Всеобщая история/Всемирная история

Жанр всемирной хроники возник в Средние века под влиянием хроники Евсевия Кесарийского (ок. 260/264 - ок. 339/340), переведенной на латинский язык Иеронимом (ок. 347-419/420); в ней история людей вписана в христианскую временную перспективу спасения и разворачивается от сотворения мира до его конца, хотя в последней части труда хронист излагал лишь историю своей страны. Всеобщая история «более или менее явно проникнута эсхатологическими настроениями, она изображает человеческое общество на пути к осуществлению божественного промысла и концу времен как горизонту исторического развития» (Bourgain P. Histoire universelle // Dictionnaire du Moyen Age. P.: PUF, 2002). С первых веков христианства возникли периодизации всеобщей истории, в которых пришествие Христа являлось началом новой и последней эры. Святой Августин выделял шесть веков (от Адама до Потопа, от Потопа до Авраама, от Авраама до начала царствования Давида, от начала царствования Давида до Вавилонского плена, от Вавилонского плена до Боговоплощения, от Воплощения Христа до конца времен), и его периодизация получила широкое признание в Средние века. В раннее Новое время историки, например Ланселот де Ла Поплиньер (1541-1608), стремившийся приблизиться к «совершенству истории», ставили перед

28

собой задачу написать всеобщую историю, которая охватывала бы цивилизацию во всех ее измерениях. Эта цель в том или ином виде сохранялась и в последующие века. Зачастую термин «всеобщая история» (histoire universelle) подразумевал размышления о «законах истории», как это было, например, у Боссюэ или в совсем ином виде у Канта и Маркса; последние пользовались также термином «всемирная история» (histoire mondiale), распространившимся в XVIII в. (см.: Koselleck R. L'Experience de l'histoire. P., 1997) и менее связанным с теологической перспективой. Как подчеркивал Поль Рикёр (Ricoeur P. La memoire, l'histoire, l'oubli. P., 2000), идея всемирной истории является одновременно «регулирующей», нацеленной на объединение знаний и «определяющей, созидательной» (сама история является всемирной, она есть «самопроизводящее становление»).

С развитием методической («позитивистской») историографии наступило время специализации и проект всеобщей/всемирной истории стал подвергаться критике, а затем поворот историков к исследованиям на более низовом уровне вообще отодвинул его на второй план, хотя сейчас дискуссии вокруг «истории в глобальном масштабе» и ведутся, но уже с новых позиций.

♦ Глобальная история/Тотальная история, Мас штаб, Теории истории

29

Вспомогательные исторические дисциплины

Вспомогательные исторические дисциплины - это специализированные отрасли знания, которые помогают историку в его исследованиях. Мы не можем дать их канонический перечень, да это и не имело бы смысла; обычно к их числу относят палеографию, кодикологию (изучение рукописных книг), дипломатику, нумизматику, сфрагистику и геральдику (см. соответствующие статьи). Но ничто не запрещает рассматривать в этом ряду, например, историческую информатику. Каждая из названных дисциплин имеет свой предмет и методы, и в этом смысле употребление прилагательного «вспомогательные» может показаться проявлением «империализма» со стороны истории. «Вспомогательные» исторические дисциплины устанавливают правила анализа своих объектов и использования их в качестве источников, выявляют в них закономерности, в частности путем сравнения или выстраивания рядов.

♦ Датировка, Дендрохронология, Просопография

г

Габитус

Это понятие, заимствованное из социологии Пьера Бурдьё, обозначает усвоение индивидом норм, выработанных социальной группой, к которой он принадлежит. Габитус индивида проявляется в так называемых «естественных» диспозициях - позах, манере говорить, стиле жизни, политических, моральных и эстетических суждениях, являющихся в действительности социально обусловленными. С этой точки зрения наши суждения и вкусы формируются нашим положением в социальном пространстве. Хотя и не существует механического детерминизма между социальными структурами и личными вкусами, понятие габитуса позволяет тем не менее выявить здесь определенные закономерности.

♦ Поле, Процесс цивилизации, Символическое на силие

Генеалогическая история

Термин «генеалогия» в его общепринятом значении относится к дисциплине, предметом которой являются изучение происхождения и выяснение родственных связей. Но генеалогический метод в переносном смысле отсылает нас к трудам Ницше, и в частности к его книге «Генеалогия морали»

31

(1887), где он поставил перед собой задачу выявить и описать события, способствовавшие зарождению и формированию западных моральных ценностей и постепенному распространению нигилизма. Генеалогический метод Ницше в его наиболее последовательном и радикальном виде был нацелен на ниспровержение и преодоление западной метафизики и на развитие нового критического отношения к понятию истины путем смещения границ философии и истории.

В современной французской историографии генеалогический метод Ницше по-настоящему встретил отклик лишь благодаря Мишелю Фуко и осмыслению его трудов историками. Увлекшись в начале 1970-х гг. генеалогическим проектом Ницше, Мишель Фуко использовал понятие «генеалогия» для развития политической истории истины. Фуко увидел здесь метод, подходящий для исследования разнородных, не связанных между собой и малозначительных событий, в которых проявляется тесная взаимосвязь между телом, знанием и властью. Исследуя историю пенитенциарной системы, философ и историк Фуко в книге «Надзирать и наказывать» (1975) показал, как на рубеже XVHI-XIX вв. на Западе возник новый (биополитический) тип власти, воздействующий на человеческие тела с целью сделать их немыми и послушными. Появление дисциплинирующих технологий и учреждений (приютов, тюрем, фабрик, школ) и становление современных

32

нормативных гуманитарных наук свидетельствовали о зарождении новой исторической конфигурации - дисциплинарного общества. В первом томе «Истории сексуальности», озаглавленном «Воля к знанию» (1976), М. Фуко стремился не освободить сексуальность от гипотетического подавления, а показать, как постоянное стремление все знать о сексе распространилось на Западе и превратилось затем в «scientia sexualis», открывающую путь к управлению сексуальной жизнью, все более популярному в нашем современном обществе. Таким образом, отыскивая в прошлом симптомы настоящего, Фуко обратился к политической технологии тела и описал ее становление и развитие в западной истории.

Между тем от встречи Фуко и французскими историками остался тяжелый осадок взаимного непонимания, исказивший восприятие его работ в среде историков. Очевидно, что источниками недоразумения были радикальная философия, положенная им в основу генеалогии, и методологические барьеры, отделявшие последнюю от традиционной социальной истории. В своем относительно малоизвестном тексте под названием «Ницше, генеалогия, история» (см.: Foucault M. Dits et ecrits. Т. 2. P., 1971) Фуко попытался освободить историю от препятствий, унаследованных от метафизической традиции западного платонизма. Так, первым делом он демистифицировал понятие реального,

33

ссылаясь на суждение Ницше, согласно которому «фактов нет, существуют лишь интерпретации», а затем он воспринял у Ницше тему «десубъектива-ции», означающей разрушение субъекта как эпистемологической основы исторического дискурса. Так Фуко с помощью генеалогической истории пытался лишить историков какой бы то ни было устойчивой опоры, не позволяя им судить свысока, и отвергал иллюзию тотальной истории. Более того, в пику всеобщему увлечению большой длительностью Фуко постоянно подчеркивал прерывистость истории, выявляя «в событиях уникальное и мимолетное»; тогда как все вокруг были заняты поисками сходства и преемственности, он обращал внимание на изменчивость и различия. Конечной же целью генеалогии было показать историчность истины, для чего требовалось выбрать в качестве главной темы «дискурс Истинного/Ложного», «разоблачить химеру истоков» и рассмотреть волю к знанию во взаимодействии между знанием и властью. Нетрудно заметить, что радикальный проект генеалогии Фуко поколебал сложившиеся представления об отношениях «истории и истины». Проникнутый энтузиазмом Поль Вен написал тогда небольшое примечательное эссе «Фуко революционизирует историю» (1978), в котором можно найти следующее пророчество: «То, что делает Фуко, будет называться историей и станет ею, если историки примут преподнесенный им подарок и не сочтут его

34

недостаточно зрелым». В действительности же возникли предвзятые мнения и непонимание между философом и большинством историков, за исключением лишь некоторых из них, таких как Мишель Перро, Арлетт Фарж или Жак Ревель. Тем не менее его влияние на историков сказалось в том, что у последних появились новые области интересов и новые предметы исследования: безумие, девиантное поведение, тюрьмы, тело, сексуальность, властные отношения... После него стало уже невозможно принимать слова за вещи и верить, таким образом, в существование вымышленных объектов. Однако его методологическое влияние, несомненно, оказалось менее заметным, результаты его появились не сразу, и только сейчас оно стало более ощутимым. В самом деле, идеями Фуко вдохновляются и гендерная история (ScottJ., Tilly L. Les femmes, le travail et la famille. P., 2002), и история властных отношений (Noiriel G. Etat, nation et immigration. P., 2001). История представлений также заимствовала у генеалогического подхода нацеленность на изучение генезиса, изменений и исчезновения ценностных, поведенческих и мыслительных систем. Узаконив применительно к истории понятие эмергенции и переформулировав проблему истоков, исследователи истории представлений вслед за Роже Шартье (Chattier R. Les origines culturelies de la Revolution francaise. P., 1990; русск. пер.: Шартье Р. Культурные истоки Французской революции. М., 2001) ста-

35

раются теперь проследить внедрение, изобретение или распространение некоего увлечения или дискурса, на основе которых возникает новая практика. Таким образом, присутствие Мишеля Фуко в современном историографическом пейзаже является весомым и прочным, хотя и не всегда заметным.

♦ Археология, Гендер, История представлений, Конструктивизм, Постмодернизм

Генеалогия

Генеалогия - это дисциплина, предметом которой является изучение происхождения и выяснение родственных связей. На самом деле беглый взгляд на историю данной дисциплины показывает, что долгое время она сводилась к эрудитскому описанию королевских династий и обоснованию древности дворянских родов. В настоящее время она превращается в массовое занятие, что отражает стремление к поиску идентичности, которое охватило все общество и осуществляется в данном случае путем реконструирования семейной памяти. Однако историки не проявляют большого интереса к изучению родственных связей, несмотря на то что, как показывает ряд работ, оно могло бы обогатить некоторые направления исторических исследований. Так, в своей монографии «Общество принцев» (Bely L. La Societe des princes. P., 1999) Люсьен Бели показал, что международные отношения при Старом порядке подчас трудно бывает отделить от лич-

36

ных отношений между государями и переговоры о заключении браков между принцами и принцессами из царствующих домов были также и семейным делом. В этой перспективе генеалогия может занять свое достойное место вспомогательной исторической дисциплины.

♦ Вспомогательные исторические дисциплины, Генеалогическая история

Гендер/Гендерная история

По словам Франсуазы Тебо, тендер можно определить как «социальный пол», т. е. как «социально конструируемую разницу полов», образующуюся из динамической совокупности представлений и практик, в которую входят допускаемые виды деятельности и роли, психологические свойства и система верований (Thebaud F. Ecrire l'histoire des femmes. P., 1998). Автор далее уточняет: «Пол воспринимается как нечто неизменное, тогда как тендер меняется во времени и в пространстве; мужественность и женственность - свойство быть мужчиной или женщиной или считаться таковыми - приобретают разные значения в разные эпохи и в разных культурах». Американский историк Джоан Скотт одной из первых занялась этой проблематикой и сразу связала определение гендерных различий с вопросом о властных отношениях. Во Франции гендерная проблематика разрабатывалась в русле истории женщин, которая стала развиваться в 1970-е гг. по

37

инициативе Мишель Псрро и иод влиянием американской гендерной истории; эти исследования были ориентированы на изучение не столько «женщин», сколько вопроса о различиях иолов. Предпринимая исторический анализ отношений между мужчинами и женщинами, между мужским и женским, гендерная история способствует денатурализации идентитарных категорий иола. Она описывает историю социального, культурного и исторического конструирования половых идентичностей и ролей, а также свойств, приписываемых мужчинам и женщинам. Отличающаяся повышенным вниманием к современным проблемам историописания, гендерная история стала своего рода лабораторией эпистемологических инноваций и рефлексии. Она способствовала также появлению истории мужчин и маскулинности.

♦ Представления/История представлений

Геоистория

Этот термин часто употребляют для характеристики творчества Фернана Броделя и его основного труда «Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» (1949). В нем историк подчеркивает значение географического времени большой длительности, отметая пену политических событий, и выступает за «квази-неподвижную историю человека в его отношениях с окружающей средой». Именно в этот период Бродель внес свой

38

оригинальный вклад в науку, предложив новый тип истории, в которой географическое пространство интегрируется в историческую темпоралыюсть.

Геральдика

Геральдикой называется изучение гербов, которые появились в XII в. и представляют собой «разноцветные эмблемы, принадлежащие индивиду, семье или группе лиц; их составление подчинено особым геральдическим правилам» (Мишель Пасту-ро). Эти правила кодифицируют употребление фигур и цветов. Прежде геральдика вызывала интерес, главным образом, со стороны эрудитов, а в настоящее время она широко используется историками Средневековья (для датировки предметов и памятников, а также для изучения истории чувств).

Герменевтика

По словам Мишеля Фуко, герменевтику можно определить как «совокупность знаний и приемов, позволяющих заставить знаки говорить и раскрывать свой смысл» (Foucault M. Les Mots et les choses. P., 1966). Это искусство чтения берет начало в долгой истории интерпретации священных текстов и символов, а позднее - в ренессансном гуманизме и его отношении к сочинениям древних; в настоящее время в самом общем виде оно представляет собой интерпретацию феноменов дискурса, рассматриваемых как знаки. Текст любого типа может сей-

39

час стать объектом герменевтики и быть подвергнут различным интерпретациям.

Герменевтика представляет для историка двоякий интерес. С одной стороны, он вызван тем, что историческое знание основано на документах, но история при этом не довольствуется ролью филологической дисциплины. История находится на стыке между смыслом, следующим из внутренней организации дискурса, и референтом, отсылающим к внешней по отношению к языку реальности; именно здесь совершается переход от семантики к герменевтике. Именно это, по-видимому, и имел в виду Райнхарт Козеллек, когда писал, что «историк использует письменные источники как свидетельства, позволяющие выявить выходящую за их пределы реальность. Ему, как никакому другому толкователю текстов, приходится систематизировать внетекстуальные факты, хотя и устанавливает он их при помощи языка» (Koselleck R. L'experience de l'histoire. P., 1997). Так историк становится гер-меневтом.

С другой стороны, его интерес вызывается также возможностью создать герменевтику условий историописания, осуществить рефлексию второго уровня относительно обусловленности самого исторического дискурса. Именно этому посвящена третья часть важнейшего труда Поля Рикёра «Память, история, забвение» (Ricoeur P. La memoire, l'histoire, l'oubli. P., 2000). Такая герменевтика об-

40

ращается в первую очередь к критической философии истории. Отвергая любые претензии на тотальное историческое знание, она тем самым ставит под сомнение спекулятивную философию. Далее, она освобождает историю от влияния со стороны модели точных наук, сконцентрированной на объяснении, и предлагает взамен свойственный общественным наукам понимающий подход, который требует от историка эмпатии по отношению к людям прошлого для восстановления чуждой нам картины их жизни во всей ее полноте. Другая сторона этой герменевтики лежит в онтологически «экзистенциальной» плоскости и обращена к изучению способов нашего исторического существования в мире, где тесно переплетаются история, память и забвение. Так сама история превращается в предмет герменевтики.

♦ Критическая философия истории