоевать первый успех и от успеха идти к успеху, не прекращая наступления на врага, пользуясь его растерянностью и т. д., и т. д.

Восстание, чтобы быть успешным, должно опирать­ся не на заговор, не на партию, а на передовой класс. Это во-первых. Восстание должно опираться на революционный подъем народа. Это во-вторых. Восстание должно опираться на такой переломный пункт в истории нарастающей револю­ции, когда активность передовых рядов народа наибольшая,

когда всего сильнее колебания в рядах врагов и в рядах сла­бых половинчатых нерешительных друзей революции. Это в-третьих. Вот этими тремя условиями постановки вопроса о восстании и отличается марксизм от бланкизма.

Но раз есть налицо эти условия, то отказаться от отноше­ния к восстанию, как к искусству, значит изменить марксиз­му и изменить революции.

Чтобы доказать, почему именно переживаемый нами момент надо признать таким, когда обязательно для партии признать восстание поставленным ходом объективных собы­тий в порядке дня и отнестись к восстанию, как к искусству, чтобы доказать это, лучше всего, пожалуй, употребить метод сравнения и сопоставить 3—4 июля с сентябрьскими днями.

3—4 июля можно было, не греша против истины, поста­вить вопрос так: правильнее было бы взять власть, ибо ина­че все равно враги обвинят нас в восстании и расправятся, как с повстанцами. Но из этого нельзя было сделать вывода в пользу взятия власти тогда, ибо объективных условий для победы восстания тогда не было.

1) Не было еще за нами класса, являющегося авангар­дом революции.

Не было еще большинства у нас среди рабочих и солдат столиц. Теперь оно есть в обоих Советах. Оно создано только историей июля и августа, опытом «расправы» с большевика­ми и опытом корниловщины.

2) Не было тогда всенародного революционного подъема. Теперь он есть после корниловщины. Провинция и взятие власти Советами во многих местах доказывают это.

3) Не было тогда колебаний, в серьезном общеполити­ческом масштабе, среди врагов наших и среди половин­чатой мелкой буржуазии. Теперь колебания гигантские: наш главный враг, империализм союзный и всемирный, ибо «союзники» стоят во главе всемирного империализма, заколебался между войной до победы и сепаратным миром против России. Наши мелкобуржуазные демократы, явно потеряв большинство в народе, заколебались гигантски, отка­завшись от блока, т. е. от коалиции, с кадетами.

4) Потому 3—4 июля восстание было бы ошибкой: мы не удержали бы власти ни физически, ни политиче­ски. Физически, несмотря на то, что Питер был моментами в наших руках, ибо драться, умирать за обладание Питером наши же рабочие и солдаты тогда не стали бы: не было тако­го «озверения», такой кипучей ненависти и к Керенским, и к Церетели — Черновым, не были еще наши люди закале­ны опытом преследований большевиков при участии эсеров и меньшевиков.

Политически мы не удержали бы власти 3—4 июля, ибо армия и провинция, до корниловщины, могли пойти и пошли бы на Питер.

Теперь картина совсем иная.

За нами большинство класса, авангарда революции, аван­гарда народа, способного увлечь массы.

За нами большинство народа, ибо уход Чернова есть далеко не единственный, но виднейший, нагляднейший признак того, что крестьянство от блока эсеров (и от самих эсеров) земли не получит. А в этом гвоздь общенародного характера рево­люции.

За нами выгода положения партии, твердо знающей свой путь, при неслыханных колебаниях и всего империализма, и всего блока меньшевиков с эсерами.

За нами верная победа, ибо народ совсем уже близок к отчаянию, а мы даем всему народу верный выход, пока­зав значение нашего руководства всему народу «в дни корни­ловские», затем предложив компромисс блокистам и получив отказ от них при условии отнюдь не прекращающихся коле­баний с их стороны.

Величайшей ошибкой было бы думать, что наше предло­жение компромисса еще не отвергнуто, что Демократическое совещание еще может принять его. Компромисс предлагал­ся от партии к партиям; иначе он не мог предлагаться. Пар­тии отвергли его Ч Демократическое совещание есть толь­ко совещание, ничего более. Не надо забывать одного: в нем не представлено большинство революционного народа, бед-

¹ По этому вопросу см. статью Ленина «О компромиссах» (Соч., 3 изд., т. XXI, стр. 132—136). Ред.

нейшее и озлобленное крестьянство. Это совещание мень­шинства народа, — нельзя забывать этой очевидной истины. Величайшей ошибкой, величайшим парламентским кретиниз­мом было бы с нашей стороны отнестись к Демократическому совещанию, как к парламенту, ибо даже если бы оно объяви­ло себя перманентным и суверенным парламентом револю­ции, все равно оно ничего не решает: решение лежит вне его, в рабочих кварталах Питера и Москвы.

Перед нами налицо все объективные предпосылки успеш­ного восстания. Перед нами — исключительные выгоды положения, когда только наша победа в восстании положит конец измучившим народ колебаниям, этой самой мучитель­ной вещи на свете; когда только наша победа в восстании даст крестьянству землю немедленно; когда только наша победа в восстании сорвет игру с сепаратным миром против револю­ции, — сорвет ее тем, что предложит открыто мир более пол­ный, более справедливый, более близкий, мир в пользу рево­люции.