Sous la direction de Nicolas Offenstadt avec Gregory Dufaud et Herve Mazurel

PRESSES UNIVERSITAIRES DU MIRAIL, 2006 Imprime en France

Словарь историка

Ответственный редактор Николя Оффенштадт

Составители:

Грегори Дюфо, Эрве Мазюрель,

Николя Оффенштадт

УДК (038) ББК92 С48

 

Издание осуществлено по инициативе и при

активном участии Французского Университетского

Колледжа при МГУ им. М.В. Ломоносова

Словарь историка / под ред. Н. Оффенштадта при участии Г. Дюфо и Э. Мазюреля; пер. с фр. Л.А. Пименовой. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011.-222 с.

ISBN 978-5-8243-1493-9

УДК (038) ББК92

ISBN 978-5-8243-1493-9  © Presses Universitaires du Mirail, 2006 © Российская политическая энциклопедия, 2011

 

ПРЕДИСЛОВИЕ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Как любое профессиональное сообщество, историки пользуются своим особым словарем, состоящим из привычных слов и принятых в данном сообществе терминов, понятий и клише. Этот словарь неразрывно связан с историей самой дисциплины, структурообразующими центрами которой с конца XIX в. являются учебные заведения и научно-исследовательские институты. В наши дни словарь историка то сливается, то конкурирует со словарями других дисциплин - таких как социология, антропология или политология. Поэтому цель настоящего издания - представить словарь не только историка, но и словари специалистов других общественных наук, с которыми приходится иметь дело историку. Сейчас уже не представляется возможным отделить историю от общественных наук. Во всяком случае, сами авторы решительно высказываются за междисциплинарные связи, и не просто из принципа, а потому, что считают работы междисциплинарной направленности наиболее плодотворными.

Приобретенный авторами книги опыт преподавания историографии показал, что студенты плохо знают историю своей дисциплины, ее проблемы и трудности. Рефлексия по поводу ремесла историка и попытки задавать вопросы на эту тему не приняты и подчас вызывают недоумение. Между

5

тем необходимо понять, что в занятии историей нет ничего естественного и само собой разумеющегося, что его надо рассматривать как социальную практику, укорененную в своем времени и меняющуюся вместе с ним. Так что предлагаемая вашему вниманию книга представляет собой не компиляцию неких «идей» относительно истории и тем более не список рекомендуемой литературы. Ее задача состоит в том, чтобы показать изучение истории и работу историка как профессиональную практику. В «Словаре историка» вы найдете сведения о его рабочем инструментарии, о том, что принято называть «вспомогательными историческими дисциплинами», о наиболее распространенных методах и концептах. В нем также представлены основные историографические жанры, тенденции и течения, в оценке которых авторы соответствующих статей высказывали свою личную точку зрения. Не обойдены вниманием и возникавшие среди историков противоречия и споры. При этом мы старались отдавать предпочтение освещению наиболее злободневных проблем.

Мы не ставили перед собой амбициозных задач. Сказать об истории все мы заведомо не могли, но надеемся тем не менее, что наш «Словарь историка» в том виде, в каком мы его замыслили и сделали, будет полезен не только студентам, но и всем, кому не чужда склонность к рефлексии, побудившая нас написать эту книгу.

6

За замечания, высказанные в ходе работы над книгой, мы выражаем благодарность Клод Говар, Сандрин Котт, Дидье Летту, Николя Марио, Изабель Мерль, Антуану Про, Полю-Андре Розенталю, Жан-Клоду Шмитту, Виолен Себийотт-Кюше и Стефану Ван Дамму.

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Этот словарь интересен не только тем, что он полностью соответствует прямому назначению и объясняет студентам-историкам, а также и другим читателям понятия, которые используют историки-профессионалы, и знакомит с происхождением этих понятий. Помимо этого он вводит читателя в контекст французской историографии, так как это словарь французского историка. В последние годы в России появилось большое количество переводной французской литературы по гуманитарным наукам, поэтому особенно ценно то, что словарь объясняет целый ряд понятий, ставших общепринятыми в современной французской историографии, но почти или совсем не известных нашему читателю. Другим понятиям - таким как «историограф», «историзм», «историчность» - словарь дает своеобразное толкование, привнося в них новые для нас смысловые нюансы. Переводу предназначено оказаться в историографическом контексте, существенно отличающемся от французского. Бросается в глаза большая разработанность терминологии во французской историографии по сравнению с российской. В словаре не раз можно встретить статьи, где речь идет о явлениях, известных нашим историкам, но не обозначенных особыми терминами. Словарь знакомит не только с терминами, но и с некоторыми направлениями в новейшей французской

8

историографии: такими, например, как социоистория или эгоистория, о которых многие из взявших в руки эту книгу, скорее всего, прочтут впервые.

Среди переведенных в настоящее время у нас книг французских историков явно преобладают работы, написанные в I960-1980-е гг. Блистательное поколение Жоржа Дюби, Жака Ле Гоффа, Эмманюэля Ле Руа Ладюри и Франсуа Фюре российскому читателю уже хорошо известно. Но ему совершенно не известно новое поколение французских историков, пришедшее в науку за последние двадцать лет и определяющее лицо современной французской историографии. «Словарь историка» вышел в свет во Франции в 2006 г. Его авторы принадлежат к этому новому, не известному пока у нас поколению. Тематика их собственных исследований разнообразна. Среди них есть специалист по истории СССР, обращающийся к изучению таких острых вопросов, как депортация крымских татар и история советской психиатрии (Грегори Дюфо), исследователь социокультурной истории Европы в эпоху романтизма и... рок-музыкант (Эрве Мазюрель) и специалист по истории Средних веков, чьи научные интересы выходят, впрочем, далеко за рамки медиевистики и распространяются на историю XX века и общие проблемы формирования исторической памяти (Николя Оффенштадт). При этом всех троих объединяет интерес к теории и методологии исторического познания. Хотя перед нами не монография,

9

а словарь, в его отдельных статьях просматриваются некие общие для авторов эпистемологические принципы. Им явно близки «понимающий» подход и преимущественный интерес к действующему в истории человеку, а также идея конструирования исторического прошлого как историческим субъектом, так и самим историком.

Для удобства пользования словарем авторы снабдили его системой перекрестных отсылок. За рассказом о тех или иных понятиях и явлениях обычно следуют отмеченные значком ♦ названия других статьей, в которых читатель может получить дополнительную информацию.

А

Агиография

В узком смысле слова агиография - это рассказы о жизни святых и о совершенных ими чудесах. В Средние века не было четкого различия между историей и агиографией. Этот термин употребляется также для обозначения научных исследований, посвященных культу святых. Поскольку жития святых всегда представляли собой апологии, данным термином - в широком смысле слова и зачастую с критической коннотацией - называют биографические сочинения и речи, содержащие безоговорочное восхваление героя.

Аккультурация

Этим термином обозначается процесс принудительного или добровольного восприятия индивидом или группой элементов культуры другого, как правило, доминирующего общества. Аккультурация совершается в ходе длительных контактов разного типа (оккупация, колонизация, эмиграция и т. д.). Она не сводится к утрате идентичности. Данная проблематика исследовалась в США, где появилось большое количество работ, посвященных «аккультурации» индейцев. Сам термин иногда вызывает возражения, так как, по всей видимости, подразумевает однонаправленный характер заимствований

11

и исключает взаимность культурного влияния, возможную даже между двумя неравными по положению социальными группами. Очень широкое значение термина требует уточнения, о каких именно процессах идет речь: они могут сильно различаться как своей интенсивностью, так и характером (от освоения территории до глубоких культурных сдвигов).

Актор (субъект)

За последние пятнадцать лет под растущим влиянием социологии действия актор, или человек действующий, вышел из тени, в которой он находился прежде, и занял центральное место в общественных науках. Во французской социологической традиции, основанной на работах Эмиля Дюркгейма, субъект (актор) долгое время рассматривался как своего рода социальный автомат. Считалось, что его мысли и поступки обусловлены действующими помимо его воли скрытыми объективными структурами. Не только актор, но и индивид вообще рассматривался как персонаж, чей образ мыслей и действий предопределен не вполне осознаваемыми им глубинными силами: его социальной, конфессиональной, гендерной, возрастной и прочей принадлежностью. Социологи полагали, что только они способны обнаружить за доводами и мотивами, на которые ссылаются сами индивиды, эти неосознанные детерминации, объясняющие их поведение.

12

В противоположность такому преувеличению роли коллективного, за которым стоит «гиперсоциальное» представление об индивиде, сторонники социологии действия, в частности Люк Болтан-ски и Лоран Тевено (Boltanski L., Thevenot L. De la justification. Les economies de la grandeur. P., 1991), стремятся «принимать акторов всерьез» и интересоваться «логикой их поступков», т. е. теми ценностями, нормами, представлениями и интересами, о которых говорят сами индивиды, пытаясь объяснить свое поведение. Указанные авторы принадлежат к конструктивистскому направлению в социологии, которое характеризуется отходом от классических социологических антиномий - а именно от противопоставления индивида и общества, объективного и субъективного, объяснения и понимания - и сочетанием понимающего и интерналистского подхода в духе Макса Вебера с экстерналистским и объясняющим подходом в духе Эмиля Дюркгейма. Вовсе не предлагая вернуться к утилитаристской теории рационального субъекта, они интересуются тем, какой смысл сами индивиды придают своим поступкам, выявляют множественность логик поведения и показывают, что во всякой системе принуждений и объективных детерминаций субъект хотя бы отчасти сохраняет за собой свободу, самостоятельность и способность суждения. В настоящее время в общественных науках получило развитие представление о субъекте как о многоликом индивиде,

13

призванном в своей повседневной жизни выступать на нескольких сценах, используя многообразный опыт и различные поведенческие логики, и способном мобилизовать в тех или иных случаях разные и даже противоположные грани своей личности.

Вслед за социологией на протяжении более полувека историческая дисциплина и историописа-ние в том виде, в каком они развивались историками школы «Анналов», тоже занимались изгнанием субъекта. К этому приложили руку уже основатели школы «Анналов», воспринявшие постулаты дюркгеимовскои социологии и ниспровергнувшие «идола индивидуальности» методической («позитивистской») школы, но поистине апогея отсутствие субъекта в истории достигло под обоюдным влиянием марксизма и структурализма во времена Ф. Броделя, Э. Лабрусса и «новой исторической науки». В течение последних пятнадцати лет можно наблюдать обратное движение: анализируя общество, историки проявляют растущий интерес к жизненному опыту самих субъектов и их собственным интерпретациям происходящего. Проявлениями этого вновь обретенного вкуса к конкретному поступку, жизненным практикам субъектов и «осмысленной и эксплицитной стороне поведения» стали, в частности, интерес к микроистории, обновление биографического жанра, влияние прагматической социологии, а также «критический поворот» школы «Анналов». По мнению таких исследователей, как

14

Марсель Гоше, Бернар Ленти и Франсуа Досс, вокруг «возвращения человека действующего» складывается сейчас новая парадигма общественных наук.

♦ История повседневности, Биография, Микро история, Парадигма научная

Анахронизм

С точки зрения одного из отцов-основателей журнала «Анналы» Люсьена Февра, анахронизм -это «смертный грех для историка». По его мнению, нет ничего предосудительнее, чем приписывать обществу прошлого современные ценности и рассказывать о самом себе вместо того, чтобы заставить говорить людей другой эпохи. Чтобы не уступить соблазну анахронизма со свойственным ему убеждением в неизменности человеческих чувств и не приписывать, таким образом, прошлому того, что принадлежит настоящему, историк должен осознавать культурную дистанцию, отделяющую его от людей прошедших эпох. Следовательно, ему необходимо, прежде всего, отстраниться от привычных условий существования и, погрузившись в изучаемую эпоху, постараться понять верования, представления о мире, научные знания и способы чувствовать, свойственные людям прошлого. Если историк действительно хочет понять другого и попытаться приблизить далекое, ему надо ощущать инаковость, обладать воображением и быть спо-

15

собным к сопереживанию. Убежденный сторонник понимающей истории Анри-Ирене Марру ставил вопрос следующим образом: «Как можно понимать, не обладая способностью становиться сопричастным другому, переживать его страсти и передумывать его мысли в том же виде, что и он?..»

♦  Психоистория

Анналы (средневековые)

Сочинения, представляющие собой краткие записи событий год за годом. Анналы были особенно распространены в каролингскую эпоху.

♦  Хроника

Археология

Археология представляет собой изучение неписьменных следов и остатков человеческого прошлого. Особенность ее в том, что она одновременно является и исторической, и естественнонаучной дисциплиной. Орудия труда, оружие, украшения, могильники, жилище и любые другие следы человеческой деятельности помогают археологам углубить наши знания и понимание древних обществ. Археология постепенно отделилась от практики коллекционирования и примерно сто лет назад стала частью исторической науки. Археология изучает преимущественно доисторическую эпоху и Античность, но есть также археологи, занимающиеся Средневековьем и Новым временем. Концепции

16

и исследовательские практики археологии так же разнообразны, как и изучаемые ею периоды истории. Разнообразие методов сбора и использования данных (датировка, проведение раскопок и т. д.) велико и зависит как от самих исследователей, так и от изучаемой ими проблематики и местности. К тому же археология подразделяется на несколько направлений (подводная археология, промышленная археология, этноархеология, когнитивная археология и т. д.) со свойственными им специфическими подходами и методами исследования, и каждое из этих направлений развивается в своем ритме, в зависимости от собственных научных целей. Наконец, к сказанному следует добавить национальную специфику и все, что с ней связано: например типологическую традицию, сложившуюся в Германии, и антропологическую традицию в Англии, - а эта специфика зависит в том числе и от особенностей местного законодательства, касающегося земляных работ и археологических находок. Таким образом, единственным общим для всех археологов знаменателем является то, что все они изучают остатки прошлого, извлекая свои «архивы» из недр земли и подвергая их научному исследованию (Demoule J.-P. et al. Guide des methodes de l'archeologie. P., 2003). Причем в некоторых областях истории существенное продвижение вперед достигается именно благодаря археологии. Особенно это заметно на примере изучения общества и экономики Средневековья.

17

Сейчас даже принято говорить об «археологии феодализма». Совершенно очевидно, что раскопки доменов, археологическое исследование населения и окружающей среды каролингского времени вносят большой вклад в изучение экономического развития в VIII—IX вв. (см.: Toubert P. L'Europe dans sa premiere croissance. P., 2004).

Термин «археология» связан также с научным методом и с первым периодом развития философии Мишеля Фуко. В противовес традиционной концепции истории знания, предложенная им археология имела целью выявить за разнообразием идей и знаний определенной эпохи «те эпистемологические основания, которые делают их возможными», «взаимосвязь, пусть неявную, но тем не менее представляющую собой условие и организующий принцип данной культуры» (Мишель де Серто). Понятие «эпистемы», т. е. «совокупности поддающихся обнаружению для каждой данной эпохи соотношений между науками, анализируемыми на уровне дискурсивных закономерностей» (Foucault M. L'Archeologie du savoir. P., 1969), обозначает, таким образом, фундамент, на котором строятся все высказывания (научные, медицинские, эрудитские и т. д.). В книге «Слова и вещи» (1966) М. Фуко разработал археологию гуманитарных наук, полагая, что «такой анализ не есть история идей или наук; это, скорее, исследование, цель которого - выяснить, исходя из чего стали возможными познания и тео-

18

рии, в соответствии с каким пространством порядка конструировалось знание; на основе какого исторического a priori [...] идеи могли появиться, науки - сложиться, опыт [...] сформироваться, а затем, возможно, вскоре распасться и исчезнуть» (Фуко М. Слова и вещи. СПб., 1994. С. 34). Проследив процесс, который привел западную мысль классической эпохи к формированию гуманитарных наук через расцвет в XIX в. трех моделей - биологии, экономики и филологии, послуживших основами для психологии, социологии и лингвистики, философ и историк Фуко рассказал историю недавнего превращения человека в объект познания. В конце своей книги он сообщил внимательному читателю волнующую весть о возможной скорой смерти этого персонажа: «Тогда - можно поручиться - человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке» (Там же. С. 404). Таким предстает возможный горизонт ожидания, согласно М. Фуко, для которого «эпистема» эпохи может внезапно разрушиться, исчезнуть и уступить место новому соединению слов и вещей, новой, совершенно иной основополагающей эпистемической конфигурации. М. Фуко, философ дисконтинуитетов и разрывов, решительно отказывался устанавливать иллюзорную преемственность при переходе от одной «эпи-стемы» к другой; он воспринимал этот переход как разрушение старого порядка и зарождение порядка, абсолютно чуждого предыдущему.

19

Столь необычные идеи произвели сильное впечатление на сообщество историков. Но историки оказались более восприимчивыми к философии Фуко второго периода, когда в начале 1970-х гг. он отказался от термина «археология» в пользу «генеалогии». Тем не менее археология в том смысле, какой вкладывал в это слово Фуко, в корне изменила историю науки, заставив по-новому взглянуть на понятия «истина» и «ошибка», и, что еще более важно, в те годы, когда внимание историков было приковано к процессам большой длительности, преемственности и постоянству, она пробудила у таких авторов, как Роже Шартье и Франсуа Артог, интерес к разрывам преемственности, переходам и скачкам.

♦ Генеалогическая история, Структурализм

Архивы

В самом общем виде архивы можно определить как «собрания документов, образовавшиеся в результате деятельности учреждения или же физического лица» (Жан Фавье). В них собираются документы, утратившие непосредственную пользу для текущих дел, но подлежащие хранению в интересах сторон, как это бывает в случае с нотариальными архивами. Архивы состоят, в основном, из бумаг, но распространение новых типов носителей, в частности звуковых, приводит к развитию новых методик консервации. Архивисты в своей работе должны

20

постоянно приспосабливаться к изменениям, происходящим как в обществе (например, требования доступа к документам), так и в технологии (решать, каким образом и насколько полно следует хранить веб-страницы). В государственных архивах хранятся плоды политико-административной деятельности фондообразующих учреждений. В разных странах они являются более или менее централизованными, и повсеместно в них принят принцип публичности. В государственных архивах хранятся также частные архивные фонды предприятий, организаций, государственных деятелей, писателей и т. д. Во Франции основными фондохранилищами являются национальные архивы, но при этом некоторые учреждения, в частности Министерство иностранных дел и Вооруженные силы, имеют свои архивы и собственную архивную службу (существует, например, Историческая служба сухопутных войск). Отдельные учреждения хранят архивные фонды, доступ к которым более или менее открыт (например, Национальная библиотека, Институт изучения современного издательского дела в Ар-деннском аббатстве и т. д.). Доступ к государственным архивам регулируется законом и зависит от типа документов. В то же время в исследовательских целях могут допускаться отступления от установленных правил. Соня Комб вскрыла злоупотребления в этой области, показав, что открытие архивов бывает подчас произвольным и неполным,

21

особенно когда речь идет о спорных периодах истории (таких как режим Виши или война в Алжире) [ Combe S. Archives interdites. P., 2001 (1994)]; ее разоблачения вызвали дискуссии по вопросу о доступе к архивам. Логика классификации и хранения архивных документов не является нейтральной: в ней находят отражение как институциональная и административная структура фондообразующих учреждений, так и борьба за власть и за конструирование исторической памяти. Как заметил Жо-зеф Морсель, «хранение само собой порождает смысл» (MorselJ. Les sources sont-elles «le pain de l'historien»? // Hypotheses 2003. P., 2004). Привычная для историка работа в архиве представляет собой, как заметила Арлетт Фарж, особый момент непосредственного контакта с документами (Farge Л. Le gout de l'archive. P., 1989). Архивные документы, несомненно, рождают «эффект реального» (Там же), тем более что подчас историк бывает первым, кто к ним обратился за все время их хранения. Долгое время архивы рассматривались как «естественный» путь к постижению прошлого, но сейчас они оказались в центре дискуссий, в ходе которых речь идет, главным образом, об их формировании и использовании самими историческими субъектами. ♦ Источник

Б

Биография

Биография - это исследование, объектом которого является история жизни отдельного человека. Хотя исторические биографии всегда пользовались успехом у широкой публики, издавались специальные серии таких книг и были мастера биографического жанра, но тем не менее биография долгое время вызывала недоверчивое отношение со стороны французских историков, вышедших из школы «Анналов», поскольку те связывали ее с «историзи-рующей историей» конца XIX в. и с повышенным интересом историков методической («позитивистской») школы к жизнеописаниям великих исторических деятелей.

Перед лицом научного вызова со стороны дюрк-геймовской социологии начала XX в. историки постепенно освободились от «индивидуального идола», которого заклеймил Франсуа Симиан, и обратились к изучению масс и социальных групп. Правда, перед искушением биографией не устоял Люсьен Февр, посвятивший три книги Лютеру, Рабле и Маргарите Наваррской, но это были не классические биографии, а исследования, имевшие целью поместить индивида внутрь эпохи, понять через индивида общество в целом и ментальный мир прошлого. «Анналы» способствовали измене-

23

нию объекта исторического исследования: теперь таковым стал не действующий индивид, а все общество в целом.

В дальнейшем под влиянием на историческую дисциплину структурализма биографический жанр по-прежнему подвергался остракизму и индивидуальный субъект изгонялся ради изучения структур. Авторитет социолога Пьера Бурдьё, разоблачившего то, что он назвал «биографической иллюзией» (Bourdieu P. L'illusion biographique // Actes de la recherche en sciences sociales. 62/3. P., 1986), усилил дискредитацию биографического жанра среди социологов и историков. По мнению Бурдьё, биография является искусственным жанром, поскольку она a posteriori определяет значительные события жизни и произвольно наделяет ее смыслом. Исходя из предпосылки, что жизнь индивида представляет собой целостную, связную и целенаправленную историю, биограф затушевывает все скрытые в ней случайности, неувязки и отклонения. Выискивая задним числом в этой жизни логику, определяя ее начало, этапы и конец, биограф постоянно попадается в телеологическую ловушку.

Однако в середине 1970-х гг. появились признаки того, что историки переменили свое отношение к биографическому жанру. Марк Ферро и Жак Ле Гофф примирили историю с биографией. Произошло это одновременно с упадком господствовавших прежде марксистской и структуралистской

24

парадигм, с возвращением субъекта в современные гуманитарные науки и с ростом интереса со стороны читателей к живым свидетельствам и жизнеописаниям.

Однако это возрождение биографии не является возвратом к старому, так как благодаря критике, звучавшей в его адрес, биографический жанр обогатился и существенно обновился. В настоящее время он претерпевает разнообразные методологические эксперименты и инновации. Книги, выходящие в некоторых специальных сериях, таких, например, как «Facettes» («Грани») в «Издательстве политических наук», отошли от традиции прямолинейных биографий, превозносящих или порицающих «великих людей». В этих книгах представлены разные точки зрения на героя и исследуется сам процесс конструирования биографии путем сопоставления образов героя, сформированных им самим, его биографами и его противниками, изучаются воспоминания и легенды о нем, анализируется, каким образом они создавались... Так, авторы биографии преступника Видаля Филипп Артьер и Доминик Калифа (Artieres P., Kali / a D. Vidal. Le tueur de femmes, une biographie sociale. P., 2001) предпочли дать подборку цитат, за которыми историк как будто скрывается, и выявить тем самым процесс конструирования образа преступника. Другой подход применил Ален Корбен в книге «Обретенный мир Луи-Франсуа Пинаго» [ CorbinA. Le Monde retrouve

25

de Louis-Francois Pinagot. Sur les traces d'un inconnu (1798-1876). P., 1998]: он отправился по следам одного из безвестных действующих лиц истории, неграмотного башмачника XIX в., имя которого случайно нашел в архивном деле; снимая его приемом «субъективной камеры», историк создает виртуальную биографию «вероятного и возможного». ♦ Актор (субъект)

в

Внешняя критика

Если следовать критическому методу (имеющему целью установить истину и подлинность), которого придерживались историки второй половины XIX в., то под внешней критикой подразумеваются процедуры материального и формального анализа документа: исследование его происхождения (установление источников, которые использовал автор), носителей, почерка, различных идентифицирующих признаков, например печатей и т. д.

Внутренняя критика

Внутренняя критика как часть критического метода представляет собой анализ содержания документа путем сравнения его с другими источниками (при этом необходимо быть уверенным, что содержание его верно понято). Эта работа имеет целью определить подлинность, достоверность и значение источника: «Распознать, что именно в документе является правдой» (Langlois Ch.- V., Seignobos Ch. Introduction aux etudes historiques. P., 1898). Внутренняя критика помогает выяснить, что автор хотел сказать, каковы были его намерения и, как писали Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос, «были ли основания верить в то, во что он верил».

27