Кант И. Основы метафизики нравственности

//Антология мировой философии. Т.3 М.1971. С.156-164

 

ОСНОВНОЙ ЗАКОН ЧИСТОГО ПРАКТИЧЕСКОГО РАЗУМА.

Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодатель­ства).

ЛЕГАЛЬНОСТЬ И МОРАЛЬНОСТЬ.

... Понятие долга объективно требует в поступке со­ответствия с законом в максиме поступка, а субъектив­но – уважения к закону как единственного способа определения воли этим законом. На этом основывается разли­чие между сознанием поступать сообразно с долгом и со­знанием поступать из чувства долга, т. е. из уважения к закону; причем первое (легальность) было бы возможно и в том случае, если бы определяющими основаниями воли были одни только склонности, а второе – (мораль­ность), – моральную ценность должно усматривать толь­ко в том, что поступок совершают из чувства долга, т, е. только ради закона.

ДОЛГ И ЛИЧНОСТЬ.

Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ни­чего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь под­чинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пу­гало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может сни­скать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение); пе­ред тобой замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне и противодействовали, – где же твой достойный тебя источник и где корни твоего благородного происхож­дения, гордо отвергающего всякое родство со склонностя­ми, и откуда возникают необходимые условия того досто­инства, которое только люди могут дать себе?

Это может быть только то, что возвышает человека над самим собой (как частью чувственно воспринимаемого мира), что связывает его с порядком вещей, единственно который рассудок может мыслить и которому вместе с тем подчинен весь чувственно воспринимаемый мир, а с ним эмпирически определяемое существование человека во времени и совокупность всех целей (что может соответ­ствовать только такому безусловному практическому за­кону, как моральный). Это не что иное, как личность, т. е. свобода и независимость от механизма всей природы, рас­сматриваемая вместе с тем как способность существа, ко­торое подчинено особым, а именно данным собственным разумом чистым практическим законам; следовательно, лицо как принадлежащее чувственно воспринимаемому миру подчинено собственной личности, поскольку оно при­надлежит и к умопостигаемому миру; поэтому не следует удивляться, если человек как принадлежащий к обоим мирам должен смотреть на собственное существо по отно­шению к своему второму и высшему назначению только с почтением, а на законы его – с величайшим уважением.

ИДЕЯ ЛИЧНОСТИ.

Моральный закон свят (ненарушим). Человек, правда, не так уж свят, но человечество в его лице должно быть для него святым. Во всем сотворенном все что угодно и для чего угодно может быть употреблено всего лишь как средство; только человек, а с ним каждое разумное су­щество есть цель сама по себе. Именно он субъект морального закона, который свят в силу автономии своей свобо­ды. Именно поэтому каждая воля, даже собственная воля каждого лица, направленная на него самого, ограничена условием согласия ее с автономией разумного существа, а именно не подчиняться никакой цели, которая была бы невозможна по закону, какой мог бы возникнуть из воли самого подвергающегося действию субъекта; следователь­но, обращаться с этим субъектом следует не только как с средством, но и как с целью. Это условие мы справедливо приписываем даже божественной воле по отношению к разумным существам в мире как его творениям, так как оно основывается на личности их, единственно из-за кото­рой они и суть цели сами по себе.

Эта внушающая уважение идея личности, показыва­ющая нам возвышенный характер нашей природы (по ее назначению), позволяет нам вместе с тем замечать от­сутствие соразмерности нашего поведения с этой идеей и тем самым.сокрушает самомнение; она естественна и лег­ко понятна даже самому обыденному человеческому ра­зуму. Не замечал ли иногда каждый даже умеренно чест­ный человек, что он отказывался от вообще-то невинной лжи, благодаря которой он мог бы или сам выпутаться из трудного положения, или же принести пользу любимому и весьма достойному другу, только для того, чтобы не стать презренным в своих собственных глазах? Не под­держивает ли честного человека в огромном несчастье, ко­торого он мог бы избежать, если бы только мог пренебречь своим долгом, сознание того, что в своем лице он сохранил достоинство человечества и оказал ему честь и что у него нет основания стыдиться себя и бояться внутреннего взо­ра самоиспытания? Это утешение не счастье и даже не малейшая доля его. Действительно, никто не станет же­лать, чтобы представился случай для этого или чтобы жить при таких обстоятельствах. Но человек живет и не хочет стать в собственных глазах недостойным жизни. Следовательно, это внутреннее успокоение лишь негативно в отношении всего, что жизнь может сделать приятным; но именно оно удерживает человека от опасности потерять свое собственное достоинство, после того как он совсем отказался от достоинства своего положения. Оно результат уважения не к жизни, а к чему-то совершенно другому, в сравнении и сопоставлении с чем жизнь со всеми ее удовольствиями не имеет никакого значения. Человек жи­вет лишь из чувства долга, а не потому, что находит ка­кое-то удовольствие в жизни.

ЧИСТЫЙ МОРАЛЬНЫЙ ЗАКОН – ВОЗВЫШЕННОСТЬ НАШЕГО СВЕРХЧУВСТВЕННОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ.

Таков истинный мотив чистого практического разума. Он не что иное, как сам чистый моральный закон, по­скольку он позволяет нам ощущать возвышенный харак­тер нашего собственного сверхчувственного существова­ния, и поскольку он в людях, сознающих также и свое чувственное существование и связанную с этим зависи­мость от их природы, на которую в этом отношении ока­зывается сильное патологическое воздействие, субъектив­но внушает уважение к их высшему назначению.

ЕСТЕСТВЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ ПРИСУЩА ТОЛЬКО ЯВЛЕНИЮ, А СВОБОДА ПРИСУЩА ВЕЩИ В СЕБЕ.

Если... хотят приписывать свободу существу, чье существование определено во времени, то по крайней мере в этом отношении нельзя исключать его существование, стало быть и его поступки, из закона естественной необ­ходимости всех событий; это было бы равносильно предо­ставлению его слепой случайности. А так как этот закон неизбежно касается всякой причинности вещей, поскольку их существование определимо во времени, то если бы оно было тем способом, каким следовало бы представлять себе и существование этих вещей в себе, свободу следовало бы отбросить как никчемное и невозможное понятие. Следо­вательно, если хотят спасти ее, то не остается ничего дру­гого, как приписывать существование вещи, поскольку оно определимо во времени, значит, и причинность по закону естественной необходимости только явлению, а свободу – тому же самому существу как вещи в себе.